Текст книги "Возрождение"

ГЛАВА 53

– Скажи мне, кто ты. – Он прислонился спиной к голому ясеню. Похоже, что он чувствовал себя здесь так же уверенно, как шенгар посреди пустыни. Но ему не обмануть меня. Его рука неспроста лежала на рукояти меча.

– Разве ты сам не можешь посмотреть и увидеть, принц? – Я рванулся с башни вниз. Оказавшись на ступенях лестницы, ведущей в сад, я убрал крылья. У меня, как обычно здесь, не было с собой оружия. Посетитель не внушал мне страха. Его куртка из толстой кожи, штаны, сапоги, доходящие до бедра, говорили о правильной оценке моих возможностей. Обычно он терпеть не мог любые доспехи. Я знал об этом человеке все.

Он отрицательно покачал головой:

– Здесь я не доверяю своим инстинктам. Как и слову Блеза. Не тогда, когда речь идет о спасении жизни Сейонна.

Я засмеялся и отвесил низкий поклон:

– Ты правильно соблюдаешь осторожность, мой господин. Но я развею твои опасения. У меня сохранились знания, воспоминания и обличье Сейонна, но мое тело – тело мадонея, а не человека, и меня больше не беспокоят человеческие эмоции. Та его часть, что служила тебе, – я коснулся клейма на щеке, – которая оттирала твои полы от блевотины, писала тебе письма и защищала твою спину, больше не существует. – Я плотнее завернулся в плащ. Мне было холодно без крыльев. – Скажи мне, в чем преступление Сейонна, если ты, называющий себя его другом, пришел убить меня? Разве он лишил тебя престола или, может быть, неловко подал тебе полотенце? Может быть, он пролил за тебя слишком мало крови, что тебе нужна теперь моя? – Какой глупец мог быть так очарован силой, обаянием и властностью, которыми Александр обладал в избытке, чтобы посвятить себя полностью служению ему, как это сделал я? И как я только мог думать, что принц принесет порядок и разум в мир людей? – Зачем ты здесь? – спросил я.

Ко мне подошел Каспариан, он принес мою перевязь с мечом.

Принц не двинулся, но я заметил, что его мускулы напряглись.

– Я дал Сейонну слово, а я всегда держу обещания. Разве ты не помнишь?

Я почти не помнил о том, что было после моего приезда в Загад, когда я хотел предупредить Александра о заговоре против него. У меня были все воспоминания Сейонна, вместе с воспоминаниями о тысячелетии в Кир-Вагоноте и печальными реминисценциями о жизни до разделения душ, но половину наших дел с Александром я не мог вспомнить из-за тумана человеческих симпатий и привязанностей, который окутывал именно эти воспоминания. Но многое было ясно.

– Я помню несколько обещаний. Обещание выпустить мне кишки, если я не передам приказ твоему капитану. Обещание перебить всех эззарийцев, если я вернусь домой. Еще раз, я помню, ты грозился отрезать мне руку, если я не опущу глаза. Я не опущу глаза, принц.

Он вскинул голову.

– Что ж, тогда ответь, кто недавно явился в мой лагерь и увел мою помощницу и ее приемного сына?

– Ах, вот в чем моя вина! – Я забрал у Каспариана меч и насмешливо поклонился принцу. – Немедленно приведи женщину, Каспариан. Нам нужен ее острый взгляд, чтобы разглядеть мое доброе сердце. – Мадоней поклонился и исчез за дверями замка, а я затянул на поясе широкий ремень с ножнами. – Спроси ее, кто я, – обратился я к Александру. – Она сможет подтвердить, что я не причинил зла ни ей, ни ребенку, и тогда ты объяснишь, почему ты собрался убить меня за то, что я забрал собственного сына. Не ты ли сам много раз предлагал мне оставить тебя и заняться им? С этим тоже связаны какие-то обещания?

