Текст книги "Конец лета"

– Папа говорит, что ты осматриваешь сауну, – сказал Йен.

– Думаю, сегодня днем мы уже сможем ее затопить. – Несколько поломок он обнаружил, но все они были несущественными.

– Ты действительно считаешь, что она безопасна?

Нет. Я считаю, что она пожароопасна. Поэтому я ею и занимаюсь. Я хочу поджарить свою мать, сестру и спалить дотла весь лес, если сумею.

Джек по природе был добродушным человеком. Но этот парень… Можно, конечно, принять во внимание положение голодающих во всем мире, но Джеку он все равно не нравился.

Йен был преподавателем лингвистики, изучал и записывал языки коренных американских индейцев. Некоторые языки насчитывали лишь по нескольку носителей; когда они умрут, умрут и языки. Йен находил таких людей и заставлял их наговаривать тексты на пленку.

Зачем? Это было первое, о чем подумал Джек. Он, конечно, не против науки и все такое, но все равно практической пользы от работы Йена нет. На этих языках не существует ни книг, ни документов. По этой причине они и умирают – они не нужны, на них больше никто не хочет говорить.

Он решил, что может понять это как своего рода любопытство, и объяснял это по-своему: иногда он и сам испытывал некоторое сожаление, когда закрывал потолок. С незакрытым потолком всегда знаешь, где у тебя что, где находятся все провода и трубы, но как только потолок закрыт, все делается наугад. С потолком, разумеется, проще, ты всегда, если уж очень захочется что-то узнать, можешь его разобрать, но к языку не вернешься, когда умрут все старики.

Глядя на дело под таким утлом, Джек почувствовал к Йену некоторую симпатию. Может, вес не так уж плохо, может, то, что он делает, очень даже важно и стоит этим заниматься, но Йену не нужно было говорить об этом так, словно речь шла о спасении души.

А что касается индейцев… Джек не считал себя знатоком, но разве индейская культура не связана тесно с природой без всех этих искусственных законов? Теперь, когда он размышлял на эту тему, он подумал, что, пожалуй, не пропал бы, если бы какое-то племя похитило его из фургона первых переселенцев в возрасте шести лет. Индейская культура была земной, влажной и таинственной, тогда как этот парень Йен был холодным и сухим. Он заморозит все, на что посмотрит.

Джек спустился по лестнице.

– Она вполне в приличном состоянии. Тот, кто ее строил, был немного с приветом, но не вижу причин, почему бы ей не работать.

Теперь они вошли в сауну. Йен оглядывался вокруг с видом человека, который знает, о чем говорит, – может, он и знал.

– Печка, кажется, слишком близко от стены, – заметил Йен.

– По-моему, это не страшно. – Джек считал, что можно не беспокоиться о приезде строительных инспекторов… если только их не вызовет Йен. – Ведь именно для этого здесь и положены кирпичи. – Сколько лет вы служили в пожарной охране, мистер профессор?

– А окна? – продолжал Йен. – Разве они не должны свободно открываться?

На внешней стене сауны было маленькое окошко, и Джек логично полагал, что, разумеется, оно должно открываться. Это быстрый способ остудить помещение, если оно слишком нагреется. Но окошко наглухо замазали краской много лет назад.

– Если люди почувствуют опасность, они смогут разбить стекло.

Джек нашел старый молоток и прислонил его к стене рядом с окном. Оно было слишком мало, чтобы из него мог выбраться взрослый, но впустило бы достаточно воздуха, чтобы не дать человеку свариться.

– Разбивать окна опасно, – сказал Йен. – Не уверен, что все дети знают, как сделать это безопасным способом.

Он говорил так, словно работал в противопожарной инспекции.

– Если их никто не научил, тогда, наверное, не знают.

– А как насчет этой двери? Она должна открываться наружу.

Дверь открывалась внутрь, и Джек замолчал. Моющиеся будут плескать воду на камни, и от влажности дверь разбухнет. Возможно, ее будет трудно открыть, а высадить плечом дверь, открывающуюся внутрь, вы не сможете.

