Текст книги "Как укротить леди"

Гром, видимо уязвленный тем, что его опередили, встал на дыбы и закружился волчком, так что Лукасу с трудом удалось повернуть его в нужном направлении.

– Черт возьми! – вскричал он, глядя девушке вслед. – Теперь она ждет, чтобы я погнался за нею.

За спиной у него раздался смешок грума Ашерстов.

– Она перемахнет прямо через реку, милорд, раз вы сказали, что этого нельзя делать. Леди Николь всегда действует напропалую.

– Благодарю за предупреждение, – сказал Лукас, проклиная себя за то, что не взял своего верного и быстрого Виктора, и прощаясь с мечтой о том, как Николь будет угощать его клубникой. – О, черт возьми! – вскричал он и вонзил шпоры в бока коня.

Куда только девалось упрямство жеребца! Врожденное стремление к быстрому бегу погнало его вперед, и Лукас не мог на него нарадоваться.

Вдалеке можно было заметить несущихся по холмам других всадников, но ни один из них не посылал лошадь таким безудержным, сумасшедшим галопом, как Николь.

Напротив, несколько всадников даже остановились и смотрели, как Николь стрелой летит вниз по склону заросшего травой холма.

Но Гром явно не хотел отставать. Напрягая мощные мышцы, он стремительно набирал скорость. Бобровую шапку унесло с головы Лукаса, и ветер трепал ему волосы.

Вот так когда-то он устремлялся в самую гущу боя, размахивая над головой саблей, с бешено колотящимся сердцем! Ветер бил ему в лицо, прогоняя все тревоги, сомнения и тени прошлого, его жажду мщения и горькое воспоминание о безысходном отчаянии трех солдат, отражавшем гибельное состояние народа.

Лукас забыл о прошлом и будущем и жил только настоящими драгоценными мгновениями. Он похитит Николь и умчит ее на край земли. Он будет упиваться ее смеющимися глазами, ее юной прелестью, а последствиями этого пусть занимается в другое время другой Лукас Пейн, более серьезный и собранный, осмотрительный и здравомыслящий Лукас Пейн, который, к счастью, сейчас отсутствовал.

Впереди он видел то, что давно уже понял: Николь и не думала останавливаться перед рекой. Она собиралась с лету послать лошадь в прыжок – так стремительно она неслась сквозь туман навстречу неизвестности.

И она благополучно перелетит на тот берег.

Потому что иначе и быть не могло, ведь Николь никогда не думала о поражении. Потому что она была еще ребенком и вместе с тем – ведьмой, и не родилось еще на свет создание, в ком жизнь бурлила бы так же неистово и ликующе.

– Вперед, Гром! – закричал на ухо жеребцу Лукас, нагнувшись к его шее. – Ты же не дашь обскакать себя женщине!

В ответ Гром еще больше ускорил бег, словно спасая свое самолюбие, и через несколько скачков они поравнялись с Николь.

Она обернулась к нему с сияющей восторженной улыбкой, отчего у Лукаса возникло ощущение почти физического удара подвздох.

Он вскинул вверх руку со сжатым кулаком и что было силы закричал. Кричать оказалось чертовски приятно, и он снова издал вопль: «Вау!»

– Вау! – звонко ответила Николь, а Гром пронесся мимо, летя прямо в туман над рекой.

К счастью, оказавшись в облаке тумана, Лукас увидел под собой землю. В противном случае прыжок через реку был бы самоубийством, чего жеребцу и в голову не приходило.

Лукас рискнул оглянуться назад, на Николь, потом полностью собрался перед прыжком в неизвестность.

Он снова ликующе завопил. Гром в последний раз коснулся края обрыва передними ногами и в следующую секунду усилием мускулов поднялся в воздух, перелетел через бурлящую реку, и вот его копыта уже с грохотом опустились на противоположный каменистый берег. Не задерживаясь на месте, он снова помчался вперед и через мгновение уже скакал по мягкой весенней траве. Лукас обернулся как раз в тот момент, когда гнедая кобыла готова была к прыжку. Голова Николь была наклонена, и вся она подалась вперед, что выдавало в ней искусного наездника.