Хотя я отвечал ему как ни в чем не бывало, мой разум продолжал искать ответы. Да, я помнил, что, когда пришел за мальчиком, я говорил принцу об обещаниях и безверии, порицая предательство вообще. Александр называл меня своим другом, братом, а теперь он здесь, чтобы убить меня. Люди ничего не смыслят в вере и верности.

– Эта клятва была дана гораздо раньше, – отвечал принц.

Каспариан появился на ступенях замка вместе с женщиной. Мальчика с ними не было, очень мудро со стороны Каспариана. Позже я поблагодарю его.

При появлении женщины принц перестал делать вид, что абсолютно спокоен. Он подался вперед, вглядываясь в ее суровое лицо.

– Как ты, Элинор? Что с мальчиком?

– Господин Валдис и его отец очень добры, – ответила она, кланяясь мне. – У нас с Эваном все есть.

Никаких других слов не было произнесено, она только слегка покачала головой. Здоровый румянец сбежал с лица принца.

– Да будет так, – произнес он тихо, переводя взгляд на меня. – Если ты собираешься использовать магию, чтобы противостоять мне, господин… Валдис… давай используй, это твое право, но, клянусь, я лишу тебя жизни сегодня. – По его виду можно было бы решить, что он и правда на это способен.

– Ты выбрал удачное время и место, – ответил я. – Пока что, если только я не обращусь за помощью к Каспариану, магия мне недоступна. Но я не побоюсь сразиться с тобой и без нее. Мадоней против человека. Поскольку ты пришел без боевого коня, я даже не стану использовать крылья. – Совершенно непонятно, какую пользу он собирается извлечь из убийства того, кто помог ему обрести новое царство? Отбросив эти мысли я задумался о практических вопросах. – Так где же мы будем сражаться, мой господин? В крепости или в саду было бы по отношению к тебе нечестно, потому что я прекрасно знаю местность. Каспариан может создать для нас любой ландшафт на учебной арене: пустыню, лес, степь, известные нам обоим, или, наоборот, незнакомые нам. Это похоже на проход через Ворота, который я описывал тебе. И не стоит опасаться, что он будет помогать мне. Меня он ненавидит так же сильно, как и тебя, или даже еще сильнее.

– Мне все равно, где сражаться. Я просто должен выполнить обещание.

Я призадумался.

– А не начать ли нам там, где, собственно, все и начиналось? – Отведя в сторону Каспариана, я описал то, что имел в виду, позволив ему погрузиться в мои воспоминания. Он ушел, а я кивнул принцу и женщине: – Идемте. Клянусь головой моего ребенка, тебе нечего бояться, пока я не обнажу меч. И тебе, госпожа. Ты просто будешь свидетелем, что все было честно.

Я повел их через крепость, они шли за мной, негромко разговаривая на ходу. Я не подслушивал. Мне не было дела до их тайн.

Нехорошо начинать поединок без должного разогрева. Когда я был Смотрителем, я отправлялся на битву абсолютно спокойным, но меня всегда согревали огонь праведного гнева и чувство долга. Позже мою руку направляла месть, ярость или другие чувства, которые я мог назвать, но уже был не в силах понять, забытые чувства, оставлявшие неприятный привкус во рту. Кровь должна проливаться по какой-то причине, а не из-за чувств. И сейчас, когда я легко запрыгнул на прямоугольную площадку в центре арены Каспариана, разумной причины, чтобы рука сама потянулась к клинку, не было.

Каспариан все сделал прекрасно, он воссоздал даже пронизывающий ветер, который гулял по Кафарне в тот день, когда я стоял обнаженный и закованный в цепи перед своим будущим хозяином. Землю покрывал иней, в стенах торчали железные кольца, к которым приковывали рабов.

Я не видел ни Элинор, ни Каспариана. Они смотрят откуда-то из замка, как и мой отец… Не сомневаюсь, что он наблюдает. Вся его ненависть к людям сосредоточилась на этом принце, отец не пропустит часа моего торжества.

Принц держался прекрасно. Он не терял времени на глупые эмоции, его не поразил переход из Тиррад-Нора в давно ушедший зимний день в его летней столице. Выхватив кинжал и меч, он бросился на меня.

