Текст книги "Осмысление моды. Обзор ключевых теорий"

15. Бруно Латур. Мода и акторно-сетевая теория
ДЖОАН ЭНТУИСЛ

Введение

Для социологии одной из наиболее значимых тенденций последних тридцати лет стало развитие направления исследований науки и технологий (science and technology studies, далее STS) и связанной с ним акторно-сетевой теории (actor-network-theory, далее ANT) с ее специфической методологией. Говоря об основоположниках STS, необходимо выделить имя Бруно Латура, французского мыслителя, чьи ранние труды оказали влияние не только на исследования науки и технологий, но и на многие другие дисциплины. Впрочем, на первый взгляд может показаться, что эта интеллектуальная область бесконечно далека от нашего предмета: грубо говоря, где научные практики и технологии, а где мода. Действительно, Латур и его ближайшие соратники в своих трудах не посвятили моде ни строчки. И все же я намерена доказать, что методы STS, и в первую очередь ANT, применимы к системе (или системам) моды, и обсудить некоторые работы, в которых этот подход используется для интерпретации модных практик. Но чтобы понять то, о чем я буду говорить, необходимо иметь достаточно ясные представления о взглядах Латура, поэтому в первом разделе главы я познакомлю читателей с содержанием его работ, посвященных вопросам науки, и скажу несколько слов о том, что в этих работах шло вразрез с тем образом мышления, который на тот момент господствовал в социологии, и лишь затем продемонстрирую, как идеи, высказанные в работах Латура, могут быть применены в теоретическом и практическом исследовании моды.

Бруно Латур: не только исследования науки и технологий

В начале своего исследовательского пути Латур занимался тем, что наблюдал и описывал, как ученые, специализирующиеся в самых разных областях, «занимаются наукой» в лабораториях. Он пишет: «Единственный способ понять реалии научных исследований – последовать примеру ученых исследователей и сделать то же, что и они, то есть сосредоточить внимание на детальном изучении своего предмета, коим для нас являются научные практики» (Latour 1999: 24). Написанная им в соавторстве со Стивом Вулгаром и изданная в 1979 году книга «Жизнь лаборатории. Социальное конструирование научных фактов» (Latour & Woolgar 1979; также см.: Latour 1987; Latour 1999) нацелена на понимание организации процесса научной работы и уходит корнями в этнометодологию, которая исходит из того, что в любом деле акторами (персонализованными действующими силами) являются опытные субъекты (эксперты), у которых мы можем учиться, и фокусирует внимание на мелких, рутинных и обыденных аспектах повседневной жизни. В свою очередь, в ANT – и на это необходимо обратить особое внимание – словом «актор» может быть обозначен не только субъект, человек, но все, что обладает способностью работать или производить какие-либо действия. Так, актором может быть микроскоп или компьютерная программа (в частности, электронная таблица), потому что они выполняют определенную работу и позволяют нам совершать операции, которые без их участия мы, скорее всего, были бы выполнить не в состоянии. Оба эти предмета позволяют нам видеть и вести подсчет: микроскоп делает видимыми для человеческого глаза микроскопические частицы, а электронные таблицы могут наглядно демонстрировать динамику (к примеру, если мы применяем их в финансовой или деловой сфере, они показывают движение средств, прибыли и убытки). Они воздействуют на нас, побуждая нас к процедурам определенного рода и повышая нашу производительность, поэтому мы можем относиться к этим приспособлениям как к своеобразным протезам, расширяющим наши физические и умственные возможности. Мы все находимся в связке со множеством полезных приспособлений, образуя вместе с ними единую акторную сеть.

