Текст книги "Вершина Великой революции. К 100-летию Октября"

Все это выразилось в одобренной ВЦИК 3 января 1918 года (написанной Лениным) Декларации прав трудящегося и эксплуатируемого народа, принятой на созванном 8 января съезде Советов, хотя первоначально этот документ, позже поднятый до ранга конституции, был подготовлен и для Учредительного собрания[512]512
  Там же. С. 64–66, а также: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 35. С. 221–223.


[Закрыть].

Как и предвидела правовая комиссия, назначенная Временным правительством, нельзя было обойти вопрос о власти. В принципе она должны была знать и то, что поначалу руки Учредительного собрания были связаны не большевиками, впервые функции Собрания были присвоены самим Временным правительством, когда оно в сентябре 1917 года вынесло суверенное решение по вопросу о власти, провозгласив в России республику[513]513
  Carr E. H. The Bolshevik Revolution. Vol. I. Cм. Главу 1.


[Закрыть].

Конфликт из-за власти обозначился уже при открытии Учредительного собрания[514]514
  См. стенограмму заседания в кн.: Учредительное собрание. С. 68–69.


[Закрыть]. Когда эсер Лордкипанидзе с места обратился к собравшимся и предложил старейшему из депутатов, эсеру С. П. Швецову открыть заседание, левые депутаты и организованная (симпатизировавшая большевикам) публика сильным шумам и свистом выразили свое несогласие. Как только Швецов открыл заседание, на трибуну поднялся член большевистской фракции Я. М. Свердлов, который в качестве председателя ЦИК Советов рабочих и солдатских депутатов еще раз открыл заседание. В своей речи он выразил надежду на то, что Учредительное собрание полностью признает все декреты и постановления советской власти и поможет Советам раз и навсегда покончить с классовыми привилегиями. После этого он перечислил в пяти пунктах важнейшие декреты и цели революции и передал слово Лордкипанидзе, который сразу высказал противоположное мнение: «Нет иной власти, кроме власти Учредительного собрания»[515]515
  Там же. С. 68–71.


[Закрыть].

Тем самым судьба Учредительного собрания была, собственно говоря, предопределена. Возможности компромисса не было. Перед тем, как большевистская фракция покинула Учредительное собрания, она поручила Ф. Ф. Раскольникову и С. С. Лобову огласить следующую декларацию: «Громадное большинство трудовой России – рабочие, крестьяне, солдаты – предъявили Учредительному собранию требование признать завоевания Великой Октябрьской революции – советские декреты о земле, мире, о рабочем контроле и прежде всего признать власть Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов»[516]516
  Учредительное собрание. С. 140–142.


[Закрыть]. Поскольку этого не произошло, на рассвете 6 января охрана Таврического дворца, как было описано выше, разогнала депутатов Учредительного собрания[517]517
  6 января 1918 года был обнародован декрет о роспуске Учредительного собрания. Там же. С. 66–67.


[Закрыть].

В декрете о роспуске Учредительного собрания была еще раз подчеркнута принципиальная позиция большевиков, согласно которой «старый буржуазный парламентаризм пережил себя… он совершенно несовместим с задачами осуществления социализма»[518]518
  Учредительное собрание. С. 67.


[Закрыть]. Иначе говоря, принципиальная несовместимость буржуазного парламентаризма с послереволюционным режимом обнаружилась как властная, политическая реальность. С этого момента средства буржуазного парламентаризма всегда воспринимались средствами, «властной техникой» контрреволюции, которая обеспечивает возможности только для контрреволюционных сил. Конкретизируя эту точку зрения, Ленин писал в третьем пункте проекта декрета о роспуске Учредительного собрания: «Для социалистической революции необходимы не так называемые „общенародные“ учреждения буржуазного парламентаризма, а классовые учреждения трудящихся и эксплуатируемых масс. Развитие русской революции изжило буржуазный парламентаризм в ходе борьбы и соглашательства, создав советскую республику как форму диктатуры пролетариата и беднейшего крестьянства. Ни шагу назад»[519]519
  Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 35. С. 232.


[Закрыть].

В проекте декрета Ленин перекладывал ответственность на Учредительное собрание, ссылаясь на то, что, защищая власть имущих классов, оно не приняло Декларации прав трудящегося и эксплуатируемого народа и тем самым «разорвало всякую связь между собой и Советской республикой России»[520]520
  Там же. С. 236. «Когда я слышу от противников Октябрьской революции крики о несбыточности и утопичности идей социализма, я обыкновенно в таких случаях задаю им простой и ясный вопрос: что за явление – Советы? Результатом чего является нарождение этих небывалых еще в истории развития мировой революции народных организаций?» (Ленин В. И. Речь о роспуске Учредительного собрания на заседании ВЦИК 6 (19) января 1918 г. // Там же. С. 238–239.) «…Все, кто указывает нам на то, что мы, когда-то защищая Учредительное собрание, теперь его „разгоняем“, – у тех мысли нет ни зерна… Пока существует Каледин, и под лозунгом „вся власть Учредительному собранию“ скрывается лозунг „долой советскую власть“, мы гражданской войны не избегнем, ибо ни за что на свете советской власти не отдадим!» (Там же. С. 240, 242.).


