Текст книги "Как укротить леди"

Глава 13

– Где мы? – спросила Николь, когда Лукас помог ей спуститься на землю.

– Мы около конюшен, которые находятся за моим домом на Парк-Лейн. Мне не хотелось, чтобы вас увидели входящей в мой дом без компаньонки.

– Вы становитесь ловким интриганом, – заметила она, когда они прошли по узенькой тропинке и оказались в кухне. – И вы приказали слугам не покидать свои комнаты?

– Должен вам сказать, что обычно я отпускаю их на вечер. Но если вы голодны, я могу кого-нибудь вызвать.

Николь сняла шаль и повесила ее на спинку одного из стульев, расставленных вокруг грубо сколоченного рабочего стола.

– И не думайте! Что бы вы хотели съесть?

– Сказать по правде, больше всего мне хочется отвести вас наверх и провести там с вами хотя бы следующую неделю, но это нереально. Однако не хотите ли сказать, что вы знакомы с кухней?

Прислонясь к косяку двери, он с легким удивлением смотрел, как Николь сняла с крючка передник из беленого холста и ловко надела его поверх шелкового платья цвета морской волны.

– Если помните, я не всегда была сестрой герцога. Поскольку наша мать умела за неделю растранжирить всю сумму, которую дядя выделял нам на три месяца, нам с Лидией частенько приходилось помогать служанке по дому. Я умею довольно быстро разжечь огонь в плите и сменить постельное белье. Вижу, ваша кухарка содержит кухню в идеальном порядке, так что пищевое отравление вам не грозит. – Она огляделась вокруг. – А где у вас кладовая?

Лукас тоже осмотрел кухню и обнаружил три дверных проема, которые вели бог знает куда.

– Этот дом принадлежал трем поколениям моей семьи. Вас ужасно разочарует, если я скажу, что понятия не имею?

– Вовсе нет. Вы и не обязаны это знать. – Она вышла в один проем и тут же вернулась. – Кажется, этот коридор ведет в комнату экономки, – сказала она и скрылась в другом коридоре.

Поскольку она задержалась, Лукас решил, что она нашла кладовую, и пошел посмотреть, что она будет делать дальше. Ему казалось, что, если бы они вместе дожили до глубокой старости, он и тогда бы не знал, чего от нее ожидать.

Она встретила его приказанием:

– Протяните руки.

Он повиновался, и она вручила ему тарелку с остатками мяса, которые они с Флетчером ели за обедом, и велела зажать под мышкой половину хлебного каравая.

Сама Николь выгрузила на кухонный стол увесистый клин сыра, найденный в кладовой, затем отправилась за посудой. Еще она нашла большой, страшный на вид нож, который передала Лукасу, приказав действовать осторожно, чтобы не поранить палец.

– Будете говорить, когда закончите дело, – распорядилась она.

Когда он нарезал хлеб и сыр, она застелила стол простым льняным полотенцем, налила молока в глиняные кружки и разложила еду на толстые фаянсовые тарелки, которыми, как он догадался, пользовались слуги.

Он понял, что она приготовилась есть на кухне, но решил сказать свое мужское слово. Отыскав деревянный поднос, он поставил на него тарелки и, забраковав два дверных проема, направился в третий, пригласив Николь следовать за собой.

Но та сначала отнесла в кладовку оставшиеся продукты и только потом подошла к нему, так и не сняв фартука, туго затянутого вокруг узенькой талии. Как ни странно, этот нелепый передник придавал Николь такой простодушный и вместе с тем лукавый вид, что Лукасу отчаянно захотелось поцеловать ее.

Но он удержался и повел ее вверх по лестнице в гостиную, где были зажжены все свечи и в камине полыхал огонь. Осторожно лавируя с подносом между двумя диванами, он опустил поднос на столик, где обычно красовался изящный чайный сервиз из тончайшего китайского фарфора. Гордый тем, что молоко почти не расплескалось, он жестом предложил Николь садиться на один из диванов.

– Нет, нет, подождите, – сказала она и подошла прямо к камину, над которым висел большой семейный портрет. – Это вы, не так ли? А ваш отец выглядит таким важным и представительным! А зачем он положил руку вам на плечо? Чтобы принять такую горделивую позу, или он просто удерживает вас на месте, чтобы художник получил возможность спокойно работать?

