Текст книги "Сотканный мир"

II
Погребальная церемония

Первым делом Сюзанна и Кэл отыскали тело Джерико, на что ушло около получаса. Фуга давно уже вторглась в местность, где Сюзанна оставила тело, и они наткнулись на него скорее благодаря удаче, чем методичному поиску.

Удаче и детским голосам, потому что Джерико не остался незамеченным. Две женщины и полдюжины их отпрысков от двух до семи лет стояли (и играли) рядом с телом.

– Кто он такой? – спросила одна из женщин, когда Сюзанна и Кэл подошли.

– Его зовут Джерико, – ответила Сюзанна.

– Звали, – поправил ее кто-то из детей.

– Звали.

Кэл задал неизбежный деликатный вопрос:

– А что здесь принято делать с телами? В смысле… куда нам его нести?

Женщина заулыбалась, показывая полное отсутствие зубов.

– Оставьте его здесь, – посоветовала она. – Он ведь уже не будет возражать, верно? Заройте его.

Женщина с нежностью взглянула на самого маленького мальчика, голого и грязного, с застрявшими в волосах листьями.

– А ты что скажешь? – спросила она ребенка.

Мальчик вынул изо рта большой палец и завопил:

– Похороним его!

Этот клич немедленно подхватили все остальные дети.

– Похороним! Похороним! – орали они.

Кто-то уже опустился на колени и принялся рыть землю, словно дворняга, откапывающая кость.

– Наверное, необходимо соблюсти какие-то формальности, – сказал Кэл.

– Так вы что, чокнутые? – спросила вторая мамаша.

– Да.

– А он? – женщина указала на Джерико.

– Нет, – ответила Сюзанна. – Он был Бабу и наш добрый друг.

Все дети копали землю, смеясь и по ходу дела швыряясь друг в друга комьями.

– Похоже, он был готов к смерти, – сказала женщина Сюзанне. – Судя по его виду.

Сюзанна пробормотала в ответ:

– Пожалуй.

– Значит, вам нужно закопать его в землю, и все. Это же просто кости.

Кэл заморгал, но Сюзанна, кажется, согласилась с женщиной.

– Я понимаю, – отозвалась она. – Понимаю.

– Дети помогут вам выкопать яму. Они любят копать.

– А это правильно? – спросил Кэл.

– Да, – ответила Сюзанна неожиданно твердо. – Да, правильно.

Они с Кэлом тоже опустились на колени и принялись копать вместе с детьми.

Им пришлось нелегко. Земля была тяжелая и сырая, оба быстро испачкались. Но пропотеть и прикоснуться к земле, которой они собирались засыпать тело Джерико, оказалось здоровым и странно умиротворяющим трудом. Рытье ямы заняло довольно много времени. Женщины наблюдали и руководили детьми, передавая друг другу трубку, набитую едким табаком.

За работой Кэл размышлял о том, как часто Фуга и ее обитатели не оправдывали его ожиданий. Вот они стоят на коленях и роют могилу под болтовню детей – это совсем не та действительность, к какой его подготавливали сны. Однако в определенном смысле она оказалась еще более настоящей, чем он смел надеяться: чего стоит грязь под ногтями и сопливый ребенок, с блаженным видом поедающий дождевого червя. Это не сон, а самое настоящее пробуждение.

Когда яма достаточно углубилась, чтобы поместить туда тело Джерико, они принялись сдвигать его к краю. В этот момент Кэл не выдержал и попытался отстранить детей от участия в похоронах. Он велел им отойти, когда они захотели поднять тело.

– Пусть помогут, – обратилась к Кэлу одна из мамаш. – Им же нравится.

Кэл взглянул на ватагу детишек, с ног до головы измазанных грязью. Они явно сгорали от желания нести тело – все, кроме любителя червяков. Тот просто сидел на краю могилы, болтая ногами.

– Не детское это дело, – заявил Кэл.

Он был поражен равнодушием мамаш к некрофильским наклонностям своих отпрысков.

