Текст книги "Первая судебная риторика. «Риторика для Геренния» («Ad Herennium»)"

Такое расположение частей в речи, подобно выстраиванию войск в битве, может легко принести победу.

11. Многие говорили, что способность, наиболее полезная для оратора и самая ценная для убеждения, есть способность к исполнению [речи]. Со своей стороны, я не готов утверждать, что какая-либо из пяти способностей является наиболее важной; [но] могу смело подтвердить, что в исполнении заключается исключительно великая польза. Умелое изобретение, изысканный стиль, искусное расположение частей, составляющих речь, и тщательное запоминание – все это не будет иметь большей цены без исполнения, чем только исполнение, не связанное с ними. Поэтому, так как никто внимательно не описал этот предмет, – все думали, что едва ли возможно доходчиво описать голос, мимику и жест, как принадлежащее чувственному опыту, и потому что мастерство исполнения является очень важным условием для произнесения речи, этот вопрос, как я полагаю, заслуживает серьезного рассмотрения.

Итак, исполнение определяется голосовыми качествами и движением тела. Качество голоса (vocis figuram) имеет собственный определенный характер, приобретенный [научным] методом и прилежанием [в практике]. Оно разделяется на три части: силу, звучность и гибкость. Сила голоса есть, прежде всего, дар природы; обработка несколько увеличивает, но, в основном, сохраняет ее. Звучность в первую очередь достигается обработкой; декламационные упражнения развивают ее до некоторой степени, но, главным образом, сберегают. Гибкость голоса – способность при говорении произвольно изменять интонации – в основном достигается за счет декламационных упражнений. Таким образом, в отношении силы и в определенной степени также звучности, поскольку одна дар природы, а другая приобретается путем обработки, бессмысленно давать какие-либо иные советы, отличные от метода совершенствования голоса, который изыскан сведущими в этом искусстве.

12. Кажется, однако, что я должен рассмотреть звучность в том отношении, как она сберегается системой декламации, а также гибкость голоса (это особенно необходимо оратору), потому что она также приобретается декламационными упражнениями.

Итак, мы можем говорить, главным образом, о сбережении звучности, исполняя введение голосом настолько спокойным, насколько это возможно. Поскольку дыхательное горло травмируется, если наполняется мощным взрывом звука, прежде нежели оно было умягчено спокойными интонациями. Уместно использовать относительно долгие паузы – голос освежается дыханием, и дыхательное горло отдыхает во время молчания. Также следует отдыхать от постоянного использования полного голоса и переходить на разговорную тональность; ибо в результате перемены не истощается один оттенок тональности, и мы изливаемся [в речи] всеми незатронутыми тонами. Также следует избегать пронзительных возгласов из-за сотрясения, производящегося криком, излишне резким и визгливым, которое ранит дыхательное горло; богатство [интонаций] голоса полностью расходуется одним взрывом. Также в конце речи правильно располагать длительные периоды [, произносящиеся] на одном непрерывном выдохе, потому что тогда горло становится теплым, дыхательное горло наполняется, и голос, который использовался с разными интонациями, возвращается к равномерному и постоянному тону. Как часто здесь следует нам быть должным образом признательными природе! Действительно, что мы провозглашаем полезным для сбережения голоса, также относится к приятности исполнения [речи], и, в результате, то, что полезно нашему голосу, находит поддержку во вкусе слушателя.

Полезным для звучности является спокойный тон во введении. Что является более неприятным, чем полный голос во введении к речи? Паузы укрепляют голос. Они также позволяют представить мысли более четко, разделяя их и оставляя слушателю время подумать. Отдых от непрерывного [использования] полного тона сохраняет голос, и разнообразие [интонаций] также доставляет крайнее удовольствие слушателю, ведь то разговорный тон приковывает внимание, то полный голос пробуждает его. Резкое восклицание портит голос, а также коробит слушателя, ибо есть в крике что-то постыдное, приличествующее скорее женским дрязгам, чем мужескому ораторству. В конце речи ровная интонация благоприятна для голоса. И не слишком ли это – решительно возбуждать слушателя в заключение всей речи? Так как одни и те же средства служат звучности голоса и приятности исполнения, теперешнее обсуждение будет касаться обоих, предлагая, как это делается, соображения, которые представляются относящимися к звучности, а также связанные с ними наблюдения за приятностью. Остальное я изложу несколько позже, в своем месте.

