Автор книги: Коллектив авторов
Жанр: Античная литература, Классика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)
Книга IV
1. Поскольку в этой книге, Геренний, я написал о стиле, и везде, где нужны были примеры, использовал собственные и тем самым отошел от обычая греческих авторов, пишущих на эту тему, я должен в нескольких словах обосновать мой метод. Что я прибегаю к этому обоснованию по необходимости, а не по собственной прихоти, о том достаточно свидетельствует факт, что в предыдущих книгах я не делал этого ни в преамбуле, ни в отступлении. Теперь, после нескольких необходимых замечаний, начну, как только что сказал, делать свою работу – объяснять тебе остальную часть искусства [риторики]. Но ты лучше поймешь мой метод, когда узнаешь, что говорят греки.
По ряду причин они считают, что после того как дали наставления, как украсить стиль, должно для каждого вида украшения предложить пример, взятый от признанных ораторов или поэтов. Первое основание [в пользу такого подхода] заключается в том, что поступая так, они руководствуются скромностью, потому что кажется своего рода хвастовством не довольствоваться тем, чтобы учить искусству, но жаждать изобретать собственные примеры искусственно. Что это, мол, значит выпячивать себя, не показывая, что такое искусство. Следовательно, в первую очередь чувство стыда удерживает от следования этой практике, потому что так мы выглядим одобряющими и ценящими единственно самих себя, презирая других и насмехаясь над ними. Ибо, когда мы можем взять пример из Энния или предложить его из Гракха, кажется самонадеянным пренебрегать ими и обращаться к собственным примерам.
Во-вторых, примеры, дескать, служат свидетельством; ибо, подобно показаниям свидетеля, пример принуждает к тому, что наставление предложило и лишь в незначительной степени осуществило. Не будет ли выглядеть смешным, если кто пытается оправдаться на основании показаний челяди? Ибо пример используется именно как свидетельство, чтобы доказать свою точку зрения; приличествует, следовательно, принимать его только от сочинителя высочайшей репутации, иначе то, что должно служить доказательством чего-либо, само по себе еще потребует доказательства. На самом деле авторы примеров должны либо предпочитать себя всем прочим и ценить свои собственные произведения выше всего, или же отрицать, что лучшие примеры взяты от ораторов или поэтов, пользующихся высокой репутацией. Если они ставят себя выше всех остальных – они невыносимо тщеславны; если они признают превосходство прочих над собой и, однако, не считают, что примеры этих прочих превосходят их собственные – они не могут объяснить, почему уступают свое превосходство.
2. Почему? Не само ли суждение древних не только делает предмет достойным, но и обостряет у людей желание подражать им? Конечно же, если в людях вселяется надежда подражанием достичь мастерства Гракха[107]107
Народные трибуны братья Тиберий (ок. 163 ‒ 133 гг. до н. э.) и Гай (153 ‒ 121 гг. до н. э.). Гракхи славились ораторскими способностями.
[Закрыть] или Красса[108]108
Возможно, имеется в виду римский оратор и политик Луций Лициний Красс (140 ‒ 91 гг. до н. э.) или полководец и политик Марк Лициний Красс (115/114 ‒ 53 гг. до н. э.), который также был выдающимся оратором.
[Закрыть], это возбуждает их амбиции и разжигает рвение.
И, наконец, говорят они, в этом заключается высочайшее искусство: к вашим услугам такое огромное разнообразие щедро рассыпанных и вкрапленных [в текст] фрагментов многих стихов и речей и выполнено это с такой кропотливой заботой, что можно составить список примеров, каждый по роду их, соответствующих предметам искусства [риторики]. Добиться этого можно единственно трудолюбием, нам даже следовало бы вознести хвалу, поскольку мы не уклонились от такой работы; в действительности, без высочайшего искусства этого невозможно было бы добиться. Ибо кто, если он не обладает непревзойденным пониманием искусства риторики, смог бы в столь обширных и рассеянных произведениях литературы заметить и отличить востребованное искусством? Любители, читая хорошие ораторские речи и стихотворения, одобряют ораторов и поэтов, но не понимая, что вызвало их одобрение, потому что не могут знать, где расположено то, что особенно их восхищает, или что это, или как это было сделано. Но тот, кто понимает все это и выбирает наиболее подходящие примеры и сводит к отдельным принципам все, что в особенности заслуживает включения в его трактат, должен быть мастером в этой области. Тут, таким образом, вершина искусства – преуспеть в собственном трактате так же, как и в использовании заимствованных примеров!
