Текст книги "Осмысление моды. Обзор ключевых теорий"

8. Ирвинг Гофман. Социология как искусство наблюдателя в культурной сфере
ЭФРАТ ЦЕЕЛОН

Введение

Ирвинг Гофман (1922–1982), канадец еврейского происхождения, является одной из самых заметных и значимых фигур в академической социологии XX столетия, а его концепции стали частью вокабуляра, которым оперирует данная дисциплина. Однако это противоречивая фигура. Гофмана почитали, но Гофмана и поносили. Он был аутсайдером в личном и интеллектуальном плане и часто отказывался соблюдать установленные в обществе правила поведения. Его вечный цинизм, скепсис, ирония провоцировали реакции, которые становились предметом его исследования, превращая случайных людей в испытуемых. Его воспринимали как своего рода диссидента среди социологов – «не признающего законов теоретика, который явил лучшие примеры социологического полета мысли» (Fine & Manning 2003: 481). Будучи прирожденным ученым, Гофман упорно и методично развивал свой дар – он постоянно читал, размышлял, писал, участвовал в дискуссиях. Его трудно отнести к какому-либо направлению, поскольку он сосредоточил внимание не на глубинных социальных структурах и не на природе индивидуального поведения, но предпочитал исследовать микроструктуры повседневных социальных взаимодействий, в отличие от большинства социологов, которые, следуя традиционным курсом, занимаются рассмотрением макроструктур – экономики, политических систем, религий, образования и т.п.

Гофман получил докторскую степень в 1953 году в Чикагском университете; его диссертация была посвящена особенностям социальных взаимодействий в сельских общинах Шетландских островов (Шотландия, Великобритания). Местные жители не знали об истинной цели, которая привела Гофмана на Шетландские острова, что существенно облегчило его задачу – он мог свободно наблюдать за тем, как люди ведут себя в присутствии и в обществе других, подробно вникая в модели персональных «фасадов», которые выставляются напоказ в моменты взаимодействия и призваны убеждать окружающих в нравственной состоятельности индивида. Академическая карьера Гофмана развивалась с космической скоростью; он получил должность профессора в Университете штата Пенсильвания и возглавил в нем кафедру антропологии и психологии, носящую почетное имя Бенджамина Франклина. В 1968 году Гофман был избран членом Американской академии искусств и наук. К концу 1960‐х годов его известность была столь велика, что о нем писал журнал Time. Его программная работа «Представление себя другим в повседневной жизни» продавалась по всему миру; ее общий тираж превысил полмиллиона экземпляров, а в 1995 году журнал Times Literary Supplement включил ее в список ста наиболее значимых книг, написанных после Второй мировой войны. Популярность следующих книг Гофмана – «Узилища» (Asylums, 1961) и «Стигма» (1963) – демонстрирует, насколько далеко за пределы дисциплинарного поля распространилось его интеллектуальное влияние. Еще при жизни Гофмана его работы были включены в учебную программу американских и британских университетов, упоминались в учебниках по социологии, словарях и энциклопедиях.

Гофман проторил новое дисциплинарное направление – исследование повседневных личных взаимодействий посредством методологического соединения эмпирических микроданных и теоретических макроконцепций. Он выработал собственный, не похожий ни на чей более стиль полевых исследований, сочетая статистические данные с неофициальными свидетельствами и литературными текстами (романами, биографическими очерками, мемуарами). Таким образом, он создал оригинальный дискурс индивидуального и коллективного. Его методологический подход был сфокусирован на мельчайших подробностях непосредственно переживаемого опыта, поэтому работы Гофмана нашли отклик у широкой публики. Предложенный Гофманом подход предполагает исследование масштабных социальных сил посредством систематического анализа малых участков взаимодействия. Вместе с тем его методы анализа, классификации и таксономической систематизации, зачастую поражавшие воображение экспертов, имели эвристический характер. Они позволили создать теоретическую рамку для систематизации наблюдений за незначительными особенностями повседневного поведения людей, как правило, в ходе анонимных взаимодействий в городской среде.