13. Гибкость голоса, так как она полностью зависит от риторических правил, заслуживает более тщательного рассмотрения. Гибкость [обеспечивается] разделением на разговорный (sermonem), состязательный (contentionem) и усиливающий (amplificationem) тоны. Разговорный тон расслаблен, [он] ближе всего к повседневной речи. Состязательный тон изощрен, [он] подходит как для доказательства, так и для опровержения. Усиливающий тон либо пробуждает в слушателе гнев, либо располагает его к жалости.

Разговорный тон включает в себя четыре вида: достойный, поясняющий, повествовательный и шутливый. Достойный тон разговора предполагает некоторую серьезность и сдержанность голоса. Поясняющим спокойно объясняют, как что-то могло или не могло быть исполнено. Повествовательным излагают события, которые произошли или могли произойти. Шутливым можно по какому-то случаю вызывать смех – умеренный и приличный.

В состязательном тоне различимы выдержанный и прерывистый. Выдержанный является полнозвучным и ускоряющим исполнение [речи]. Прерывистый состязательный тон перемежается неоднократно короткими нерегулярными паузами и резкими выкриками.

Усиливающий тон включает в себя побудительный и жалобный. Побудительный, подчеркивая какой-либо промах, возбуждает в слушателе негодование. Жалобный – преувеличением несчастий взывает к состраданию слушателя.

Таким образом, поскольку гибкость голоса обеспечивается разделением на три тона, а они, в свою очередь, подразделяются на восемь других, очевидно, что мы должны объяснить, какое исполнение соответствует каждой из этих восьми разновидностей.

14. (1) Для достойного разговорного тона будет уместно использовать всю глотку, но самым спокойным, возможно более приглушенным голосом, однако не так, чтобы перейти от речи оратора к представлению трагика. (2) Для разговорного поясняющего тона должно использовать немного повышенный голос и частые паузы и перерывы, так что, по-видимому, самими средствами исполнения мы внедряем и запечатлеваем в уме слушателя положения, вырабатываемые в разъяснении. (3) Для разговорного повествовательного тона нужны [настолько] разнообразные интонации, что мы просто перечислим все, какие есть. Исполнение будет несколько [более] быстрым, когда мы повествуем о том, что хотим показать, было сделано решительно, и медленнее, когда говорим о том, что имело неспешный вид. Затем, передавая смысл слов, будем обогащать исполнение всеми видами интонации: то резкой, то любезной, то печальной, то веселой. Если в изложении встречаются какие-либо заявления, требования, ответы или возгласы удивления, касающиеся обстоятельств [дела], повествуя [об этом], будем внимательно относиться к выражению голосом чувства и мысли каждого персонажа. (4) Для шутливого разговорного тона с мягким дрожанием в голосе и слабым намеком на улыбку, но без каких-либо следов неумеренного хохота, должно плавно переменить произношение с достойного разговорного тона на тон благородной шутки.

Поскольку состязательный тон проявляется либо выдержанным, либо прерывистым, когда требуется (5) выдержанный состязательный тон, должно умеренно увеличить силу голоса и, поддерживая непрерывное течение слов, также привести голос в гармонию с ними, изменяя соответственно тон, быстро произнося слова полным голосом, так чтобы возгласы могли следовать за течением речи. (6) Для прерывистого состязательного тона следует с глубочайшими грудными тонами произносить возможно более ясные возгласы, и я советую выделять столько же времени на каждую паузу, что и на каждый возглас.

Для (7) побудительного усиливающего тона будем использовать пронзительный голос, умеренные возгласы, равномерный звук, частые перемены и максимальный темп. (8) Для жалобного усиливающего [тона] будем использовать пониженный голос, затухающий звук, частые перерывы, длинные паузы и заметные переходы.