Провозглашая это, они (греки. – пер.) воздействуют на нас более своим авторитетом, нежели истинностью рассуждений. Ибо я действительно опасаюсь, что у кого-то может возникнуть мнение, противоположное моему, соответствующее представленному [выше], поскольку его сторонники и есть те самые люди, которые придумали искусство [риторики], теперь по причине его древности повсеместно почитаемое. Если, однако, не принимая во внимание авторитет древних, они сравнят все аргументы, пункт за пунктом, они поймут, что мы не должны во всем уступать древности.
3. Во-первых, неужели не видно, что их (греков. – пер.) возглашение о скромности выглядит по-ребячески. Ибо если скромность – это не говорить и не писать ничего, почему они вообще пишут и говорят? Но если они сами что-то написали, почему скромность не удержала их от сочинения? Это как если бы кто пришел в Олимпию, чтобы принять участие в беге, и, расположившись [в секторе] для метания, обвинил в бесстыдстве тех, кто начал забег, или, сам будучи заключенным, рассказывал другим, как бегает Ладас[109]109
Ладас – аргосец, знаменитый бегун, победитель в Олимпийских играх (ок. 450 г. до н. э.), про которого современники говорили, что он бежит настолько легко, что не оставляет следов на земле.
[Закрыть] или Боск[110]110
Неизвестный спортсмен.
[Закрыть] Истмийский. Эти [греческие риторы] делают то же самое. Когда они снисходят на ристалище нашего искусства, то упрекают в нескромности тех, кто сущность искусства полагает в практике; они хвалят какого-нибудь древнего оратора, или поэта, или литературное произведение, сами не смея выйти на ристалище риторики. Я напрасно решаюсь сказать это, но я боюсь, что в величайшей своей погоне за похвалой в скромности они бесстыдны. «Что вы имеете в виду? – скажут некоторые. – Пишете свои трактаты, разрабатываете для нас новые наставления; не можете сами их подтвердить, так что занимаете примеры у других. Остерегайтесь, действуя нагло, стремиться извлечь из чужого труда похвалу собственному имени». Действительно, если бы древние ораторы и поэты могли взять книги этих риторов, и каждый из них удалил бы то, что принадлежит ему, риторам не осталось бы ничего, на что они смогли бы претендовать как на свою собственность.
«Но, – говорят они, – так как примеры соответствуют наставлениям, правильно, как и показания, брать их у отличнейших людей». В первую очередь и главным образом, примеры приводят, чтобы не подтвердить или свидетельствовать, но чтобы уточнить. Когда я говорю, что эта фигура речи, например, состоит из одинаково оканчивающихся слов и привожу пример от Красса: «quibus possumus et debemus»[111]111
«Что можешь и должен» (лат.) – из речи, произнесенной в 106 г. до н. э. Луцием Лицинием Крассом в поддержку закона, по которому Квинт Сервилий Цепион добивался отобрать судейские полномочия у всадников.
[Закрыть], то устанавливаю, а не свидетельствую, но привожу в пример. Разница между показаниями и примером заключается в следующем: пример проясняет суть нашего утверждения, в то время как свидетельством мы устанавливаем его истинность. Кроме того, свидетельство должно согласоваться с предложением[112]112
Имеется в виду предложение как первая часть аргумента. См. II: 18.
[Закрыть], ибо в противном случае оно не сможет подтвердить предложение. Но исполнение риторов не согласуется с тем, что они предлагают[113]113
Здесь обыгрывается правила композиции аргумента: за предложением следует свидетельство (причина и доказательство). См. II: 18.
[Закрыть]. Почему? Потому что они обещают написать трактат об искусстве [риторики], а затем, в основном, приводят примеры из авторов, несведущих в [этом] искусстве. Кто может придать вес своим трудам по искусству, без того чтобы не писать в соответствии с правилами искусства? Их исполнение расходится с тем, что они, по-видимому, обещают; когда берутся писать правила своего искусства, выходит, что они сами изобрели то, чему учат других, но то, что они на самом деле пишут, показывает, что это изобрели другие.
«Но, – говорят они, – очень трудно выбрать из многого». Что вы имеете в виду под «трудным»? Что требует труда? Или что требует искусства? Вымученное не обязательно выдающееся. Существует много чего, требующего труда, чем вовсе не обязательно гордиться – как если, можно быть уверенным, вы думаете, что совершили славный подвиг, переписав собственной рукой или целую драму, или ораторские речи! Или вы скажете, что такого рода вещи требуют исключительного искусства? В таком случае остерегайтесь оказаться неискушенными в серьезных делах, если собираетесь находить то же удовольствие в мелком деле, что и в великом. Бесспорно, выбравший этот путь не окажется совсем не подготовленным; однако многим может недоставать высочайшего искусства.