[Закрыть]. Следовательно, большевики могли сосуществовать только с таким Учредительным собранием, которое встроилось бы в структуру советской власти[521]521
  Ленин по-разному объяснял относительно слабые результаты большевиков на выборах. Большинство, достигнутое эсерами, он отчасти относил на счет того, что избирательные списки были составлены на основании положения, существовавшего до революции, вследствие чего в них не было левых эсеров. Но, как бы то ни было, для Ленина и большевиков советская власть и буржуазно-демократический парламентаризм были и оставались несовместимыми.


[Закрыть].

Антивластный характер протестов рабочих

Ленин постепенно, «от случая к случаю» изучал и обобщал опыт этой исторической ситуации, имевший значение для теории и построения социалистических перспектив. Однако с самого начала проявилось неразрешимое противоречие, на которое Ленин поначалу практически не реагировал. В то время как в партийных документах формулировались принципы непосредственной демократии[522]522
  Более известное обобщение этой позиции можно обнаружить в полемике Ленина с Каутским, в которой указанное противоречие плучило почти парадигматическое выражение. (См.: Ленин В. И. Пролетарская революция и ренегат Каутский // Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 37. С. 235–338.) Эта полемическая работа была ответом на брошюру К. Каутского «Диктатура пролетариата», в которой указывалось на противоречия политического угнетения. В своей работе Ленин, ссылаясь на «Государство и революцию», бичевал буржуазно-либеральное «вырождение» Каутского и вождей II Интернационала и одновременно оправдывал подавление протестов рабочих в России, как будто диктатура пролетариата может использоваться и против пролетариата, и указывал на то, что «диалектика конкретна и революционны, „переход“ от диктатуры одного класса к диктатуре другого класса она отличает от „перехода“ демократического пролетарского государства к не-государству („отмирание государства“)» (Там же. С. 336). Но можно ли перейти к «не-государству» вопреки сопротивлению значительной части пролетариата?


[Закрыть], известной по «Государству и революции», немалая часть рабочего класса чувствовала себя жертвой централизации власти вследствие ухудшения бытовых условий жизни и ликвидации органов самоуправления. Однако поначалу рабочие считали рабочие и крестьянские Советы своими организациями, а не привычной в политике «господской забавой»[523]523
  Об антивластной традиции рабочей самоорганизации см.: Чураков Д. Протестное движение рабочих в период складывания советского государства // Альтернативы. 1992. № 2. С. 98–101.


[Закрыть]. Ленин в Кремле думал, что можно одновременно служить «двум господам», советскому самоуправлению и стремлению к централизации власти. Это явное противоречие было порождено и усилиями по смягчению грозившего голода, снабжению крупных городов хлебом, хотя связанная с этим централизация поначалу могла казаться лишь результатом временных мер.

В этой ситуации в столице революции развернулось рабочее протестное движение. Ленину и большевистской партии пришлось определить свое отношение к протестам рабочих. За протестами против большевиков также стояли прежде всего продовольственные трудности, которые, естественно, использовались меньшевиками и эсерами в своих политических целях[524]524
  Бытовые факты жизни, социальная, экономическая и политическая природа голоды раскрыты в монографии: Илюхов А. А. Жизнь в годы перемен: материальное положение городских жителей в годы революции и гражданской войны. М.: РОССПЭН, 2007. Значение огромного фактического материала, накопленного в этой книге, не уменьшается из-за того, что интерпретация, предложенная ее автором пронизана характерными сегодня антикоммунистическими эмоциями, что напоминает обязательную «идеологичность» работ советской эпохи.


[Закрыть]. Силы, противостоявшие большевистскому правительству, Совету народных комиссаров, осознали ключевую важность «контроля над хлебом», поэтому политическая борьба упростилась до парафраза известного принципа: «чей хлеб, того и власть».

Конечно, отдельные проявления солидарности с Учредительным собранием не означали приверженность буржуазной демократии. В действительности более частыми были выражения ностальгических чувств по отношению к монархии[525]525
  Уже тогда на основании характерной ностальгии были сформулированы такие лозунги, как «долой большевиков, долой конину, давай царя, давай свинину». Првда, до октября рабочие в большинстве своем активно поддерживали лозунг Учредительного собрания, которое, по их мнению, должно было спасти Россию от самодержавия и лишений, дать землю крестьянам и т. д. При этом Учредительное собрание не противопоставлялось Советам, воспринималось в качестве своего рода «народного революционного центра», однако тот факт, что земля была дана Советами, а не Учредительным собранием, в значительной мере ослабил симпатию к последнему даже в провинции, ведь большинство провинциального населения не приняло участия в выборах.