– Неужели? – удивилась вторая женщина, в сотый раз набивая трубку. – Так ты разбираешься в этом лучше, чем они?

Кэл угрюмо поглядел на нее.

– Ну, давай, – подзадоривала она его. – Расскажи им, что ты знаешь.

– Ничего, – неохотно признался он.

– Тогда чего ты боишься? – спросила женщина мягко. – А если бояться нечего, почему бы не позволить им поиграть?

– Наверное, она права, Кэл, – сказала Сюзанна, дотрагиваясь до его руки. – И мне кажется, ему бы это понравилось, – продолжала она. – Он был не из тех, кто мрачно смотрит на жизнь.

Кэл все-таки сомневался, но было не до споров. Он пожал плечами, детишки вцепились маленькими ручками в тело Джерико и помогли положить его в могилу. После чего вдруг сделались серьезными, но не потому, что соблюдали какую-то формальность или обряд. Одна из девочек смахнула грязь с лица покойника – ее прикосновение было нежным и легким, – а кто-то из ее братьев распрямил конечности Джерико. После чего все молча отступили, позволив Сюзанне в последний раз поцеловать губы Джерико. Только тогда, в самом конце, она негромко всхлипнула.

Кэл взял горсть земли и бросил в могилу. Дети присоединились к нему и принялись засыпать тело. Они быстро с этим справились. Даже мамаши подошли к могиле и бросили по горсти земли, прощаясь с соплеменником, который был для них лишь предметом спора.

Кэл вспомнил о похоронах Брендана: гроб уезжал за прозрачный занавес, а бледный молодой священник выпевал затасканный гимн. Конец Джерико, без сомнения, был куда лучше, а улыбки детей гораздо уместнее молитв и пошлых речей.

Когда все закончилось, Сюзанна взяла себя в руки и поблагодарила копателей и их матерей.

– Мы так хорошо его закопали, – сказала старшая девочка. – Я надеюсь, он прорастет.

– Ну конечно, – ответила ее мать без намека на снисходительность. – Они всегда прорастают.

После этого дикого комментария Кэл с Сюзанной отправились дальше, к Дому Капры. Они пока не знали, что скоро там будут пировать мухи.

III
Взбесившийся конь

1

Норрис, король гамбургеров и миллионер, давным-давно позабыл о человеческом обращении. Шедуэлл использовал его в ином амплуа. Во время первого пробуждения Фуги Норрис, как известно, был конем. Затем, когда всадник и скакун вернулись в Королевство и Шедуэлл принял обличье пророка, Норрис сделался скамейкой для ног, подавальщиком и шутом, на котором Торговец упражнялся в унижении ближнего. Норрис нисколько не сопротивлялся. Под воздействием чар пиджака он оставался совершенно глух к самому себе.

Но этим вечером шут наскучил Шедуэллу. У него имелись новые вассалы, и унижать бывшего плутократа было уже не смешно. Перед роспуском ковра Торговец оставил Норриса своим охранникам, назначив его их лакеем. Грубость для миллионера ничего не значила, но утрата иллюзий глубоко потрясла.

Он был вовсе не глуп. Оправившись от первого потрясения, когда он очнулся и обнаружил, что с головы до ног покрыт синяками, Норрис сумел сложить вместе все фрагменты истории. Он не знал, много ли времени провел на крючке у Шедуэлла (в родном городе в Техасе его признали мертвым, а жена уже вышла замуж за его брата), и не помнил почти ничего из пережитых унижений. Но он был совершенно уверен в двух моментах. Во-первых, именно Шедуэлл довел его до нынешнего состояния, а во-вторых, этот самый Шедуэлл ответит за все.