– Полагаю, что теоретически это может создать трудности, – согласился Джек. – Но дверь, кроме того, и очень плохо подогнана. Так что придется закладывать щель под ней полотенцами, чтобы не сквозило.

– Мне кажется, что мы не можем рисковать безопасностью детей. Дверь надо перевесить. – Йен говорил спокойно, словно это было его, и только его решение.

– Ладно. – Нет смысла биться из-за этого. – Я схожу за отверткой. – Джек знал, что его мать захотела бы, чтоб он вел себя с Йеном тактично.

– Нет-нет. Это я считаю, что так нужно сделать, я и сделаю.

– Помощь нужна?

– Перевесить дверь? – Йен подпустил чуточку сарказма. – Не думаю.

– Отлично.

Джек кивнул, повернулся и, пройдя через маленькую раздевалку, вышел на свет.

Господи, ну и задница!

Остаток утра Джек потратил на газовую трубу, которую протянул в «ночлежку», чтобы поставить там несколько ламп. Казалось, там и делать-то было нечего. Лампы и все необходимое Хэл заготовил, а почва была песчаная, копать легче легкого. Но не проработал он и пяти минут, как понял, что Эми права: эта работа может отнять не меньше двух лет.

Четверо малышей захотели помочь.

Джек посмотрел на их полные энтузиазма личики. Что важнее для его матери – чтобы он провел в «ночлежку» газ или посвятил утро детям? Он обдумал это дело со всех сторон и пришел к выводу, что мама вряд ли проголосовала бы за пропан. Поэтому он наметил аэрозольной краской линию и отложил лопату. Через минуту появился Хэл.

– Вы живы? – спросил его Хэл. – Я не хочу, чтобы вас поглотила эта пучина детей.

– Все идет прекрасно.

Это была ложь, но именно та, которую захотела бы услышать от него мать.

Какой стыд! Она действительно беспокоилась о нем, пока он рос, беспокоилась, что он вылетит из школы или врежется на своем автомобиле в дерево, что от него забеременеет девушка, что он убьет своего отца или отец убьет его. Если бы она могла заглянуть в будущее и увидеть, каким ласковым и послушным он будет в это утро, то получила бы лишние десять лет нормального сна по ночам.

Хэл принес еще две лопаты, но это только ухудшило дело. Теперь было три лопаты и четверо детей, но одна оказалась привлекательнее других, поэтому Джек провел все утро, следя, чья очередь копать хорошей лопатой и чья – не копать вовсе. Затем появился Томас, все еще ходивший в подгузниках, и потребовал, чтобы его тоже включили в работу. По счастью, он принес личное орудие труда – ярко-красный пластмассовый совок, – но все время путался у других под ногами, и Джеку пришлось следить и за этим.

В конце концов показались Эми и Холли. Они шли в главный дом, чтобы помочь с приготовлением завтрака.

– Как хорошо подвигается дело, – заметила Эми.

Дело подвигалось ужасно, и Эми это понимала. Глаза у нее смеялись, и Джек был бы совсем не против… радостно продолжать наблюдение за своей дружной командой малолетних рабочих. О да, именно этим он и хотел заниматься в этот момент, ничто другое не могло до такой степени заполнить его мир.

К счастью, после ленча стало достаточно тепло, чтобы пойти купаться, и Джек лишился всех своих помощников. Он работал быстро, стремясь разделаться с этим, пока снова кто-нибудь не вмешается. Убедившись, что все ушли на озеро, он нырнул в отделение для инструментов в своем грузовике, достал работающую на батарейках дрель и установил лампы в мгновение ока. К двум часам он закончил. Отнеся инструменты назад в потайное отделение грузовика, Джек сообразил, что если затопит сауну сейчас, то вода нагреется к тому моменту, когда все вернутся с озера. Поэтому он направился в бревенчатый дом и взял там охапку дров. Подойдя к сауне, он мизинцем скинул крючок наружной двери-сетки, толчком бедра распахнул дверь и вошел в раздевалку.