Эта ранняя работа бросила вызов традиционным представлениям о науке, в которых акторами всегда выступали люди, осуществляющие осознанные действия и использующие инструменты и разного рода приборы для наблюдения и описания изучаемых объектов (к примеру, колоний микроорганизмов, культивируемых в чашке Петри; бактерий или вируса иммунодефицита человека). Соответственно, все эти объекты и приспособления воспринимались как инертная материя. От этой точки зрения, питающей традиционный образ мышления, берет начало научное знание, которое, как принято считать, создает объективную картину природы – мира, существующего отдельно от культуры и живущего по совершенно иным, в сравнении с ней, законам. Таким видением мира мы обязаны эпохе Просвещения и модернистскому мышлению, которое строго разграничило культуру и натуру, человеческий социум и природу, акторов и вещи. Согласно этой системе взглядов, природа онтологически отличается от культуры, а нам, людям, принадлежит исключительная способность, вооружившись наукой, контролировать окружающую среду, господствовать над ней. Однако книга Латура и Вулгара написана по итогам этнографического исследования, проведенного в лаборатории нейроэндокринологии калифорнийского Института Солка (известного благодаря разработке вакцин) с целью поставить под сомнение традиционные представления о культуре и науке как главном и беспристрастном источнике знания. Свои рассуждения авторы начинают с постановки элементарных вопросов, касающихся любой научной практики: Каковы ее цели? Какие объекты исследования и инструменты в ней задействованы? Каким образом эти условия получения знания делают видимыми определенные объекты/элементы, которые иначе было бы невозможно увидеть? Латур и Вулгар утверждают, что научные описания – это результат специфической подготовки в ходе учебы и самой работы в сфере науки, а также использования определенных инструментов и приборов, играющих активную роль в формировании заключений. В свою очередь мы, читая книгу «Жизнь лаборатории», делаем собственное открытие: наука не рассматривает мир как набор не связанных между собой объектов, отстраненно и беспристрастно, находясь от него на безопасной дистанции, позволяющей получить объективную картину; как правило, ей приходится обзаводиться инструментарием (специфическим для каждой области), объединяя объекты определенного рода (к примеру, микроскопы, горелки Бунзена, молекулы и т.п.) в некие рабочие комплексы – ассамбляжи (один из ключевых терминов STS), которые активно выстраивают и показывают мир в том виде, в каком его в конечном итоге описывает наука. Это может показаться радикальным переворотом представлений об объектности и агентности, и это действительно радикальный переворот: в STS и порожденной этим исследовательским направлением акторно-сетевой теории (ANT) научный и технологический инструментарий, в частности контрольно-измерительная аппаратура, рассматривается как агенты, по-своему принимающие участие в рабочем процессе. Иными словами, с точки зрения STS/ANT, инструменты и приборы являются акторами не-человеческой природы, которые «вовлечены» («enrolled» – еще один ключевой термин STS/ANT) в структуру тех наблюдений, которые возможны только при их участии.

Критический взгляд Латура охватывает не только сферу науки и технологий, но устремляется далеко за ее пределы, туда, где берут начало наши представления о современном обществе, ведь в нашем понимании «быть современным» – значит в большинстве случаев, если не целиком и полностью, полагаться на веру в объективное знание, полученное благодаря науке и технологическому прогрессу, отделившим и очистившим культуру от натуры. В своей более поздней работе «Нового времени не было» (Latour 1991) Латур утверждает, что понятие «современный», не существовавшее в сознании людей досовременных эпох167167
  Латур рассматривает «предмодерн» («досовременность») и «модерн» («современность») как две системы мышления/классификации, которые определяют порядок вещей, часто разделяя все сущее на две категории, или бинарные оппозиции, – «явления природы» и «явления культуры». В западном сознании два способа мышления – «досовременный» и «современный» – существуют отдельно друг от друга; в момент так называемого «Великого разделения» современный образ мысли («модерн») приходит на смену досовременному («премодерну»), чтобы поднять знание (понимание мироустройства) на новую, прежде недосягаемую высоту. Однако мир, отраженный в современном сознании, – это несуществующий мир, так как все его «основополагающие» различия сами по себе искусственны. В книге «Нового времени не было» Латур прокладывает своего рода обходной путь, позволяющий отказаться от этих сомнительных различий, вводя понятие «не-современность».


[Закрыть], является искусственным; это фикция, которую мы сами себе навязали, чтобы окончательно убедить себя в превосходстве науки над всеми другими формами знания и в превосходстве человеческой Культуры над пассивной Природой. Однако, если мы внимательно присмотримся к объектам, которые кажутся относящимися к природе, нам станет ясно, что в действительности они являются порождениями специфических способов смотреть на вещи – в частности, как было показано выше, используемых нами приборов. Продолжая логическую цепочку, можно прийти к заключению, что явления современного мира, вызывающие у нас наибольшее беспокойство, такие как глобальное потепление или эпидемия СПИДа, нельзя рассматривать как чисто природные феномены; они скорее гибридны, поскольку являются одновременно природными и социальными: «само понятие культуры является артефактом, созданным путем вынесения природы за скобки. Ибо культуры – различные или универсальные – существуют не в большей мере, чем универсальная природа. Существуют только природы – культуры»168168
  Латур Б. Нового времени не было / Пер. с фр. Д. Я. Калугина. СПб.: Изд-во Европ. ун-та в С.-Петербурге, 2006. С. 178.