Прежде всего надо было сбежать от новых хозяев, что он легко сделал во время представления, когда распускался ковер. Никто и не заметил, как он отошел в сторонку. Дальше нужно было отыскать Торговца, а это, рассудил Норрис, лучше всего сделать с помощью полиции, которая должна существовать даже в этой странной стране. В итоге он подошел к первой же попавшейся на пути компании ясновидцев и потребовал, чтобы его проводили к представителям власти. Ясновидцев нисколько не впечатлило его требование, зато сам он вызвал у них подозрения. Они обозвали его чокнутым, а затем обвинили в незаконном вторжении на их территорию. Одна из женщин предположила, что он может оказаться шпионом, и сказала, что лучше отвести его к властям. Норрис напомнил, что именно этого он и добивался. И они его отвели.

2

Таким образом, вскоре разжалованный конь Шедуэлла оказался в Доме Капры, ставшем к тому моменту средоточием всеобщего волнения. За полчаса до Норриса сюда прибыл пророк, завершивший свое триумфальное шествие, однако совет отказался допустить его в священное место без обсуждения того, насколько это этично.

Пророк объявил, что понимает и уважает эти метафизические предосторожности (в конце концов, разве он не Глас Капры?), а посему остался сидеть за затемненными стеклами автомобиля, пока совет судил и рядил.

Собралась целая толпа. Там были и те, кто жаждал увидеть пророка во плоти, и те, кого зачаровал вид машин. Кругом царило оживление. Посыльные носили записки от членов совета в Доме к начальнику конвоя, ожидавшему на крыльце, и обратно. Наконец было объявлено, что пророк все-таки может войти в Дом Капры, если будет босым и без всякого сопровождения. Пророк согласился, и через пару минут после объявления дверца машины открылась, крупный босой мужчина вышел и приблизился к двери. Толпа рванулась вперед, чтобы лучше рассмотреть своего спасителя, приведшего их в безопасное место.

Норрис стоял дальше всех, он успел лишь мельком рассмотреть фигуру пророка и не видел его лица. Зато отлично рассмотрел пиджак и мгновенно узнал его. Тот самый пиджак, с помощью которого его дурачил Торговец. Разве он сможет забыть эту переливающуюся ткань? На пророке был пиджак Шедуэлла. Значит, это и есть Шедуэлл.

Вид пиджака пробудил в памяти Норриса образы унижений, которые ему пришлось выносить. Он вспомнил пинки и проклятия, он вспомнил презрительное отношение. Клокоча от ярости, Норрис вырвался из рук сопровождавшего его человека и стал продираться сквозь толпу зевак к дверям Дома Капры.

Он видел, как промелькнул пиджак и его хозяин вошел в дом. Норрис собирался идти следом, но стражник на крыльце преградил ему путь. Его оттащили назад, толпа смеялась и аплодировала его гримасам. Какие же они идиоты.

– Я его знаю! – кричал Норрис, когда Шедуэлл исчез из виду. – Я знаю его!

Он поднялся на ноги и снова рванулся к двери, но в последний момент развернулся и побежал обратно. Стражник клюнул на приманку и кинулся в погоню, в гущу толпы. Пока Норрис был прислужником, жизнь научила его кое-каким хитростям: он увернулся от стражника, кинулся к оставшейся без охраны двери и перелетел через порог раньше, чем преследователь нагнал его.

– Шедуэлл! – заорал Норрис.

В комнате Дома Капры пророк замолк посреди тирады. Его слова были умиротворяющими, совершенно ясными, однако даже самый близорукий представитель совета не мог не увидеть вспышки гнева в глазах миротворца при звуке произнесенного имени.

– Шедуэлл!

Пророк развернулся к двери. Он слышал, как члены совета шепотом обмениваются замечаниями за его спиной.

Потом раздался шум в коридоре за дверью, дверь широко распахнулась, и в комнату ворвался Норрис, выкрикивающий его имя.

Скакун попятился назад, когда его взгляд упал на пророка. Шедуэлл видел, как в его глазах промелькнуло сомнение. Норрис ожидал увидеть другое лицо. Еще есть шанс выкрутиться.

– Шедуэлл? – переспросил Торговец. – Боюсь, я не знаю никого с такой фамилией. – Он повернулся к совету. – Вам знаком этот джентльмен?