Любой, кто наслышан более чем немного об искусстве [риторики], особенно в области стиля, будет в состоянии разглядеть все, написанное по правилам; но сочинять будет в состоянии только образованный. Это как если бы ты пожелал выбрать изречения из трагедий Энния или сообщения вестников из трагедий Пакувия; хотя только совершенно неграмотный не сможет этого сделать; полагать, что выполнив это, ты станешь высокообразованным, было бы глупо, потому что любой человек, в меру начитанный, легко с этим справится. Подобным образом, если, выбрав из ораторских речей или стихотворений примеры, отмеченные печатью определенного таланта, ты должен будешь предположить, что твой выбор доказывает превосходное искусство на том основании, что невежда не способен на это, ты ошибешься, потому что в этом признаке, что ты предлагаешь, видим только, что у тебя есть знания, но понадобятся еще и другие признаки, чтобы убедиться, что ты разбираешься в серьезных вещах. Итак, если [способность] распознать искусно написанное указывает на мастерство, то гораздо лучшее доказательство этого мастерства – писать искусно самому. Ибо хотя талантливый писатель без труда различит, что было ловко написано другими, поверхностный набор примеров не будет нужен ему, чтобы хорошо писать. И даже если это особенный знак таланта, дайте использовать эту способность в другое время, а не тогда, когда самим следует мыслить, изобретать и выражать [мысли]. Короче говоря, позвольте [людям] направить их творческую мощь к цели – завоевать уважение скорее как удостоившимся чести самим быть выбранным в качестве примера другими, а не как хорошо выбирающим тех, кто им должен служить примером.
Против утверждений тех, кто заявляет, что следует использовать заимствованные примеры, я сказал достаточно. Теперь посмотрим, что можно сказать о [прочих] соображениях.
5. Соответственно, я говорю, что они (греки. – пер.) не только повинны в заимствовании примеров, но совершили еще большую ошибку, заимствовав примеры из большого количества источников. И давай теперь рассмотрим второй пункт. Если я допускаю, что следует заимствовать примеры, надо постановить, что мы должны выбирать [их] только из одного автора. Во-первых, мои оппоненты не будут тогда иметь оснований для возражений, поскольку они смогут отобрать и одобрить, кого пожелают, поэта или оратора, кто снабдил бы их примерами на все случаи [жизни], на чей авторитет они смогли бы опереться. Во-вторых, вызывает серьезную озабоченность, должен ли изучающий [риторику] верить, что каждый человек может достичь всей совокупности достоинств [оратора], или что никто не может, или что один человек может достичь одного качества, а другой – другого. Ибо, если изучающий полагает, что все эти достоинства могут сочетаться в одном человеке, он сам будет стремиться овладеть всеми ими. Но если он отчаивается этого достичь, он будет заниматься приобретением нескольких качеств и этим удовольствуется. И это не удивительно, так как сам наставник[114]114
Автор имеет в виду себя.
[Закрыть] в искусстве [риторики] не смог найти все достоинства в одном авторе. Таким образом, если примеры были взяты из Катона[115]115
Марк Порций Катон (234 ‒ 149 гг. до н. э.) – римский политик и оратор, прославившийся многократно повторявшейся им фразой «Карфаген должен быть разрушен!»
[Закрыть], Гракхов, Лелия[116]116
Гай Лелий Мудрый (188 ‒ 128/125 гг. до н. э.) – римский политический деятель, военачальник, писатель и мыслитель. Цицерон считал его наряду со Сципионом Эмилианом одним из двух лучших ораторов в Риме.
[Закрыть], Сципиона[117]117
Публий Корнелий Сципион Эмилиан Африканский (Младший) Нумантийский (185 ‒ 129 гг. до н. э.) – римский полководец и государственный деятель. Наиболее известен как полководец, взявший и разрушивший Карфаген и Нуманцию. Возглавлял кружок, игравший значительную роль в культурной жизни Рима.
[Закрыть], Гальбы[118]118
Сервий Сульпиций Гальба – древнеримский политический деятель, известный как талантливый оратор.
[Закрыть], Порцины[119]119
Марк Эмилий Лепид Порцина (180 ‒ 123 гг. до н. э.) – римский государственный деятель. Цицерон отзывался о нем как о величайшем ораторе.
