Текст книги "Традиции & Авангард № 2 (5) 2020 г."

Святой отец. Люба. Давай молиться за нее. Это все, что мы можем.

Люба (мечется по камере). Молиться?! Молиться и все? Я не умею! Я наизусть не знаю! Господи, береги мою мать! Не ту, что родила, а эту, новую, Веру Тимофеевну! Чтобы она ничего с собою не сделала! Чтобы не умерла, а если и умрет, ты ее в рай, в рай! Пожалуйста, Боже! Это единственное мое желание! Я все что хочешь для тебя сделаю! Материться перестану! Машек защищать буду, во имя Марии, матери твоей! Пусть меня не любит, пусть не приходит больше, пусть я и вовсе не выйду, но она пусть живет!..

Постепенно свет гаснет.

Сцена 6

Мягко появляется свет. Камера Любы. Окно открыто, через решетку доносится птичье щебетанье. Возможно, зеленая ветка дерева лезет через решетку в камеру Любы. Слышны строевая песня и звук марширующих ног. В камере два-три торсовых манекена, на них платья, блузы. На столе швейная машинка. Люба, семнадцатилетняя девушка, дошивает на машинке изделие. Под глазом Любы синеет-желтеет проходящий синяк. На Любе то самое платье, которое они сшили когда-то с Верой, их первое платье. Лязг засова, входит Вера. Она в летнем платье. Люба застывает за своим шитьем и через несколько мгновений приподнимается навстречу Вере. Обе вроде и хотят обняться, но не решаются. Хотят заговорить, но молчат. Немного смутившись, Вера осматривает (не без гордости) плоды своего обучения. Что-то подправляет на манекене. Люба наблюдает за ней.

Люба. Это гусыня… то есть воспитатель из второго отряда заказала.

Вера проверяет каждую вещь на манекенах и наконец подходит к Любе, смотрит платье на ней.

Люба. Платье помните? Сшили с вами когда-то. Я его теперь надеваю, чтобы день выхода приблизить. Я в этом платье отсюда уйду и больше никогда сюда не вернусь. У меня теперь есть профессия. Я всю колонию обшиваю. Мне и машинку, и иглы, все теперь можно. Перо даже если найдут – слова не скажут. Мне верят, Вера Тимофеевна! Доверяют, представляете? Я даже в кино, бывает, не хожу. Уткнусь тут в очередное платье и сижу до самого отбоя. (Пауза.) Чаю?

Мгновение, и Люба порывисто обнимает Веру, вся прижимается к ней. Через несколько секунд Вера одной рукой приобнимает Любу.

Люба. Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится. Не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла. Не радуется неправде, а сорадуется истине. Все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает. Эти стихи из первого послания к Коринфянам я более всего люблю! Как же я ждала вас! Долго терпела! Пистис, эльпис, агапэ! Отец уверял, что вы рано или поздно придете! Не можете не прийти!

Вера видит фото дочери на стене. Отстраняется от Любы.

Люба. Вы зря ушли от него. Отец вас любит. Он велел мне молиться за вас и ждать вас. И сказал, что и вы тоже ждете меня. И что я – ваша дочь, и по закону, и по сердцу. Он простил меня за Надю. А вы? (Пауза.) Эти годы, пока вас не было, я, когда шила, будто с вами разговаривала. Мне казалось, что и вы сидите и шьете где-то, и что, если мы обе шьем, мы вместе.

Вера глядит на фото Нади, сминает его, швыряет.

Люба. Порой я представляю, какой могла бы быть Надя. Сейчас ей было бы примерно столько же лет, сколько было мне, когда я сюда попала. Еще я думаю иногда, кем бы она стала: врачом? Актрисой? Хотя отец, наверное, не позволил бы ей быть актрисой. (Пауза.) Я убила человека и отбываю наказание. Отец крестил меня, а значит, Бог взял мои грехи на себя. Я себя пытаюсь простить. Потому что Бог меня простил. Я больше не убью, не украду. Я честно буду жить. Отец сказал, что перемена, которая произошла со мной, – чистое чудо. Милостью Божьей я теперь другой человек, Вера Тимофеевна. Мама…

Некоторое время Вера молчит.

Вера. Я тебе не мама…

Люба. Вы мать мне. Так отец сказал. И у вас с ним будут еще дети, мои братья и сестры.

Вера. Никаких детей у нас с ним не будет. Я, когда Надя родилась, втайне от мужа таблетки пила, чтобы не забеременеть вновь. Хотя нам по вере не положено…

Люба. Отец давно не приходил ко мне. И на проповедь не приходит. Он здоров?

Вера. Люба… Когда выйдешь, иди вот по этому адресу. (Пишет адрес.) Там мои родители. Они помогут тебе устроиться.

Люба. Отец говорил, что после освобождения я у вас буду жить.