Я неохотно достал меч из ножен.

– Ты должен объяснить мне насчет твоей клятвы, – произнес я, парируя его удар и увеличивая расстояние между нами. – Мой отец освободил меня от всех человеческих слабостей, а это значит, что у меня нет даже желания мстить.

Еще одна короткая яростная атака. Каждая клеточка тела Александра была начеку. Все его существо следило за моими движениями и контролировало собственные, но что-то все-таки мешало ему. Его удары были быстрыми, легкими и точными. Он чувствовал мои движения. Возможно ли, что он сомневается в правильности своих действий?

В центре деревянной платформы находился шест, к которому привязывали потенциальную покупку, когда покупатель хотел рассмотреть детали. Я шагнул назад, используя этот столб, чтобы увеличить расстояние между собой и принцем.

– Разве твоя честь пострадает, если ты скажешь, что заставляет тебя желать моей смерти? Хотя что какой-то принц может знать о чести?

Александр медленно перешел влево, обойдя столб.

– Я обещал Сейонну, что, если он вдруг превратится в чудовище из своих снов, монстра, который, как Сейонн верил, собирается разрушить мир, я приду и убью его. Я думал, что те перемены, которые мы наблюдали в тебе, были обыкновенной тактической уловкой, чтобы припугнуть врагов. Я молил богов, чтобы это оказалось своеобразным способом в очередной раз спасти нас всех. Но потом ты забрал сына… привел в это место, которого так боялся… в самое средоточие опасности… и я понял… – Он медленно заходил слева, его пальцы сжимались и разжимались на рукоятке меча. – Да падет проклятие Атоса на эту крепость и ту силу, что живет здесь, которая сотворила такое с моим другом… – И он с диким криком бросился на меня, нанося удар, способный опрокинуть тысячелетний дуб.

Хотя я и был мадонеем, кости моей правой руки едва не затрещали. Отразив удар, я скатился с возвышения, давая себе маленькую передышку. Но скоро я уже снова стоял в позиции, держа наготове кинжал и меч, а он выскочил из-за помоста и снова напал. Удар, еще один, и еще, между ними не было даже секундной паузы. Вокруг возвышения, вверх и снова вниз, от стены до стены мы метались сражаясь, точнее, он нападал, а я отражал удары. Вскоре я оказался прижатым к ржавым железным дверям. К счастью, двери распахнулись, и мы продолжили сражение на булыжниках рыночной площади, окруженной низкими домами с грязными стенами и сторожевыми башнями настоящего дерзийского города в горах, в котором, правда, никто не жил. День стоял серый, тяжелые тучи были готовы в любую минуту разродиться снежными хлопьями. На постройках лежал грязный снег, длинные сосульки свисали с крыш, словно кинжалы.

Принц загнал меня на высокий прилавок, вскочил туда сам и снова нанес мощный удар. Парировав его, я едва не споткнулся о кузнечный горн и перепрыгнул через кучу ножных кандалов. Любопытство и нежелание сражаться уступили необходимости защищать себя. Я снова и снова парировал его удары.

Мы покинули рынок и двинулись по улицам города. Только когда мы добрались до середины моста, переброшенного через полузамерзшую реку, я удосужился обдумать стратегию поединка. Толстая куртка принца сковывала его движения, я уже воспользовался этим преимуществом. На его щеке горел и сочился кровью порез, еще один был у него на кисти руки. Он остановился на мосту, чтобы скинуть куртку. Ему не стоило этого делать. Когда он опять пошел на меня, я был готов.

Александр отличался огромной силой, его искусность, скорость и напористость были известны всем дерзийским воинам. Наши боевые навыки почти не отличались, никто не мог взять верх. Но мое тело мадонея не знало усталости, а раны заживали буквально на глазах. Александр могуч и молод, но он всего лишь человек. Я могу позволить ему нападать сколько ему угодно, буду заманивать его, дразнить, оставлять порезы на его теле, а когда он совсем измучается, я убью его.