– В свое оправдание могу только сказать, что в те дни стояла прекрасная погода и мне хотелось побегать со своими собаками по полям, а не позировать на фоне реки. – Лукас подошел и встал рядом с Николь. – Этот портрет писался вскоре после возвращения отца из России и Копенгагена, куда он ездил по поручению нашего правительства. Он отсутствовал больше года и действительно очень гордился своими успехами. На следующий месяц мы собирались ехать в Лондон, где, как говорили, сам король пожелал отметить его за службу. Дело в том, что он помог русскому императору Павлу убедить Данию присоединиться к Лиге вооруженного нейтралитета. Еще поговаривали, что его назначат следующим премьер-министром.

– Ужасно интересно, хотя, должна признаться, я была не очень внимательной, когда гувернантка пыталась вбить мне в голову историю нашей страны. Лидия определенно знает об этой Лиге вооруженного нейтралитета, а я могу сказать только одно: вы должны гордиться своим отцом. И вы поехали с ним в Лондон?

Покачав головой, Лукас взял ее за руку и подвел к дивану.

– Нет. Спустя три недели после того, как был закончен этот портрет, мой отец заперся у себя в кабинете и выстрелил себе в голову.

– О, Лукас! – Николь сочувственно погладила его по плечу. – Какой ужас! – Она снова взглянула на портрет. – А здесь вы все такие веселые и радостные! А что с вашей матушкой?

– Она живет в нашем имении Бэсингсток и никогда не появляется в свете. Бедная мама так и не оправилась после смерти отца. Не следовало бы мне на вас влиять, Николь, но я хотел, чтобы вы увидели этот портрет, хотел, чтобы вы увидели, какими были мои родители. Моему поступку нет извинений, но есть приведшие к нему причины.

Еда стояла нетронутой, пока Лукас рассказывал Николь, что случилось с его отцом. Она держала его за руки, не задавала никаких вопросов, только слушала, поэтому ему легче было говорить.

Когда он умолк, Николь отпустила его руку и уголком передника вытерла глаза.

– И люди действительно поверили, что ваш отец участвовал в заговоре с целью убийства? Но ведь когда императора убили, он уже уехал из России и находился дома, с семьей!

– Да, но были обнаружены какие-то связи, и отца обвинили в соучастии. Его вызвали в Лондон, где он должен был ответить на выдвинутое против него обвинение. Вероятнее всего, его приговорили бы к виселице. Но он не поехал и предпочел покончить с собой, чтобы оградить семью от позора. До прошлого года я считал своего отца предателем и трусом. Я ненавидел его за то, что он с нами сделал.

– Что же произошло в прошлом году?

– Не стану докучать вам подробным пересказом письма, которое я получил, – разумеется, анонимного. По словам автора письма, мой отец был невиновен, и его обвинили только для того, чтобы спасти от суда какого-то другого человека. Но отца все равно осудили бы публично и приговорили к казни. Другими словами, его самоубийство было не трусливым, а смелым поступком человека, желающего защитить свою семью. Весь прошлый год я пытался выяснить, кто автор этого письма и почему он написал мне.

Николь прижалась лбом к его плечу.

– Я с ума бы сошла! Как вы вынесли эту пытку неизвестностью?

Она давала ему возможность сказать то, что он хотел сказать. Он обнял ее, набираясь храбрости, потому что после первого трудного признания ему предстояло сказать такое, что могло навсегда отвратить ее от него.

– Вы ничего не едите, – сказал он, отстранив девушку от себя и вставая. Ему нужно было расхаживать по комнате и видеть ее глаза.

– Я уже не хочу есть. Лукас, скажите мне, что считаете необходимым, и ни слова больше. Но прежде чем вы начнете, должна поблагодарить вас за то, что вы уже сказали. Вам это нелегко было. И обещаю вам, я никому ничего не скажу.

И брат считал ее еще маленькой? Нет, Николь не была ребенком. Несмотря на свой юный возраст, она уже знала и понимала, что значат душевные страдания и боль, и это делало ее старше своих лет.

– Благодарю, но, боюсь, то, что мне еще предстоит вам сказать, заставит вас изменить ваше отношение ко мне. Как раз на прошлой неделе мне пообещали назвать имя человека, который обвинил моего отца, чтобы отвести подозрение от себя, и, разумеется, я обеими руками ухватился за эту возможность. Я не колебался ни минуты, не испытывал ни малейших угрызений совести по поводу того, что меня просили сделать. Хочу, чтобы вы это понимали. Я вовсе не горжусь своим поступком, а тем более тем, что невольно вовлек вас в эту историю. Я хочу одного – рассказать вам правду.