И через доли секунды она была уже на другом берегу, и кобыла ее буквально стелилась над землей в погоне за Громом.

– Получилось, Лукас! – во весь голос закричала Николь. – Получилось! Вау!

Наверное, сердце ее колотилось так же бешено, как у него. Он опьянел от восторга, снова стал молодым, каким ни разу не чувствовал себя после смерти отца. И все из-за этой отчаянной, сумасшедшей девчонки, без которой – он это внезапно осознал – ему и жить не хотелось.

На протяжении нескольких следующих сотен ярдов он сдерживал Грома, как и Николь свою кобылу, и к тому времени, когда они достигли деревьев на гребне холма, лошади уже шли шагом.

– Нужно дать им отдохнуть перед обратной дорогой, но только не здесь, – сказал Лукас и указал налево. – Вон там мы будем в сторонке на случай, если еще кто-нибудь вздумает нестись очертя голову.

Не успев отдышаться, она только кивнула в ответ. Щеки ее раскраснелись, глаза сияли от радости, и чувствовалось, что она еще взбудоражена приключением. Да, как бы Николь ни старалась, она не умела скрывать свои чувства. Он попробовал представить, как она выглядела бы, если бы лежала рядом с ним и он пробудил бы в ней совершенно иные чувства…

Они двинулись вдоль опушки лесочка, который выглядел выросшим естественным образом, но Лукас знал, что всю вершину холма сначала тщательно расчистили, убрав древние валуны и высохшие от времени деревья, после чего специально разместили саженцы так, чтобы казалось, что их взрастила здесь сама матушка-природа.

Вскоре они добрались до небольшой рощицы, скрывавшейся за густым кустарником. Лукас спешился и, поймав сброшенные Николь поводья, отвел лошадей в сторонку и привязал к толстому суку, чтобы они попаслись на свежей зеленой травке.

– Вы потеряли шляпу, – заметила девушка, когда он протянул к ней руки, чтобы помочь ей спуститься на землю.

– И не только! Я хочу сказать, что совершенно утратил чувство собственного достоинства и вел себя как мальчишка. Но кажется, мне это безразлично, – сказал он, когда она высвободила ногу из стремени, наклонилась и руками оперлась ему на плечи. Он обхватил ее за талию, и она упала на него и соскользнула вниз, заставив его затрепетать от ощущения ее крепкого юного тела.

Полные и свежие губки ее изогнулись в улыбке, и он не в силах был отвести от них взгляд, гадая, каким будет вкус ее сегодняшнего поцелуя. Наверное, пронизанным солнцем и душистым запахом еще не высохшего сена. Или молодым и задорным смехом. Неподражаемым ароматом приключения…

– Люди скажут, что я вожу вас за нос. Я имею в виду тех всадников, мимо которых мы промчались, как будто за нами гнались исчадия ада! – засмеялась она, высвобождаясь из его рук. – Но кажется, вы именно этого и добивались?

Она подошла к недавно высаженным деревцам, у подножия которых выбились на поверхность новые буйные побеги, и опустилась на них, оказавшись окруженной свежей зеленью. Она похожа на нимфу леса, подумал Лукас, присевшую отдохнуть на трон из упругих зеленых веток.

– Ну, разумеется, ведь мы договорились на этот счет… А еще я обещал вам ответить на ваши вопросы. Хотя, по зрелом размышлении, мне хотелось бы отменить этот пункт нашей договоренности. И все-таки я готов рассказать вам обо всем, что вас интересует, – при условии, что вы пообещаете вести себя благоразумно.

Она сняла перчатки и положила их на колени.

– Что вы хотите сказать?

– Дело в том, Николь, что я не уверен, – сказал он, поставив одну ногу на пень, оставшийся после расчистки участка. – То есть я не могу знать заранее, что вам взбредет в голову, а потому хочу быть готовым к любой неожиданности. А из этого следует, что вы должны дать мне обещание не предпринимать ничего в связи с тем, что от меня услышите.

Выдернув две-три серебряные шпильки, придерживающие кивер, она сняла его и положила рядом на траву.

– Николь, вы меня слышите?