15. О качестве голоса было сказано достаточно. Теперь, как представляется, лучше обсудить движение тела (corporis motum). Движение тела заключается в управлении позой [, жестом] и выражением лица, что придает исполняемому больше правдоподобия. Соответственно, выражение лица должно показывать скромность и живость, и жесты не должны бросаться в глаза изысканностью или грубостью, чтобы мы не производили впечатления ни актеров, ни поденщиков. Итак, очевидно, что правила, регулирующие движение тела, должны соответствовать подразделениям тона, составляющим голос. Для иллюстрации: (1) Для достойного разговорного тона, оратор должен оставаться в том положении, когда он говорит, слегка двигая правой рукой; лицо его выражает чувства, соответствующие содержанию речи – веселье или грусть, или нечто среднее. (2) Для поясняющего разговорного тона будем наклонять тело от плеч немного вперед, потому что естественно приближать лицо как можно ближе к слушателям, если хотим доказать свою точку зрения и решительно переполошить их. (3) Для разговорного повествовательного тона уместно то же движение тела, только что установленное для достойного [тона]. (4) Для шутливого разговорного тона следует, не меняя позы, изобразить на лице определенную веселость. (5) Для выдержанного состязательного тона будем использовать быстрый жест рукой, смену выражений лица и острый взгляд. (6) Для прерывистого состязательного тона нужно очень быстро выкидывать [вперед] руку, вскакивать и садиться, иногда топать правой ногой и вперять острый, неподвижный взгляд. (7) Для побудительного усиливающего тона будет уместно использовать несколько более спокойную и размеренную жестикуляцию, но в остальном следовать процедуре для выдержанного состязательного тона. (8) Для жалобного усиливающего тона должно хлопать себя по бедру и ударять по голове, а иногда использовать спокойную и размеренную жестикуляцию и [иметь] печальное и встревоженное выражение лица.

Я не знал, насколько велика задача, которую предпринял в попытке выразить движения тела в словах и изобразить интонации на письме. Правда, я не был уверен, что можно было разбирать эти вопросы надлежащим образом в письменной форме. Никто этого, я полагаю, не делал; если бы такой разбор был невозможен, то, что я сделал здесь, было бы бесполезно, ибо моя цель была лишь предложить, что должно быть сделано. Остальное оставлю практике. Тем не менее, нужно помнить: хорошее исполнение удостоверяет, что то, что оратор говорит, по-видимому, исходит из его сердца.

16. Теперь позволь обратиться к сокровищнице идей, предоставленных изобретением, опекуну всех частей риторики – памяти.

Вопрос, имеет ли память какое-то искусственное начало или приходит полностью от природы, у нас будет другая, более благоприятная возможность обсудить. В настоящее время приму за доказанное, что в этом вопросе искусство [риторики] и [научный] метод имеют большое значение, и должно относиться к предмету соответствующим образом. Со своей стороны, я удовлетворен тем, что есть искусство запоминания – основания моей веры я изложу в другом месте. Сейчас я раскрою, какие существуют виды памяти.

Итак, существует два вида памяти: одна естественная, а другая – продукт искусства. Естественная (naturalis) память есть такая память, которая вложена в наши умы, рождается одновременно с мыслью. Искусственная память есть память, которая упрочена своего рода подготовкой и системой дисциплины. Но так же как и во всем остальном, природное совершенство часто соперничает с приобретенным обучением, а искусство, в свою очередь, усиливает и развивает задатки, что и происходит в данном случае[93]93
  Намек на развитие способностей к риторическому искусству у Геренния.


[Закрыть]. Естественная память, если человек наделен ей в исключительной степени, часто подобна искусственной памяти, и искусственная память, в свою очередь, сохраняет и развивает задатки методом дисциплины. Таким образом, естественная память должна быть усилена за счет дисциплины, чтобы стать исключительной, и, с другой стороны, эта память, развитая дисциплиной, требует природных задатков. В данном случае это не более и не менее истинно, чем в прочих видах искусства, где наука[94]94
  Наука и искусство в понимании древних практически отождествлялись, что находим еще у Аристотеля.


[Закрыть] движется дарованием, и природа [изменяется] посредством принципов искусства. Поэтому обучение, здесь предложенное, как сам скоро поймешь, может быть полезно тем, кто по своей природе имеет хорошую память. Но даже если они, полагаясь на свой врожденный талант, не нуждаются в нашей помощи, мы все равно не должны ослабевать в желании помочь менее одаренным. Теперь я буду обсуждать искусственную память.

Искусственная (artificiosa) память включает в себя места и образы. Под местами[95]95
  Здесь, очевидно, под местом автор имеет в виду часть физического пространства.


[Закрыть] я имею в виду виды, как природные, так и рукотворные, небольшие, законченные и заметные, так что мы можем легко постичь и объять их естественной памятью – например, здание, пространство между колоннами, ниша, арка или тому подобное. Образ – это узнаваемая разновидность формы, подобная предмету, который мы хотим запомнить; например, если мы хотим запомнить лошадь, льва или орла, следует поместить их точное изображение, величиной с ладонь, в определенном месте. Теперь я покажу, какие виды мест[96]96
  Здесь и далее по тексту трактовка места двоякая: как часть физического пространства, так и область памяти.


[Закрыть] мы должны изобрести и какие образы найти и поместить там.