Вера. У нас ты жить не будешь.

Люба. Я понимаю… Я знала. Вы никогда не простите меня за Надю.

Вера вдруг сползает на пол, мнет свое лицо.

Вера (воет). Я себя не прощу за Надю!..

Люба. Вы не виноваты! Это все бесы! Моими руками! (Кидается успокаивать Веру.) Они и вас в тот момент отвлекли!

Вера. Она же дочка! Она же моя дочка!..

Некоторое время Вера, будто зверь раненый, воет, а Люба пытается угомонить, уговорить ее. Обе крепко слились друг с другом, но Вера вдруг отстраняется от Любы.

Вера (страшным шепотом). Люба. Я видела.

Люба. Кого?

Вера. Тебя.

Обе во все глаза глядят друг на друга.

Вера. Я видела. Как ты вскочила, подтянула штаны и бросилась на Надю. Я видела.

Люба не сразу приходит в себя.

Вера. Я договорила по телефону и собралась было позвать Надю домой. Гляжу, ты бросаешься на нее, валишь ее на землю. И… я… (задыхается) отвернулась… и… сделала… вид… что продолжаю… говорить!..

Люба сидит как вкопанная. Затем ползет, встает, то одно возьмет, то другое, то в один угол камеры попятится, то в другой. Вера все еще на полу.

Вера. Я видела! Видела! Видела! Я хотела побежать, вырвать от тебя дочь, но опять отвернулась, досчитала до десяти и подумала, что уж теперь-то точно, наверняка! Насмерть!.. (Долгая пауза.) Не в тебе одной бесы, Любовь.

Через некоторое время Люба берет комок – фото Нади, расправляет его, всматривается. То на фото глядит, то на Веру.

Вера. Отчего Бог дает алкоголикам здоровых детей? Почему он вообще дает им детей?! Твоей матери, например? А нормальным людям – либо больных, либо не дает вовсе? Все эти годы ты таращилась на Надю. Неужели не заметила, что она – не умная?! Что у ней никаких мыслей нет! У нее же это на лице написано!.. Муж говорил, что такой ребенок дан Богом для очищения рода! А что плохого в моем роду?! У меня все глубоко православные в сто пятом поколении! С детства меня заставляли все посты соблюдать! Стихи наизусть учить! Службы стоять! В хоре петь! Подруги гуляют, а я пою! А я тоже хотела гулять, играть! Бог с детства был для меня тюрьмой!

Я уже в институт поступила было, но отец выдал меня замуж за такого же, как он сам! И продолжилась эта невыносимая божественная жизнь! (Пауза.) И вдруг – ребенок! Я радовалась, так радовалась!.. Но моя дочь оказалась инвалидом!.. Умственно отсталой! Синдром Ретта, редкое генетическое заболевание. Вот тебе и Бог! Я его сразу возненавидела! Муж говорил, что Надежда – не инвалид, но ангел во плоти! Господи! Не нас очищать-то надо! Мы и так – чистые! Ты бы лучше ее мать очистил! Тут полна тюрьма ей подобных выродков!

Люба медленно идет к раковине, пьет воду, умывается.

Вера. Я сначала уговорила себя, что и правда не видела, как ты Надю бьешь. Что ты – чудовище, напала на мою дочь и убила ее. Убивалась от облегчения своего, что теперь я свободна, и от ужаса, что причастна к этому убийству. (Пауза.) Как такое может быть?! Сердце и болит, и поет?! И кровью обливается, и радуется?! Сначала я думала, что врачи ошибаются, что мой ребенок будет как все. Пока она была малышкой, никто и не замечал, что она… особая… Я ее любила. Грудью кормила и думала, что рассмеюсь в лицо врачам, которые назвали мою девочку умственно отсталой. Но чем больше она росла, тем больше я понимала, что не хочу ее рядом с собой, в своей жизни не хочу! Ни ее, ни ее проклятого отца! Но я, как меня с детства приучали, смирилась и жила, не в силах ничего изменить. Терпела ее. Мучилась ею, собою, мужем своим. Ненавидела себя за то, что не люблю ее! И вдруг – ты! Спасенье мое! Несчастье мое!

Через некоторое время Люба обретает дар речи.

Люба. Отец знает?

Вера мотает головой.

Люба. Кто-то другой?

Вера (с иронией). Только ты, я да Господь Бог. Если тебе будет легче, знай: ты убила того, кто никогда бы никем не стал. Ни врачом, ни актрисой… ни даже монашкой в монастыре.

Люба. Это ничего не меняет. Я убила человека. Не я ей жизнь дала, не мне и отнимать.