В этой главе я остановлюсь на самых значимых из тех идей Гофмана, на которые можно опереться при исследовании одежды и моды. На мой взгляд, гофмановский подход уникален тем, что он не дает возможности рассматривать социальные структуры отдельно от индивидуального поведения людей и наоборот. Его анализ социальной жизни базируется на наблюдениях за культурой, то есть он затрагивает и сферу культурного производства, и поведенческие закономерности. При этом объектом наблюдения является индивидуальное поведение. Ниже я продемонстрирую, как из идей Гофмана развился мой гардеробный подход, сосредоточенный на изучении уникальной повседневной манеры одеваться конкретных людей, значение которой составляет часть индивидуального жизненного опыта, способа социального взаимодействия и языка самовыражения. Он противостоит подходу, который я называю стереотипным, – ставящему на первый план социальные структуры и, соответственно, сфокусированному на рассмотрении знаковых явлений моды, ритуальных аспектов одежды и семиотически перегруженных объектов (Tseëlon 1989; Tseëlon 2001). Стереотипный подход диктует интерес к музейным экспонатам, дизайнерским вещам, униформе и предметам одежды, прочно ассоциирующимся с определенным стилем жизни или социальной группой, – от костюмов субкультуры готов до бальных туалетов. С точки зрения теории моды подход, базирующийся на идеях Гофмана, – это связующее звено между историей костюма и материальностью, а также между обобщенной теорией потребительского поведения и методами включенного наблюдения.

Порядок взаимодействия

Несмотря на то что Гофман оказал глубокое влияние на большинство социальных дисциплин и на то что его повсеместно упоминают и цитируют, его концепции редко удостаиваются подробного обсуждения и тщательного разбора. Едва ли не каждый социолог может что-то сказать о многих введенных Гофманом понятиях, однако они редко изучаются в контексте их первоначального использования. Многие исследователи поступали так, как им удобно, выбирая из работ Гофмана фрагменты, которые соответствовали их собственным научным интересам (Fine & Manning 2003). Как замечает П. Мэннинг, «идеи Гофмана использовались в качестве иллюстраций для тех или иных теорий, но не как блестящее, уникальное и мастерское отражение центральной проблемы современной жизни, заключенной в вопросе: а чем, собственно, мы обязаны друг другу?» (Manning 2008: 677–678).

Обратившись к фундаментальному вопросу социологии: благодаря чему возможен социальный порядок? – Гофман выявил систему порядка взаимодействий, состоящую из набора неявных правил, которые руководят нашим поведением. В книге «Поведение в публичных местах» (Relations in Public) он замечает: «даже самые детально прописанные коды, такие как правила дорожного движения, во многом опираются на негласные допущения» (Goffman 1971: 126). Давайте представим для примера, как мы одеваемся, когда остаемся дома; даже в этом случае мы принимаем во внимание социальные требования и ожидания. Подобные неявные правила и неоговариваемые нормы позволяют нам почувствовать, что мы одеты чересчур пышно или, наоборот, недостаточно нарядно. За ними стоит нравственная система, сформированная таким образом, чтобы все участники социального взаимодействия, опираясь на нее, могли сохранить лицо. Эта нравственная система отражает потребность личности в признании и самоутверждении и базируется на взаимосвязанных сводах обязательств перед собой и другими. Это дает нам уверенность и укрепляет доверие к социальному миру, делая его в наших глазах предсказуемым, прочным и упорядоченным. Незадолго до смерти, в 1982 году в обращении к Американской социологической ассоциации, президентом которой он был в то время, Гофман упомянул о намерении формально закрепить грамматические правила порядка взаимодействия: «На протяжении многих лет я прилагал усилия к тому, чтобы это пространство непосредственных межличностных контактов было признано перспективной областью аналитического исследования, – не найдя лучшего наименования, я предлагаю называть эту область порядком взаимодействия, – и утверждаю, что в этой области микроанализ предпочтительнее всех остальных методов исследования» (Goffman 1983: 2).