И с грохотом уронил дрова. Двери в сауну не было. Он подошел к дверному проему – петли были вынуты, но Йен даже не потрудился вырезать для них новые углубления. Он же работал здесь почти все утро! Чем он занимался?

Сама дверь лежала на козлах, а сверху на ней Джек увидел карточку с какими-то нелепыми вычислениями. На одни эти вычисления мог уйти целый час. До одной шестнадцатой дюйма Йен высчитал неровность порога! Зачем? Конечно, есть разные способы поправить скошенный порог, но сложенное полотенце почти так же хорошо заменит любой из них.

Джеку стало ясно, что Йен планировал осуществить эту задачу дня за два. Все остальные будут ждать, пока Йен сделает именно то, что хочет Йен.

Ну и дерьмо! Джек проверил батарейки в дрели и взял в руки стамеску.

Его мать очень рассердилась.

– Не надо было этого делать, Джек! Йен ведь начал.

– Да ладно, мам. Он копался бы целую вечность, а Хол-ли хотела вымыть голову.

– Холли могла вымыть голову и в холодной воде. Что она и сделала сегодня утром.

Они снова собрались перед домом на коктейли. Все женщины явно чувствовали себя чистыми и счастливыми, воспользовавшись огромным – и до этого момента небывалым – количеством горячей воды. Его мать наслаждалась вместе со всеми, пока не услышала, как Йен напряженным тоном выясняет, кто позволил Джеку повесить дверь.

– Неужели ты не понимаешь? – продолжала она. – Для него это было важно. Он хотел сам наладить сауну.

– Но, мама, у него на это было десять лет!

– Джек, остановись и подумай. Мы ведь у них в гостях.

Остановись и подумай. Как будто он снова ребенок. Все велят ему остановиться и подумать, особенно его отец. Его осторожный, педантичный отец. Его отец промерил бы полы. Сложенного полотенца было бы для него недостаточно.

На ядерной подводной лодке нельзя затыкать дыры старыми полотенцами, Джек был готов это признать. Но почему все должно делаться по стандартам подводной лодки? Почему иногда не сделать по-другому?

Глава 8

Гвен рассердилась на сына. Эми это показалось интересным.

Очевидно, Йен запланировал что-то сделать в сауне, но он копался бы до бесконечности, поэтому Джек взял и закончил за него.

Эми понимала, почему Гвен это не понравилось… хотя сама она пришла в восторг. В прошлом году на Рождество Йен все время заставлял остальных себя ждать. Он не был по природе человеком медлительным. Если он делал что-то один или вместе с кем-то, то действовал быстро и решительно, но если семейство целиком пыталось куда-то отправиться, Йен всегда заканчивал какую-то важную работу и всем приходилось его ждать. Его поведение казалось чем-то вроде манипулирования людьми. Эми это раздражало, а Феба, вероятно, переживала еще больше.

Поэтому она была рада, что кто-то не позволил Йену так обращаться с собой.

День был прекрасный, вероятно, лучший с тех пор, как она начала ездить на озеро. На семейных собраниях Эми обычно сидела молча, никогда не зная заранее, чего от нее ждут, какие обязанности она должна будет выполнять.

Эми ужасно не любила этого. Она привыкла, чтобы день был четко спланирован: выступление, полет, время перед выступлением, разминка и все остальное. День без распорядка, без расписания, вероятно, стал бы расслабляющей переменой – она знала, что нормальный человек так и посчитал бы, – но сладить с собой не могла.

Когда они с Холли, направляясь в это утро на завтрак, подошли к главному дому, то увидели прикрепленный к стене большой лист бумаги, на котором значилось расписание на день. Обязанности были поделены, отведено время на развлечения – все четко расписано.

– Всю свою взрослую жизнь мама была женой военно-морского офицера, – объяснила Холли. – Она верит в порядок.

– Не оправдывайся передо мной. – Эми нравилось знать, что она должна делать. – Нет людей, более привычных к строгому расписанию, чем фигуристы. Мы ничего не можем пускать на самотек.

Она искала свое имя в списке обязанностей. Подмести крылечки, вымыть посуду после ленча, накрыть стол к ужину – все это она вполне могла сделать, не задавая миллион вопросов.