Вера (внимательно глядит на Любу, убирает с ее лица прядь волос). А ты и правда очень изменилась за эти годы. Если бы ты не попала в колонию, то, возможно, осталась бы прежней. Трудный подросток. Позже – придорожная шлюха… (Пауза.) Надя часто мне снится. Она ведь не сразу умерла, не на детской площадке, а в реанимации. Ей еще операцию делать взялись! Я в оцепенении стояла и сама не знала, чего ждала: то ли смерти ее, то ли жизни. И когда ее в реанимацию положили, меня к ней пустили. И тут я поняла, что натворила. Выживет она или нет, а мне спокойной, вольной жизни, к которой я так стремилась, не будет никогда!..

Некоторое время Вера и Люба молчат.

Люба. Вера Тимофеевна, вы… Ждите меня дома. Возвращайтесь к отцу. Я буду молиться за вас. И вы молитесь, чтобы Бог успокоил ваше сердце.

Вера. Я не умею молиться…

Люба. Вы просто говорите с Ним, это и есть молитва.

Вера (с болью). Я не могу говорить с тем, кого не вижу!

Люба (порывисто обнимает Веру). Вы меня спасли! Сами погибли, а меня спасли!

Вера. Я себя спасала! Себя, не тебя!

Люба. Я чуть с катушек не съехала от заботы вашей! Меня с первого дня отрицалы заставили за делюгу ответить. Я здесь совсем одна была! И до колонии совсем одна! И вдруг – вы! Мы всегда, всегда будем вместе.

Вера (вырывается от Любы). Я пропала, Люба. Я – чудовище. Тебе нельзя со мной!..

Люба. Мне с вами нельзя, а вам со мной – можно. Нужно. Я вас не оставлю. Возвратитесь к отцу. Скрывать от него неправильно. Хотя не говорите ему, мы вместе расскажем, когда я выйду. Он простит и поймет. А если прогонит, проклянет – мы вместе уйдем! Мы ведь обе шить умеем, значит – не пропадем. Мне недолго осталось, я чувствую!

Вера (холодным голосом). Это точно.

Вера медленно достает нож.

Вера. За убийство своего ребенка я должна быть наказана. Как ты говоришь? За делюгу ответить! Мне никто не поверит, если я расскажу, как все было. Меня будут презирать, но не посадят. А если я… другого человека убью – меня посадят. За дочь отомстить, себя наказать!

Люба во все глаза глядит на Веру.

Вера (медленно приближается к Любе). Что же ты на помощь не зовешь? Так и будешь стоять?

Люба немного отходит от Веры, дойдя до угла, садится. Вера хватает ее за волосы и вытаскивает из угла на авансцену. Пристраивается к ней сзади, приставляет к горлу нож.

Люба. Господи! Эта женщина собирается причинить мне боль! Прошу тебя, не оставь ее, это мать моя. Прости ее за меня, за Надю и успокой ей сердце. Пистис, эльпис, агапэ!.. Верую! Люблю! Надеюсь! Пистис, эльпис, агапэ!..

Вера все не решается полоснуть по горлу, через некоторое время опускает нож, отползает от Любы. Люба, обессилев, падает на пол. Некоторое время Люба лежит, а Вера сидит на полу с ножом.

Люба. Я люблю тебя, мама.

С диким воплем Вера кидается с ножом на Любу. Бьет ее в живот. Бьет еще раз. Свет гаснет.

Сцена 7

Пустая камера. Откидной стол, двухъярусные нары, стул, отхожее место. На столе сверток. Вера в тюремной робе стоит и глядит на сверток. Разворачивает его, достает письмо, раскрывает, читает.

Голос Любы. Здравствуй, мама! Мы с отцом живем хорошо. Мы решили уехать из города, чтобы ничего не напоминало о прежней жизни. У отца свой приход. Я работаю в ателье, а по воскресеньям занимаюсь с детьми в воскресной школе при нашей церкви. Отец не любит о тебе говорить, но он тебя любит, я чувствую! Молюсь за вас! Органы не задеты, зашили меня хорошо, шрама почти не видно, врачи сказали, что жизни моей ничего не угрожает.

Вера откладывает письмо, достает из свертка платье, которое они сшили вместе с Любой.

Голос Любы. Кровь с платья я вывела и ушила его для тебя. Как откинешься, наденешь его и уйдешь в нем, как я когда-то. Верю в тебя, люблю тебя. Пистис, эльпис, агапэ.

Вера прикладывает платье к себе. Глядит прямо. Медленно гаснет свет.

Занавес.

Керен Климовски

Керен Климовски родилась в 1985 году в Москве. В возрасте пяти лет с семьей репатриировалась в Израиль. В 2008-м окончила одновременно два факультета американского университета Браун: театральный и сравнительной литературы (английской, русской, французской). В апреле 2014 года защитила докторскую диссертацию на кафедре славистики того же университета.