Сформулированные Гофманом законы порядка взаимодействия действуют в пространстве моды, и это отчетливо видно. В книге «Одежда, закон и неприкрытая правда» (Dress, Law and Naked Truth) Гэри Уотт (Watt 2013) проводит аналогию между модой и законом. Он замечает, что, приводя в порядок свою наружность, мы имеем в виду две цели: защитить себя и предъявить себя окружающему миру. В качестве примера Уотт приводит историю одного бродяги, который был арестован в Шотландии за то, что ему самому казалось нормальным, а именно за появление в общественных местах без одежды. Сам бродяга объяснял свое поведение глубокомысленной формулировкой: «вопрос в том, чтобы быть собой». Когда он пожелал явиться голым на слушания, его приговорили к тюремному заключению за неуважение к суду, «непристойное поведение в публичном месте» и «нарушение спокойствия». Уотт утверждает, что в подобных случаях заявляет о себе присущее большинству членов современного общества убеждение в непристойности наготы, а одежда наделена полномочиями блюсти нравственные границы. Это показывает, насколько прочна связь между одеждой и общественным порядком. Невозможно принадлежать к приличному обществу не будучи одетым – для западных культур это закон повседневной жизни, который мы соблюдаем не задумываясь. Он имеет силу убеждения, в прочности которого легко убедиться, если попытаться пойти ему наперекор, как это сделал себе на беду бродяга из Шотландии. Его пример при всей своей анекдотичности демонстрирует, как работает фундаментальный закон одетого тела. Я же хочу сказать, что открытые Гофманом законы порядка взаимодействия относятся к той же категории. И чтобы установить, как далеко распространяется их действие, он периодически нарушал эти правила.

Драматургическая модель перформативного поведения

Специалисты, интегрирующие идеи Гофмана в исследования одежды и культуры внешности в целом, чаще всего ссылаются на его знаменитую книгу «Представление себя другим в повседневной жизни» (The Presentation of Self in Everyday Life, 1959), в которой он вводит понятие performance – «перформативное поведение» [которое было переведено на русский язык как «исполнение»122122
  См.: Гофман И. Представление себя другим в повседневной жизни / Пер. с англ. А. Д. Ковалева. М.: КАНОН-Пресс-Ц, Кучково поле, 2000.


[Закрыть]]. Он выводит на первый план концепцию самопрезентации и метафору, которая позволяет ему анализировать человеческие поступки, рассматривая их сквозь призму театральной драматургии. Гофман утверждает, что, находясь в присутствии других людей, человек старается повлиять на определение ситуации и впечатление, которое сам производит на окружающих, выставляя себя в наиболее выгодном свете. «Актерствуя», индивид задействует два коммуникационных канала: первый – это контролируемый поток информации о себе, которую он намеренно доносит до окружающих, второй – случайные утечки информации, и именно на них Гофман сосредоточивает внимание в своем анализе.

Актер, выступающий на социальной сцене, претендует на то, чтобы выглядеть человеком определенного сорта. Чтобы эта претензия оказалась обоснованной, «индивид должен владеть некими качествами, способностями и сведениями, которые совместно образуют некое „Я“, целостное и вместе с тем соответствующее ситуации» (Goffman 1959: 268). Перформативное поведение, воплощающее эту претензию, подкрепляют визуальные эффекты и материальные атрибуты, которыми актер обзаводится в своей среде; это всевозможный реквизит, манера одежды, ухоженность, язык тела. Вся постановка опирается на нормативные представления о том, как тело может быть задействовано в самопрезентации: какие его части должны быть скрыты, а какие могут быть выставлены напоказ, какие позы и телодвижения выглядят неприлично, как далеко простираются границы личного пространства, какой стиль одежды предписан для того или иного случая, и т.д. Такие неписаные «ситуативные правила приличий» определяют социально приемлемый «язык тела» (bodily idiom). Гофман приводит примеры, показывающие, как специфическая внешность и бросающиеся в глаза особенности персонального гардероба соотносятся с социально девиантной манерой поведения, которая отличает людей, игнорирующих социальные нормы, как это делают бродяги, или не отдающих себе отчета в существующих правилах, как это случается с пациентами психиатрических лечебниц. Люди с психическими расстройствами могут не следить за осанкой и горбиться, сидя на стуле; их одежда в беспорядке – надета как попало и измята; женщины, какими бы ни были длина и фасон надетых на них юбок, забыв о том, что западное воспитание учит их держать колени сомкнутыми, широко расставляют ноги, и эта поза подчеркивает их маргинальный статус. То, что демонстрируют психически больные, выходит за рамки отдельных правил, которые они игнорируют. Они не способны оправдать нормативные ожидания, которые побуждают нас контролировать собственное тело и внешность. Эти ожидания распространяются не только на наряды и уход за собой, а подразумевают «непрерывный самомониторинг», который позволяет соответствовать культурным установкам и одновременно подтверждает дееспособность индивида.