Я развернулся и перебежал через мост, издевательски крича:

– Давай, человек, схвати меня, если можешь!

Он бросился за мной, шлепая по грязи и мокрому снегу бедняцкого квартала. Еще несколько шагов, и я остановился и позволил ему подойти, не слишком близко, делая на пять его выпадов один. Потом я увернулся от его последнего удара и помчался дальше по узким переулкам. Когда я снова остановился, все порезы и царапины на моем теле исчезли, а принц выглядел так, словно продирался через заросли терновника. Я засмеялся и снова позволил ему приблизиться.

Когда мы начали ходить кругами, глядя друг на друга, как голодные псы, дерущиеся за кость, он заговорил:

– Элинор сказала, что ты отзываешься на имя вашего бога Валдиса. Это так?

Я не обратил внимания на ложный выпад принца, оставил на его щеке еще одну царапину и шагнул назад.

– Я все, что осталось от воспоминаний Валдиса, я владею силой, которая предназначалась ему с момента его рождения. Если люди считают силу мадонея проявлением божественной силы, это проистекает только из их ограниченности и слепоты.

Еще один круг.

– А этот пленник, которого ты боялся… этот Безымянный бог… ты называешь его отцом… – Он шагнул влево и нанес еще один могучий удар.

Я парировал его. Он отлетел назад, ударившись спиной о стену. Ему на голову обрушилась небольшая лавина грязного снега.

– Когда-то мой отец был самым могущественным из мадонеев, – ответил я. – Он и меня сделал мадонеем, даровав мне свою силу…

– …и свою ненависть к людям, о которой ты мне рассказывал. – Он утер лицо рукавом и выплюнул снег изо рта, не расслабляясь ни на минуту.

– У меня нет ненависти к людям. Мне они безразличны. Я освобожден от их слабостей и могу верно судить обо всем. – Я обрушил на него серию молниеносных ударов, оставив не меньше десяти ран.

Но он не сдавался. Принц отбивал мои атаки, пока мы снова не разошлись.

– Нет, тебе есть до них дело… твоя жалость всегда была сильнее твоего меча. Разве ты не помнишь? Фиона может рассказать тебе. И Блез. – Он обвел мечом окружающее нас пространство. – Когда-то в этом самом месте ты спас от моего гнева целый квартал Кафарны. Ты все время наблюдал за мной, и с того дня я стал глядеть на мир глазами раба. Я ненавидел тебя за то, что ты сделал со мной.

Я посмотрел на обшарпанные постройки и старые мастерские вокруг нас. Да, я узнал это место. Дерзийские дворяне хотели сжечь эту часть города, чтобы построить здесь дворец. Александр не разрешил им. В тот день на этой самой улице принц приказал слуге дать мне плащ и башмаки, увидев, как я дрожу от холода.

На какой-то миг мне показалось, что я не заметил его движения и он успел всадить мне в лоб кинжал. Но это был не кинжал. Почему в последние дни у меня так резко начинает болеть голова? Неужели принц и эта женщина принесли с собой какое-то заклятие против меня? Чушь. В людях нет силы. Я постарался собраться.

– Неужели ты пытаешься отвлечь меня, говоря о чувствах, принц? Вспомни, у меня их больше нет.

Преодолев минутную слабость, я сделал выпад, выбил у него из руки кинжал правой ногой и сам приставил нож к его груди. Он выругался, почувствовав укол, кровавое пятно расползлось по его рубахе. Улыбнувшись, я отскочил назад. Принц опять бросился на меня. Я отбил яростный удар и в который раз побежал. Мы бились уже два часа, но я чувствовал себя свежим, словно мы только что начали.

Я вел его по улицам и вновь через мост, вверх, к дворцу, в котором я был рабом, а потом вновь на городской рынок. В призрачном городе царила тишина, нарушаемая только звоном железа, плеском воды в реке и слабыми порывами ветра. Я начал припоминать его любимые приемы. Он мог бы ударить меня по ногам, это был его любимый удар, или попытаться поразить меня в шею или плечо, разумно, но слишком предсказуемо. Наверное, он слишком устал и плохо соображает. Я вынудил принца двинуться за мной и оставил еще одну кровавую полосу на его рукаве. Он походил на ярмарочного шута в своей разодранной рубахе, покрытой алыми пятнами. Кровь ручьем текла из раны на груди, глубокого пореза на ноге и еще одной раны в предплечье.