Они рассматривали его с откровенным подозрением, особенно один старик в центре собрания. Он не сводил мрачного взгляда с пророка с того самого момента, когда Шедуэлл вошел в эту лачугу. И теперь, черт возьми, подозрительность только усилилась.

– Этот пиджак… – произнес Норрис.

– Кто этот человек? – вопросил пророк. – Неужели никто не выведет его отсюда? – он попытался обратить все в шутку. – Мне кажется, он несколько не в себе.

Никто не двинулся с места. Никто, кроме миллионера-коня. Норрис сделал шаг в сторону пророка и снова выкрикнул его имя.

– Я знаю, что ты со мной сделал! – говорил он. – Не думай, что я не понимаю. И сейчас я надеру тебе задницу, Шедуэлл! Или кто ты там есть!

За дверью снова послышался шум. Шедуэлл обернулся и увидел, как два лучших бойца Хобарта отодвинули в сторону стражника, чтобы прийти ему на помощь. Он открыл рот и собрался сказать, что сам разберется в ситуации, но не успел произнести и звука, когда Норрис с перекошенным от ярости лицом бросился на врага.

У элитного отряда пророка имелись строжайшие инструкции, как действовать в подобной ситуации. Никто, ни один человек не имел права касаться их обожаемого вожака. Без колебаний оба полицейских выхватили пистолеты и пристрелили Норриса на месте.

Он упал к ногам Шедуэлла. Кровь вытекала из ран яркими струйками.

– Господи Иисусе, – пробормотал Торговец сквозь стиснутые зубы.

Эхо смертельных выстрелов затихло гораздо позже, чем сам Норрис. Казалось, стены дома не могли поверить в реальность этого звука, вертели его так и сяк, пока не убедились в его истинности. Толпа снаружи совершенно затихла, как и собрание у Шедуэлла за спиной. Он чувствовал на себе обвиняющие взгляды.

– Какая глупость, – пробормотал он убийцам. Затем, широко раскинув руки, развернулся к членам совета. – Я должен принести извинения за этот несчастный…

– Ты здесь нежеланный гость, – оборвал его один из ясновидцев. – Ты принес смерть в Дом Капры.

– Это недоразумение, – ответил он тихо.

– Нет.

– Я настаиваю на том, чтобы вы выслушали меня.

И снова услышал в ответ:

– Нет.

Шедуэлл выдавил из себя тонкую улыбку.

– Вы называете себя мудрыми, – сказал он. – Если это так, вы выслушаете то, что я собираюсь сказать. Я пришел сюда не один. Со мной люди, ваши люди, ясновидцы. Они любят меня, потому что я хочу видеть Фугу процветающей. И теперь я готов позволить вам разделить мой триумф, который вскоре последует, если вы того пожелаете. Поверьте мне, я освобожу Фугу, с вашей поддержкой или без нее. Я ясно изложил свои мысли?

– Убирайся отсюда, – ответил тот старик, который внимательно следил за ним.

– Осторожнее, Мессимериз, – произнес шепотом кто-то еще.

– Кажется, вы ничего не понимаете, – сказал Шедуэлл. – Я же принес вам свободу.

– Ты не ясновидец, – отозвался Мессимериз. – Ты чокнутый.

– И что с того?

– Ты обманом пробрался сюда. Ты не слышишь голоса Капры.

– О, напротив, я слышу голоса, – возразил Шедуэлл. – Я слышу их ясно и четко. И они говорят мне, что Фуга беззащитна. Что ее правители слишком долго прятались от опасности. Что они слабы и напуганы.

Он обвел взглядом лица тех, кто стоял перед ним, и вынужден был признать: на этих лицах отражается не слабость и страх, о которых он говорил, а лишь стоицизм. На его преодоление уйдет слишком много времени. Шедуэлл бросил взгляд на полицейских, застреливших Норриса.

– Судя по всему, у нас нет выбора, – сказал он. Полицейские прекрасно поняли его и вышли. Шедуэлл обратился к совету.