[Закрыть] (Ibid.: 104; курсив Дж. Э.). С этой точки зрения Природа выглядит неотделимой от сферы Культуры – Природа не чужда нам, это не какой-то внешний мир, мы опутаны Природой, мы ее часть, а наш очевидно социальный или культурный мир в действительности является гибридным порождением природы-культуры. Такой взгляд, или способ мышления, особенно полезен и политически уместен именно сейчас, когда мы, словно очнувшись от беспамятства, начали осознавать экологические последствия своей деятельности и необходимость задуматься над своей созависимостью с природой; но подробнее мы обсудим это в следующих разделах статьи.

О применении STS/ANT

Возможно, вам кажется, что мы ушли куда-то в сторону от моды, но в действительности разделяющая рассматриваемые здесь феномены дистанция не так и велика. Особенно если вспомнить, что мода сама по себе гибридное природно-культурное явление. В производстве моды используется множество натуральных материалов, таких как хлопок и шелк (хотя, конечно, оно не может обойтись и без синтетики). Мода придает этим материалам форму предметов одежды; этот долгий и сложный процесс, который начинается дизайнерским замыслом и заканчивается дистрибуцией. Большинство из нас имеет дело с модой в ее завершенном виде – в магазинах готовой одежды, в собственных гардеробных и т.п.; но это конечный продукт, появившийся в результате многочисленных вмешательств в мир природы, продукт, который к тому же находится во взаимодействии с целым рядом охватывающих практически весь мир акторных сетей. Эти сети включают в себя как человеческих, так и нечеловеческих акторов (от воды и химикатов, использующихся для выращивания хлопка, до полок, вешалок и манекенов в торговых залах). Действительно, вопросы дизайна, расходование энергоресурсов и практики потребления в последние годы вышли для нас на первый план, а мысли многих ученых и дизайнеров занимают проблемы наших взаимоотношений с окружающим нас материальным миром. Такое внимание к материальности и всевозможным практикам отчасти уходит корнями в STS/ANT, а книга Элизабет Шоув и ее соавторов (Shove et al. 2007) расширила его горизонты, включив в сферу исследовательского интереса практики потребления и дизайн. В статье, опубликованной несколькими годами ранее, Шоув (Shove 2003) рассматривает повседневные практики использования самых обычных предметов, в частности недорогих и незамысловатых бытовых приборов, и замечает, что зачастую способы применения, которые для них изобретают пользователи, бывают настолько креативными, что могли бы стать источником вдохновения для новых дизайнерских решений. Несмотря на то что в этой «теории практик» (см.: Shove 2005) мы почти не находим примеров, имеющих отношение к моде, – помимо технологий ведения домашнего хозяйства в круг интересов Шоув попали такие новшества, как скандинавская ходьба (Ibid.; также см.: Pantzar & Shove 2005), – этот подход, несомненно, дает пищу для размышлений о практиках потребления моды, включая полный цикл жизни вещей и весь спектр наших взаимоотношений с одеждой как совокупностью материальных объектов. Академическим исследованиям еще только предстоит освоить эту территорию и отследить такие связи, но все более широкое применение подхода STS/ANT подразумевает, что мы стали уделять больше внимания дизайну, производству и потреблению моды, рассматривая их как гибридные природно-культурные практики. Кроме того, эта тенденция подтверждает значимость материальности и практик, ведь для STS/ANT они являются центральными понятиями.

Таким образом, чувствительные щупальца STS дотянулись до областей, находящихся за пределами научных лабораторий, и принялись обследовать и анализировать другие явления, из которых состоит наш мир, что, конечно же, увеличило сферу влияния STS в социальных науках. Методы работы STS/ANT, включая этнографическое наблюдение за акторами, стали широко применяться для изучения и интерпретации многих аспектов социальной жизни, не только имеющих отношение к науке. Метод ANT нельзя назвать изощренным или из ряда вон выходящим. Его основной принцип прост: «следуй за акторами» – наблюдай за тем, что они делают, куда направляются и какие объекты вовлекают в те или иные ассамбляжи. Поскольку в контексте STS актором может быть любой объект, вписанный в ассамбляж, право называться акторами имеют орудия труда, инструменты, приборы, приспособления и технологии, применяющиеся для наблюдения, измерения, калибровки и т.п. и активно задействованные в создании или монтаже картины мира, определяя то, как этот мир будет выглядеть.