[Закрыть]. Вышеупомянутые протесты рабочих на заводах и фабриках крупных городов, прежде всего в Петрограде, – в отличие, например, от инициированными меньшевиками протестов профсоюзов, требовавших демократической республики, – обычно проходили не под лозунгом Учредительного собрания, а с требованием свободы деятельности рабочего самоуправления, которая часто нарушалась революционным правительством в ходе постепенной концентрации власти. Весной 1918 года на многих петроградских заводах сложилось «движение уполномоченных», которое выступило против централизаторских устремлений большевиков и нежелания властей тратить время на достижение согласия с рабочими. Таким образом, вскоре рабочие вступили в конфликт с «собственным государством»[526]526
  См.: Чураков Д. Протестное движение рабочих.


[Закрыть].

В то же время не случайно, что ни одно рабочее выступление против властей не проходило под антисоветскими лозунгами (зато многие были направлены против большевиков), включая и антикоммунистическое Кронштадтское восстание в марте 1921 года. В обращении, подписанном председателем представлявшего восставших матросов Временного революционного комитета С. М. Петриченко и секретарем, мастеровым Тукиным, говорилось именно о сохранении советской власти[527]527
  В советской исторической науке в течение десятилетий восстание изображалось так, как будто оно было организовано белогвардейцами или «меньшевистско-эсеровской контрреволюцией». Историки исходили из того и приходили к тому выводу, что в случае победы Кронштадтский мятеж привел бы к «победе контрреволюции». См., напр.: Шетинов Ю. А. Мелкобуржуазные партии в Кронштадтском мятеже 1921 года // Вестник Московского университета, 1974, № 3. С. 28. По данным автора статьи, на острове Котлин было 27 тыс. матросов и около 30 тыс. гражданских жителей, в том числе более 2200 коммунистов.


[Закрыть] и о том, что политический выход из тупика в стране, ввергнутой в кризис коммунистической партией, может быть найден путем перевыбора Советов «на основании тайных выборов»: «Не поддавайтесь нелепым слухам, что будет в Кронштадте власть в руках генералов и белых. Это неправда. Она выполняет только волю всего трудового народа»[528]528
  Обращение Временного революционного комитета к крестьянам, рабочим и красноармейцам // Кронштадт 1921. Документы о событиях в Кронштадте весной 1921 года. (Сост. В. П. Наумова, А. А. Косаковского). М., 1997. С. 55–56.


[Закрыть]. В период Гражданской войны все это было учтено и белогвардейской пропагандой, которая вела идеологическую кампанию не против Советов как рабочих организаций, а, как правило, лишь против «беспочвенной, безбожной, чуждой, жидовской» власти большевиков. Нужно отметить, что даже члены протестных выступлений против власти, развернувшихся в 1921 году, в период введения нэпа, лишь изредка обращались к требованию созыва Учредительного собрания, которое принадлежало сфере «большой политики», к которой массы, как мы уже подчеркивали, питали инстинктивное недоверие[529]529
  См. написанную на основании архивных документов статью: Яров С. В. Рабочие и Учредительное собрание: 1921 // Историк и революция. СПб., 1999. С. 201–214.


[Закрыть].

Все эти факты подтверждали, что, как отмечала в своей критике и Р. Люксембург[530]530
  Luxemburg R. Az orosz forradalom.


[Закрыть], утвердилось господство системы институтов, отделившейся от рабочих масс. В программе большевистской партии 1919 года, по существу сформулированной Лениным, господство обособленных аппаратов власти над обществом считалось катастрофической угрозой непосредственной демократии и перспективе социализма[531]531
  Историческое изложение этой проблематики см. в кн.: Краус Т. Советский термидор.


[Закрыть]. Характерно, что на эту позицию ссылался один из петроградских руководителей меньшевистской партии, Ф. И. Дан, арестованный в апреле 1921 года после подавления Кронштадтского мятежа. В своих показаниях в Секретном отделе ВЧК, данных 19 апреля, он заявил: «…Лозунг Учредительного собрания, как непосредственную цель практической политики, я считаю вредным, так как, благодаря настроению широких масс крестьянства, созданному в значительной степени политикой большевистского правительства, состав Учредительного собрания был бы в настоящее время в большинстве своем проникнут антиреволюционными, антисоциалистическими и антирабочими настроениями, – вследствие чего и сам лозунг… способен служить знаменем для сплочения всех сил контрреволюции». Альтернативным путем, обрисованным Даном в ответ на поставленный ему вопрос, было восстановление рабочего самоуправления, поскольку иного социалистического решения не существовало: «Для настоящего момента считаю в России необходимым, в интересах трудящихся и особенно пролетариата, сохранение советской системы, но с тем, чтобы эта система была, согласно и теории ее, и ее конституции, действительно свободным самоуправлением трудящихся, а не замаскированной ширмой партийной диктатуры»[532]532
  Протокол допроса Дана // Кронштадт 1921. С. 267.


[Закрыть].

Следовательно, в конечном итоге даже и та часть меньшевиков, которая продолжала придерживаться социалистической перспективы, не видела в будущем другой альтернативы сложившейся диктатуре пролетариата, кроме той, которую теоретически (в упомянутой выше партийной программе) и в юридически-конституционной плоскости сформулировали и сами большевики. Хотя Дан, очевидно, с полным основанием предупреждал Ленина и большевиков об «опасности перерождения».