– Мы хотим, чтобы ты ушел, – повторил Мессимериз.

– Это ваше последнее слово?

– Именно, – сказал старик.

Шедуэлл кивнул. Секунды шли, а никто не пошевелился. Затем дверь открылась, и вернулись вооруженные полицейские. Они привели с собой еще четырех бойцов элитного отряда. Сейчас здесь была полная шестерка стрелков.

– Я прошу вас в последний раз, – произнес Шедуэлл, пока отряд выстраивался по бокам от него, – не стоит сопротивляться.

Члены совета казались скорее ошеломленными, чем испуганными. Они прожили жизнь в мире чудес, но изумила их лишь наглость, с которой они столкнулись сейчас. Даже когда стрелки подняли оружие, никто не произнес ни слова протеста. Только Мессимериз спросил:

– Кто такой Шедуэлл?

– Мой знакомый торговец, – ответил ему человек в красивом пиджаке. – Но он давно умер и забыт.

– Нет, – возразил Мессимериз. – Шедуэлл – это ты.

– Называйте меня, как вам угодно, – пожал плечами пророк. – Только склоните передо мной головы. Склоните головы, и я все прощу.

Никто не двинулся. Шедуэлл повернулся к бойцу слева и забрал у него пистолет. Он нацелил его Мессимеризу в сердце. Их разделяло не более четырех ярдов, даже слепой не промахнулся бы с такого расстояния.

– Я повторяю еще раз: склоните головы!

Наконец-то несколько участников собрания поняли серьезность положения и сделали так, как он требовал. Однако большинство стояли на своем, не желая подчиниться из гордости, глупости или простого недоверия.

Шедуэлл понимал, что только он сможет переломить ситуацию. Либо он сейчас спускает курок и завоевывает себе мир, либо он покидает зал аукциона и никогда больше не возвращается сюда. В этот миг он вспомнил, как стоял на вершине холма, а под ним расстилалась Фуга. Это воспоминание качнуло чашу весов. Он выстрелил в старика.

Пуля пробила грудь Мессимеризу, но крови не было, он не упал. Шедуэлл выстрелил еще раз, потом еще. Каждый выстрел попадал в цель, но старик все равно не падал.

Торговец ощутил, как волна паники пробежала по отряду стрелков. Один и тот же вопрос готов был сорваться с губ: почему старик не умирает?

Шедуэлл выстрелил в четвертый раз. Когда пуля вошла в тело, жертва сделала шаг навстречу своему палачу. Старик поднял руку, надвигаясь на Шедуэлла, как будто хотел вырвать у него дымящийся пистолет.

Этого движения оказалось достаточно, чтобы один из шести стрелков лишился самообладания. Истерически завизжав, он открыл стрельбу по толпе. Его истерия мгновенно передалась всем остальным. Они принялись палить, опустошая обоймы, лишь бы закрыть глядевшие на них обвиняющие глаза. Через несколько секунд комната наполнилась дымом и грохотом.

Сквозь завесу дыма Шедуэлл увидел, как старик, в которого он выстрелил первым, завершил начатое движение, отдав ему честь. После чего упал замертво. С его смертью выстрелы не затихли. Несколько членов совета опустились на колени, склонив головы, как того требовал Шедуэлл, другие пытались забиться в углы комнаты. Но большинство упали мертвыми там, где стояли.

Стрельба прекратилась так же внезапно, как началась.

Шедуэлл отбросил пистолет в сторону и – хотя он не переносил вида крови – заставил себя оглядеть разгромленную комнату. Он чувствовал: тот, кто намерен стать богом, не имеет права отворачиваться. Сознательное нежелание видеть правду – это человеческое качество, а Шедуэлл собирался покончить с этим состоянием.

Он осмотрел поле боя и нашел это зрелище не таким уж непереносимым. Он смотрел на трупы как на груды мяса и костей, чем они, в сущности, и являлись.