Новая серия ударов и новая пробежка по улицам. Принц гнал меня назад на главный рынок Кафарны, мимо пустых прилавков, где торговали горшечники, расшвыривая на ходу столы и смахивая на промерзшие булыжники раскрашенные плошки, которые разбивались вдребезги. Я отбежал в центр площади, причмокивая, как причмокивает погонщик, зовя за собой волов, и наткнулся на препятствие, каменный постамент. Я попытался обойти доходящий мне до плеча мраморный пьедестал, но путь преградила телега с бревнами и досками. Прежде чем я выбрался из неожиданного тупика, Александр снова напал на меня.

– Зачем ты выбрал именно Кафарну? – с усилием замахиваясь, спросил он. Наконец-то принц по-настоящему устал. И при этом все еще продолжает глупо упорствовать. Он отбил в сторону мой меч и подскочил ко мне, целясь кинжалом мне в сердце. Мы вцепились друг в друга, слились в комок крепких мышц, потной кожи и острой стали. Даже истекающий кровью и утомленный долгим боем, он был силен, словно горный медведь. – О боги, Сейонн, где ты?! Я не хочу этого!

Левой рукой принц прижал мою правую руку к бревнам у меня над головой, и на какой-то миг я ощутил беспомощность, но потом собрался с силами и отшвырнул его в сторону. Я мадоней. Ни один человек не может меня превзойти. Когда он ударился спиной о телегу с лесом, я выбил у него меч. Он улетел под телегу. Я отскочил на несколько шагов, дразня его и призывая догонять меня. Принц не осмелился повернуться ко мне спиной, чтобы поднять меч. На какой-то миг он привалился к телеге, упираясь руками в колени и тяжело дыша. Мои руки стали скользкими от его крови. Скоро я прикончу его. Уже скоро.

Я дал ему отдышаться. Нет необходимости ускорять события. Спешить некуда. Пока он приходил в себя, я поднял голову и увидел статую на мраморном постаменте. Умирающий дерзийский воин, лежащий рядом с побежденным им чудовищем, которое называли гирбестом. На эту самую статую в настоящей Кафарне эззарийцы наложили заклятие, позволившее нам двоим найти их тайное убежище. У ног умирающего воина мы с принцем начали путешествие…

Я посмотрел на свои окровавленные руки. Резкая боль снова пронзила мой мозг, словно кусок раскаленного железа, прижатого к щеке. Все шрамы с моего тела исчезли, кроме этого… о боги… этот шрам…

…бег по зимнему лесу… дымящееся озеро и седовласый старик с посохом… похожее на льва животное мчится через лес, оно чует кровь… факелы горят в ночи… разорванные кандалы валяются на траве… цитадель посреди пустоты… дающий жизнь фонтан радости и света…

Теперь я тоже задыхался, как принц, и не мог произнести ни слова. Что за слабости еще живут в моем теле? Чувствуя себя обессиленным, я отшатнулся назад, стараясь увидеть хоть что-нибудь за пеленой боли. Обессиленный, когда необходимо сражаться… Обессиленный. Как единственный луч заходящего солнца прорезает плотные облака, так и лезвие кинжала в моем мозгу прогнало пелену, давая дорогу лучу правды. «Скажи мне, кто ты», – говорил принц. Теперь я знаю ответ.

– Я такой же, как мой отец! – заревел я, глядя, как принц вытаскивает из кучи бревен толстую палку, судорожно вздыхает и движется на меня. – А он такой, каким был его отец! – Я высоко поднял меч, готовясь разрубить пополам идущего на меня человека, несущего смерть в своих руках. Но я не опустил своего оружия, не успел, промедлил, тяжелая дубина ударила меня по шраму на правом боку, и я потерял возможность двигаться.