Актер и аудитория втянуты в игру, которая построена таким образом, чтобы все ее участники могли сохранить лицо. Гофман приходит к выводу, что основная причина, побуждающая нас контролировать производимое впечатление, – это жгучее желание сохранить конструктивное взаимодействие между всеми вовлеченными в ситуацию, чтобы избежать унижения, стыда, смущения и потери лица (Scheff 2014). Эти мотивирующие факторы заставляют людей приспосабливаться, избегать конфликтов и уклоняться от нежелательного внимания. Смущение ставит под сомнение достоверность того «Я», которому пытается соответствовать индивид, и грозит потерей самообладания. На то, что человек утратил душевное равновесие, могут указывать его эмоциональные срывы, запущенный внешний вид, неконтролируемые тики. Но недостаток самообладания можно и скрыть. Перспектива потерять лицо из‐за случайной оплошности, по сути, сравнима с позорным положением, на которое человека обрекает «ущербная идентичность». Этим термином Гофман пользуется, говоря о людях, отмеченных такими физическими или ментальными изъянами – стигмами, – которые делают невозможным полное социальное признание.

Если смущение служит мотивирующим фактором, это означает, что у индивида сложилось предварительное мнение об аудитории. Действительно, для того чтобы в игру включилось публичное «Я», предназначенное для предъявления определенной аудитории, непосредственное присутствие этой аудитории совсем не обязательно. Исследования показывают, что воображаемая аудитория может воздействовать на самопрезентацию индивида не менее эффективно. Гофман (Goffman 1963a) выделяет разные типы ситуаций, предполагающие разный характер вовлеченности и наличие разных аудиторий: личные встречи, мероприятия, общественные собрания. Он указывает на то, что социальные ожидания могут быть направлены на разные цели в зависимости от типа аудитории. Находясь среди своих знакомых, человек рассчитывает сохранить близкие доверительные отношения, а оказавшись среди малознакомых или посторонних людей, стремится снискать доверие.

Хотя Гофман не рассматривает моду и внешний облик человека как самостоятельные темы, он упоминает одежду в числе элементов, составляющих «персональный фасад» [«личный передний план»123123
  Гофман И. Представление себя другим в повседневной жизни. М.: КАНОН-Пресс-Ц, Кучково поле, 2000. С. 56.


[Закрыть]] актера; в частности, он говорит о сигналах, которые посылают знаки отличия, указывающие на звание или служебное положение, расовые черты, язык тела индивида, его фигура и уровень привлекательности (Goffman 1959: 23–24). Проводя аналогию между социальной жизнью и театром, Гофман отделяет закулисье, где идет подготовительный постановочный процесс, от сцены, на которой разыгрывается представление. Это может навести на мысль, что на сцене актер носит публичную маску, а за кулисами открывает свое настоящее лицо. Однако, с точки зрения Гофмана, в этом настоящем лице подлинности не больше, чем в маске. И то и другое – части сценического действа, только рассчитанные на разные аудитории и предполагающие решение разных задач.

Кроме того, Гофман был первым, кто описал силы, оказывающие дисциплинирующее воздействие на тело, являющееся фасадом человеческого «Я». (Другой мыслитель, много писавший о дисциплине тела, – Мишель Фуко, которому посвящена глава 10 этой книги.) Рассматривая базовые правила телесной презентации, вступающие в силу, когда необходимо поддержать ту или иную идентичность, Гофман помещает в центр внимания тело и внешний облик. Как замечает Л. Фрост, после того как Гофман опубликовал свою новаторскую работу, внешность и имидж стали и на протяжении нескольких десятилетий остаются предметом пристального научного изучения. Благодаря Гофману к ним стали относиться как к необходимым аспектам идентичности, а не ее произвольному дополнению (Frost 2005).

Важно обратить внимание на то, что метафорическое сравнение социальных взаимодействий с театром поставило под сомнение идею фиксированной идентичности. Гофман обозначил перформативную перспективу, внеся в определение понятия «идентичность» динамическую составляющую, – в его понимании идентичность не присущее человеку состояние, а последовательность поступков. (Сравните это с концепцией перформативности Джудит Батлер, рассматриваемой в главе 16.) Идентичность – это конечный социальный продукт, который формируется и сохраняется благодаря повторению поведенческих сценариев, включенных в интерактивный социальный процесс. Идентичность не существует сама по себе, как некая внутренняя реальность – «это драматический результат, постепенно и расплывчато возникающий из представляемой другим сцены»124124
  Там же. С. 300. – Прим. ред.