Р. Люксембург представляла в этом вопросе «третий путь» между Лениным, Троцким и большевиками с одной стороны и Каутским и меньшевиками-социал-демократами с другой, стоя при этом ближе к большевикам: в то время как в политической практике большевиков «диктатура пролетариата» вступила в столкновение с рабочей демократией, из социал-демократической, каутскианской концепции демократии была удалена вся проблематика классового господства пролетариата. Р. Люксембург сформулировала свою критическую точку зрения, находившуюся между этими двумя плохими решениями. Согласно этой точке зрения, «непреходящая историческая заслуга большевиков» состояла в том, «что они впервые провозгласили конечной целью социализм как непосредственную программу практической политики». С другой стороны, большевики «не хотели и не могли доверить судьбы революции собранию, отражавшему вчерашнюю Россию Керенского, период колебаний и коалиции с буржуазией. Ну что же, оставалось только немедленно созвать вместо него Собрание, вышедшее из обновленной и продвинувшейся вперед России». Однако Р. Люксембург считала, что большевики, исходя из правильной принципиальной, политической позиции, сделали в своей повседневной политике как раз противоположные шаги. Прежде всего это касалось Ленина и Троцкого, которые «из специфической неспособности собравшегося в январе Учредительного собрания» сделали вывод «о ненужности никакого Учредительного собрания». К тому же они считали непригодным любое народное представительство, созданное во время революции на основании всеобщих народных выборов. По мнению Р. Люксембург, этой политике «совершенно определенно противоречит исторический опыт всех революционных эпох. По теории Троцкого, каждое избранное собрание отражает раз навсегда духовное состояние, политическую зрелость и настроение его избирателей только точно в тот момент, когда они подошли к урне для голосования»[533]533
  Luxemburg R. Az orosz forradalom. Р. 15, 25.


[Закрыть].

Иначе говоря, большевики недооценили представительную демократию в такой период времени, когда с объективными препятствиями столкнулось и функционирование самой непосредственной демократии. Для объективности заметим, что Р. Люксембург, в свою очередь, недооценила тот факт, что чрезвычайные обстоятельства Гражданской войны и слабость демократических традиций, а также нестабильность советской власти, а позже и диктатуры пролетариата, – все это вместе неизбежно содержало в себе уже упомянутую систему чрезвычайщины как средство поддержания любой власти. Однако в политике большевиков были размыты границы между чрезвычайщиной и социалистической политикой, на что Р. Люксембург указала на напрашивающемся примере ограничения права на голосование буржуазии и бывшего класса помещиков. «В духе того толкования, какое Ленин – Троцкий дают пролетарской диктатуре, – писала Р. Люксембург, – избирательное право предоставляется только тем, кто живет собственным трудом, а все остальные его лишены. Ясно, однако, что такое избирательное право имеет смысл лишь в обществе, которое и экономически способно дать всем, кто хочет трудиться, возможность обеспечить себе собственным трудом зажиточную, культурную жизнь. <…> В обстановке огромных трудностей, с какими вынуждена бороться Советская Россия, изолированная от мирового рынка и отрезанная от своих важнейших сырьевых источников… совершенно очевидно, что огромное число людей оказалось неожиданно оторванным от своих корней, выбито из колеи без малейшей объективной возможности найти в экономическом механизме какое-либо приложение своей рабочей силе. Это затрагивает не только классы капиталистов и помещиков, но и широкие слои мелкого и среднего сословия и сам рабочий класс. <…> При таких обстоятельствах политическое избирательное право, имеющее экономической предпосылкой всеобщую трудовую повинность, мероприятие совершенно непонятное».

Р. Люксембург указала и на еще более глубокое и крупное противоречие, так как предвидела проблему периода нэпа: лишая прав класс капиталистов, правительство одновременно намерено передать ему (бывшим частным собственникам!) в аренду национальную промышленность (такая идея была выдвинута уже весной 1918 года)[534]534
  Протокол допроса Дана. С. 27–28.


[Закрыть]. В этом смысле отношение к остаткам класса буржуазии влияло и на отношение к народу в целом, так как большевики не предвидели воздействия различных политических шагов, противоречивших друг другу и принципам самих большевиков. «…Совершенно очевиден, неоспорим тот факт, – писала Р. Люксембург, – что без свободной, неограниченной прессы, без беспрепятственной жизни союзов и собраний совершенно немыслимо именно господство широких народных масс». В этом смысле написала немецкая революционерка и теоретик свои ставшие афоризмом и многократно цитировавшиеся слова: «Свобода всегда есть свобода для инакомыслящих»[535]535
  Там же. С. 29.


[Закрыть].