Однако когда Шедуэлл повернулся к двери, кое-что все-таки заставило его вздрогнуть. Это было воспоминание о последнем жесте Мессимериза – как он шагнул вперед, протягивая руку. Шедуэлл до сих пор не понимал, что означал тот жест. Старик словно требовал платы. Шедуэлл старался отыскать иное объяснение, но не смог.

Он, бывший некогда торговцем, наконец-то стал покупателем, и предсмертный жест Мессимериза был призван напомнить ему об этом.

Нужно ускорить кампанию. Подчинить оппозицию и как можно быстрее добраться до Вихря. Когда Шедуэлл отдернет облачную завесу, он станет богом. А боги неподвластны требованиям кредиторов, живых или мертвых.

IV
Канатоходцы

1

Кэл и Сюзанна шли быстро, насколько им позволяло любопытство. Несмотря на срочность дела, очень многое по пути замедляло их ход. Мир вокруг был таким изобильным, его формы были так четко вырезаны, что от них с трудом удавалось отвести взор. В итоге они сдались и принялись рассматривать эту землю. Любые виды удивительной флоры и фауны имели аналоги в Королевстве чокнутых, но каждый из них, от булыжника до зверя и все, что было между ними, преобразила магия.

Существа, встречавшиеся им по пути, отдаленно напоминали лисиц, зайцев или кошек, но только отдаленно. Помимо прочих отличий главным в них было совершенное отсутствие страха. Они не бежали от пришельцев, а лишь смотрели им вслед, буднично признавая их существование, а затем возвращались к своим делам.

Все походило на рай – или на дурманящий сон о нем, – пока звук настраиваемого радио не разрушил иллюзию. Обрывки музыки и голосов, перемежаемые свистом и помехами, сопровождались радостными возгласами, доносившимися из-за небольшой рощи серебристых берез. Радостные возгласы, однако, быстро сменились криками и угрозами. Они делались все громче, по мере того как Сюзанна и Кэл пробирались между деревьями.

По другую сторону рощи оказался луг, поросший высокой сухой травой. А на лугу три юнца. Один из них балансировал на веревке, натянутой между двумя столбами, и глядел на двух других, затеявших драку. Источник их разногласий был очевиден: радиоприемник. Паренек пониже, чьи удивительно светлые волосы казались белыми, без особенного успеха защищал свою собственность от нападок юноши покрупнее. Обидчик выхватил радио из рук блондина и швырнул на луг. Приемник ударился об одну из изъеденных временем статуй, стоявших по пояс в высокой траве, и песенка внезапно оборвалась. Хозяин радио бросился на обидчика, визжа от ярости.

– Скотина! Ты же его сломал! Ты, черт возьми, сломал его!

– Это дерьмо сделано чокнутыми, де Боно, – ответил его противник, с легкостью отбивая удары. – Нечего тебе мараться о такую дрянь. Разве мама тебе не объясняла?

– Но это моя вещь! – закричал в ответ де Боно и отправился подбирать свою вещь. – И нечего лапать ее!

– Господи, ты хоть понимаешь, насколько ты жалок?

– Заткнись, тупица! – огрызнулся в ответ де Боно.

Он не мог отыскать радио в высокой траве, и его ярость только усилилась.

– Гэлин прав, – вмешался канатоходец.

Де Боно выудил из кармана рубашки очки в металлической оправе и опустился на корточки, высматривая приемник.

– Это порочно, – сказал юноша на канате, только что выполнивший серию сложных движений – тройных прыжков. – Старбрук оторвет тебе яйца, если узнает.

– Старбрук не узнает, – огрызнулся де Боно.

– О, напротив, он узнает, – заверил Гэлин, бросая взгляд на канатоходца. – Потому что ты ему расскажешь, верно, Толлер?

– Может быть, – последовал ответ, сопровождавшийся самодовольной улыбкой.

Де Боно отыскал приемник. Он поднял его и потряс, но музыка больше не звучала.

– У тебя дерьмо вместо мозгов, – произнес он, оборачиваясь к Гэлину. – Смотри, что ты наделал.