Она не ответила, а вынула еще несколько шпилек, и освободившаяся масса темных волос упала ей на плечи. Потом она резко тряхнула головой и расправила волнистые пряди.

– Ну вот, так намного лучше. Знаете, в детстве я дождаться не могла, когда мне разрешат убирать волосы в прическу – ведь это значило бы, что я стала взрослой! А теперь поняла, что у меня от нее голова болит. Наверное, попрошу Рене подстричь их.

– Ни в коем случае! – Лукас сам удивился своему испугу. – То есть… гм… Видите ли, короткие волосы нынче не в моде. А теперь что вы еще затеяли?

Николь достала из кармана черную ленточку и старательно связала волосы сзади, так что они спустились ей на спину наподобие конского хвоста.

– Думаю, вы должны были сообразить, – заявила она, взяла кивер и встала. – Я не дам вам такого обещания.

– Простите? – Он так увлекся, любуясь этими чудными волосами, что не сразу вспомнил, о чем они говорили. – Вы не пообещаете, что не будете делать – что? Злить меня?

– Нет. Я вообще ничего не собираюсь вам обещать. Я все тщательно обдумала, Лукас, и просто не могу дать вам слово, извините.

И она проследовала мимо него, очевидно считая разговор оконченным!

Он схватил ее за руку и довольно грубо развернул девушку к себе, но в ее темно-фиалковых глазах мелькнуло предостережение о той буре, что назревала в ее груди.

– Что случилось? – возмущенно спросил он. – Еще вчера вечером вы так и одолевали меня вопросами, хотели знать и то и это!

– Да, но я решила больше ни о чем не спрашивать. Чем больше вы мне расскажете, тем больше вопросов у меня возникнет, и если я могу помочь вам только тем, что позволю смотреть на себя так, будто вы готовы меня съесть, так уж лучше я останусь со своими вопросами. Мне довольно осведомленности о том, что вы собираетесь делать сегодня вечером. А там – если вы доживете до утра – я не могу все время думать о том, чем вы занимаетесь, когда я вас не вижу.

Ее заявление застало Лукаса врасплох. Вчера он действительно не хотел ей говорить больше того, что она услышала и о чем сама догадалась. Но это было вчера. А сегодня ему ужасно хотелось объяснить ей, почему он согласился выполнить просьбу лорда Фрейни.

– Николь? – тихо спросил он, стараясь припомнить, не сказал ли он ей чего-то обидного. – Я сам хочу все вам сказать.

Глаза ее сверкнули, и на этот раз он увидел в их глубине искорки гнева.

– Что ж, в таком случае вам не повезло. Вы идете на войну… И нечего делать удивленный вид! Вы отправляетесь на опасное дело, значит, можно сказать, на войну. Если мне нельзя пойти с вами – а вы ясно дали понять, что не желаете моей помощи, – тогда мне лучше не знать о ваших сражениях, пока они не закончатся. Или, может, вам доставляет удовольствие представлять, как ночами я не могу уснуть и расхаживаю по комнате в тревоге за вашу несчастную, глупую жизнь? Вероятно, это так. Думаю, мужчинам, которые уходят на войну, всегда приятно сознавать, что дома кто-то будет за них молиться, скорбеть о них, как Лидия о своем убитом капитане!

– Николь…

– Нет! Я намерена с этим покончить. Пусть другие женщины сидят дома, вяжут чулки и ждут. Но только не я, Лукас. Я не могу так и не буду! Я много над этим размышляла, очень много, и теперь точно знаю, что это не для меня и что…

Он не очень удивился, обнаружив, что прервал ее тираду поцелуем. Но неужели ему предстоит целовать ее каждый раз, когда она не захочет умолкнуть?

Гнев Николь обрадовал его – значит, он ей не безразличен, хотя она никогда не призналась бы ему… да и себе. Вслед за гневом вспыхнула страсть, толкнувшая ее всем телом прильнуть к Лукасу, а его – захватить в плен ее полные свежие губки.

Его ладони скользнули к ее талии, она же, обхватив его за шею, пригнула к себе. Под его пальцами оказался небольшой зазор между ее юбкой и жакетом, который задрался вверх, когда она встала на цыпочки.