Пьесы и экспериментальные тексты для театра поставлены в Швеции, России, Литве, Израиле и Украине, участвовали в читках, лабораториях и фестивалях («Большая перемена», «Текстура» и другие). В театре «Сатирикон» в июле 2019 года состоялась премьера пьесы «Мой папа – Питер Пэн».

Публиковала стихи, рассказы, эссе и переводы (с иврита) в журналах «Новая юность», «Октябрь», «Дружба народов», «Нева», «Иерусалимский журнал», «Современная драматургия». Участник Восьмого форума молодых писателей России в Липках.

Подборка рассказов «Банановый рай» вошла в шорт-лист «Дебюта» в номинации «Малая проза» (2013). В 2016 году в издательстве «Рипол-классик» вышла книга «Королева Англии кусала меня в нос».

Красная Каска

Пьеса для детей и их родителей

Действующие лица:

КРАСНАЯ КАСКА – девочка, 11 лет.

ВОЛК – самый обычный волк средних лет. Хотя, конечно, он не совсем обычный.

МАМА

ПАПА

БАБУШКА

Сцена первая

Детская. Красная Каска, в черном свитере и джинсах, лежит на застеленной кровати, лицом к Волку, который сидит по-турецки на письменном столе.

ВОЛК. …Ну и в один прекрасный день эта девочка заявляет: «А я летать хочу!» «Как птица, что ли?» «Нет, – отвечает, – как девочка!» – и так упрямо смотрит, а я уже этот взгляд знаю, понимаю: она своего добьется. Но все равно делаю попытку – я ведь ответственный волк, а не какой-то там волчок-не-ложися-на-бочок. Говорю: «Девочки не умеют летать». А она: «Другие – может, и нет, а я умею. Хочу летать и буду!» Тут я пустил в ход последнее оружие – про Икара, ну, миф этот греческий про мальчишку, который смастерил искусственные крылья, подлетел близко к солнцу, воск растаял, и Икар прямиком в море – и утонул. Ну да, я же образованный волк, а не койот какой-нибудь. Но это тоже не сработало. Она только презрительно фыркнула: «Детский сад. Тем, кто умеет летать, им никакие крылья не нужны». И не успел я моргнуть, а она – хоп – уже на балконе, а в руке мамин красный зонтик. Говорит: «Буду как Мэри Поппинс!» – и смеется. «Эй! – кричу. – Стой! Ты что, думаешь, тебе зонтик летать поможет?!» Она еще громче смеется: «Конечно, нет, глупенький волчонок!» – это она меня так – «глупенький волчонок»! «Зонтик для красоты, а летать буду своими силами, сама по себе». И что мне делать? На помощь звать бесполезно, ее родители меня в упор не слышат и не видят. Пытаюсь как-то заговорить ей зубы, но она не слушает, уже перекинула одну ногу через перила… Но тут на счастье входит девочкина мама: буквально в последний момент ее поймала, за ногу схватила. Кстати, забыл сказать: это десятый этаж был… А девочка очень разозлилась, кричит: «Зачем, мама, ты это сделала? Только один момент бывает в жизни, когда знаешь, что можешь летать и у тебя получится, а ты все испортила!» Вот так вот…

КРАСНАЯ КАСКА (смеется). Хорошая девочка. Я бы с такой подружилась.

ВОЛК. Не сомневаюсь. Только этой девочки больше нет.

КРАСНАЯ КАСКА. Умерла?

ВОЛК. Нууу… в каком-то смысле. Выросла.

КРАСНАЯ КАСКА. Да. Это почти то же самое. Значит, даже такие девочки вырастают. (Вздыхает.)

ВОЛК. Все вырастают. Но не будем о грустном… Давай я тебе лучше расскажу про мальчика, который днем был примерным и паинькой, а во сне дрался и ругался, как матрос…

Входит Мама.

МАМА (Красной Каске). Ты что – спишь?!

КРАСНАЯ КАСКА. Нет.

МАМА. Одевайся быстрей!

КРАСНАЯ КАСКА. Я одета.

МАМА. Ты будешь… так?

КРАСНАЯ КАСКА. Да.

МАМА. А я думала…

КРАСНАЯ КАСКА. Я буду так!

МАМА. Хорошо. Ну, идем, идем быстрей! Они скоро придут!

Сцена вторая

Гостиная. В глубине сцены Мама и Папа накрывают праздничный стол, раскладывают одноразовые тарелки, вилки, ножи и салфетки, развешивают воздушные шарики розового и сиреневого цвета. На тарелках и салфетках нарисованы феи и принцессы в пышных платьях.

На авансцене, свесив ноги, сидят Красная Каска и Волк.

КРАСНАЯ КАСКА (Волку). Они все равно не придут. Я же знаю: никто из них не придет. Нечего было приглашения высылать – только унижаться…

Волк внимательно слушает. У Мамы звонит мобильный. Она отвечает.