Одно из наиболее сильных ответвлений ANT охватывает рынки и рыночные отношения. Своим появлением оно обязано французскому социологу Мишелю Каллону. Согласно точке зрения Каллона (Callon 1998), рынок это не просто отвлеченное понятие неолиберальной экономики, за которым стоят абстрактные принципы, или законы. Конечно, для Уолл-стрит и лондонского Сити такой рынок вполне реален; более того, именно в таком смысле это слово обычно упоминается в газете или произносится в телевизионной студии, а в итоге мы верим в существование соответствующего феномена и руководствуемся своими представлениями о нем. Это действительно одно из любимых понятий неолиберальной экономики, и оно перформативно (еще один ключевой термин STS/ANT): реальность такого рынка состоит в его способности манипулировать поведением людей, определять политику правительств или межправительственных организаций, таких как Всемирный банк и Международный валютный фонд. Однако точка зрения Каллона выходит за пределы этой всем известной концепции. Он исходит из того, что наряду с этим единым рынком мы постоянно, практически каждый день имеем дело со множеством разных, вполне осязаемых, живых рынков, от которых напрямую зависят подходы к производству и сбыту (в частности, розничной продаже) всех потребительских товаров. Много ли среди нас финансистов, работающих в Сити и на Уолл-стрит? Прямо скажем, единицы. А вот отовариваться в супермаркете, на уличном базаре или гаражной распродаже случалось, пожалуй, всем. И любому из нас известно, что каждый из таких рынков обладает собственной неповторимой спецификой, будучи расположен в определенном месте и обладая собственными приспособлениями для демонстрации товарного ассортимента: это могут быть полки супермаркета, корзина с морковью, багажник автомобиля. Помимо различных приспособлений, используемых в розничной торговле, разным рынкам требуются разные способы доставки товаров в торговые точки – разные схемы или цепи поставок (supply chains). Чтобы их выстроить и управлять ими, необходимы различные инструменты, в частности, различные методы учета прихода и расхода, начиная традиционной инвентаризацией и заканчивая компьютерными программами, включая также записи на подвернувшемся под руку конверте (если вы пытаетесь подводить баланс, когда распродаете из багажника старые игрушки).

Отправной точкой для Каллона стала опубликованная в 1986 году работа социолога, научного сотрудника Французского национального института исследований в области сельского хозяйства Мари-Франс Гарсии169169
  В английском переводе эта работа была впервые опубликована в 2007 году, к тому времени изменились обстоятельства личной жизни автора, поэтому на титуле стоит имя Мари-Франс Гарсия-Парпе (Garcia-Parpet).


[Закрыть], в которой подробно рассматриваются структура и принципы функционирования нового рынка в коммуне Фонтен-ан-Солонь, специализирующегося исключительно на продаже клубники. Если до определенного момента торговля клубникой велась разрозненно и точки продаж могли располагаться где угодно, то этот новый рынок – порождение неолиберального предпринимательского подхода – собрал в одном месте множество продавцов клубники; таким образом, не выходя за пределы его территории, можно увидеть, как работают разные стратегии розничной продажи этого товара, в частности стандартизованные приемы его демонстрации и политика ценообразования, позволяющие потенциальным покупателям рассмотреть и сравнить все, что им в данный момент могут предложить. Таким образом, организационная структура рынка в Фонтен-ан-Солонь сделала возможными новые формы взаимодействия между продавцами клубники и их поставщиками, с одной стороны, и продавцами и покупателями, с другой. Данный пример, как и другие исследования, в основу которых легла ANT (MacKenzie et al. 2007; Knorr Cetina & Bruegger 2004), демонстрируют, что любой рынок – это социально организованная структура, которая нуждается в собственной, специфической материально-технической базе, оформлении и оборудовании. Внутри этой структуры (взаимо)действуют необходимые именно ей акторы и оказываются востребованными уместные именно здесь формы тестирования – в частности, на рынке клубники товар на всех прилавках выставлен так, чтобы его можно было рассмотреть, пощупать, попробовать на вкус, то есть оценить в полной мере.