Едва его горячая рука прикоснулась к обнаженной коже Николь, у нее вырвался приглушенный стон, и она так тесно прижалась к нему, что ему захотелось разорвать петли на ее жакете.

Ее порыв привел Лукаса в такое возбуждение, что он с силой привлек ее к себе настолько откровенно чувственным движением, что она должна была испуганно отпрянуть.

Но она не испугалась. Его Николь, в отличие от жеманных барышень, ничего не боялась.

Сомневаться в ее невинности не приходилось. И хотя она страстно отзывалась на его ласки, однако делала это неловко и неумело. Она просто подчинялась своим чувствам, готовая испытать все, что предлагала ей жизнь, пренебрегая условностями и мнением света.

К этому заключению он пришел за долгие бессонные ночи.

Оставался один вопрос, на который Лукас не мог найти ответа и который вдруг пришел ему на ум именно сейчас. Не считала ли она встречи с ним просто еще одним приключением?

– Довольно, Николь, – сказал он, отстранив от себя и заглядывая ей в глаза. Они потемнели, но на этот раз не от гнева, а от страсти. – Нас может увидеть ваш грум.

– И это все, что вы можете сказать?

– Нет. Но прежде мне нужно поговорить с Рафом.

– Зачем?

Лукас улыбнулся ее наивности.

– А затем, дорогая моя, что если я стану компрометировать вас на каждом шагу – а в этом нечего и сомневаться, – я должен просить у него вашей руки. В противном случае ваш брат, отличный стрелок, пустит мне пулю прямо в лоб.

– Не пытайтесь сменить тему разговора, Лукас. Об этом мы поговорим как-нибудь в другой раз. – Она протянула руку и убрала волосы с его лба, и от этого неожиданного, но такого естественного интимного жеста у него растаяло сердце. – Откажите лорду Фрейни! Скажите, что вы передумали, что не станете делать то, о чем он вас просил, ни сегодня вечером, ни в любой другой вечер.

– Я не могу так поступить, Николь.

Она опустила руку.

– Тогда позвольте мне пойти с вами.

Опять она за свое!

– Этого я тоже не могу допустить.

Она прикрыла глаза, а когда снова открыла их, в них застыло выражение холодной решимости. Мягкая, податливая Николь исчезла, как и ее невинная страсть. Они вроде бы совершенно незнакомы, во всяком случае, она смотрела на него так, словно он ничего для нее не значил.

– Тогда не трудитесь обращаться к Рафу. Вам не стоит опасаться скомпрометировать меня, поскольку больше мы никогда не окажемся в такой вот близости. А теперь извольте проводить меня домой.

На этот раз Лукаса охватил гнев, и, как он полагал, не без причины.

– Вы действительно такая, какой называет вас матушка, – своевольная, неуправляемая девчонка. Вы хотите, чтобы все плясали под вашу дудку, а если они отказываются, вы разворачиваетесь к ним спиной и уходите. Разве не так, Николь?

– Да! – горячо подтвердила она. – Такая уж я есть! А вы для меня – никто и ничто, от вас одни тревоги. Я ехала в Лондон развлекаться, а не тревожиться за какого-то упрямого осла, который готов подвергнуть свою жизнь страшной опасности и не хочет никакой иной помощи, кроме самой смешной и нелепой! Я жалею, что вчера подслушала ваш разговор. Жалею, что вы обратились ко мне с вашей глупой затеей. И вы еще шутите насчет того, чтобы жениться на мне?! Ха! Лучше бы я в жизни вас не видела!

Она повернулась к нему спиной и решительно зашагала к своей кобыле, возле которой остановилась и, нетерпеливо постукивая сапожком, ждала, когда он подаст ей руку, после чего уселась в седло, не заботясь об изяществе позы.

Лукас отвязал поводья и передал Николь, зная, что она не станет его ждать. И действительно, она сразу поскакала к реке. Они возвращались на Гросвенорсквер рядом, но не разговаривали.