Целый день они с Холли не расставались, как две девчонки, первый раз приехавшие в лагерь. Они плавали, играли с детьми в карты, проехались на велосипедах по одной из просек посмотреть, не поспела ли малина. Холли была ее подругой, ее соседкой с верхнего яруса, в чем-то даже, возможно, большим чужаком, чем она, человеком, еще более далеким от обычной жизни.

После ленча Джайлс спустил на воду свою деревянную лодку, которую он так прекрасно отремонтировал, и повез детей кататься. Эми поплыла рядом с лодкой, и, когда ее мышцы разогрелись и расслабились, когда она почувствовала силу в ногах и спине, она вновь обрела себя. Вода была удивительно ласковой. Эми открывала глаза и видела, как веер алмазных брызг летит из-под ее поднимающейся руки. Она слышала ритмичные всплески и повороты весел Джайлса.

Когда Эми жила со своей семьей, ей не удавалось как следует поупражняться. Она все время стояла у посудомоечной машины.

– Ты можешь догрести до того берега? – попросила она Джайлса. – Я хочу посмотреть, сумею ли доплыть.

– Ну конечно, – ответил он. Джайлс был только счастлив побыть в своей лодке.

Озеро в ширину было около полумили, и она с легкостью совершила заплыв туда и обратно. Через некоторое время к мосткам спустился Джек и тихо поманил Гвен, Холли, Фебу и ее.

– Сауна готова. Вы четверо идете первыми, пока дети не добрались до горячей воды.

Эми даже не поняла, о чем он говорит, но оказалось, что маленькое сооружение рядом с бревенчатым домом, которое ее семья использовала как дровяной сарай, когда-то было сауной. Гвен привела его в порядок, а Джек вернул к жизни.

Там было восхитительно тепло, резервуар полон горячей воды. Они лежали на скамьях, пока не порозовела кожа и не выступил пот. Тогда они стали ведрами лить друг на друга воду. Обычно горячая вода на озере была только для мытья посуды, а тепло и чистота были роскошью. Эми вымыла всем головы, с удовольствием чувствуя, как все женщины расслабляются под ее пальцами. Даже ее сестра позволила себе отдохнуть.

– Я думала, что на озере не может быть лучше, чем уже есть, – вздохнула Феба. – Оказывается, может. Не могу поверить, что все это время сауна была рядом, а мы никогда ею не пользовались.

– Я знала, что Джек сойдет с ума, если ему нечего будет делать, – сказала Гвен. Она говорила спокойно, но явно была довольна. – Хотя мы можем придумать и что-нибудь еще. Прошел всего один день, а он уже столько сделал.

Пока они ужинали, за окном сгустились тучи. Эми задержалась за столом с отцом и Гвен. Той не терпелось задать Эми вопросы, которые ей всегда задавали: как она начала кататься, какая у нее жизнь, чем заполнен день, что она будет делать, когда не сможет больше выступать, и последний, на который просто не было ответа, – что такое быть знаменитостью? Обычно она всегда отвечала на эти вопросы одинаково, но сейчас заметила, что подробно рассказывает о роли отца в ее карьере, как он с самого начала вывел ее на правильный путь, как много музыки он до сих пор для нее подбирает. Кое-что он даже передавал Томми и Генри. Это была огромная помощь. Теперь все трое сами ставили свои номера. Они не хотели зависеть от творчества других людей (многие фигуристы ждали, пока у их тренеров и хореографов появятся хорошие идеи), и поиск музыкального сопровождения отнимал много времени, поэтому помощь Хэла была бесценной. Теперь он, как любой профессиональный хореограф, знал, что нужно фигуристу в музыкальном фрагменте. Он отмахнулся, не принимая похвал.

– Я и сам многому научился. Лучше скажи, сколько ты с нами пробудешь? Я так и не понял.

– Не знаю, – ответила Эми. Накануне она не думала, что задержится больше, чем на двое суток, но сейчас было ясно, что поживет здесь еще. – У меня осталось четыре дня. – Она отрезала себе путь – теперь ей придется остаться на все это время. – В какой-то момент нам надо начинать думать над осенней программой и над тем, чем мы будем заниматься весной.