Наверное, он бы снова набросился на здоровяка, если бы Толлер со своего наблюдательного пункта на канате не заметил, что у них появилась публика.

– А вы еще кто такие? – спросил он.

Все трое уставились на Кэла с Сюзанной.

– Это поле Старбрука, – сообщил Гэлин угрожающим тоном. – Вас не должно здесь быть. Он не любит, когда сюда приходят женщины.

– Потому что он полный идиот, – сказал де Боно, приглаживая руками волосы и улыбаясь Сюзанне. – Можешь и это ему передать, если он когда-нибудь вернется.

– Обязательно, – угрюмо пообещал Толлер. – Не сомневайся.

– А кто такой Старбрук? – спросил Кэл.

– Кто такой Старбрук? – переспросил Гэлин. – Да кто не знает…

Он не договорил, на его лице отразилось внезапное понимание.

– Так вы чокнутые, – сказал он.

– Верно.

– Чокнутые? – повторил Толлер. Он был так потрясен, что едва не потерял равновесие. – На этом поле?

Де Боно от такого открытия заулыбался еще лучезарнее.

– Чокнутые, – произнес он. – Значит, вы сумеете починить этот прибор…

Он двинулся к ним, протягивая им радиоприемник.

– Я попытаюсь, – сказал Кэл.

– Ты не посмеешь, – прошипел Гэлин, обращаясь то ли к Кэлу, то ли к де Боно, а может быть, к обоим.

– Господи, да это же просто приемник, – возразил Кэл.

– Это дерьмо, сделанное чокнутыми, – заявил Гэлин.

– Это порочно, – снова возвестил Толлер.

– А откуда он у вас? – спросил Кэл де Боно.

– Не твое дело, – отрезал Гэлин. Он сделал шаг в сторону пришельцев. – Я уже сказал вам: вы здесь нежеланные гости.

– Мне кажется, он ясно выразился, Кэл, – заключила Сюзанна. – Пойдем отсюда.

– Извини, – сказал Кэл де Боно. – Придется тебе чинить приемник самому.

– Но я не умею, – последовал печальный ответ.

– У нас есть дела, – сказала Сюзанна, поглядывая на Гэлина. – Нам пора идти, – она потянула Кэла за рукав. – Идем же.

– То-то же, – произнес Гэлин. – Проклятые чокнутые.

– Мне хочется сломать ему нос, – сообщил Кэл.

– Мы здесь не для того, чтобы проливать кровь. Мы пришли, чтобы прекратить кровопролитие.

– Я знаю. Знаю.

Кэл пожал плечами, извиняясь перед де Боно, и повернулся спиной к лугу. Они побрели обратно к роще. Когда они прошли ее насквозь, сзади послышался топот. Сюзанна и Кэл обернулись. За ними бежал де Боно, все еще с приемником в руках.

– Я пойду с вами, – сказал он без предисловий. – А вы почините приемник по дороге.

– А как же Старбрук? – поинтересовался Кэл.

– Старбрук не вернется, – ответил де Боно. – Они могут ждать его, пока по уши не зарастут травой, но он не вернется. Я найду себе дело поинтереснее, – он улыбнулся. – Я слышал, как этот прибор говорил: «День обещает быть солнечным».

2

Де Боно оказался весьма полезным спутником. Он был готов говорить на любую тему, а энтузиазм, с каким он поддерживал беседу, помог Сюзанне выйти из меланхолии, охватившей ее после смерти Джерико. Кэл не мешал им болтать. Ему пришлось на ходу чинить приемник. Однако он успел повторить один из первых своих вопросов: откуда де Боно раздобыл этот прибор?

– У одного из людей пророка, – пояснил де Боно. – Он дал мне его сегодня утром. У него их целые коробки.

– Надо думать, – пробормотал Кэл.

– Так это подкуп, – заметила Сюзанна.

– Думаешь, я не понимаю? – спросил де Боно. – Я знаю, что просто так ничто не дается. Но я не верю, что любые вещи чокнутых портят меня, как говорит Старбрук. Мы раньше жили среди чокнутых и не погибли… – он замолк и повернулся к Кэлу. – Ну как, получается?