Она была права. Во всем виноват он один. Он не обдумал свою глупую просьбу, а сразу выложил ей, потому что идея ухаживания позволяла ему быть рядом с нею – он был достаточно честным, чтобы признаться себе в этом. Он сделал первый шаг, учитывая прежде всего свои интересы, не так уж сложно было сделать ему и второй шаг. И если он и дальше пойдет этим путем, то скоро не сможет найти обратную дорогу.

Он пытался успокоить себя мыслью, что она тревожится за него, симпатизирует ему, испытывает к нему страсть. Но это было слабым утешением.

Все было кончено. То, что между ними могло произойти, оборвалось, едва начавшись.

Николь молода. Скорее всего, она запрется у себя в комнате на Гросвенор-сквер, выплачет свое горе, а потом забудет его.

Лукас же чувствовал себя безнадежно старым. Он поедет к себе на Парк-Лейн, уединится в кабинете и напьется до бесчувствия, зная, что никогда не сможет ее забыть.

А эта проклятая клубника пусть достается груму…

Глава 9

– Николь, ты только посмотри! – воскликнула Лидия, взяв очередную книгу с одного из столов в Хэтчерде. – Это все про цветы. Взгляни, какие чудесные акварели! Вот маргаритки, это крапива, ой, я узнала, это вереск! Хотелось бы мне так рисовать крас ками. А ты что нашла?

Николь взглянула на тонкий альбом, который держала в руках:

– Так, ничего особенного. Просто виды и карты Лондона. Я узнала Гросвенор-сквер, на нем отмечены дома на площади и особняк Рафа с надписью «Ашерст», так чтобы все видели. Теперь у меня более точное представление о том, где находится наш дом.

– Интересно, – пробормотала Лидия, забрала у нее альбом и раскрыла его. – А, вот Карлтон-Хаус, это Ковент-Гарден, где мы были вчера вечером, и собор Святого Павла. Да, Николь, кажется, ты предлагала мне посетить все церкви? Благодаря этой карте мы можем составить план и решить, с какой церкви начать. Думаю, нужно купить этот альбом.

– Пожалуйста, если хочешь, – безразлично пожала плечами Николь.

– Если я хочу? Но это тебе принадлежала идея осмотреть все церкви! Что случилось? После утренней прогулки с лордом Бэсингстоком ты ходишь вялая и сама не своя. Ты недовольна его светлостью? Вчера вечером, казалось, ты была рада ему.

– С ним довольно интересно, – сказала Николь, забирая со стола и передавая обе покупки Рене, после чего все направились к стойке, чтобы внести их стоимость в счет Рафа. – Только не хмурься и не устраивай мне выговора, но утром я сказала ему, что хочу быть… гм… более свободной, поскольку мы с тобой приехали в Лондон развлекаться.

Лидия наклонилась к ней и прошептала:

– Ты прогнала его? Ты это имеешь в виду, Николь? Я думала, он тебе нравится. Ты же целовала его.

– Это он меня поцеловал, Лидия. А это совсем другое дело.

– Другое? Почему?

Николь не помнила, чтобы ранее сестра так настойчиво приставала к ней с расспросами.

– Я не знаю. Только это так, и все. В любом случае тебе следует радоваться, что я поняла, что вела себя скверно. Поэтому я его и прогнала.

Девушки вышли на улицу в сопровождении горничной, их встретил грум и развернул над ними большой зонт, так как снова стал моросить дождик.

– Значит, ты разбила ему сердце, Николь? Ты говорила, что будет очень забавно и интересно разбить сердце нескольким джентльменам за время нашего пребывания в Лондоне.

– Мало ли что я говорила до поездки в Лондон! Ты оказала бы мне большую услугу, если бы забыла об этом. Порой я бываю невыносимо глупой и веду себя как маленькая.

– Ну да, только ты же не нарочно. – Лидия взяла сестру под руку. – Поэтому я сразу поняла, что ты просто хотела меня поразить. Другие, может, этого не понимают, но я отлично это вижу.

– Спасибо, – тихо промолвила Николь, когда они садились в экипаж. – Все равно мы с его светлостью согласились, что не подходим друг другу и это конец. Мы расстались очень… очень дружелюбно.