17. Те, кто знает буквы алфавита, могут писать, что им диктуют и читать вслух то, что записали. Аналогично, научившиеся искусству запоминания[97]97
  В дальнейшем мы будем употреблять термин – мнемоника (mnemonica – лат.).


[Закрыть] могут установить в местах то, что они услышали, и из этих мест декламировать по памяти. Места очень похожи на восковые таблички или папирусы, образы подобны буквам, распределение и размещение образов – письму, а исполнение – чтению. Поэтому мы должны, если хотим многое запомнить, снабдить себя большим количеством мест, чтобы в них мы могли разместить множество образов. Я также считаю, что обязательно располагать эти места последовательно, чтобы можно было предотвратить путаницу в следовании образов – исходящих из некоторого нужного нам места, из любого места в последовательности, идем ли сверху или снизу, – чтобы мы могли извлечь при исполнении [речи] то, что было помещено в этом месте.

18. Например, если мы видим большое количество наших знакомых, стоящих в определенном порядке, для нас не будет иметь никакого значения, следует ли называть их имена, начиная с человека, стоящего во главе, или в конце, или в середине ряда. Аналогично, в отношении мест.

Если они были расположены в порядке, результатом будет то, что, вспоминая образы, мы можем воспроизвести в речи, все, что передали в места, простирающиеся в любом направлении от любого места, которое нам нравится. Поэтому, как представляется, лучше располагать места последовательно.

Необходимо изучать с особой тщательностью места, нами выбранные, чтобы они могли надолго удержаться в памяти; образы, как буквы, стираются, если мы не пользуемся ими, но место, подобно восковым табличкам, следует сохранять. И чтобы мы не могли случайно ошибиться в количестве мест, каждое пятое место следует пометить. Например, если в пятое поместим золотую руку, а в десятое – знакомого по имени Децим, будет нетрудно пометить подобными знаками каждое последующее пятое место.

19. Также будет более выгодным выбирать места в пустынной, чем в многолюдной местности[98]98
  Очевидно, здесь и в следующем параграфе автор ведет речь о тренировке наблюдательности и памяти на местности.


[Закрыть], потому что скученность и хождение людей туда и сюда спутывают и ослабляют отпечатки образов, в то время как безлюдные места сохраняют четкость своих очертаний [в памяти]. Кроме того, должны быть сохранены [в памяти] места, различающиеся по форме и содержанию, поскольку то, что выделяется, легче может быть замечено; ибо, если человек выбрал много промежутков между колоннами, их сходство друг с другом будет так путать его, что он больше не сможет узнать, что поставил в каждое место. И эти места должны быть умеренного размера и средней величины, поскольку, когда они чрезмерно велики, то представляют изображения неясными, а когда слишком малы – часто кажутся неспособными вместить изображения. Затем, места не должны быть слишком яркими и не слишком тусклыми, так, чтобы ни тени не скрывали изображений, ни блеск не делал их сверкающими. Я уверен, что промежутки между местами должны быть умеренными, приблизительно тридцать футов[99]99
  Римский фут приблизительно равен 29, 57 см.


[Закрыть]; ибо, подобно глазу, мысленный взор становится менее острым, если поместить объект наблюдения слишком близко или слишком далеко.

Хотя для человека с большим опытом относительно нетрудно обеспечить себя таким количеством подходящих мест, какое он пожелает, даже человек, который уверен, что не подыскал удовлетворительных мест, может преуспеть в изобретении того, что пожелает, поскольку воображение может охватить любую область вообще и в ней по собственной прихоти соорудить обстановку некоего места. Следовательно, если нас не удовлетворяет набор готовых к употреблению мест, мы можем в своем воображении вызвать некую область и отыскать [в ней] наиболее пригодное распределение необходимых мест.

По поводу мест сказано достаточно; позволь теперь обратиться к теории образов.

20. Итак, поскольку образы должны иметь сходство с вещами, мы должны сами выбрать из всех подобий вещи, подходящие для использования. Следовательно, подобие связано со сходством в двух отношениях: во-первых – по содержанию (rerum), во-вторых – в словах (verborum). Подобие по содержанию образуется, если мы записываем [в память] образы, в общих чертах представляющие дело, которым занимаемся; подобие в словах устанавливается, когда начертание каждого имени собственного или нарицательного удерживается [в памяти] как образ.