[Закрыть] (Goffman 1959: 252–253). Таким образом, идентичность обусловлена «паттерном социального контроля, который осуществляется самим человеком в сотрудничестве с теми, кто его окружает» (Goffman 1961b: 168).

Иными словами, гофмановские актеры не обладают некой сущностью, скрываемой или выражаемой в ходе исполнения социальной роли; само это исполнение и есть их сущность.

Гардеробный подход

В исследованиях моды гофмановский подход лег в основу изучения одежды как части жизненного опыта. Мои собственные эмпирические изыскания и теоретические суждения легли в основу книги «Маска феминности. Самопрезентация женщины в повседневной жизни» (The Masque of Femininity: The Presentation of Woman in Everyday Life; Tseëlon 1995), которая стала моим жестом уважения Гофману. Подобно ему в своем исследовании я сосредоточила внимание на непримечательных, рутинных деталях, которыми наполнена жизнь обычных людей. Я выработала собственный гардеробный подход, позволяющий охватить весь спектр повседневных сарториальных практик за счет использования множества методических средств – индивидуальных и групповых интервью, лабораторных и полевых экспериментов, анкетирования. Данный подход выводит на первый план самую обычную одежду, побуждая исследователя оторвать взгляд от исторических костюмов и дизайнерских вещей. Он позволяет взглянуть на гардероб с точки зрения его владельца, чтобы понять, какими значениями наделяются вещи и какими соображениями руководствуется человек, выбирая, что надеть. Из теории символического интеракционизма я заимствовала идею социальной природы значений, возникающих и выверяемых в процессе взаимодействия. Согласно этой микросоциологической теории отношение человека к вещи зависит от того, каким значением данный индивид наделяет эту вещь; а каждое из таких значений проистекает из конкретного опыта социальных взаимодействий.

Таким образом, мой подход открывает дорогу исследованиям, основанным на изучении процессов. Я разработала его как альтернативу и противоположность господствовавшему в 1990‐х стереотипному подходу. И если последний опирается на мнения экспертов: искусствоведов, специалистов в области истории костюма, кураторов, дизайнеров и некоторых социологов, – то есть предполагает взгляд на одежду со стороны, мой гардеробный подход полагается на взгляд изнутри, воплощенный в ответах, полученных исследователем от обычных людей – хозяев и пользователей своих вещей. Стереотипный подход работает с вещами самими по себе, приписывая предметам одежды значения исходя из некоторых обобщенных характеристик и не принимая в расчет историю их использования, индивидуальный контекст и значения, возникающие в процессе межличностного взаимодействия.

Обозначив различия между разными типами аудитории и разными ситуационными наборами правил, Гофман снабдил меня рабочим инструментом для интерпретации части собранных мною данных. В частности, ответов на предложенные участникам вопросы, касающиеся их повседневных гардеробных практик: почему они выбирают ту или иную одежду, как ее носят, какое значение для них имеет одежда. Проецируя эти сведения на гофмановскую классификацию ситуаций, можно сказать следующее: в контексте «личной встречи» (encounter; в переводе А. Д. Ковалева «контакт») одежда может иметь как второстепенное, так и ключевое (если это, к примеру, свидание или собеседование в кадровой службе) значение; во время «мероприятий» (social occasions) поведение участников обычно бывает регламентировано протоколом, частью которого является дресс-код; а «дружеские сборища» (social gatherings) – это менее формализованные события, где индивида окружают «обобщенные другие»125125
  «Обобщенный другой» (generalized other) – один из ключевых терминов социального интеракционизма, введенный Дж.Г. Мидом и отсылающий к воображаемому усредненному носителю предположительно направленных на нас социальных ожиданий. – Прим. ред.


[Закрыть] и любая не выходящая за рамки приличия форма одежды не вызывает порицания. Таким образом, «встречи» и «мероприятия» требуют от нас большего внимания к внешнему облику, чем «дружеские сборища».