Усевшись напротив сестры, Лидия пристально посмотрела на нее:

– Однако ты загрустила… Ты все равно хочешь пойти сегодня на бал к леди Корнуоллис? Если тебе хочется выплакаться, я это пойму и с удовольствием останусь дома с тобой.

Николь смахнула с накидки капли дождя и через силу улыбнулась.

– Остаться дома? Вздор! Я не собираюсь пропустить первый настоящий бал! Представляю, как он будет отличаться от наших домашних балов! Представь, он начнется только в десять вечера! В это время мы в Ашерст-Мэннор просто помолились бы и легли спать.

– Ты знаешь, лорд Ялдинг предложил проводить нас, думаю, с ним будет и маркиз. Но теперь, раз Раф вернулся, наверное, он сам с нами поедет.

Николь мысленно шлепнула себя по лбу за несообразительность. Это было в ее духе – сначала действовать, а потом только думать о последствиях. И вот она отняла у сестры шанс на счастье с лордом Ялдингом.

– Но ведь тебе нравится лорд Ялдинг.

– Да, он очень мил, хотя и слишком молод, – отозвалась Лидия. – Но только тебе одной кажется, что за нашей дружбой кроется что-то еще. В любом случае мы наверняка увидим его на балу. Так что попросим Рафа поехать с нами.

– Но как мы можем просить его об этом, когда он только что вернулся из деревни. Ему наверняка захочется побыть с Шарлоттой. Но я понимаю, куда ты клонишь. Если лорд Бэсингсток не будет нас сопровождать, то лорд Ялдинг может почувствовать себя неловко. Ты хочешь известить его запиской, чтобы он не заезжал за нами?

– Да, конечно. Но кто же будет нашей компаньонкой? Миссис Баттрэм? Но стоит ей выехать в свет, как у нее начинается приступ подагры, – сказала она, имея в виду нанятую ими в прошлом году компаньонку, вернувшуюся к ним на сезон, поскольку Шарлотта не хотела появляться в обществе в нынешнем положении. – Вообще-то есть… мама.

У Николь упало сердце. Так вот какое наказание ей суждено было за своеволие, упрямство и стремление оградить себя от переживаний – все повернулось так, что она открылась для еще более острой боли.

– Да, всегда есть наша дорогая maman! – cказала она, подчеркивая каждое слово. – Как же нам повезло!

Лукас безучастно слушал, как его друг рассказывал о присланной ему леди Лидией записке. Она объясняла, что, хотя будет очень рада видеть его на балу у леди Корнуоллис, они с сестрой решили, что было бы приличнее, если бы они приехали в сопровождении леди Дотри, их матери.

– И знаешь, что странно, Лукас? Не думаю, чтобы мать и дочери очень любили друг друга, – сказал Флетчер, отпив глоток вина. – Леди Николь сказала, что они пикируются лишь для видимости, но мне так не кажется. Их отношения больше похожи на притворную любезность, которую стараются сохранять друг с другом моя сестра София и кузина Джейн, когда мы собираемся всей семьей на Рождество. Они ведь на ножах друг с другом, хотя и скрывают это за приторными улыбками. Так и хочется спрятаться куда-нибудь за угол, подальше от линии огня. Не стану скрывать, Лукас, женщины меня просто пугают, не знаешь, чего от них ожидать!

– Это я виноват, Флетчер. Мы с леди Николь поссорились, и, видимо, поэтому она попросила сестру найти способ отделаться от меня.

Лорд Ялдинг сразу успокоился:

– Ну, в таком случае все в порядке. Я думал, это из-за меня. Говоришь, поссорились? Очень дурно с твоей стороны, Лукас.

– А я и есть дурной человек, – вставая из кресла, ответил Лукас. – А теперь, если не возражаешь, мне нужно еще кое-что сделать до нашей встречи на балу.

– А как же обед? – Флетчер поставил бокал и тоже поднялся на ноги. – Я думал, мы пообедаем вместе. Послушай, Лукас, я же сказал своему повару не беспокоиться относительно обеда. Что же мне теперь делать?

Лукас посмотрел на каминные часы. Было уже больше шести.