МАМА. Алле?

Звонит второй мобильный. Она отвечает.

МАМА. Приветик! (Говорит попеременно по обоим телефонам):

– Ой, спасибо!

– Ну что ты, дорогуша!

– Уже одиннадцать, представляешь?!

– Да, вот готовимся!

– Не говори, время летит!

– С минуты на минуту!

– Еще бы, как будто это было вчера!

– Человек двадцать – весь класс!

– Лил такой дождь, застряли в пробке, я чуть не родила в такси!

– Ну да, со всеми дружит, такая популярная…

– Таксист очень нервничал – сам чуть не родил, ха-ха!

– А у нас тема фей, она просто обожает фей!

– Ладно, мне пора, а то расплачусь – тушь размажется…

– Все, убегаю – торт в духовке. В форме волшебной палочки, ага!

– Спасибо за звонок.

– Как мило, что ты позвонила.

– Целую.

– Чмоки-чмоки.

(Выключает оба телефона).

КРАСНАЯ КАСКА (Волку). Как не стыдно врать?! Когда-то я думала, что взрослые не врут. И не обманывают.

Смешно, да?

Волк пожимает плечами.

МАМА (Папе). Переодевайся. Вот-вот придут!

ПАПА. А может, не стоит?

МАМА. Стоит!

ПАПА. Я потерял нос.

МАМА. Помадой нарисуй.

ПАПА. У нас же тема фей, при чем тут клоун?

МАМА. Я тебе дам мешочек с волшебной пыльцой. Ты будешь клоун-фея.

ПАПА. Да они переросли. Ты видела ее одноклассников? Здоровые лбы! А у некоторых девочек – сиськи больше твоих. Ну зачем им клоун?!

МАМА. У всех так! Или клоун, или фокусник. Фокусы ты показывать не умеешь. Значит, клоун. Хочешь, чтобы наша дочка была хуже всех?

ПАПА. Но я не умею, я стесняюсь. (Кричит.) Я боюсь детей!

МАМА. У тебя еще минут пять: потренируйся на нашей.

ПАПА (шепотом). Ее я боюсь больше всех.

МАМА. Вот! Работай на преодоление. Это очень важно. И для нее, и для тебя. Иди, иди уже!

Папа обреченно уходит.

КРАСНАЯ КАСКА (Волку). Не так давно я окончательно поняла одну вещь: мои родители – не умные. Это очень страшно. Как хорошо, что ты пришел.

Звонок в дверь. Мама бежит открывать. Входит Бабушка.

МАМА. Мам, мы же договаривались…

БАБУШКА. Имею я право поздравить единственную внучку?!

МАМА. Но именно сегодня, именно сейчас… (Понизив голос.) Он и так нервничает…

БАБУШКА. Переживет!

Бабушка подходит к Красной Каске и молча вручает большую коробку. Красная Каска открывает. Там – ярко-красная каска, из тех, что носят пожарники – с прозрачной пластмассовой защитой, закрывающей все лицо.

КРАСНАЯ КАСКА. Бабушка! (Обнимает ее.) Спасибо! (Надевает каску.) Мне идет?

БАБУШКА. Очень.

КРАСНАЯ КАСКА (закрывает лицо прозрачной защитой). А так?

БАБУШКА. Еще больше!

МАМА (хватает Бабушку за руку и уводит в сторону). Мама, как это понимать? Мы же договаривались, что не будем потакать этим причудам и фантазиям…

БАБУШКА. Это вы договаривались.

Входит Папа в костюме и гриме клоуна.

ПАПА. А ну-ка, дети, кто тут у нас любит веселье, кто любит смеяться, кто любит дурачиться и играться?! (Замечает Красную Каску, издает дикий вопль.)

ПАПА (Красной Каске). Сними, сними немедленно!

КРАСНАЯ КАСКА. Нет.

ПАПА. Ну пожалуйста! Пожалей папу! Ты же знаешь, что я…

МАМА. У папы фобия. Помнишь, когда на прошлое Рождество загорелась елка на площади и пожарные примчались тушить, так он грохнулся в обморок, и мы его еле…

ПАПА. Ничего подобного! Мне просто было душно.

МАМА. На улице?

ПАПА. От дыма…

КРАСНАЯ КАСКА. Я помню! Мой первый пожар! Огонь ел елку, очень жадно, и я слышала, как он чавкает – он был очень голодный. Но это было так красиво – намного лучше этой искусственной подсветки, и так быстро, и смело…

ПАПА. Все, хватит! У меня нет фобии, мне просто это не нравится…

КРАСНАЯ КАСКА. А мне нравится. Я теперь так всегда буду ходить.

МАМА. Как? И в школу?

КРАСНАЯ КАСКА. Особенно в школу.