Желание ощущать себя в безопасности и атмосфере доверия, вместо того чтобы ловить на себе осуждающие взгляды, объясняет, почему женщины бывают чрезвычайно внимательны к своей внешности и готовы тратить массу усилий для того, чтобы соответствовать. Если женщине предстоит оказаться в компании незнакомых людей, собственный внешний вид беспокоит ее больше, чем в тех случаях, когда ее ждет встреча с друзьями или родственниками; но даже оставаясь наедине с собой, она не бывает равнодушна к своему облику. Как правило, степень беспокойства в связи с определенной ситуацией бывает пропорциональна строгости ее регламента. Необходимость соблюдать правила влияет на взаимоотношения женщины с окружающими, даже когда все одеты сообразно ситуации. В большинстве случаев фактор «on-show/off-show» («на виду/не на виду») оказывается более важным, чем любое другое отдельно взятое обстоятельство. Под «on-show» подразумевается чувство, как будто вас рассматривают, изучают и оценивают. Соответственно, «off-show» – это ощущение, возникающее, когда кажется, что на вас не обращают внимания, что вы стали невидимкой и потому защищены от чужого мнения. (См. также этнографическое исследование Эрлиха, посвященное средствам для ухода за внешностью; Erlich 1987.) Таким образом, перспектива оказаться в стрессовой ситуации или в обществе незнакомых людей, от чьих суждений зависит ваше будущее, заставляет подходить к выбору одежды более обдуманно, чем подготовка к встрече в неформальной обстановке – с друзьями или незнакомыми людьми, которым будет все равно, как вы одеты. Женщины используют одежду как средство для поддержания уверенности, когда ожидают, что их станут оценивать. При этом оценивающим субъектом может выступать и незнакомец, и обобщенный другой, и значимый другой. Находясь в компании хороших знакомых, когда женщина ощущает, что аудитория принимает ее такой, какая она есть, она может расслабиться; и так как ей не нужно выглядеть безупречно, она может осмелиться на эксперимент с внешностью. В ходе исследования обнаружились и другие значимые факторы, в том числе связанные с отзывчивостью, без которой не обходятся межличностные отношения. Например, собираясь навестить старших родственников, женщина, вероятнее всего, оденется так, чтобы не оскорбить их вкуса и морали, а устраивая вечеринку в своем доме, не будет стремиться к тому, чтобы своим нарядом затмить гостей.

Софи Вудворд (Woodward 2007) дополнила гардеробный подход, рассмотрев выбор одежды в этнографическом ключе. Наблюдая за тем, как женщины выбирают вещи из тех, что уже имеются у них в гардеробе, она фиксировала решения, принимаемые до выхода в свет. Собранные ею сведения помогли убедиться в том, что невозможно до конца понять, почему люди одеваются так, а не иначе, не поинтересовавшись тем, как происходит закулисный процесс выбора, ведь отвергнутые вещи не менее важный источник информации, чем то, что человек в итоге решает надеть. Позднее в совместной работе, посвященной феномену джинсов, Дэниел Миллер и Софи Вудворд (Miller & Woodward 2012) подтвердили сделанный мною вывод: степень заметности является ключевой мерой, с которой мир подходит к оценке всего, что связано с одеждой. Также они поддержали мою идею истощения семиотики (semiotics fatigue), суть которой состоит в том, что не в меру увлеченные исследователи, как и журналисты, специализирующиеся на обзоре явлений массовой культуры, порой приписывают одежде более глубинный смысл, чем те, кто ее носит (Tseëlon 1989; Tseëlon 2012). В своем глобальном исследовании одежды из денима Миллер и Вудворд приходят к заключению, что обыденность джинсов помещает их в свободное от семиотики измерение, где нет места классификациям, интерпретациям, оценочным суждениям и повышенному вниманию к вещам. Джинсы надеваются по умолчанию, что обеспечивает одетому в них человеку спокойствие и комфорт; пользуясь метафорой Гофмана, можно сказать, что в джинсах человек ощущает себя непринужденно, как актер, находящийся за сценой.

Подлинное или поддельное?

В понимании Гофмана суть самопрезентации состоит в том, чтобы «не просто обладать требуемыми качествами из числа вышеназванных, но и соблюдать определенные нормы поведения и внешнего вида, которые дополнительно к этим качествам предъявляет человеку его социальная группа»126126
  Гофман И. Представление себя другим в повседневной жизни. С. 110. – Прим. ред.