– Я велю своей экономке принести тебе что-нибудь. А мне нужно идти.

Флетчер с любопытством посмотрел на него:

– Это… ну, твое дело… Оно как-то связано с тем, что мы обсуждали на днях?

– Ты настаиваешь, чтобы я ответил на вопрос?

– Н-нет, пожалуй. Если только ты не хочешь, чтобы я тебя подстраховал. Правда, я не очень искушен в таких делах, но если тебе нужна помощь, я готов.

Лукас сразу вспомнил, как Николь предлагала ему точно такую же услугу, но с гораздо большим энтузиазмом и с большей уверенностью в своих силах.

– Мне неловко, Флетчер, право. Но спасибо, помощи не нужно. Дело не представляет никакой опасности.

Флетчер кивнул:

– Пойми, Лукас, твой отец уже давно умер, и вряд ли ты найдешь те ответы, которые надеешься найти. И еще – какое это теперь имеет значение? Ведь никто уже о давнем деле и не помнит.

– Зато помню я. И моя мать. Смерть отца едва ее не убила. Мы с ней слишком долго верили в то, что было неправдой. Мне предложили узнать правду, и я не смог отказаться от этой возможности. Я пошел бы на это, даже если бы мне пришлось вступить в сделку с самим дьяволом.

И опять Флетчер кивнул:

– Лорд Фрейни.

– Откуда ты…

– Не настолько я глуп. Не только леди Николь заметила, что он вышел из своей ложи в то же время, как и ты исчез из нашей. Ты затеял опасную игру с крайне сомнительным человеком, друг мой.

– Да, возможно. И в данный момент это у меня не единственная опасная игра, – добавил он, подумав о Николь.

Через полчаса, одетый в мешковатые брюки, грубый рыбацкий свитер, старую куртку и башмаки, которые, очевидно, в последний раз чистили лет двадцать назад – все эти вещи были приобретены его дворецким в лавке старьевщика на Тотхилл-Филдс, – Лукас подходил к входу в «Сломанное колесо» со стороны переулка.

От стены отделились два здоровенных парня с увесистыми кулаками.

Лукас, чьи белокурые волосы были посыпаны золой из камина, а лицо и руки выглядели так, будто месяцами не видели мыла, вызывающе прорычал:

– В чем дело? Я для вас слишком хорош?

Ближний к нему парень отвернулся в сторону, видимо поймав дыхание Лукаса, который перед выходом из дому предусмотрительно сжевал целую луковицу. Он подумал, что запах подойдет к его одежде, в которой целый день была завернута рыбина, купленная его камердинером на рынке в Биллинсгейте всего за полцены, так как уже протухла.

– Отойди, ради бога, – сказал парень. – От тебя воняет хуже, чем в свое время от моей хозяйки. А теперь убирайся прочь! Нечего тебе здесь высматривать.

– Мой друг Гай Фокс так не сказал бы, – тихо проговорил Лукас.

Парни быстро переглянулись, и второй караульный вышел вперед.

– Для парня, от которого так несет, ты слишком правильно говоришь, – с подозрением сказал он.

Но Лукас был готов к такой реакции. Он пытался подражать разным выговорам, но камердинер сказал, что его сразу поймают как самозванца, если он попробует заговорить на одном из них.

– А если человек переживает тяжелые времена? – Он вскинул голову и смело посмотрел в лицо часовому. – Или человек не может потерять необходимые для жизни средства не по своей вине? Всех нас угнетает одно и то же правительство, дружище. Впрочем, пошел ты к черту, вот что я тебе скажу!

Он повернулся, якобы собираясь уйти, но парень схватил его за плечо.

– Ты назвал пароль. Значит, ты знаешь человека, который тебе доверяет. Заходи.

Лукас облегченно вздохнул, нарочито грубо стряхнул с плеча руку парня и зашел внутрь таверны.

В кирпичном подвале без окон, где стоял тяжелый запах сырости, человеческого пота и прокисшего пива, горело всего несколько сальных свечей. В сумраке он едва различал лица тех, кто стоял ближе к нему. Оно и понятно: никто не хотел быть узнанным на улице.