Холод разлился по половине туловища. Рука онемела, меч зазвенел, скользя по булыжникам, правая нога подогнулась. Когда я ударился о мостовую левым локтем, кинжал тоже выпал из руки. Мой противник опустился на колени рядом со мной. Через пелену боли и хлопья снега я видел устремленный на меня кинжал. Лицо принца побелело, словно он собирался перерезать горло себе самому…

– Нет! – От вопля Ниеля окружающие нас горы содрогнулись до самого основания. Если бы я мог сфокусировать взгляд, то нисколько не удивился бы, обнаружив в земле трещину или рухнувший рядом с нами кусок скалы. Но я видел лишь расплывающиеся контуры построек Кафарны, которые начали обращаться в каменный пол и колонны учебной арены Каспариана. Три фигуры колыхались в десяти шагах от нас: Ниель, Каспариан и женщина. Лишь Александр оставался неподвижным, прочным центром колеблющегося мира, таким же неподвижным, как бронзовый воин, хотя его глаза были живыми, из них ручьями текли слезы, смывая кровавые следы с лица. Я лежал в пыли под занесенным надо мной и почему-то замершим кинжалом, пытаясь вдохнуть, сомневаясь, что мое сердце еще бьется.

– Ни один человек не смеет коснуться этого презренного слизняка, этого мягкотелого ничтожества, которое я именую своим сыном. – Лицо Ниеля выплыло из колеблющейся пелены, его щеки пылали, рот кривился, а его глаза… боги, спасите нас… глаза полыхали безумием. – Кто ты такой? – Он едва не плевался от омерзения, опираясь на руку Каспариана и нависая надо мной. – Ты, мадоней, позволил человеку победить себя. По собственному попустительству или по неспособности, не имеет значения… какой позор… все мои надежды… наша история. Я дал тебе все. Ты был призван нести на своих плечах славу мадонеев, а теперь лежишь здесь в пыли у ног презренного человека. Когда-то ты был его рабом, слизняк, только глупый старик мог думать, что это пройдет бесследно!

Тучи вновь сошлись над моей головой. Свет померк. Я не мог ничего объяснить, стараясь хотя бы обрести власть над своим телом, чтобы иметь возможность самому решать свою судьбу.

– Погоди, фиод… Отец…

Но одна моя половина была мертва, а вторая совсем ослабела. Я даже не мог пошевельнуться. Ниель не стал слушать.

– Ты недостоин моего дара. Немощная, жалкая человеческая плоть…

Я знал, что сейчас будет. Ниель мог выразить свою ярость только одним способом. Страх не имел надо мной власти, мне было все равно, кто из них, мадоней или человек, убьет меня. Абстрактные сожаления переполняли меня, когда Ниель вырвал у Александра кинжал. Я закрыл глаза, надеясь, что в голове прояснится, и ожидая прикосновения холодной стали…

Но хриплый крик, эхом отдавшийся от стен комнаты и вспугнувший тени под арками, принадлежал не мне. Я разлепил глаза и увидел бесстрастного Каспариана, осторожно опускающего Ниеля на землю.

– Что ты сделал, Каспариан? – выдохнул Ниель.

– Вы собирались убить своего сына в приступе гнева, учитель. Это уничтожило бы вас.

Делая над собой невероятное усилие, я встал на колени и увидел торчащий из груди Ниеля кинжал. Каспариан выпрямился.

– Убить Валдиса? Ни за что… ни за что я не сделал бы этого. – Голос Ниеля звучал совсем тихо, но ясно. – Как ты мог подумать такое? Я отдал все, чтобы сохранить его, свободу, жизнь, всех остальных мадонеев… ведь все мадоней погибли. Я сделал его богом.

Ни разу до этого мига я не видел так ясно огонька безумия в его глазах. Как быстро он перешел от неистового гнева к тихой печали. Честный безумец гораздо опаснее чудовища. А я когда-то собирался освободить его.