– Кто это – мы? – спросила Гвен.

– Генри Кэррол, Томми Сарджент и наш тренер Оливер Янг. На следующую весну мы запланировали турне, и мы хотим снизить цены на билеты. – Снижение цен было особенно важно для Томми. Билеты на большие весенние турне всегда казались несколько дороговаты. Они обычно распродавались, но те, кому особенно хотелось, пойти не могли. – Но это у нас пока что единственная идея.

– Затея хорошая, – одобрил отец.

– Да, но кататься все равно трудно.

Он рассмеялся:

– Не могу с этим не согласиться.

Ей нравилось, что он смеется. Она не видела его таким с прошлдго Рождества.

– Поэтому я и не знаю. Мне в основном нужны идеи, и не обязательно находиться в Денвере, чтобы они появились.

– Оставайся, сколько захочешь, – сказала Гвен, – а пока не поможешь ли занести в дом полотенца – похоже, ночью будет дождь.

Снять полотенца с веревки – это тоже ей вполне по силам, поэтому она весело последовала за Гвен на улицу.

Полотенца все еще были влажными.

– Пока мы были здесь только с твоим отцом, – сказала Гвен, – я развешивала их на ночь перед печкой, но сейчас их слишком много. А что делала твоя мама?

– Не знаю, – призналась Эми. – Но в любом случае это не очень помогало.

По правде говоря, когда бы Эми ни чувствовала запах сырости, он напоминал ей о полотенцах на озере. Она на минуту задумалась. Стирка была ее хобби, ее единственным из домашних навыков. Готовить она не умела, не могла отличить одно чистящее средство от другого, но каждый раз, когда Эми переезжала, она покупала лучшие приспособления для стирки. У нее было пять разной формы портновских гладильных досок, а утюг – немецкий, со специальным приспособлением, позволявшим пропускать пар через изделие. Она смогла бы справиться с влажными полотенцами, даже если их было бы двадцать.

– Может, развесить их в сауне? Там они должны высохнуть, – предложила Эми.

– Отличная мысль. Можно подбросить еще полено, и к утру они высохнут как миленькие.

Неся полные корзины, они встретили шедшую к главному дому Фебу.

– Мы решили развесить полотенца в сауне, – пояснила Гвен. – За ночь они высохнут.

– Пожалуй, да, – сказала Феба. – Хорошая мысль.

Хорошая мысль? Феба только что сказала, что Эми подала хорошую мысль!

«Это стирка, – напомнила себе Эми. – Всего лишь стирка. Разумеется, ты не настолько глупа, чтобы обрадоваться, что сестре понравилась твоя идея».

И потом, Феба не знала, что эту мысль подала Эми, Она, наверное, решила, что это Гвен.

Втроем они развесили полотенца по скамьям, и пока Феба разжигала огонь, Эми понесла пустые корзины назад в главный дом. Поставив их на место – она видела, где взяла их Гвен, – она вышла из дома, и дверь-сетка захлопнулась за ней.

Эми снова пошла по тропинке и услышала шум за «ночлежкой». Она обошла ее, чтобы посмотреть, кто там.

Это был Джек. Он конопатил окно, стоя на середине приставной лестницы. Работал он быстро, держа пистолет со смесью крепко и уверенно. Потом он спрыгнул с лестницы, присел и, подняв голову, принялся заделывать окно снизу.

Эми наблюдала за его работой. Он был так занят своим делом! Могло показаться, что его наняли работать, пока все другие отдыхают.

Закончив обработку нижней части окна, он пробежал пальцами по шву, а потом потер большой палец об остальные. Должно быть, туда попала смесь.

Тут он увидел Эми.

– Материал вроде бы быстро сохнущий, – сказал он, – но лучше бы дождь подождал до полуночи.

– Полотенца унесли, – весело сказала она. – Так что мы, прачки, готовы, – Рад за вас. А теперь посмотри па эту ветку. – Он показал на росшее рядом дерево. – Может, ее спилить?