Николь расширившимися глазами уставилась на него:

– Я не понимаю.

Он схватил кружку, сделал глоток и сразу поморщился, сообразив, что это молоко, которое он терпеть не мог. Поставив кружку, он подошел к стойке с бутылками и налил себе бокал вина.

– И снова не стану утомлять вас подробностями. Но на прошлой неделе я неожиданно для себя произнес довольно пылкую речь насчет страданий простого народа из-за войны, этой проклятой погоды, скудного питания и высоких цен на зерно. И заявил, что существует огромная вероятность, что в Лондоне и по всей Англии начнутся бунты, если правительство не поможет беднякам.

Николь кивнула:

– Как тем несчастным солдатам, которых мы с вами видели.

– Да, именно. Случайно мою речь услышал лорд Фрейни, нашел меня достойным его целей и предложил открыть имя человека, обвинившего моего отца, за что я должен был помочь ему осуществить его планы. То есть если я выполню его указания, он сообщит мне интересующее меня имя.

Николь ничего на это не сказала, а только закусила нижнюю губку, и он поспешил закончить эту часть своей истории.

Он рассказал, как согласился выступить в роли агента-провокатора, проникнуть на заседание организации «Граждане за справедливость», о которой она знала по листовке, обнаруженной у горничной ее сестрой. Он должен был призвать собравшихся к восстанию, к маршу, чтобы Фрейни и его клика могли провести через парламент более суровые законы, которые помогут держать народ под железной пятой правительства.

И затем он поведал ей самое страшное. Слишком поздно он понял, что Фрейни надеялся использовать его для устранения своего врага. Назвав Лукасу имя человека, который свалил на его отца вину за предательство, и зная, что Лукас отомстил бы ему, Фрейни избавился бы от того, кто стоял у него на пути, поскольку в его планы входило не столько усиление власти правительства, сколько собственное восхождение к вершине политической карьеры. Он мнил себя вторым Кромвелем, хотя и без благородных намерений последнего.

– А что бы вы сделали, если бы Фрейни выполнил свое обещание, Лукас? Наверняка он рассчитывал, что вы убьете негодяя – что ему и нужно.

– Да, на дуэли. Вероятнее всего, так и было бы. Я не разделяю мнения Фрейни о своих ораторских способностях, но, признаюсь, стрелок я довольно меткий. Понятно, что после убийства того человека мне пришлось бы покинуть Англию, но месть за отца и желание доставить покой измученной матушке того стоили. И я был полностью готов совершить все это.

Осмелится ли он сказать: «Пока не встретил вас»? Нет, он не мог возложить на нее такую ответственность. Он сам принял решение.

Николь кивнула:

– Я понимаю, Лукас. На вашем месте я поступила бы точно так же. Некто практически убил вашего отца, и он заслуживает смерти. Разве у вас был другой выход?

– Когда еще мне придется узнать все ваши достоинства, Николь, но уже сейчас я вижу, что вы определенно не робкого десятка, не так ли?

– Да, думаю, вы правы. Я часто говорю, что мне лучше было бы родиться мужчиной. Но не важно. Рассказывайте дальше.

Лукас снова сел рядом и взял ее руки в свои.

– В тот вечер я отправился в «Сломанное колесо», горя желанием выполнить поручение Фрейни, посмотреть на выступления людей, которых он уже внедрил в общество «Граждане за справедливость», заслужить доверие и потом вести другие собрания. Кстати, я убежден, что идея создать эту организацию родилась в воспаленном мозгу самого Фрейни. Я использовал вас, чтобы заставить высшее общество забыть о моей глупой речи и убедить всех, что у меня совершенно другие интересы, а мое сочувствие простому люду было не чем иным, как временным заблуждением. Видите ли, Фрейни считал необходимым, чтобы я не вызывал подозрений, пока исполняю для него эту грязную работу. И вот… вот я и воспользовался вами, чтобы отвлечь от себя внимание.

– И я не возражала, если вы помните. – Николь сжала его руку. – Можете больше ничего не говорить, потому что я, кажется, сама обо всем догадалась. Вы не смогли выполнить поручение Фрейни, ведь так?

– Да, не смог. Даже ради моих родителей, даже ради надежды отомстить за смерть отца. К сожалению, я не подумал о последствиях, осознал это только в «Сломанном колесе». И вот теперь в результате моего легкомыслия нам приходится иметь дело с опасными амбициями лорда Фрейни, – сказал он, кинув взгляд на часы. – Идемте, договорим в карете.