В конечном итоге решающим стало, конечно, не желание Ленина и Троцкого, а Гражданская война и экономическая изоляция, слабость социальных движущих сил демократии, раздробленность и без того немногочисленного рабочего класса, его «милитаризация» и возвышение в аппараты власти, приверженность насильственным мерам в «верхах» и в «низах» общества. Таким образом, очевидно, что судьба Учредительного собрания в политическом смысле определялась не только позицией большевиков, ведь не увенчались успехом и попытки его «реанимации» вне сферы влияния советской власти. Недолговременная жизнь Собрания окончательно прекратилась в период развернувшейся летом 1918 года Гражданской войны на подвластных Колчаку территориях, хотя Колчак декларированно был приверженцем антибольшевистской политики[536]536
  Подробнее об этом см.: Иоффе Г. З. Колчаковская авантюра и ее крах. М.: Изд-во «Мысль», 1983. С. 56–63; Krausz T. Az Összoroszországi Alkotmányozó Gyűlés és a bolsevikok. In: Dél-Európa vonzásában. Tanulmányok Harsányi Iván 70. születésnapjára. Pécs, 2000. P. 1–15. (Отдельный оттиск).


[Закрыть]. В конце концов остатки Учредительного собрания, действовавшего под знаком идеологии так называемой чистой демократии, были уничтожены силами генеральской диктатуры насильственными средствами, характерными для периода Гражданской войны[537]537
  Иоффе Г. З. Колчаковская авантюра и ее крах. С. 60–63. В Самаре, а потом и на различных сибирских территориях (на Урале, в Омске и т. д.) возникли группировки под лозунгом Учредительного собрания, там, где была свергнута советская власть, создавались территориальные эсеровские правительства, однако лишь самарское «правительство» претендовало на всероссийское значение, остальные политические образования, как правило, быстро маргинализировались и дробились, оказались неспособными образовать «центр» между крайними правыми и левыми. См.: Zayer Rupp S. The Struggle in the East: Opposition Politics in Siberia, 1918. Pittsburgh, 1998. (The Carl Beck Papers in Russian and East European Studies, № 1304.)


[Закрыть].

Есть авторы, которые сильно преувеличивают, романтически приукрашивают роль Учредительного собрания 1918 года[538]538
  Л. Г. Протасов принимает всерьез перспективу производственной демократии, фигурировавшую среди целей Учредительного собрания (Протасов Л. Г. Всероссийское учредительное собрание. С. 324), хотя на самом деле она была аутентичной частью теоретической программы большевиков в «Государстве и революции». Протасов как будто не понимает, что на основании капиталистической частной собственности невозможна никакая производственная демократия.


[Закрыть]. Если бы мы оценивали большевиков на основании их программы и революционных принципов, то через врата «коммунистического рая» (равенство, справедливость, освобожденное от всякой эксплуатации и угнетения, не иерархически построенное общество на базе непосредственной демократии и т. д.)[539]539
  См., например, принятый 3 января и выполнявший функцию конституции документ (Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа), подготовленный от имени ВЦИК и отвергнутый Учредительным собранием.


[Закрыть] прошло бы все человечество. По-настоящему сложно отделить друг от друга в ходе анализа объективные и субъективные моменты. На эту дилемму указала в своей упомянутой выше работе 1918 года Р. Люксембург, писавшая о том, как трудно установить, где начинается исторически неизбежная, вынужденная концентрация власти, а где – история институционально обособленной диктатуры. Не следует упускать из виду того, что и в глазах революционеров того времени судьба революции «висела на волоске», колебалась между «текущим моментом» и «конечной целью», причем нельзя было исключить и возможности исторического поворота вспять. В марте 1918 года, предлагая изменить название партии, назвав ее «коммунистической», Ленин одновременно выдвинул на повестку дня и пересмотр программы партии. Суть этого пересмотра должна состоять «в возможно более точной и обстоятельной характеристике нового типа государства, Советской республики, как формы диктатуры пролетариата… Программа должна указать, что наша партия не откажется от использования и буржуазного парламентаризма, если ход борьбы отбросит нас назад, на известное время, к этой, превзойденной теперь нашей революцией, исторической ступени»[540]540
  Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 36. С. 58.


[Закрыть].

В то время Ленин обрисовал такую концепцию Советов, которая отчасти гармонировала с положениями, изложенными в «Государстве и революции», однако он не учел того, что в действительности уже истощились те силы (десятки миллионов грамотных и культурных людей), которые могли бы в исторически исключительной ситуации обеспечить функционирование избирательной системы, строившейся снизу вверх. Людская энергия большей частью иссякла в борьбе с голодом. Для правильной оценки исторической действительности необходимо принять во внимание то, что десятки тысяч депутатов, избранных в Советы в провинции, были в основном крестьянами с чрезвычайно низким уровнем политической и организационной подготовленности, причем доля членов Коммунистической партии среди них не достигала и одного процента. Мало стимулировала укоренение социал-демократии и обострявшаяся Гражданская война[541]541
  Богатый материал по этому вопросу содержится в кн.: Гимпельсон Е. Г. Советы в годы интервенции и гражданской войны. «Наука». М., 1968.


[Закрыть].