Эми подняла голову. Она увидела шатер зеленой листвы. Эми предполагала, что листья растут на ветках, и если бы это были шелковые листья, она, возможно, придумала бы, как их погладить, но поскольку они были настоящими, она ничего не могла о них сказать.

– Если ты считаешь, что ее нужно спилить, спили.

– Мне не следует этого делать, не поговорив с твоим отцом.

– Тогда поговори с ним. Пару минут назад он был в доме.

Джек покачал головой:

– Только не теперь. Они с твоим братом что-то там делают. И вероятно, захотят сделать это самостоятельно. Должно быть, у них свой стиль работы.

– Это верно, – согласилась она.

Он сложил лестницу и взял ее.

– А ты чем собираешься заняться?

– Ничем. – Она замолчала. Нет, так нельзя, она наметит себе планы. Даже если они будут незначительными и бессмысленными, они хотя бы будут ее собственными. – Я собираюсь погулять. Если кто-нибудь спросит, где я, скажи им, что я пошла на Край, – Она хотела это сделать с того самого момента, как приехала вчера.

– На Край? Где это?

– На другом конце озера. Хочешь со мной?

Он колебался всего секунду.

– Конечно. Почему нет? Я только уберу лестницу. Я быстро – две секунды. Найти Холли?

– Прекрасная мысль. – Эми смотрела, как он подхватил лестницу, положил ее на плечо и понес к гаражу. Потом она передумала: – Честно говоря, это не очень-то хорошая мысль. Пока мы ее ищем, мы наткнемся на всех остальных, все захотят пойти, но им надо будет взять свитеры, дети попросятся в туалет, а кому-то нужно будет сначала закончить одно маленькое дело, и тогда кто-то еще тоже вспомнит о каком-нибудь деле, и пока все соберутся – стемнеет, и мы не сможем пойти.

Джек вышел из гаража, отряхивая руки:

– Я люблю свою сестру, но не до такой степени.

Он взял лежавшую на крыльце «ночлежки» шерстяную рубашку, коричневую с золотистым оттенком, и они пошли к подъездной дорожке. Джек в последний раз бросил оценивающий взгляд на дерево, нависшее над «ночлежкой».

– Красивая вещь. Она должна тебе идти, – заметила Эми.

Он нацепил рубашку на палец и перебросил через плечо. Услышав слова Эми, повернул голову и посмотрел на рубашку, будто первый раз ее видел.

– Цвет, – продолжала Эми. – Он должен быть тебе к лицу.

Он покачал головой – для него это было китайской грамотой.

– Тебе виднее. Ее подарила мне Холли.

В конце дорожки они повернули направо, удаляясь от их участка и поворота на главную дорогу. Он шагал легко, расправив плечи, с непринужденной осанкой человека, привычного к физической работе.

Эми с детства окружали мужчины-фигуристы. Они были стройными, часто довольно невысокими. Ее отец и брат, хоть и высокие, тоже были стройными и изящными. Но Джек был скроен солидно и с размахом: широкие плечи, большие руки и крепкая грудная клетка.

Прошлой ночью Холли ей все про него рассказала – о различных его деловых предприятиях, разных романах. Говоря о романах, Холли назвала его «спасателем». Он заводил отношения с женщинами, в судьбе которых происходили важные перемены – они возвращались в школу или начинали свое дело. Джек оказывал им большую практическую поддержку – от чистки водостоков до советов в отношении клиентов. Как только женщина устраивалась в жизни, они с Джеком, по словам Холли, благополучно теряли друг к другу всякий интерес.

Эми подумала, что слово «спасатель» было чересчур сильным. Она достаточно работала с организациями, занимающимися душевным здоровьем, чтобы знать, что настоящие спасатели влюбляются в людей, которые претерпевают жизненные потрясения, – от тех, кто применяет умеренные дозы наркотиков, до тех, кто уже совсем с собой не справляется. Не похоже было, чтобы Джек спасал этих женщин, он просто протягивал им руку помощи. А это большая разница. Может, профессионалы в области душевного здоровья сказали бы, что он избегает интимных отношений, но у какой женщины, начинающей собственное дело, есть время для насыщенной эмоциональной жизни?