[Закрыть], Красса, Антония[120]120
Марк Антоний (Оратор) (143 ‒ 87 гг. до н. э.) – римский политик. Наряду с Марком Лицинием Крассом величайший оратор своей эпохи.
[Закрыть], а остальные как от поэтов, так и от историков, изучающий обязательно уверится, что полноту [достоинств] можно почерпнуть только из них всех, и что лишь несколько примеров можно было бы взять только у одного. Поэтому он будет довольствоваться подражанием какому-то одному автору и не станет рассчитывать только на собственные силы в овладении суммой достоинств, которыми обладали все авторы. Итак, изучающему невыгодно верить, что один человек не может обладать всеми качествами; поэтому я говорю, что никто не подпадал бы под власть этого мнения, если бы риторы брали в пример одного-единственного автора. На самом деле, тот факт, что пишущие о риторике не представляли ни собственные примеры, ни примеры какого-либо одного автора или даже двух, но заимствовали их у всех ораторов и поэтов, является признаком того, что они сами не верили, что один человек может блистать во всех ответвлениях стиля. Более того, если кто захочет показать, что искусство риторики бесполезно, он может наилучшим образом употребить в поддержку аргумент, что ни один человек не смог освоить все ответвления риторики. Разве не смешно, когда ритор сам одобряет собственным суждением то, что, таким образом, поддерживает теорию тех, кто полностью отрицает искусство риторики?
Я, следовательно, показал, что если примеры и должны быть заимствованы, заимствовать следует у одного автора.
6. Теперь мы узнаем из следующего, почему они не должны быть заимствованы от всех.
Прежде всего, пример, показывающий, что пишущему об искусстве следует быть [живым] доказательством его собственного мастерства в этом искусстве. Как если бы торговец пурпуром или каким-либо другим товаром сказал: «Покупай у меня, но образцы, чтобы показать тебе, я буду брать у кого-то другого». Так поступают те самые люди, предлагающие товары для продажи, которые отправляются в поисках образцов в другое место; они говорят: «У нас есть груды пшеницы», но не имеют горсти зерна, чтобы показать – какой. Если бы Триптолем[121]121
Триптолем – мифологический персонаж, научивший людей хлебопашеству.
[Закрыть], раздавая семена человечеству, позаимствовал бы их от других людей, или если Прометей, желая распространить огонь среди смертных, сам ходил бы по округе с урной, попрошайничая немного углей у своих соседей, он показался бы смешным. Не этих ли наставников, учащих всех говорить, мы видим выставляющими себя на посмешище, сулящими другим то, что сами тщетно пытались обрести? Если бы кто сказал, что он обнаружил богатейший глубокий источник и должен был бы рассказать о находке, неимоверно страдая от жажды и не имея средств утолить ее, не стал бы он посмешищем? Когда эти авторы утверждают, что они не только хозяева источников, но сами являются источниками красноречия, и в их обязанность входит поливать таланты прочих, не думают ли они, что будет смешным то, что пока они предлагали воду, сами высохли досуха? Не так учился Харес[122]122
Харес (IV в. до н. э. ‒ 280 г. до н. э.) – древнегреческий скульптор, создатель Колосса Родосского, одного из семи чудес света.
[Закрыть] у Лисиппа[123]123
Лисипп – древнегреческий скульптор IV в. до н. э.
[Закрыть] ваять статуи. Лисипп не показывал ему голову от Мирона[124]124
Мирон – древнегреческий скульптор середины V в. до н. э., создатель знаменитого «Дискобола».
[Закрыть], руки от Праксителя[125]125
Пракситель – древнегреческий скульптор IV в. до н. э.
[Закрыть], грудь от Поликлета[126]126
Поликлет – древнегреческий скульптор второй половины V в. до н. э., создатель «Дорифора» («Копьеносца»).
[Закрыть]. Скорее, своими глазами Харес увидел бы, как мастер вылепляет все части [тела]; произведения других скульпторов он смог бы, если бы захотел, изучить по собственному почину. Тогда полагали, что по-другому желание учиться не может быть подобающим образом воспитано.
7. Кроме того, заимствованные примеры просто не могут быть достаточно хорошо приспособлены к правилам искусства [риторики], поскольку в речи каждый отдельный предмет, вообще говоря, затрагивается слегка, так что искусство может быть неочевидным. В наставлении, напротив, необходимо приводить примеры, разработанные так, чтобы четко соответствовать образцу искусства. И потом, при произнесении речи оратор скрывает свое мастерство, чтобы оно не могло навязываться и быть очевидным для всех. Таким образом, в заключение, чтобы искусство могло быть лучше понято, предпочтительнее использовать примеры собственного изобретения.