По мнению Каллона, все поступающие на рынок товары подвергаются тестированию в самых разных формах, и этот процесс не прекращается, даже когда товар доходит до потребителя. В статье «Экономика качеств» (Callon et al. 2005) для обозначения этого процесса использовано слово «квалификация» (то есть «качественная оценка»); таким образом Каллон и его соавторы подчеркивают, что для рынков значимы именно качества товаров – они оцениваются, сопоставляются, изменяются, и для этого существует множество способов тестирования, измерения, сравнения. Как бы нам ни хотелось верить в несомненность качеств, которыми обладают товары, они всегда могут стать предметом спора и нуждаются в многократной проверке, которая осуществляется на всем протяжении цепи поставок от производителя сырья к конечному потребителю. Вспомним, к примеру, скандал, случившийся в Великобритании в 2013 году, когда в ходе обязательной лабораторной проверки в некоторых мясных полуфабрикатах помимо заявленной производителем говядины были обнаружены следы присутствия конины. Этот случай показал, что иногда под сомнением может оказаться не только качество продукции, переходящей из одного звена в цепи поставки в следующее (здесь – со скотобойни в супермаркет), но и ее подлинность; тестирование позволило обнаружить присутствие в составе продукта посторонних – и, что важно, нежелательных – компонентов. Скандальный резонанс, который вызвала эта история, привел к изменению формы взаимодействия супермаркетов с их поставщиками; был ужесточен контроль за происхождением мяса, что привело к закрытию нескольких скотобоен. Кроме того, у части населения Великобритании (возможно, временно) изменился рацион питания, и на протяжении нескольких месяцев отмечалось существенное сокращение объема продаж мясных полуфабрикатов. Полагаю, этот пример достаточно убедительно доказывает, что поступающие на рынок товары не заслуживают нашего безоговорочного доверия, так как не могут быть всегда одними и теми же, то есть не могут из раза в раз обладать неизменными качествами или некой цельностью; скорее, это изменчивые ассамбляжи, которые каждый раз заново изготавливаются, и технологии их изготовления порой меняются, – вот почему качества продукции, являющейся предметом торговых сделок и товаром в розничной продаже, также всегда являются объектом непрерывного процесса квалификации. Это знание влияет и на то, как мы подходим к рассмотрению способов производства, дистрибуции и потребления модных товаров. Мы можем рассуждать о размытом определении качества, обозначаемого словом «модный»: его наличие проверяется множеством различных акторов, но окончательное решение остается за потребителем, поскольку только соотношение количества проданных и нераспроданных предметов одежды позволяет судить о том, какие вещи действительно являются модными. Вещи, оставшиеся висеть на вешалках в магазинах, очевидно, провалили этот судьбоносный тест. Но более подробно мы поговорим о процессе квалификации применительно к модным товарам в следующем разделе главы.

Осмысление моды и расширение концепции Латура

Мысленно возвращаясь к первой части главы, где я кратко сформулировала суть концепции и методологии STS и ANT, мы должны задать вопрос: какое отношение они могут иметь к моде, если их основная повестка – научное знание, преодоление стереотипов современного мышления и принципы функционирования рынков? Чтобы на него ответить, нужно осознать два важных момента. Первый – онтологический; он касается природы вещей или объектов и нашего способа осмысления объектов моды. Второй – эпистемологический; он касается наших познавательных целей, а говоря проще, сводится к вопросу о том, какого рода знания мы намереваемся получить, изучая моду. Однако на практике эти два пункта невозможно разделить: рассуждения о природе объектов и акторов естественным образом перетекают в рассуждения эпистемологического характера, в том числе о методологиях исследования моды. Частично идеи, которые будут обсуждаться далее, уже рассматривались в литературе, в основном в связи с рыночной теорией Каллона, однако во всей своей полноте заложенный в работах Латура потенциал – их актуальность в контексте анализа различных аспектов культуры (как альтернативы естественным наукам и лабораторным экспериментам) – до сих пор остается без должного внимания, о чем я уже когда-то говорила (см.: Entwistle & Slater 2014).

Я начну с обзора тех немногочисленных посвященных вопросам моды академических работ, которые так или иначе опираются на STS/ANT, и выскажу собственные мысли о некоторых дальнейших перспективах движения в этом направлении.