Гражданская война, развернувшаяся летом 1918 года, привела к укреплению диктатуры Коммунистической партии, которая, правда, пользовалась немалой поддержкой народа. К этому времени относится неоконченная статья Ленина «О демократизме и социалистическом характере советской власти». Повторив свои известные мысли о выбираемости и сменяемости депутатов Советов, Ленин еще раз подчеркнул: «Советы сосредоточивают в своих руках не только законодательную власть и контроль за исполнением законов, но и непосредственное осуществление законов через всех членов Советов, в целях постепенного перехода к выполнению функций законодательства и управления государством поголовно всем трудящимся населением»[542]542
  Ленин В. И. ПСС. Т. 36. С. 481.


[Закрыть].

Характер ленинской роли в этом процессе и «обработки» им полученного опыта имеет и теоретическое значение. Из сказанного выше ясно видно, что чрезвычайное положение само по себе требовало складывающейся – в принципе (!) – снизу вверх и выражающей «классовую волю» централизации, которая привела бы к политической и властной стабилизации. Ленин, конечно, чувствовал наличие практической проблемы, но помнил и тот исторический опыт, согласно которому в случае буржуазии демократическое разделение власти осуществлялось только после укрепления ее классового господства, да и то только в наиболее развитых европейских странах, странах «ядра». В случае советской власти государство-коммуна изначально строилось не на разделении различных ветвей власти, а – теоретически – на гражданском, народном контроле за властью, осуществляемом общественными, «гражданскими» институтами. Автономные «гражданские» устремления и позже многообразно сталкивались с политическими и военными требованиями централизации, став, таким образом, препятствием на пути бюрократической централизации[543]543
  История сталинизма, означавшего гибель непосредственной демократии, не яыляется темой настоящей книги. Мною сделано уже несколько попыток освещения этой темы, в том числе и в уже цитированной книге «Államszocializmus».


[Закрыть].

Какая диктатура?

В политической и политологической публицистике наших дней господствует мнение, что Ленин ввел или, по крайней мере, намеревался ввести неограниченную личную диктатуру. Такое предположение вытекает либо из сильного упрощения, либо из недопонимания происшедшего. Здесь мы не будем подробно останавливаться на анализе этой проблемы с точки зрения политической истории, лишь отметим: даже если бы Ленин и хотел ввести личную диктатуру, это ему не удалось бы, так как для этого просто не было необходимых политических предпосылок. Между прочим, сам Ленин понимал это лучше, чем многие из «инакомыслящих» того времени. В этой связи необычайно важны те документы, которые в советскую эпоху были выпущены по цензурным соображениям из Полного собрания сочинений Ленина.

В январе 1919 года к Ленину обратился с личным письмом известный русский историк Н. А. Рожков[544]544
  Много лет назад я тоже занимался принадлежавшей Рожкову концепцией русской истории. См.: Krausz T. Pártviták és történettudomány. Pp. 113, 62–65, 119, 143–145. Однако до сих пор мало говорилось о том, что Рожков как меньшевик и после 1917 года активно занимался политикой.


[Закрыть]. Особый интерес этого письма состоит в том, что в политическом отношении они порвали друг с другом еще во время первой русской революции. Рожков, который первоначально был большевиком, в 1908 году присоединился к меньшевикам, в результате чего до 1914 года нашлось немало пунктов, по которым он расходился с Лениным[545]545
  В 1922 году Рожков, по предложению Ленина, был выслан из Петрограда в Псков, где он работал до смерти, наступившей в 1927 году. В этой связи см. письмо Ленина Сталину, которое тоже не было опубликовано в советское время. Ленин В. И. Неизвестные документы. С. 545, 579–580.


[Закрыть]. Письмо историка было послано Ленину не через почту, а при личном посредничестве и частичной поддержке А. М. Горького[546]546
  Там же. С. 268–269. Письмо Рожкова, написанное 11 января 1919 года, см. еще в кн.: Меньшевики в большевистской России. Меньшевики в 1919–1920 гг. М.: РОССПЭН, 2000. С. 78–79.


[Закрыть]. Этот редкий в своем роде документ многое проясняет относительно мышления людей того времени и свидетельствует о том, что идея введения диктатуры была, так сказать, популярной и в кругу левых политических мыслителей, противостоявших Ленину. Ссылаясь на распространение голода, Рожков считал создавшееся положение настолько трагическим, что предлагал отказаться от «нормальных» методов власти и ввести единоличную диктатуру, поскольку иначе считал возможной установление контрреволюционной диктатуры, которую, по его мнению, необходимо было обязательно предотвратить. «Владимир Ильич, – писал Рожков, – я пишу вам это письмо не потому, что надеюсь быть вами услышанным и понятым, а по той причине, что не могу молчать, наблюдая положение, которое мне кажется отчаянным, и должен сделать все зависящее, чтобы предотвратить угрожающие несчастья. <…> Хозяйственное, в частности, продовольственное положение советской России совершенно невозможно и с каждым днем ухудшается. Близится конечная страшная катастрофа. <…> Положение здесь таково, что, например, половина (подчеркнуто Н. А. Рожковым. – Т. К.) населения Петрограда обречена на голодную смерть. При таких условиях вы не удержитесь у власти, хотя бы никакие империалисты и белогвардейцы вам непосредственно и не угрожали»[547]547
  Ленин В. И. Неизвестные документы. С. 268.