Наконец, я приведу в пользу этого метода еще одно соображение: названия понятий, которые я перевел с греческого, непривычны для нас. Для понятий, не существующих у нас, невозможно подобрать знакомые названия. Переведенные понятия, следовательно, должны сначала казаться довольно сложными – это будет вина предмета – не моя. Остальная часть моего трактата будет посвящена примерам. Если то, что я здесь поместил, было бы позаимствовано из других источников, то результатом стало бы, что нечто удачное в этой книге считалось бы не моим, но все немного грубое или странное приписали бы мне, моему особому вкладу. Так что я также избежал и этого недостатка.
На этих основаниях, хоть и почитая греков как изобретателей искусства [риторики], я не последовал их теории примеров. Теперь настало время обратиться к принципам стиля.
Я буду делить учение о стиле на две части. Сначала я установлю виды, к которым ораторский стиль всегда должен сводиться, затем покажу, какими качествами стиль всегда должен обладать.
8. Существует три разновидности стиля, какового виды определяются фигурами[127]127
Термин фигура (лат. figura) – здесь ближе всего к понятию «строй», «строение речи» и он отличается от понятия «фигура речи» или «фигура мысли», которые будут рассмотрены позднее.
[Закрыть], употребляемыми в каждой речи, которая может считаться произнесенной не напрасно: первый – высокий (gravis); другой – умеренный (mediocris); третий зовется простым (adtenuata). Высокий состоит из гладких и богато украшенных выражений. Умеренный состоит из слов более обыкновенных, но не самых низких и просторечных выражений. Простой опускается до самых обыденных выражений чисто разговорной речи. Речь будет написана высоким строем, если каждая мысль выражается самыми витиеватыми выражениями, которые только можно найти, будь то в буквальном или переносном смысле; если подобраны впечатляющие соображения, подобные тем, что используются в амплификации[128]128
См. II: 30.
[Закрыть] и прошении о помиловании[129]129
См. II: 17.
[Закрыть]; и если от образа мыслей и выражений веет величием – это я буду обсуждать позже. Ниже приведен пример этого стиля:
«Кто из вас, молю, судьи, смог бы придумать наказание достаточно строгое тому, кто замыслил предать отечество нашим врагам? Какой проступок с этим преступлением может сравниться; какое наказание, соразмерное этому преступлению, можно подобрать? Для тех, кто учинил насилие свободнорожденному юноше [или девице], оскорбил мать семейства, изранил, или – гнуснейшее преступление из всех – убил человека, наши предки исчерпали перечень чрезвычайных наказаний; в то время как для этого самого дикого и бесчестного злодейства они не завещали никакого особенного воздаяния. Ведь в прочих обидах ущерб распространяется на одного или лишь на нескольких человек; но соучастники этого преступления замышляют одним ударом [обрушить] множество ужасных бед на головы всех граждан. О дикие души! О жестокие намерения! О люди, лишенные человеческих чувств! На что они дерзнули, что, может быть, теперь замышляют? Они умышляют, после того как враги разроют могилы наших отцов, сбросят их со стен и с торжествующим криком ворвутся в город; чтобы они разграбили храмы богов, резали оптиматов[130]130
Оптиматы (лат. optimus – наилучший) – одна из двух партий, вернее, течений в римской политической жизни II ‒ I вв. до н. э. В отличие от популяров, выражавших преимущественно интересы плебса, оптиматы представляли интересы сенатской аристократии.
[Закрыть] и волочили всех в рабство, и чтобы пока они подвергали матрон и свободнорожденную молодежь похоти врагов, город, преданный огню, разрушался в буйных пожарищах. Они не подумают, эти негодяи, что утолили свои страсти до конца, пока не воззрятся на жалкое пепелище нашего святейшего отечества. Судьи, я не могу словами воздать должное позорным их деяниям; однако, это меня мало тревожит, поскольку у вас нет необходимости во мне. Действительно, ваши собственные сердца, преисполненные любовью к родине, легко подскажут вам, как гнать этого [человека], который разрушил бы судьбы всех, стремглав от республики, которую он бы погреб под нечестивым господством гнусных врагов».