Она встала, но потом спохватилась и, завернув в салфетку нарезанные мясо и сыр, протянула ему сверток.

– Заберем с собой, кажется, ко мне возвращается аппетит. Вы меня очень напугали, я ожидала, что вы скажете нечто такое, за что я возненавидела бы вас.

– Это еще возможно, ведь мой рассказ не закончен. Да, может, вам все-таки снять передник, хотя он вам очень идет?

Она посмотрела на себя и улыбнулась.

– А может, я придумала новую моду? Но я шучу. Шарлотта взяла с меня обещание, что я буду вести себя прилично у миссис Драммонд-Баррелл.

Они спустились в кухню, и через нее вышли к конюшням, где их ожидала карета.

Усевшись напротив Лукаса, Николь весело засмеялась.

– Ваш грум и кучер наверняка думают, что мы не просто так поднимались наверх, не так ли?

– И вам это кажется забавным?

– Конечно. Слуги любят сплетничать о хозяевах, и было бы интересно услышать, как они объяснят легкий беспорядок в кухне. Думаю, в результате составленный ими ваш образ романтического героя может значительно побледнеть!

– Ага, вот почему вы так радуетесь! – сказал Лукас, поняв ее шутку. – Николь! – Он повернулся к ней, но в темноте видел только нежный овал ее лица. – Я еще раз благодарю вас за то, что вы не осудили проступок, который я едва не совершил, но вы еще не знаете последствий моей ошибки.

– Ну почему же! Представляю, как рассердился на вас лорд Фрейни! Теперь, когда он так неосторожно посвятил вас в свои планы – из крайней самоуверенности или странной непредусмотрительности, – он боится, что вы попытаетесь как-либо расстроить эти планы. Вот только как мы это сделаем? Я имею в виду, как мы их расстроим?

– Мы, Николь?

– Ну да, конечно. А иначе зачем вы мне все рассказали? Когда я в первый раз предложила вам свою помощь, вы отказались, но сейчас согласитесь ее принять, не так ли?

– Но вы не спрашиваете, что заставило меня во всем вам признаться?

Она приподняла шторку на окне, и хотя в карете стало лишь немного светлее, теперь они могли видеть лица друг друга.

– Что ж, объясните.

– Во-первых, я прошу вас сообщить мне все, что вам известно о смерти вашего дяди и кузенов.

Она удивилась:

– А почему это вас интересует?

Да, объяснение предстояло не из легких. Выслушав его признание в собственной глупости, она не стала возмущаться, не отвернулась от него, чего он так боялся. Упаси ее боже, неужели она воспринимает эту историю как интересное приключение, которого так жаждала?! Но теперь ему предстоит сообщить о том, в какое положение он поставил всю семью Николь, и ее реакция может оказаться совсем иной.

– Потому что я навлек на вас опасность, потому что Фрейни не идиот и понял, что вы мне не безразличны.

– Вы хотите сказать, он видел, с каким обожанием вы на меня таращились? – изумилась она. – Я не думала, что вы были так убедительны. Но продолжайте.

– Николь, дело серьезное, даже очень! Понимаете, мне Фрейни больше уже ничем не может навредить. Поэтому он грозит погубить вашу семью, если я посмею встать у него на пути, попытаюсь остановить его или сообщу кому-нибудь о его планах. Дело в том, что теперь мне ясно: он не один задумал добиться принятия варварских законов. А это значит, что я могу выдать его кому-то из единомышленников.

Николь внимательно посмотрела на него:

– Сегодня днем вы виделись с Рафом. Вы не просили у брата моей руки, а поведали ему об угрозе лорда Фрейни.

– Да. Николь, пожалуйста, расскажите, что вам известно.

– Раф вам ничего не сказал?

– Он сказал, что герцог с сыновьями погибли на море во время шторма.

Она опустила глаза, стараясь не смотреть на него.

– Да, так и было.

Лукас почувствовал озноб.

– Странно. Обычно вы лжете очень убедительно.

Она подняла голову, вызывающе вздернув подбородок.

– Раф ни в чем не виноват. Лорд Фрейни подразумевает именно это? Что Раф имеет какое-то отношение к смерти дяди?

– Грозное это оружие – косвенные намеки. Шепотки, сплетни, замечания, сделанные в определенном кругу… Все это я узнал после самоубийства моего отца. Я не прошу вас рассказывать, что произошло. Мне достаточно знать, что существуют сомнения, которые могут поставить Рафа в крайне неловкое положение. И есть еще кое-что.