[Закрыть] (Goffman 1959: 81). Это касается вербальных и невербальных форм самопрезентации. Например, от человека, претендующего на то, чтобы на службе к нему относились как к настоящему профессионалу (то есть стремящемуся убедить окружающих в своей компетентности), обычно ожидают соответствующего внешнего вида – он должен быть одет в хороший деловой костюм (возможно, сшитый в известном ателье) и не может позволить себе одеваться небрежно или, того хуже, неряшливо.

Некоторые интерпретаторы видят в рассуждениях Гофмана манипулятивный взгляд на человеческую природу. Термин «манипулятивный взгляд» возник в контексте исследований, посвященных «управлению производимым впечатлением» – «impression management» (см.: Bolino et al. 2008; Durr & Harvey Wingfield 2011; Kumra & Vinnicombe 2010). Отчасти это связано с тем, как понимается гофмановская идея «контроля над определением ситуации». Что происходит, когда люди пытаются выставить себя в самом выгодном свете? Это настоящий обман или всего лишь воплощенное желание избежать нежелательного впечатления? Теоретики «управления производимым впечатлением» (Schlenker 2003: 499) полагают, что термины «самопрезентация» и «ложная презентация» («mis-presentation») во многом равнозначны и взаимозаменяемы (Tseëlon 1992a; Tseëlon 1992b).

Есть несколько возможных причин популярности истолкования идей Гофмана в ключе «ложных презентаций», в частности его ранняя работа о поведении мошенников (Goffman 1952), проливающая свет на работу механизмов, задействуемых и в невинной самопрезентации. Если видеть в этом труде идеальный «портрет человека в роли мошенника», обычные люди могут показаться теми же аферистами, только менее искусными. Однако следовало бы, напротив, обратить внимание на метод, при помощи которого Гофман выстаивает свою теорию: он исследует поведенческие крайности, чтобы добраться до обыденных представлений, которые делают их возможными.

Вникнув в драматургический подход Гофмана, для чего нужно внимательно вчитаться в его работы, можно уловить еще одну мысль: у каждого человека есть некий репертуар доступных ему способов самопредставления. Чаще всего выбор подходящего поведенческого паттерна из этого репертуара основывается на знании обычаев, на усвоенных социальных установках и привычках и учитывает контекст и особенности аудитории. Способность переходить от одной перформативной манеры к другой, находясь на разных социальных подмостках, позволяет человеку преподносить себя так, чтобы при этом ни он сам, ни другие люди не теряли лица. Исходя из этого, Синди Л. Кейн (Cain 2012) прибегает к разделению социальной арены на «сцену» и «закулисье» в статье, посвященной проблемам, с которыми сталкиваются медицинские работники в хосписах: находясь рядом с пациентами, они демонстрируют сострадание, но, уходя «за сцену», должны отстраняться от ситуации.

В эссе «Ролевая дистанция» («Role Distance») Гофман поясняет, что ему чужды идеологические суждения, касающиеся аутентичности поведения, укладывающиеся в русло

возникшей в социологии вульгарной тенденции разделять поведение человека на профанное и сакральное <…>. Профанное поведение навязано социальными ролями, которые человеку приходится исполнять на людях; оно формальное, шаблонное, мертвое; его сценарий продиктован обществом. Сакральное связано с «личными» переживаниями и «личными» отношениями – с тем «настоящим», что скрыто в человеке и обнаруживается, когда он расслабляется и открывается навстречу тем, кто его окружает (Goffman 1961a: 152).

В свою очередь, сам Гофман считал, что управляемое поведение не обязательно подразумевает обман, а положение за сценой не то же самое, что непостановочное поведение. Это просто сцена другого рода. В действительности любое поведение – это постановка: или для присутствующей аудитории, или для воображаемой.

В работах и самого Гофмана, и его эпигонов, сформировавших теорию управления впечатлениями, одежда упоминается редко и в основном как атрибут, помогающий организовать межличностное взаимодействие. С точки зрения Гофмана, «целенаправленное моделирование собственного внешнего облика», или «персонального фасада» (здесь подразумевается манера одежды, макияж, прическа и другие способы изменения и улучшения своей наружности), – это механизм, позволяющий человеку обозначить различные аспекты собственного «Я» (Goffman 1959: 25).