9. Речь будет принадлежать к умеренному строю, если, как я уже говорил выше, стиль несколько ослаблен, но еще не опустился ниже, как в следующем примере:
«Против кого мы ведем войну, судьи, вы видите – против союзников, которые имели обыкновение доблестно и усердно сражаться за нас и вместе с нами, чтобы сохранить наше владычество. Они не только должны были узнать себя, свои возможности и свои силы, но их близость к нам и их союз с нами во всех делах позволили им не хуже узнать и оценить мощь римского народа в каждой сфере. Если они решили бороться против нас, на что, я вас спрашиваю, они полагались, собираясь вести войну, так как они понимали, что гораздо большая часть наших союзников остались верны долгу, и так как они видели, что у них нет под рукой большого количества солдат, нет сведущих командиров и нет денег в казне – короче говоря, нет ничего из того, что необходимо для ведения войны? Даже если бы они вели войну с соседями по вопросу о границах, даже если, по их мнению, одно сражение решило бы спор, они бы подошли к делу во всех отношениях лучше подготовленными и оснащенными, чем сейчас. Еще менее вероятно, что с такими скудными силами они попытаются узурпировать господство над всем миром, который признали все цивилизованные народы, цари и варварские племена, отчасти принужденные силой, отчасти по своей собственной воле, завоеванное либо оружием Рима, либо его великодушием. Кто-то спросит: «А фрегелланы[131]131
Фрегелланы – полисоним, жители самнитского г. Фрегеллы (совр. Чепрано). Во время Союзнической войны за сопротивление Риму город был разрушен до основания.
[Закрыть]? Разве они не предприняли такую попытку?» Да, но эти союзники будут не так склонны предпринять [новую] попытку именно потому, что они видели, что пожали фрегелланы. Ибо неискушенные народы, неспособные найти в истории прецедент для любых обстоятельств, могут по неосторожности легко впасть заблуждение; в то время как те, кто знают, что постигло других, могут легко из судьбы этих других извлечь пользу для собственной политики. Берутся ли они за оружие, не подстрекаемые побудительной причиной? Имеет ли кто руководящую ими надежду? Кто поверит, что любой из них настолько обезумел, чтобы решиться, не имея сил, бросить вызов господству римского народа? Они должны были, следовательно, иметь какую-то побудительную причину, и что еще это может быть, кроме того, о чем я сказал?»
10. Простому строю стиля, который опускается до самой обыденной повседневной речи, следующая будет служить примером:
«Как-то [молодому человеку] случилось зайти в баню: облился, принялся вытираться; затем, только решил спуститься в бассейн, появился, видишь ли, этот [человек][132]132
Посетитель бани принял молодого человека за раба-массажиста и предъявил ему претензии за то, что его плохо помассажировали его подручные.
[Закрыть]. «Эй, юноша, – сказал он, – твой мальчишка только что всего меня отдубасил, ты должен сделать это лучше». Молодой человек покраснел, ибо в его возрасте он не привык, что его окликает незнакомец. Этот кларосец[133]133
Уроженец г. Клароса – небольшого городка на Ионийском побережье. Здесь также можно предположить употребление фигуры аллегории, образованной из контраста (см. IV: 34): Кларосским принято было называть покровителя искусств Аполлона или Антимаха, происходившего из Клароса – поэта V в., отличавшегося вычурным слогом с обилием метафор.
[Закрыть] продолжает кричать то же и многое другое, еще громче. Молодой человек с трудом ответил: «Однако позволь я соображу». Тут этот прямо-таки начал вопить в таком тоне, что легко может заставить покраснеть кого угодно; такой агрессивный и резкий тон, конечно же, не практикуется у солнечных часов[134]134
Имеется в виду: в общественном месте. Например, солнечные часы, вывезенные Манием Валерием Мессалой с Сицилии во время Первой Пунической войны (264 ‒ 241 гг. до н. э.), находились на Форуме.
[Закрыть], я бы сказал, но за кулисами[135]135
Актеры в Риме обычно были вольноотпущенниками или рабами и не пользовались общественным признанием.
[Закрыть] и в местах такого рода. Молодой человек был сконфужен. И не удивительно: хоть в его ушах до сих пор звенело от нагоняев его наставника, он не привык к таким оскорблениям. Ибо, где ему было видеть вертопраха, лишенного стыда, который думает, что его ничто не сдерживает, ибо [он] погубил репутацию и поэтому может позволить себе все что угодно без боязни, что о нем может пойти молва?»
Таким образом, самих примеров достаточно, чтобы пояснить виды стиля. Ибо одна расстановка слов у простого стиля, другая относится к высокому, а третья – к умеренному.