Часто мы охватываем содержание целого дела одним представлением, одним образом. Например, обвинитель сказал, что подсудимый убил человека ядом, утверждает, что побудительной причиной преступления было наследство, и заявил, что есть много свидетелей и принимающих участие в этом деле. Если для того, чтобы облегчить нашу защиту, мы желаем запомнить этот первый пункт [обвинения], станем в нашем первом месте формировать образ всего дела. Представим человека, о котором идет речь, если знали его лично, лежащего больным в постели. Если мы не были знакомы с ним, следует прибавить еще, что некто не просто больной, но человек совершенно ничтожный, чтобы было легче вспомнить. Поместим у постели подсудимого, держащего в правой руке чашку, а в левой – табличку[100]100
  Восковую табличку с текстом завещания.


[Закрыть], и на четвертом пальце [руки] – яички барана[101]101
  Употребление в пищу бараньих тестикул, по поверьям римлян, придавало мужскую силу и плодовитость. Здесь у автора намек на многочисленность свидетелей преступления. Безымянный палец в римской хиромантии имел название «пальца Аполлона» – по нему судили о степени способности к творчеству и контактам в социальной сфере. Подсудимый весьма своеобразным образом отличился именно в социуме.


[Закрыть]. Таким образом, мы можем запомнить человека, который был отравлен, наследство, а также [многочисленность] свидетелей. Подобным образом поставим другие пункты обвинения на места последовательно, следуя их порядку, и всякий раз, когда пожелаем вспомнить [тот или иной] пункт, правильно устроив обстановку мест и тщательно запечатлевая образы, мы легко преуспеем в обратном вызове в память того, что хотим.

21. Когда мы хотим представить образами подобия слов, придется проделать большую работу и проявить большую изобретательность. Это надлежит делать следующим образом:

 
Iam domum itionem reges Atridae parant[102]102
  Ныне направились к дому венценосные братья Атриды (лат.)


[Закрыть].
 

Если мы хотим запомнить этот стих, на первое место следует поместить Домиция (имя Домиций – Domitium[103]103
  Здесь и далее в примере приведены имена и слова на латыни и их переводы.


[Закрыть] созвучно domum (domus – дом), воздевшего руки к небу, в то время как его хлестал Марций Регес[104]104
  Имена Домиций и Марций были довольно известны в Риме, поэтому возможно, что автор здесь упоминает о своих знакомых.


[Закрыть] (имя Regibus созвучно reges (rex – царь) – что будет представлять собой «Iam domum itionem reges»; на второе место – Эзопа и Кимвра[105]105
  Очевидно, современные автору римские актеры.


[Закрыть], одетых для ролей Агамемнона и Менелая[106]106
  Цари Агамемнон и Менелай были сыновьями Атрея, отсюда и их родовое имя – Атриды.


[Закрыть] в «Ифигении», – что будет представлять собой «Atridae parant». С помощью этого метода будут отображены все слова. Но подобное употребление образов удается, только если мы используем наши представления, чтобы пробудить естественную память, так что мы сначала прочитываем предложенный стих два-три раза, а затем отображаем слова с помощью образов. Так искусство будет дополнять природу. Ибо они сами по себе не будут достаточно сильны, впрочем, я должен заметить, что теория и практика намного надежнее.

Затем, так как существуют сильные и яркие образы, подходящие для возбуждения памяти, а другие настолько слабы и бессильны, что ими с трудом удается пробудить воспоминания, мы должны, следовательно, рассмотреть причину этих различий, так что, зная причину, можем понять, каких образов избегать и какие искать.

22. Тут сама природа учит нас, что следует делать. Когда видим в повседневной жизни вещи мелкие, обычные и пошлые, нам нередко трудно припомнить их, потому что ум не возбужден ничем новым или удивительным. Но если видим или слышим нечто исключительно подлое, бесчестное, необычное, великое, невероятное или смешное – это мы, скорее всего, запомним надолго. Соответственно, вещи, доступные нашему глазу или уху, мы обычно забываем; события же детства часто помним лучше. Этого не может быть по любой другой причине, кроме той, что обычные вещи легко выскальзывают из памяти, в то время как яркие и новые дольше остаются в голове. Восход солнца, его движение [по небосклону], закат неудивительны никому, потому что они происходят ежедневно. Но солнечные затмения являются источником изумления, поскольку они происходят редко, и, действительно, они более прекрасны, чем лунные, потому что те случаются чаще. Таким образом, природа показывает, что она не возбуждается общим, рядовым событием, но откликается на новое или поразительное явление. Итак, пусть искусство [риторики] подражает природе: узнает, чего она хочет, и подчиняется ее предписаниям. Ибо в изобретении природа не заканчивает, ученость – не начинает; начала вещей скорее познаются природным талантом, а вершины достигаются предметами наук.