Разумеется, Эми сделала вид, что ничего об этом не знает.

– Холли сказала, что ты только что продал свой бизнес. Ты знаешь, что будешь делать дальше?

– Мне кажется, было бы здорово научиться водить вертолет.

– Вертолет? – Сама Эми находила вертолеты шумными и неудобными, но те, кто на них летал, похоже, всегда их любили. – Тебе это зачем-то нужно? Или просто кажется, что это здорово?

– Просто кажется, что это здорово. Но если мое прошлое чего-то стоит, то я найду способ, как превратить это в бизнес, буду заниматься им лет пять, а потом снова захочу перемен и продам кому-нибудь.

Судя по всему, он уже проделывал это дважды. Эми привыкла к своему отцу, у которого была только одна профессия, и к фигуристам – большинству из них нужна была вторая профессия, но это редко получалось.

– И ты считаешь такое положение для себя в порядке вещей?

– Я считаю, что это неизбежно, поэтому пусть оно будет в порядке вещей.

Вероятно, такой подход достаточно разумен.

– И ты не хочешь как-то это изменить? – спросила она.

– Видимо, нет.

Они прошли минуту или две. Затем он заговорил:

– Почему твой брат обрезал волосы?

– Йен? – Эми моргнула. Странный вопрос! У Йена всегда были длинные волосы, он собирал их в хвост, но где-то между мамиными похоронами и прошедшим Рождеством их обрезал. – Не представляю… Может, из сочувствия ко мне? Может, он знает, как я хочу длинные волосы, поэтому и обрезал свои, чтобы мне было не так грустно.

Это, разумеется, было в высшей степени маловероятно. За всю свою жизнь Йен ни на секунду не задумался о ее волосах. Если бы его попросили, закрыв глаза, сказать, какого они цвета, он, вероятно, не смог бы.

– А почему ты не можешь носить длинные волосы? – спросил Джек. – Из-за фигурного катания?

– Нет. Я могла бы закалывать их или использовать лак. Просто я жутко выгляжу с длинными волосами.

– Да? – Он, прищурившись, посмотрел на Эми, словно пытаясь представить ее себе с длинными волосами. – В это трудно поверить… но я ничего в этом не понимаю.

Тут Эми была с ним согласна: любой, кто с его цветом волос ходил в синем, ничего в этом не понимал. Она надеялась, что все его знакомые дамы с кризисным периодом в жизни разбирались в подобных вещах.

Дорожка шла вдоль озера не вкруговую. Дальняя треть берега была топкой и заросла камышом, там не было плотной почвы, чтобы проложить дорогу. Поэтому, не доходя до конца дорожки, Эми свернула от озера на старую просеку. Тяжелые грузовые машины оставили в лесу две песчаные колеи, но теперь, когда грузовики больше не ездили, колеи стали зарастать травой. Просека тянулась под углом к линии берега, и немного спустя они свернули на еще более заросшую дорогу.

Когда Эми в последний раз здесь гуляла, все было просто. Одна старая просека брала свой путь от озера, а другая дорога вела назад к озеру. Но теперь просеки пересекались дорогами для мотосаней и другими дорожками. Она мгновение помедлила.

Джек это заметил:

– Мы заблудились?

– Не знаю. Мне казалось, я помню дорогу, но это потому, что она была только одна.

– Мы сошли с дороги под углом примерно в тридцать градусов, потом сделали довольно крутой поворот, может, градусов восемьдесят или около того, а теперь мы снова возвращаемся к озеру. Я думаю, что оно приблизительно ярдах в ста отсюда.

Она пришла в восхищение.

– Ты хорошо ориентируешься!

Он кивнул:

– Но у меня нет чувства расстояния, какое было у моею отца. Он точно сказал бы, сколько ярдов.

– Мне все равно, какое расстояние, если мы идем в нужном направлении. – Тут она увидела табличку «Не нарушать владения». – О, мы в нужном месте!