ПАПА. Со мной никогда не считались в этом доме. (В сторону Бабушки.) Я догадываюсь, откуда ветер дует.

БАБУШКА. И правда, на улице ветрено.

ПАПА. Сначала вы настроили против меня жену, а теперь хотите отнять дочь!

БАБУШКА. Действительно – как будто ночь! А все потому, что рано темнеет…

ПАПА. Но так и знайте: у вас ничего не получится!

БАБУШКА. Получше, получше. Спасибо за беспокойство!

КРАСНАЯ КАСКА (Волку). Когда бабушка не хочет что– то слышать, она притворяется глухой. Очень удобно. Я бы хотела из детства сразу в старость, а через взрослость – перепрыгнуть…

МАМА (Папе). Дорогой, сейчас не время. У нас такой праздник!

ПАПА. Ты права. (Красной Каске.) Ладно. Делай как хочешь. Я буду просто избегать смотреть тебе в глаза.

КРАСНАЯ КАСКА (тихо). Ты и так не смотришь.

БАБУШКА (Красной Каске). Ну все, я пошла.

КРАСНАЯ КАСКА. Уже?

БАБУШКА. А что мне тут делать? Клоунов я насмотрелась… Навестишь меня завтра?

КРАСНАЯ КАСКА. Конечно!

Бабушка уходит.

ПАПА (бросает взгляд на часы). Почему до сих пор никто не пришел?

МАМА. Вспомни себя. Дети не пунктуальны.

ПАПА. Но ведь родители у них есть!

КРАСНАЯ КАСКА (тихо). Никто не придет.

ПАПА (не слышит). Вроде мелочь. Но на самом деле совсем не мелочь. Это о многом говорит. О том, как человек относится к чужому времени. Уважает ли себя, других…

КРАСНАЯ КАСКА (кричит). Никто не придет!

МАМА (бросается с объятиями). Ну что ты говоришь! Конечно, придут, моя девочка, они просто немножечко опаздывают, но очень скоро придут, очень-очень скоро придут!

КРАСНАЯ КАСКА (вырывается, отталкивает Маму). Нет! Они не придут! Они меня ненавидят!

МАМА. Как это?! Почему?!

КРАСНАЯ КАСКА (поднимает защиту, обнажая лицо). Да потому, что я ненормальная, урод! Не люблю фей и принцесс, ненавижу розовый, ношу черное, не смотрю телик, не боюсь пауков, змей и покойников, не смеюсь, когда кто-то падает, не влюбляюсь в мальчиков, не сплетничаю с девочками и хочу стать пожарником, а это – тупая профессия и не для девочек! Я и не девочка, и не мальчик, а мутант! Они меня так и зовут: мутант, иди сюда! Мутант, вали отсюда! Только второе они говорят чаще…

МАМА. Ты преувеличиваешь. Понимаешь, в твоем возрасте все очень остро… Это они так шутят!

Красная Каска машет рукой, отходит в сторону. Волк идет за ней. Звонит домашний телефон – большой и старомодный, с очень длинным шнуром от трубки. Мама снимает трубку. Разговаривая, она ходит кругами, и шнур обвивается вокруг нее кольцами – с головы до ног.

МАМА. Да-да! Спасибо! Спасибо-спасибо! Да, в самом разгаре. Я вышла, а то не слышно. Шум-гам… А как же?

Конечно, довольна. У нас тема фей: она без ума от фей, и я тоже – без ума! Розовые и сиреневые шарики, и тарелки в тон, даже салфетки, и торт – в форме волшебной палочки, а скоро будем задувать свечи, а потом ее поднимут на стуле – десять раз, ее друзья, одноклассники – мальчики и девочки, как это приятно, как трогательно: эти радостные детские лица, грязные ручонки, серебристый смех… (Запутывается в телефонном шнуре, падает.)

Сцена третья

Детская. Красная Каска в каске с поднятой защитой сидит у письменного стола. На кровати вальяжно развалился Волк.

КРАСНАЯ КАСКА. Ну вот. Теперь ты все знаешь.

ВОЛК. Ндааа… Скажи, а почему тебя не любят одноклассники?

КРАСНАЯ КАСКА. Я же объяснила: потому что я странная.

ВОЛК. А на самом деле?

КРАСНАЯ КРАСКА. Ты мне не веришь? Я сказала правду!

ВОЛК. Понимаешь, правда – такая штука…

КРАСНАЯ КАСКА. О нет! Только не это!

ВОЛК. Что?

КРАСНАЯ КАСКА. Ты говоришь как взрослый!

ВОЛК. Сама заказывала. Не волчонка, а волка. Требуется: воображаемый друг в одном экземпляре. Вид: волк. Масть: серая…

КРАСНАЯ КАСКА. Воображаемый друг в одиннадцать лет! Разве это не странно? Я странная!