– Разве этого мало? – спросила Николь, блеснув в темноте глазами. – Как вы могли это допустить? Моя семья…

Карета встала в длинную вереницу экипажей, медленно продвигающуюся к цели. Лукас понял, что у него мало времени.

– Помните наш вечер в Ковент-Гарден? Помните, вы видели лорда Фрейни с вашей матушкой? Николь, их встреча не была случайной! Фрейни дал временную отставку своей любовнице не для того, чтобы… ухаживать за вашей матерью. Он знал о ее репутации и решил использовать ее в своих целях. Фрейни далеко не глуп. Он не доверял мне, поэтому подстраховался на тот случай, если я передумаю и откажусь ему помогать.

Николь заговорила, и голос ее был напряженным и тихим.

– Скажите мне все. Что сделала моя мать? Как она предала нас?

– Фрейни сказал, что располагает письмами вашей матери, порочащими ее честь. – Лукас замолчал, только сейчас подумав, что эти письма могут содержать не только откровенные признания влюбленной женщины. – Николь, вы сказали, «предала нас». Неужели ваша мать могла быть настолько беспечной, что написала своему любовнику о том, что случилось с вашим дядей и кузенами? Какими бы ни были эти сведения?

– Моя мать способна на любой безрассудный поступок, – ледяным тоном произнесла Николь. – И даже хуже. Вы с Рафом думаете, что она писала ему об этом?

– Нет, – в замешательстве ответил Лукас. – Я полагал, что речь идет о любовных письмах… до сих пор полагал. Но если речь в них шла о гибели ваших родственников, то это уже хуже.

– Вы не понимаете. То, что произошло с нашим дядей и кузенами, не имеет к нам никакого отношения, но это может выглядеть, как если бы… – Николь сильно сжала ему руки. – Я еще раз спрашиваю: что мы будем делать?

– Черт, Николь, вы правы. Хотя мне очень не хотелось впутывать вас в это дело, мы с Рафом решили, что без вашей помощи не обойдемся. Теперь больше, чем прежде.

– Какая помощь, говорите!

– В качестве первого шага нам нужно устроить похищение вашей матери.

Николь даже не заметила, как сверток с едой соскользнул у нее с коленей.

– Что?!

Шаг за шагом карета продвигалась вперед, и Лукас увидел, что они находятся уже перед парадным входом в Драм монд-Баррелл-Хаус.

– У нас мало времени, поэтому слушайте внимательно. Пусть завтра Лидия велит упаковать вещи и одежду вашей матери. Горничная леди Дотри с ее багажом должна будет сесть в мой дорожный экипаж, который доставят в конюшню позади дома.

– Лидия тоже будет в этом участвовать?

– Да, не можем же мы привлечь вашу невестку, когда она в таком положении. Раф заверил меня, что Лидия с этим справится, тогда как вы, более смелая и изобретательная от природы – это его слова, не мои, и выражают они комплимент, – займетесь своей матушкой. Вам предстоит выманить ее из городского дома, под любым предлогом отвезти куда хотите, откуда я ее потом заберу. Она должна немедленно покинуть Лондон.

– Но куда же она поедет? Даже если Раф отвезет ее в Ашерст-Холл, он не сможет приковать ее к кровати, и она опять вернется сюда. И примется рассказывать всем и каждому, что вы с ней сделали.

– Раф придумал кое-что получше. Он отправит ее в Италию. Как только все будет готово, мой экипаж с горничной и карета с вашей матерью отправятся в Дувр. Поскольку Фрейни не подозревает, что Рафу все известно, вашему брату придется остаться в городе и следить за ним, а мы с вами позаботимся о том, чтобы уже завтра вечером ваша мать отплыла на материк, как и было запланировано. Ее отъезд развяжет нам руки и позволит заняться Фрейни. Пойдемте, ваши брат и сестра, наверное, уже ждут нас.

– А Лидия уже знает обо всем этом? – спросила Николь, когда дверца открылась.

– Да, ей должен был рассказать Раф. Николь… Мне так стыдно. Ничего этого не случилось бы, если бы меня не ослепило стремление отомстить за своего отца.

– Да. – Она отказалась опереться на его руку и приняла помощь слуги в ливрее. – Я понимаю, что вами двигало, и сочувствую вам, Лукас, правда сочувствую. Вероятно, я поступила бы так же, как вы. Но скажу вам прямо и откровенно: если с моими родными случится беда, я никогда вам этого не прощу!