Во-первых, радикальная смена онтологической позиции, изменившая наш взгляд на природу объектов и позволившая рассматривать в качестве акторов (активно действующих сил) наряду с людьми не-людей, подводит нас и к принципиально иному способу осмысления моды. Уже опубликованные работы (Entwistle 2009; Entwistle & Slater 2012; Entwistle & Slater 2014; Sommerlund 2008) демонстрируют, что исследователей все больше привлекает идея взглянуть на моду как на своего рода ассамбляж – в частности, рассмотреть хитросплетения и сложные взаимодействия акторов человеческой и не-человеческой природы, обеспечивающие существование рынка моды. Следуя в этом направлении, мы должны воспринимать моду не как однородный или монолитный предмет, но как сложную составную конструкцию – ассамбляж, образованный гетерогенным множеством акторов. Действительно, если спроецировать на моду теорию Каллона, можно увидеть, что мода – это совокупность рынков, пересекающихся между собой и частично перекрывающих друг друга, требующих участия многих акторов – людей и не-людей, – в задачу которых входит обеспечить продажу определенного рода товаров, обобщенно называющихся модными. Чтобы лучше понять сказанное, рассмотрим несколько конкретных примеров.

Модная одежда – это очень неоднородный продукт, особый вид продукции, отличающийся жесткой внутривидовой дифференциацией; фактически модная одежда, в зависимости от своих качеств, распределена между разными рынками, каждому из которых соответствует собственный подход к производству, дистрибуции и розничной продаже. Чтобы осознать степень ее неоднородности, достаточно сравнить одежду из категории быстрой моды, продающуюся в больших магазинах, секонд-хенд и то, что принято называть дизайнерской одеждой или высокой модой. Таким образом, есть несколько рынков моды, функционирующих обособленно, поскольку обеспечивающие их товаром цепочки поставок почти не пересекаются, и вместе с тем связанных между собой разными способами: модели самых известных дизайнеров, демонстрирующиеся на подиумах Парижа и Лондона и продающиеся по заоблачной цене в магазинах, ориентированных на эксклюзивных клиентов, зачастую копируются, так что их дешевые реплики можно обнаружить в сетевых магазинах, и в то же время некоторые известные дизайнеры сами разрабатывают более дешевые коллекции и линии одежды категории фаст-фешен по заказу больших торговых сетей и массовых брендов, таких как H&M. Рынок подержанной одежды также следует модным трендам, поэтому помимо обычных лавочек, торгующих секонд-хендом, появляется все больше магазинов, где продаются только «винтажные» дизайнерские вещи. И все эти рынки по-своему стараются уловить господствующий тренд, или настроение, сезона. Журналы мод и другие модные СМИ – начиная авторскими колонками во всевозможных воскресных приложениях и заканчивая блогами и сайтами специализированных интернет-магазинов (таких, как net-a-porter.com) – являются важными источниками информации о трендах и веяниях моды и играют значимую роль в акторных сетях моды.

Итак, подытожим: рынки моды – это гетерогенные акторные сети, в которых задействованы элементы человеческой и не-человеческой природы; они не имеют раз и навсегда застывшей конфигурации и постоянно перестраиваются заново, определяя облик моды.

В чем смысл концепции акторных сетей, рассматриваемых нами как онтологическая данность, с точки зрения наших эпистемологических стратегий? Второй момент, который, как уже было сказано выше, требует нашего внимания, напрямую связан с теориями Латура и Каллона и особенно с их установкой «следовать за акторами», то есть вести систематические эмпирические наблюдения. Как еще, если не путем пристального наблюдения, можно составить ясное представление о том, как устроен гетерогенный ассамбляж? Как иначе мы сможем отследить связи, обеспечивающие взаимодействие акторов на рынках моды? Мы должны наблюдать за тем, какой путь проделывает модный продукт, прежде чем попадает к потребителю: какой отбор он проходит, как его представляют и демонстрируют потенциальным покупателям, как его продают, – а также отмечать те качества, которые он приобретает в процессе этого продвижения. Я уже прибегала к этому методу, исследуя стратегии, использующиеся в отделах дизайнерской одежды универмага Selfridges на Оксфорд-стрит в Лондоне (Entwistle 2009). Я наблюдала за работой байеров (закупщиков) и мерчандайзеров (специалистов по розничной продаже) на протяжении целого цикла моды, или модного сезона: сопровождала их в поездках в дизайн-студии, ателье и на склады готовой продукции; следила за тем, как байеры/мерчандайзеры распоряжаются товаром, поступившим в магазин, и ведут учет в течение всего сезона. Рынку дизайнерской одежды приходится преодолевать специфические, уникальные проблемы, с которыми не сталкиваются другие рынки моды. Так, закупки здесь сопряжены с определенным риском, поскольку переговоры с поставщиками и выполнение заказов занимают больше времени, чем на рынках массовой моды и фаст-фешен, всегда поспевающих за трендами. Действительно, та высокая мода, которую мы видим на международных подиумах, – это своего рода пилотный выпуск, образец, представленный публике задолго до того, как вещи, изготовленные по нему, поступят в продажу или станут доступными для индивидуального заказа, а это значительно повышает степень непредсказуемости и связанный с нею риск, который байеры должны принимать в расчет, пытаясь предугадать будущие тенденции, ведь возможности скорректировать заказы, когда сезон начнется и новые тренды приобретут ясные очертания, у них уже не будет. Чтобы преуспевать в таких рыночных условиях, байерам и мерчандайзерам необходимы особые практические навыки, позволяющие заранее просчитывать риски и поведение рынка.