ВОЛК. Тебе хочется быть странной.

КРАСНАЯ КАСКА. Мне не хочется быть такой, как они! Если они нормальные, то…

ВОЛК. Вот-вот. Уже теплее! Ты же все делаешь назло. Даже я – назло.

КРАСНАЯ КАСКА. Неправда! Ты мне нужен!

ВОЛК. Но почему я? Волки обычно плохие, так? А ты захотела, чтобы наоборот…

КРАСНАЯ КАСКА. А ты – хороший?

ВОЛК. Кто его знает? Я же зверь. (Рычит.) Ррррр…

КРАСНАЯ КАСКА. Не страшно.

ВОЛК. Да хороший я, хороший. И вообще, во всех этих сказках – поклеп и клевета: волки – благороднейшие животные, получше многих людей!

КРАСНАЯ КАСКА. Ненавижу людей. Ты поможешь мне стать волком?

ВОЛК. Не могу, прости: эту чудесную серую шкурку еще надо заслужить… А я – волк, а не волшебник.

КРАСНАЯ КАСКА. Жаль!

ВОЛК. Мне очень нравится быть волком!

КРАСНАЯ КАСКА. А мне не нравится быть собой… А тут еще… Я заметила, что пятнышки на моей груди увеличиваются… ну, эти… коричневые.

ВОЛК. Родинки, что ли?

КРАСНАЯ КАСКА. Да нет! Ну, эти… это она из меня лезет.

ВОЛК. Кто?

КРАСНАЯ КАСКА. Грудь!

ВОЛК. По-моему, наша беседа становится слегка неловкой…

КРАСНАЯ КАСКА. Послушай!..

ВОЛК. Я не создан для таких разговоров, я же…

КРАСНАЯ КАСКА. С кем еще я могу поделиться?! Понимаешь, когда я была маленькой, в садике, одна девочка рассказала, что у всех людей рано или поздно появляется или писька, или сиськи, и тогда все: детство кончается, и я сразу подумала, что не хочу ни того ни другого, что я как-нибудь обойдусь. А потом, конечно, поняла, что ни фига не выбираю, что у меня будут эти… сиськи… но я все равно не хочу их! Каждый день в ванной проверяю перед зеркалом: растут или не растут? Это так страшно. Обычно предательство приходит снаружи, а тут – твое собственное тело вот-вот тебя предаст.

ВОЛК. А что такого страшного в этих самых… эээ…

КРАСНАЯ КАСКА. Уродливо – это раз. Притягивает к земле, утяжеляет – два. Не смогу так больше бегать, и прыгать, и чувствовать себя легкой, потому что они будут трястись – отвратительно! А в-третьих – самое главное: детство кончится.

ВОЛК. Прям вот так сразу?

КРАСНАЯ КАСКА. Да. Я так чувствую. Не хочу быть взрослой, ненавижу их!

ВОЛК. Детей ты тоже не жалуешь…

КРАСНАЯ КАСКА. Но у них еще есть надежда. У взрослых – все позади. Ну и… если я стану взрослой, мне придется от тебя отказаться. А я не хочу!

ВОЛК. Привязалась?

КРАСНАЯ КАСКА. Ты – мой единственный друг.

ВОЛК. За что тебя не любят?

КРАСНАЯ КАСКА. Ну что ты пристал? Я тебя не для того придумала, чтобы ты учил меня жизни!

ВОЛК. Да. Понятия не имею, за что тебя могут не любить.

КРАСНАЯ КАСКА. Они дебилы. Не хочу о них говорить. У них даже мечты нет. Они жрут чипсы перед телевизором – и все.

ВОЛК. А у тебя есть мечта?

КРАСНАЯ КАСКА. Конечно! Хочу доставать людей из огня! Хочу прыгать в огонь! В таком специальном несгораемом костюме. Прыгать в огонь и не сгорать. Все вокруг будут бояться, а я не буду. И не из-за костюма, а потому что знаю способ. Я буду пытаться с ним договориться. Надо полюбить огонь, понять его, чтобы потушить. Надо приручить огонь, объяснить ему, что он хороший. Потому что он не виноват, что его так много, что он такой горячий и дерзкий. Он ведь не спрашивает позволения, а просто берет все, что захочет. А я буду приручать его, значит, я буду сильнее, чем огонь, и все будут звать меня укротительницей огня, и…

Заходит Мама. Красная Каска замолкает. Опускает на лицо защиту.

МАМА. Хотела поцеловать тебя перед сном.

КРАСНАЯ КАСКА. Я уже большая.

МАМА. Ну пожалуйста. Мне это так нужно!

КРАСНАЯ КАСКА. Хорошо.