Но в стремлении достичь этих стилей мы должны избегать попадания в негодные стили, близко соприкасающиеся с ними. Например, граничащим с высоким стилем, самим по себе похвальным, является стиль, которого следует избегать. Назвать этот стиль надутым будет правильным. Ибо, как опухоль часто походит на здоровый организм, так, и те, кто малоопытным, напыщенным и надутым языком, или [употреблением] новых, или архаичных слов, или неуклюжих метафор, или в дикции [стремятся выглядеть] более впечатляюще, чем требует предмет, как в следующем примере: «Ибо с тем, кто великой государственной изменой предает свою родную землю, не расплатиться заслуженной карой, хоть бы и ввергнуть [его] в пучины нептуновы. Так преследуйте вы этого человека, который воздвигал горы войны, разрушая равнины мира». Большинство из тех, кто впадает в этот стиль, отклоняясь от стиля, с которого начали, были введены в заблуждение наружностью величия и не смогли отличить ее от напыщенности.
11. Те, кто преуспевает в умеренном стиле, в случае неудачи могут отклониться и прийти к смежному стилю, который мы называем бесхребетным, потому что он как бы не имеет сухожилий и суставов; соответственно, я могу назвать его колеблющимся, так как его носит туда и сюда, и он не может тронуться с места решительно и по-мужски. Ниже приведен пример: «Наши союзники, если бы они захотели вести войну с нами, обязательно обсудили бы снова и снова на что они способны; если они на самом деле действуют по своей воле, не имея соратников, отсюда следует, что это люди злые и дерзкие. Ибо не размышляют долго все те, кто хочет приняться за великие дела». Речь такого рода не может удержать внимание слушателя, ибо она совсем рыхлая и не содержит мысли, заключенной в округленном периоде.
Те, кто не может умело пользоваться остроумием простого стиля, обсуждавшегося выше, приходят к такому сухому и бескровному стилю, который можно метко назвать скудным. Ниже приведен пример: «Этот человек подошел к этому парню в бане. Потом говорит: «Твой подручный все мне отбил». После этого парень говорит ему: «Подумаю». Потом этот человек стал обзывать парня и кричал громче и громче, хотя там было много народу». Этот язык, лишенный мелочей и непристойностей, не достигает цели стиля простого строя, в котором речь состоит из безукоризненно и тщательно подобранных слов.
Каждый строй (фигура. – пер.) стиля – высокого, умеренного и простого – отличается от риторических фигур, которые я буду обсуждать позже. Распределенные экономно, эти фигуры задают стиль, подобно цветам; будучи расположенными в четкой последовательности – они искажают стиль. Произнося речь, следует перемешивать стили, чтобы умеренный следовал за высоким и простой за средним, а потом снова и снова поменять их местами. Таким образом, с помощью смены [стилей] легко избежать пресыщенности [слушателей].
12. Поскольку я обсудил виды, которыми стиль следует ограничивать, теперь посмотрим, какими качествами следует характеризовать подобающий и законченный стиль. Чтобы в полной мере отвечать целям оратора, такому стилю необходимо обладать тремя качествами: изысканностью (elegantia), сочетаемостью (compositio) и достоинством (dignatio).
Изысканность позволяет о каждом рассматриваемом предмете выразиться безукоризненно и искренне. Изысканность предполагает использование правильной латыни и ясность [выражений].
Правильная латынь содержит язык чистым и свободным от каких-либо искажений. Существуют две [главные] ошибки, которые могут испортить язык: солецизмы и варваризмы. Солецизм возникает, если нарушено согласие между словом и предшествующим словом или выражением. Варваризм образуется, если выражение привнесено [в язык[136]136
Из другого языка.
[Закрыть]] ошибочно. Как избежать этих недостатков, я четко объясню в моем трактате по грамматике.
Ясность делает речь доступной и понятной. Это достигается двумя способами: использованием современных выражений и собственных понятий. Современными являются такие выражения, которые обычно используются в повседневной речи. Собственными являются такие понятия, которые употребляются или могут быть использованы для обозначения особо характерного в предмете нашей речи.
Сочетаемость состоит в расположении слов, дающем равномерную отделку каждой части речи. Чтобы обеспечить это достоинство, следует избегать частого столкновения гласных звуков, что делает стиль суровым и «зевающим», как, например: «Bacae aeneae amoenissime inpendebant»[137]137
Медяные ягоды маняще свисали (лат.).