Держа в уме заимствованную у Латура и Каллона концепцию акторных сетей и ассамбляжей, мы можем рассмотреть взаимодействия и «интерфейсы», связывающие акторов человеческой и не-человеческой природы, что важно для понимания того, какие силы удерживают вместе элементы, составляющие этот рынок. Именно на этом сделан акцент в статье Юлии Соммерлунд, посвященной анализу посреднических функций в моде (Sommerlund 2008). Исследовательница отмечает, что посредничество осуществляется определенными способами, в специфических пространствах и в нем бывают задействованы конкретные инструменты; три кейса: ярмарки моды, шоурумы и лукбуки – Соммерлунд рассматривает подробно. В этом исследовании она, как и я в своем, стремится выяснить, каким образом акторы встречаются и вступают во взаимодействие друг с другом и что в этом взаимодействии активно влияет на качества продукта. Нас интересует тот же вопрос, который в свое время занимал Мари-Франс Гарсию: как товар преподносится потенциальному покупателю (только в ее случае товаром была клубника, а в нашем модная одежда). Какие качества и какую смысловую нагрузку приобретают предметы одежды в процессе этого сложного взаимодействия? Каким образом осуществляется квалификация модных товаров – как в процессе взаимодействия раз за разом тестируются их качества, до тех пор пока каждый товар не найдет своего потребителя? Возможно, эти вопросы кажутся чересчур простыми и приземленными, но в посвященной моде исследовательской литературе они до недавних пор практически не обсуждались. Лишь сейчас новая экономическая социология, возникшая под влиянием STS, во многом благодаря Каллону и его соратникам, начинает раскрывать эти темы, предлагая нам новые пути осмысления целей и методик исследования моды.

Мы можем применить положения и принципы ANT, чтобы рассмотреть многочисленные контакты между байерами и другими акторами. В первую очередь между байерами и торговыми представителями компаний-производителей модной одежды. Двигаясь в направлении, заданном STS/ANT, мы обязательно обратим внимание на целый ряд инструментов продаж (профессиональных приемов, приспособлений и т.д.), участвующих в организации этого взаимодействия, – от моделей для примерки, которые работают в дизайн-студиях и демонстрируют одежду перед байерами, до напольных вешалок с образцами продукции и презентаций, подготовленных отделами продаж. Каждый из задействованных в этом процессе инструментов продаж по-своему влияет на стратегии закупщиков. Кроме того, нам стоит вспомнить о том, что Каллон говорит о специфике реальных рыночных пространств, и применить сказанное им к моде. Продвижению высокой моды служат всевозможные международные недели моды. По сути, неделя моды – это не просто грандиозное событие, но проходящий в реальном времени торговый форум, который собирает в одном месте множество акторов, позволяя им встретиться буквально лицом к лицу. Недели моды играют ведущую роль в темпоральной организации циклов моды, определяя их сезонность. Несмотря на то что сами по себе подиумные показы не рентабельны, они являются важным и эффективным инструментом продвижения узнаваемой идентичности для акторов, вовлеченных в систему моды. В статье, написанной мною в соавторстве с Аньес Рокаморой для журнала Sociology (Entwistle & Rocamora 2006), структура модных показов рассматривается сквозь призму теорий Пьера Бурдьё (которому посвящена глава 13 этой книги), однако в основу анализа пространственной конфигурации этого рынка можно было бы положить и концепцию Каллона.