[Закрыть].

В центре аргументации Рожкова находится указание на явление, хорошо известное всем русским историкам. В голодные годы часто наблюдается высвобождение сил хаоса и террора, распад империи, страны на мелкие части или, наоборот, непомерная централизация. Исторические силы террора действовали в русских селах, выражая противоречие между хаосом, дезорганизацией, старым мышлением и новыми условиями[548]548
  Этот комплекс явлений документируется огромным архивным материалом: Общество и власть. Российская провинция. Т. 1. 1917 – середина 30-х годов. Москва – Нижний Новгород – Париж, 2002. Трудности, с которыми столкнулась новая власть, адресованные центральной власти просьбы об оружии и поддержке в борьбе с хаосом, бандитизмом и «кулаками» в парадигматической форме отражаются, например, в Отчете работы 1-го отряда коммунаров в г. Воскресенском и рядом лежащих деревнях, датированном 3 октября 1918 года. Там же. С. 65–69.


[Закрыть]. Однако Рожков считал, что введение единоличной диктатуры должно было произойти параллельно с немедленным отказом от как раз утвердившегося в то время военного коммунизма. Иначе говоря, он предлагал отказаться от принудительных поставок зерна, от государственной монополизации торговли, прежде всего торговли хлебом, и разрешить свободную торговлю. «Не помогут, – писал он, – и все ваши угрозы заградительными отрядами: в стране господствует анархия и вас не испугаются и не послушают. Да если бы и послушали, то ведь дело не в этом, – дело в том, что вся ваша продовольственная политика построена на ложном основании. Кто бы мог возражать против государственной монополии торговли важнейшими предметами первой необходимости, если бы правительство могло снабжать ими население в достаточном количестве?»[549]549
  Ленин В. И. Неизвестные документы. С. 268.


[Закрыть]

Собственно говоря, Рожков, предлагая упразднить заградительные отряды, разрешить свободную торговлю продуктами питания и организовать всероссийский рынок, сформулировал основные требования будущей новой экономической политики[550]550
  «Сохраните ваш аппарат снабжения и продолжайте его использовать, но не монополизируйте торговлю ни одним предметом питания, даже хлебом. …Если вы этого не сделаете, – сделают ваши враги. Нельзя в XX веке превращать страну в конгломерат средневековых замкнутых местных рынков: в наше средневековье, когда население в пределах нынешней Советской России было в 20 раз меньше, это было естественно. Теперь это – вопиющая нелепость». (Там же.)


[Закрыть]. Это время было насыщено представлениями о диктатуре, существовавшими как у левых, так и у правых, но оригинальность Рожкова заключалась в том, что он предлагал одновременное восстановление рыночной экономики и введение личной диктатуры коммунистического вождя, которая должна была стать превентивной диктатурой, предотвращающей приход к власти контрреволюционного диктатора. «Мы с вами разошлись слишком далеко, – писал Рожков Ленину. – Может быть и даже всего вероятнее, мы не поймем друг друга. Но положение, по-моему, таково, что только ваша единоличная диктатура может пресечь дорогу и перехватить власть у контрреволюционного диктатора, который не будет так глуп, как царские генералы и кадеты, по-прежнему нелепо отнимающие у крестьян землю. Такого умного диктатора еще пока нет. Но он будет… Надо перехватить у него диктатуру. Это сейчас можете сделать только вы, с вашим авторитетом и энергией. И надо сделать это неотложно и в первую голову в наиболее остром продовольственном деле. Иначе гибель неизбежна. Но, конечно, этим ограничиваться нельзя. Надо всю экономическую политику перестроить, имея в виду социалистические цели (подчеркнуто Н. А. Рожковым. – Т. К.). И опять-таки нужна будет для этого диктатура. Пусть съезд Советов облечет вас чрезвычайными полномочиями для этого. <…> Ваше дело судить и решить, нужно ли это»[551]551
  Ленин В. И. Неизвестные документы. С. 268.


[Закрыть].

Ленин, насколько можно судить по стилю его ответного письма, ни на секунду не колебался, отвергая предложения Рожкова, однако письмом историка нельзя пренебречь ни в том, что касается теоретической оценки сложившегося положения, ни в отношении его конкретного политического содержания. И хотя речь идет о человеке, отдаленном от центра политической жизни, собственно говоря, не о политике, его письмо все же выходило за рамки простой личной инициативы. Такие меньшевистские руководители, как Ф. И. Дан и Ю. О. Мартов, уже в ноябре 1917 года предусматривали в качестве альтернативы осужденному ими захвату власти большевиками возможность «антисемитской черносотенной диктатуры», вследствие чего запретили своим товарищам по партии участвовать в подготовке вооруженных выступлений против советской власти и большевиков, даже несмотря на то, что многие меньшевики, изучая социальную базу большевистской революции, видели в ней «люмпенские элементы» и «солдатскую реакцию»[552]552
  Подробнее об этом см.: Краус Т. Советский термидор. С. 49–53.