– Пока нет. Я не слишком хорошо разбираюсь в приемниках.

– Может, удастся найти мастера в Идеале, – сказал он. – Город рядом, рукой подать.

– Мы направляемся в Дом Капры, – сказала Сюзанна.

– Я пойду с вами. Но только через город.

Сюзанна стала спорить.

– Но людям нужно время от времени есть, – возразил де Боно. – А то уже живот подводит.

– Мы никуда не собираемся сворачивать, – сказала Сюзанна.

– Так и не надо сворачивать, – ответил де Боно, сияя. – Город как раз по пути, – он искоса глянул на Сюзанну. – Не будьте так подозрительны, прямо хуже Гэлина… Я не собираюсь завести вас куда-нибудь и бросить. Доверьтесь мне.

– Нет времени на осмотр достопримечательностей. У нас срочное дело.

– К пророку?

– Да…

– К этому куску дерьма родом из чокнутых, – отозвался Кэл.

– Кто? Пророк? – изумился де Боно. – Чокнутый?

– Боюсь, это так, – сказала Сюзанна.

– Знаешь, Гэлин не во всем ошибается, – сказал Кэл. – Этот приемник – действительно порочная вещь.

– Мне все равно, – сказал де Боно. – Меня грязь не коснется.

– Неужели? – удивилась Сюзанна.

– Только не меня, – ответил де Боно, стукнув себя в грудь. – Я неуязвим.

– По-твоему, это нормально? – спросила Сюзанна со вздохом. – Ты в своем высокомерии закрыт для нас, а мы в своем – для тебя?

– Почему бы нет? – спросил де Боно. – Мы в вас не нуждаемся.

– Но ты же хочешь приемник, – заметила она.

Он засопел.

– Не настолько. Если я лишусь его, то плакать не стану. Он ничего не стоит. Дерьмо чокнутых ничего не стоит.

– Старбрук так говорит? – спросила Сюзанна.

– Очень остроумно, – отозвался он несколько угрюмо.

– Я мечтал об этом месте… – произнес Кэл, вмешиваясь в спор. – Мне кажется, многие чокнутые мечтают.

– Вы можете мечтать о нас, – последовал безжалостный ответ, – но не мы о вас.

– Это неправда, – возразила Сюзанна. – Моя бабушка любила одного из ваших, и он любил ее. Если вы способны любить нас, то можете и мечтать о нас. Точно так же, как мы мечтаем о вас.

Она думает о Джерико, понял Кэл. Говорит отвлеченно, но думает о нем.

– Правда? – все равно сомневался де Боно.

– Да! – воскликнула Сюзанна с неожиданной горячностью. – Это одна вечная история.

– Какая история? – спросил Кэл.

– Про нас и про них, – ответила она, глядя на де Боно. – История о рождении, о страхе смерти и о том, как нас спасает любовь.

Все это она произнесла очень убежденно, словно долго размышляла, прежде чем прийти к такому выводу, и теперь ничто не могло изменить ее мнение.

Слова Сюзанны заставили их на время умолкнуть. Минуты две или больше они шагали в молчании, пока де Боно не произнес:

– Согласен.

Она взглянула на него:

– Правда?

Он кивнул.

– Одна вечная история? – повторил он. – Да, логично. В конце концов, мы переживаем то же, что и вы, с волшебством или без. Все как ты сказала. Рождение, смерть, а между ними – любовь, – он что-то тихо пробормотал и добавил: – Причем о последнем ты явно знаешь больше, – он не сумел подавить смешок. – Раз уж ты взрослая женщина.

Сюзанна засмеялась, и словно в ответ ей радиоприемник вдруг ожил, к восторгу хозяина и изумлению Кэла.

– Молодец! – воскликнул де Боно. – Ты молодец!

Он забрал у Кэла приемник и принялся вертеть ручки, так что они вошли в удивительный город Идеал под музыку.