Ниель слабо пошевелил рукой.

– Валдис? Где ты, мальчик? Вынь этот предательский клинок. Он причиняет мне боль.

– Я здесь, – ответил я, переваливаясь на бок, я склонился над ним и тронул рукоять ножа. Удар нанесен мастерски. Если вынуть оружие, даже лекарства мадонеев едва ли помогут ему. Безымянный бог обречен.

Я положил руку на рукоять кинжала и посмотрел в его странно молодые глаза, не яростные и не опасные. Обречен. Он понимал, что ждет его после смерти. У него нет имени. Никто ни в одном мире никогда не вспомнит о нем.

– Я хотел научить тебя большему, мой сын. Осталось еще так много неизвестного тебе. – Он протянул руку и коснулся моего лица. – Я любил тебя больше всех остальных существ в мире. Ты будешь помнить меня?

Но я не мог дать ему то, о чем он просил. Даже те, кто жил с ним, забудут. Я тоже забуду.

– Такой, какой я теперь, я не могу ни любить тебя, ни горевать по тебе, забуду тебя, как забыл свои человеческие горести и любовь. – Мой мозг вновь прояснился. Я был таким, каким сделал меня Ниель.

Рука Ниеля вцепилась в рубаху у меня на груди.

– Но ты будешь сильным, свободным. Ты станешь поступать так, как тебе захочется. Заставь предателя Каспариана помочь тебе вспомнить. Уж он-то меня не забудет. Он мадоней, мой воспитанник. Прикажи ему.

Каспариан стоял у меня за спиной, превратившись в одну из колонн. При этих словах он повернулся и пошел прочь. На ходу он отшвырнул к стене нож Александра, выпавший из ослабевшей руки Ниеля, и мимоходом снял с принца парализовавшее его заклятие. Принц сидел на полу, откашливаясь и тряся головой. Женщина бросилась к нему, села рядом и принялась перевязывать рану у него на руке. Мои руки все еще были в его крови.

Я смотрел на них двоих и ничего не ощущал. Никакой боли в голове. Никакой разверстой раны. Никакого сочувствия к принцу, никакой симпатии к женщине, поддерживающей его под локоть. Только разум остался во мне. Один разум. Навсегда. Я развернулся к умирающему мадонею.

– Может быть, я могу предложить кое-что, что будет полезно нам обоим. Я хочу заключить с тобой сделку. – Я наклонился над его ухом и зашептал.

– Нет! – Его слабый протест был едва слышен. Фонтан темной крови выплеснулся из отверстия, проделанного кинжалом. У нас почти не осталось времени. – Я не стану этого делать!

У меня не было чувств, чтобы просить. Только разум.

– Если ты когда-то любил меня, мадоней, люби меня и теперь. Каждый из нас получит то, чего хочет. Я стану таким, каким должен стать. Тебя не забудут.

– Мой добрый славный Валдис, не проси меня… – Но я не отступил, не обращал внимания на его мольбы, и наконец, когда смерть уже громыхала своей косой, он сдался.

– Каспариан, – позвал я. – Пожалуйста, окажи твоему учителю последнюю услугу. – Сначала мне показалось, что старый маг откажется. Но он опустился на колени в пыль рядом с нами, и когда я сказал, что от него требуется, Каспариан был просто потрясен. – Когда дело будет сделано, ты освободишь принца, – добавил я. – Он может забрать женщину и ребенка и уйти.

Каспариан кивнул, положил одну огромную ладонь на лоб Ниеля, другую – мне на голову, и начал творить заклятие, что было позволено в Тиррад-Норе только ему.

Когда все завершилось, мне показалось, что он склонился над умирающим мадонеем и негромко сказал:

– Мой добрый учитель Керован, покойся в мире и знай, что тебя будут помнить и чтить до самого конца моих дней. – Но я не был уверен, что действительно видел и слышал это, потому что я рыдал от такой боли, которой не знал до сих пор. Сила ушла, мозг выворачивался наизнанку, все тело силилось вспомнить, что это значит – быть человеком.