Он уселся на грубо сколоченную скамью в последнем ряду, между тощим человечком с самодельным костылем на коленях и толстой женщиной, которая, уловив исходящий от Лукаса запах, моментально вскочила и пошла искать себе другое место. А он дождался, когда глаза привыкнут к полумраку, и только тогда рискнул оглядеться.

В помещении оказалось больше людей, чем ему показалось, примерно человек семьдесят, в основном мужчины. В ожидании начала собрания все сидели молча, не глядя на соседа.

Через несколько минут у дверей послышался шум, и по узкому проходу между рядами скамей быстро прошли три человека в грубой одежде простолюдинов и заняли места за столом, лицом к аудитории.

Самый высокий из них положил ладони на стол и объявил:

– Собрание общества «Граждане за справедливость» объявляю открытым! Прошу тишины.

Затем он обернулся к человеку слева от себя, который кивнул и вышел вперед.

Оратор произнес речь, по мнению Лукаса, состоявшую из перечисления всех известных за время существования человечества грехов и преступлений, приписываемых особе принца-регента. Затем выступил второй оратор с гневным разоблачением вины правительства в бедственном положении простого народа и страстным призывом к бунту.

И доведенные до отчаяния слушатели, наивные как дети, безрассудно приветствовали каждое мятежное слово, соглашались с каждым пунктом рискованного плана. Им предлагалось со своими вилами, мотыгами и дубинками собраться на Вестминстерском мосту, где им будет роздано настоящее оружие – сабли и ружья. Полностью вооружившись, люди должны были проследовать к зданию парламента и прикрепить список своих требований к его дверям.

Лукасу предстояло провести подобное собрание в подвале какой-нибудь другой таверны, где он должен был повторить то, что слышал сегодня, добавив что-нибудь из своей импульсивной речи в клубе. Как заверил его лорд Фрейни, он будет выглядеть очень убедительным в своей заботе о беднейших классах. Просто он обращался не к той аудитории.

И Лукас согласился! В обмен на сведения о злодее, погубившем его семью, он заключил сделку с дьяволом, каким был лорд Фрейни. Он сыграет роль агента-провокатора, поможет поднять мятеж, который докажет всему населению необходимость принятия новых жестоких законов, чтобы предохранить Англию от революции, разразившейся во Франции.

Сегодня ему следовало только смотреть и учиться. Он знал, что оба оратора, произносящие пламенные речи, оплачивались лордом Фрейни и его союзниками. В следующую встречу лорд Фрейни назовет ему время очередного собрания, которое состоится в какой-нибудь таверне для бедняков вроде «Сломанного колеса», где он, Лукас, займет место оратора, призванного воспламенить, вдохновить, вселить надежду на лучшую жизнь и – предать новую аудиторию, состоящую из несчастных людей, которые требуют столь малого – угля для обогрева жилища и еды для детей.

И за это ему обещали назвать имя подлеца, по вине которого погиб его отец. Сколько лет он вспоминал своего несчастного отца с презрением и болью! Но год назад он получил анонимное письмо, где говорилось, что его отец вовсе был не предателем, из трусости покончившим с собой, а верным патриотом, погибшим из-за оговора другим человеком.

После этого письма Лукас пытался выяснить, что же произошло на самом деле, но без успеха. Однако достаточно ему было произнести ту неуместную речь в клубе, и вдруг лорд Фрейни предложил сообщить ему сведения, которых он так жаждал. Тот самый лорд Фрейни, который ненавидел отца Лукаса, но, как теперь выяснилось, вовсе не его, а какого-то другого человека. Причем ненавидел до такой степени, что готов был открыть его имя сыну, поклявшемуся отомстить за отца, тогда как лорд Фрейни останется в стороне и с чистыми руками.

Да, эта сделка была поистине дьявольской, и в ней принимали участие простодушные бедняки, собирающиеся на тайные встречи по всему городу и по всей стране и не подозревающие, что являются лишь жалкими пешками в крупной игре, смысла которой никогда не узнают.

Решится ли он выполнить требование лорда Фрейни? Неужели он уподобится ему только ради того, чтобы рассеять мучительные сомнения по поводу смерти своего отца?