– Потому что нарушаем владения? – спросил он, когда они миновали знак. – Так мы узнали, что мы в нужном месте? Я думал, что я один изрекаю подобные высказывания.

Эми взглянула на пего, но не ответила… потому что она ничего не нарушила.

Минуту спустя они снова свернули и оказались перед запертыми на цепь воротами, на которых висела еще одна табличка «Не нарушать владения». Но ворота не были прикреплены к забору. Их поставили, чтобы преградить дорогу автомобилям, а не людям. И в самом деле, сбоку от них шла явственно различимая тропа.

Короткая дорожка выводила на открытое пространство на берегу озера: узкую полоску твердой земли между болотцем с одной стороны и топким участком вокруг впадающей в озеро речки, несшей в него свои воды. Участок походил на луг – открытый, доступный солнцу, поросший полевыми цветами: сиренево-голубыми астрами и примулами, распространяющими запах лимона. Они ярко пестрели на бледно-зеленой траве. На опушке, среди валежника, росли кусты малины.

Берег тут был низким, и у самой воды желтел песчаный пляж, единственный на озере, помимо их участка.

Эми и Джек прошли по лугу. Частное владение находилось на узком конце овального озера, поэтому все оно расстилалось перед ними. Обычно в это время дня солнце уже достигало верхушек деревьев и длинные полосы света мерцали на воде, но этот вечер был пасмурным.

Джек осматривался вокруг. Эми села на единственный большой валун, торчавший из песка.

– Что это за место? – спросил Джек. – Отличное местечко! Почему никто здесь не строится? Подъезд сюда отвратительный, но это можно поправить. Кто этим владеет?

Она пожала плечами, но затем не выдержала:

– Ты умеешь хранить тайны? – Она уже стояла во весь рост, не помня, как поднялась с валуна. – Я. Я владею, это мое.

Он смотрел на озеро, но при этих словах резко повернулся к ней:

– Ты? Ты этим владеешь?

– Да. – Трава и цветы, малина, пляж с мелким песком – все это принадлежало ей. – Когда я была здесь в последний раз, три года назад, этот участок продавался, и какие-то предприниматели, по всей видимости, хотели превратить его в подобие курорта, чтобы сюда можно было прилетать поохотиться и порыбачить. Тогда на озеро стали бы приземляться маленькие самолеты. Провели бы электричество, и все сильно изменилось бы. Моей семье это очень бы не понравилось. Поэтому я поехала в город, сняла трубку и попросила тех, кто ведает моими финансами, купить это место.

Пэм и Дэвид, ее финансовые советники, сказали, что это не лучшее вложение денег, но ее это не волновало. Те, кто приезжал сюда отдыхать на лето, боялись зоны отдыха, а местные жители тоже ее не хотели, потому что потенциальные покупатели вызывали у них ужас, и вот она сама, маленькая Эми, уладила все с помощью одного телефонного звонка.

Джек тряхнул головой.

– Думаю, я открывал свои дела так же, не раздумывая… А сколько здесь земли? Табличка «Не нарушать» была довольно далеко.

– Здесь сто акров.

– Сто… – Он присвистнул. – Это же куча земли! Но почему это тайна? Почему ты не скажешь своим?

– Мне пришлось скрывать свое имя во время переговоров, иначе цена поднялась бы до небес. А потом… Не знаю. Наверное, я не была уверена, как отреагирует моя семья. Моя мама всегда говорила, как далеко этот участок от нашего, как неудобно было бы здесь жить, – Неудобно? В округе нет канализации, электричества, нужно ехать за двадцать миль, чтобы позвонить, и еще полмили кажутся неудобством?

– Ну да, когда ты так говоришь, это действительно выглядит немного странным, но мнение моей мамы всегда так много значило, что было трудно даже помыслить не согласиться с ней. И думаю, я была и сама несколько смущена своим поступком. Мне не хотелось, чтобы подумали, будто я швыряюсь деньгами.

– Ну ладно. – Не похоже было, чтобы он понял до конца. – Как я понимаю, у тебя пока нет никаких планов насчет этого места?