Мама пытается понять, как поцеловать дочь: лицо Красной Каски закрыто защитой. В итоге Мама неуклюже чмокает ее в каску, сзади, там, где затылок. Уходит. Красная Каска приподнимает защиту.

КРАСНАЯ КАСКА (Волку). Поможешь мне?

ВОЛК. Стать пожарником?

КРАСНАЯ КАСКА. Не вырасти.

ВОЛК. Нууу…

КРАСНАЯ КАСКА. Обещай. Обещай! Иначе я дерну тебя за хвост. Я могу, ты знаешь!

ВОЛК. Никаких посягательств на хвост, хвост – неприкосновенен!

КРАСНАЯ КАСКА. Оторву.

ВОЛК. Ты меня шантажируешь?

КРАСНАЯ КАСКА. Да. У меня высшая степень отчаяния.

ВОЛК. Ладно. Что-нибудь придумаю.

Сцена четвертая

Красная Каска с приподнятой защитой и Волк стоят перед дверью в квартиру Бабушки.

ВОЛК. Ты не говорила, что твоя бабушка живет на соседней улице.

КРАСНАЯ КАСКА. Наш городок такой маленький: здесь все улицы – соседние.

ВОЛК. Я думал, нам еще идти и идти.

КРАСНАЯ КАСКА. А какая разница?

ВОЛК. Да никакой… Ну хорошо, я чувствую себя неготовым. Не полностью готовым. Не совсем до конца полностью готовым.

КРАСНАЯ КАСКА. Не бойся бабушку, она хорошая! И всех любит. Кроме папы…

ВОЛК. Да ты сама волнуешься. Если бы ты была волком, у тебя бы тряслись лапы и хвост, и усы бы подергивались.

КРАСНАЯ КАСКА. У тебя что-то ничего не дергается…

ВОЛК. Я интроверт, я все переживаю внутри.

КРАСНАЯ КАСКА. Ты бабушке понравишься.

ВОЛК. А что, если… если она меня не увидит?

КРАСНАЯ КАСКА. Конечно, увидит!

ВОЛК. Но ведь она взрослая.

КРАСНАЯ КАСКА. Она другая. Она увидит.

Звонит в дверь. Бабушка открывает. Они с Красной Каской обнимаются.

ВОЛК (церемонно кланяется). Добрый вечер!

КРАСНАЯ КАСКА. Бабушка… Это мой друг. Мой лучший друг.

БАБУШКА. Где? Ах да. Без очков совсем плохо вижу. Здравствуй, дорогой. Заходите!

Они проходят в гостиную. На столе супница и две тарелки с приборами.

КРАСНАЯ КАСКА. Бабушка, Волку тоже налей. (Волку.) Ты ведь будешь суп?

ВОЛК. С удовольствием!

КРАСНАЯ КАСКА. Не стесняйся, веди себя естественно.

БАБУШКА. Волк? Какое милое прозвище!

КРАСНАЯ КАСКА. Бабушка, это не прозвище. Он правда волк.

БАБУШКА. Ну конечно! Но он такой симпатичный, что у него наверняка должно быть имя!

КРАСНАЯ КАСКА. Бабушка… А ты точно видишь его?

БАБУШКА. Признаться, не очень отчетливо. Очки старые, никуда не годятся, надо поменять. Вы садитесь, я сейчас. (Уходит.)

Волк и Красная Каска садятся по разные стороны – туда, где стоят тарелки.

ВОЛК. Я ей не нравлюсь.

КРАСНАЯ КАСКА. С чего ты взял?

ВОЛК. Слишком любезная.

КРАСНАЯ КАСКА. Не забудь похвалить ее суп. Хотя, между нами, блинчики у нее куда вкуснее…

Бабушка входит, ставит пустую тарелку рядом с Красной Каской, а сама садится на свое место – туда, где сидит Волк.

ВОЛК и КРАСНАЯ КАСКА (кричат). Аааа!

Бабушка вскакивает.

КРАСНАЯ КАСКА. Ты села на Волка!

ВОЛК. Да это мелочь, пустяк. Подумаешь…

БАБУШКА. Я такая рассеянная, такая рассеянная! Но почему этот негодник занял мое место? Воспитанные волки так себя не ведут! Ай-ай-ай! И вообще – он мыл лапы? (Пытается смотреть на Волка, но смотрит мимо.) А ну признавайся: лапы мыл?!

ВОЛК. Каюсь…

КРАСНАЯ КАСКА. Эээээ… Вообще-то я тоже не особо…

БАБУШКА. И правильно! К микробам надо привыкать, тогда они не опасны!

ВОЛК (хлебает суп, громко чавкая). Мммм. Как вкусно!

БАБУШКА (Красной Каске). Ну как? Бабка не подкачала?

КРАСНАЯ КАСКА. Почему ты игнорируешь Волка, бабушка? Он так старается!