[Закрыть]. Мы должны также избегать чрезмерного повторения одной и той же буквы; этот порок отображает следующий стих – при рассмотрении недостатков ничто не помешает мне использовать примеры из других [авторов]:
И этот стих из того же поэта:
Также следует избегать чрезмерно частого повторения одного и того же слова, как в следующем примере:
Также мы не станем использовать непрерывный ряд похожих слов со сходными окончаниями, как в следующем примере:
Также следует избегать перестановки слов[142]142
Гипербатон – фигура речи, основанная на разъединении смежных слов.
[Закрыть], за исключением, если это осуществляется аккуратно, – это я буду обсуждать позже. Целий упорствует в этой ошибке, что показывает следующий пример:
«In priore libro has res ad te scriptas, Luci, misimus, Aeli[143]143
В предыдущей книге, Луций Элий, я посвятил тебе рассказ об этих событиях (лат.). Неоправданное использование гипербатона приводит к следующему: «В предыдущей книге об этих событиях рассказ, Луций, тебе я посвятил, Элий». Римский анналист Луций Целий Антипатр сопроводил этой надписью свою вторую книгу по истории Пунической войны, посвященную Луцию Элию Стилону (род. в 154 г. до н. э.), за свои речи, превосходно отделанные в стилистическом отношении, получившему свое прозвище.
[Закрыть]». Следует так же избегать долгих периодов, которые причиняют насилие уху слушателя и дыханию говорящего.
Этих пороков сочетаемости избежав, мы должны посвятить остальные усилия усвоению достоинства стиля.
13. Наделить стиль достоинством – значит сделать его богатым, украсить его разнообразием. Достоинство обеспечивается применением фигур речи и фигур мысли[144]144
Дословно: словесные выражения (verborum) и образ мыслей (sententiarum).
[Закрыть]. Украшение фигурами речи состоит в тонкой полировке недостатков самого языка. Украшение фигурами мысли происходит не от слов, но от самого предмета, какое-то благородство имеющего.
* * *
Анафора (repetitio – повтор) имеет место, когда одно и то же слово образует начало в последовательно следующих фразах, выражающих различные мысли, например: «Вам принадлежит заслуга, вам воздадут благодарность, вам ваши дела принесут славу». Также: «Сципион[145]145
Имеется в виду Публий Корнелий Сципион Эмилиан Африканский (Младший) Нумантийский.
[Закрыть] стер [с лица земли] Нуманцию[146]146
Нуманция – город в Испании, в 154 г. до н. э. ставший объектом экспансии римлян. В Нумантийской войне, длившейся около 20 лет, племена кельтиберов поначалу нанесли римлянам несколько поражений. В 134 г. до н. э. против нумантийцев была послана армия Сципиона Эмилиана Африканского. Римляне, в том числе и наш автор, похвально отзывались о мужестве жителей города, стойко выдерживавших осаду. Летом 133 г. нумантийцы, доведенные до отчаяния голодом и мором, начали убивать друг друга, не желая становиться рабами. Сципион вступил в сожженный и опустошенный город.
[Закрыть], Сципион разрушил Карфаген, Сципион принес мир, Сципион спас государство». Также: «Ты отважился вступить на Форум? Ты отважился выйти на свет? Ты отважился предстать перед глазами этих людей? Ты посмел слово вымолвить? Ты посмел обратиться к ним? Ты посмел умолять [освободить тебя] от наказания? Что ты можешь сказать в свою защиту? Что ты смеешь требовать? Что ты думаешь, должно быть предоставлено тебе? Ты ли не нарушил свою клятву? Ты ли не предал своих друзей? Ты ли не поднял руку на своего отца? Ты ли не погряз, я спрашиваю, в каждом из этих позорных дел?» Эта фигура не только привлекательна, но и внушительна и в высшей степени сурова; поэтому я считаю, что она должна использоваться для украшения и усиления стиля.
В эпифоре (conversio – переворот) мы повторяем не первое слово в последовательно следующих фразах, как в анафоре, но последнее, например: «Справедливостью римского народа карфагеняне были покорены, силой его оружия они были покорены, его великодушием они были покорены». Также: «С того времени, как согласие в нашем государстве исчезло, свобода исчезла, искренняя вера исчезла, дружба исчезла, общее благосостояние исчезло». Также: «Гай Лелий был необычный человек, талантливый человек, ученый человек, с хорошими людьми и в добрых начинаниях дружелюбный человек, потому и в государстве он был первым человеком». Также: «Оправдывать ли этих людей, как ты требуешь? Тогда и их лжесвидетельство, как ты требуешь, и их пренебрежение своей репутацией, как ты требуешь, и отказ от законов римского народа по твоему капризу, как ты требуешь».
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