[Закрыть]. Следовательно, мысль о возможном появлении белогвардейского диктатора не была только «манией» Рожкова и большевиков, вскоре она воплотилась в фигурах Колчака и Деникина.

С теоретической и историко-политической точки зрения еще более интересно то, в какой степени Ленин чуждался идеи личной диктатуры и чем он при этом руководствовался. В своем ответе Рожкову[553]553
  Письмо Н. А. Рожкову. 29 января 1919 г. См.: Ленин В. И. Неизвестные документы. С. 266–267.


[Закрыть] Ленин рассматривал эту идею отнюдь не в идеологической плоскости. Сам факт существования ответного письма (Ленин особенно неприязненно относился к ренегатам) свидетельствует о том, что Ленин обнаружил в письме Рожкова постановку существенных практических вопросов[554]554
  В ответном письме Ленин в очень вежливой форме реагировал на предложения Рожкова: «Николай Александрович! Очень рад был вашему письму – не по его содержанию, а потому, что надеюсь на сближение благодаря общей фактической почве советской работы». Там же. С. 266.


[Закрыть]. Несколько недель спустя, 13 марта 1919 года, он, не называя имен, вернулся к содержанию письма в своей речи на митинге в Железном зале Народного дома в Петрограде (эта речь также не была опубликована в советскую эпоху)[555]555
  Там же. С. 270–276.


[Закрыть].

В ответном письме Рожкову Ленин выделил моменты, которые хорошо освещают его теоретическую и политическую позицию. Он писал, что именно историку-экономисту необходимо принимать во внимание социальные последствия экономической политики и содействовать помощи, оказываемой бедным слоям населения, привлекать к этому делу интеллигенцию, а также поддерживать расширение общественной самоорганизации, так как восстановление свободы торговли в условиях невиданного хаоса и нищеты означало бы «победу имущих над неимущими», подорвало бы основы режима и вернуло бы доминацию класса собственников. «Не о свободе торговли надо думать – именно экономисту должно быть ясно, что свобода торговли при абсолютном недостатке необходимого продукта равняется бешеной, озверелой спекуляции и победе имущих над неимущими. Не назад через свободу торговли, а дальше вперед через улучшение государственной монополии к социализму. Трудный переход, но отчаиваться непозволительно и неразумно. Если бы беспартийная или околопартийная интеллигенция, вместо серенад насчет свободы торговли, составила экстренно группы, группки и союзы для всесторонней помощи продовольствию, она бы помогла делом серьезно, она бы уменьшила голод»[556]556
  Ленин В. И. Неизвестные документы. С. 267. Характерную предупредительную информацию о трудностях с продовольствием Президиум ВЦИК получил 28 марта 1919 из Самары от известного военного руководителя М. В. Фрунзе, требовавшего срочной посылки «ответственных лиц» в Уральск: «Грозит гибелью запасов продовольствия, а также мяса, рыбы. При изобилии продуктов наблюдается исчезновение их с рынка, и на этой почве растут озлобления». (Переписка Секретариата ЦК РКП(б) с местными партийными организациями. (Январь – март 1919 г.) Сборник документов. М., 1971. С. 521.)


[Закрыть].

Ленин не принял всерьез возможность единоличной диктатуры как формы правления, поскольку в организационном плане это привело бы к разрушению уже сложившегося аппарата. Не следует забывать и о том, что именно этот период был кульминационным в построении экономики военного коммунизма. В январе-феврале 1919 года СНК принял целый ряд мер. Как раз 11 января, в день, которым было помечено письмо Рожкова, был принят декрет о продразверстке. С другой стороны, введение единоличной диктатуры означало бы отказ Советов от выдвижения альтернативы буржуазной демократии, «учредительству», то есть отказ от перспективы создания демократии иного типа. Введение партийной диктатуры как конкретизации диктатуры пролетариата еще могло быть обосновано чрезвычайной ситуацией, однако понятие личной диктатуры до того времени отсутствовало в политическом словаре большевизма, в его представлениях и теоретической традиции. (Не случайно, что, когда десять лет спустя Сталин практически установит режим личной диктатуры, он будет популяризировать его в качестве демократии!) «Насчет „единоличной диктатуры“, – писал Ленин Рожкову, – извините за выражение, совсем пустяк. Аппарат стал уже гигантским – кое-где чрезмерным, – а при таких условиях „единоличная диктатура“ вообще неосуществима и попытки осуществить ее были бы только вредны. Перелом в интеллигенции наступил. Гражданская война в Германии и борьба именно по линии: советская власть против „всеобщего, прямого, равного и тайного, то есть против контрреволюционной учредилки“ – это борьба в Германии даже самые упрямые интеллигентские головы прошибает и прошибет. <…> У себя в России считали это „только“ „дикостью“ большевизма. А теперь история показала, что это всемирной крах буржуазной демократии и буржуазного парламентаризма, что без гражданской войны нигде не обойтись… придется интеллигенции придти к позиции помощи рабочим именно на советской платформе»[557]557
  Ленин В. И. Неизвестные документы. С. 267.


[Закрыть].