Итак, следует создавать такие образы, которые могут дольше прочих задерживаться в памяти. Мы добьемся этого, если установили подобия настолько разительные, насколько это возможно; если породили не много неопределенных образов, но [хоть один] работающий; если придали им необыкновенную красоту или исключительное уродство; если увенчали некоторые коронами или одели в пурпурные плащи, например, чтобы подобие могло стать более отчетливым; или если как-то обезобразили их, представляя их запятнанными кровью, или залепленными грязью, или измазанными красной краской, так чтобы они стали более яркими, или соединяя с образами какие-то смешные впечатления, также для того чтобы вспоминать их с большей охотой. Мы легко вспоминаем реальные вещи, а также те, которые являются плодом воображения, если они были тщательно прописаны [в воображении]. Но следует раз за разом быстро пробегать в уме один за другим все места, освежая и оживотворяя образы.

23. Я знаю, что большинство греков, писавших о памяти, взяли курс на перечисление образов, которым поставили в соответствие великое множество слов, чтобы те, кто желает выучить эти образы наизусть, нашли бы их готовыми, не затрачивая усилий на поиск. Я не одобряю их метода по нескольким причинам. Во-первых, среди неисчислимого множества слов смешно собирать образы для тысячи. Какое мизерное значение может иметь, когда из бесконечного запаса слов мы должны вспомнить сначала одно, а потом другое? Во-вторых, зачем желать отнимать у кого-то его почин; чтобы уберечь его от любого самостоятельного поиска, мы предлагаем ему все найденным и готовым. Затем, одного человека более поражает одно подобие, другого – другое. В самом деле, зачастую, когда объявляем, что одна фигура похожа на другую, мы не получаем всеобщего одобрения, потому что вещи воспринимаются по-разному разными людьми. То же самое справедливо в отношении образов: один, который четко определен для нас, кажется относительно неприметным для других. Все, следовательно, должны к обеспечению себя образами подходить по собственному усмотрению. И, наконец, обязанность учителя – научить правильному методу исследования в каждом деле, а также для большей ясности включить в пояснение один или два примера такого рода, но не все; например, когда я обсуждаю [, как писать] введение, я даю метод работы и не развожу [материал] на тысячи видов введения. То же, я полагаю, должно соблюдаться в отношении образов.

24. Теперь, чтобы ты случайно не воспринял запоминание слов либо как слишком трудное, либо как приносящее слишком мало пользы, и что поэтому довольствоваться запоминанием содержания всего материала проще и полезнее, я должен сообщить тебе, почему я не одобряю заучивания слов. Я считаю, что те, кто хочет делать простые вещи без труда и хлопот, должны быть предварительно обучены на более сложных вещах. При этом я включил [в книгу] заучивание слов не для того, чтобы учить стихи наизусть, но скорее в качестве упражнения, чтобы посредством его укрепить другой вид памяти – память материала, которая имеет практическое применение. Таким образом, мы можем без труда перейти от сложного учения, чтобы облегчить его в другом виде памяти. В каждом предмете теории искусства [риторики] мало пользы без неустанных упражнений, но особенно в мнемонике теория почти бесполезна, если нет достаточно усердия, увлечения, труда и внимания. Необходимо быть уверенным, что у тебя столько мест, сколько возможно, и что они соответствуют стольким правилам, скольким возможно; в размещении образов следует упражняться ежедневно. В то время как всепоглощающие заботы часто могут отвлечь от других занятий, нет ничего, что может оторвать нас от этого дела. Действительно, нет ни одного момента, когда мы не хотели бы совершить что-то в памяти, и мы желаем этого больше всего, когда наше внимание поглощено делом особой важности. Итак, поскольку подготовленная память – полезная вещь, ты ясно видишь, какими большими усилиями мы должны стремиться приобрести такую необходимую способность. Как только научишься ее использовать, ты сможешь по достоинству оценить этот совет. Увещевать тебя дольше по поводу памяти в мои намерения не входит, ибо будет выглядеть, что либо мне не хватает уверенности в твоем рвении, либо [что я] менее полно, чем требуется, раскрыл эту тему.

Далее я буду обсуждать пятую часть риторики. Ты чаще повторяй в уме каждую из предыдущих частей, а также – что совершенно необходимо – подкрепи свои знания упражнениями.