Текст книги "Традиционный жизненный цикл русских Водлозерья: обряды, обычаи и конфликты"

Собственно Святки (7.01–18.01 н. ст.) в Водлозерье назывались «прямыми святками» или просто «святками». Отметим, что в «христославлениях», т. е. в воспеваниях мифа о рождения Христа, которые в Водлозерье затягивались на целую неделю, вплоть до Старого Нового года (13.01 н. ст.), молодежь не участвовала. Этим занимались старики, а также группы детей и подростков (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 149). Причем делалось это несколько иначе, чем писал об этом Г. И. Куликовский применительно к Олонецкой губернии (Куликовский, 1894а, с. 407) «Христославленники» Водлозерья смиренно входили в дома и просили разрешения «прославить Христа». Получив разрешение, читали стихи. Заканчивали их обращением к хозяевам, в которых просили подать им хлеб целым караваем, а не кусками (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 134, 149; ФА ИЯЛИ, № 3302/18, 28). Подавали же им не большие деревенские караваи, а небольшие ржаные хлебцы, именовавшиеся «култышами» или «житниками». Старикам подносили также по пачке табаку, а мелких денег, конфет или покупной снеди не давали никогда.

В первую неделю «прямых святок» в Водлозере было принято отвозить девушек в чужие деревни гостить у родни, чтобы расширялся круг знакомств, потенциальных женихов и будущих сватов. Доставлял гостью к родне и обратно обычно ее родной брат, родитель к доставке дочери в гости не привлекался. В гостях девушка не работала даже по дому, но если вечером не уходила в гости или на бесёды, то сидела и пряла привезенную с собой шерсть на своей прялке (ФА ИЯЛИ, № 3297/17). Впрочем, не ходить на бесёды гостье было трудно, поскольку в первую неделю «прямых святок» они устраивались каждый день в любой деревне. Единственное, что могло удержать девушку от таких походов, – недостаток парадной одежды: гостье на каждую новую бесёду в одной и той же деревне следовало приходить в разных нарядах. Парни в соседние деревни добирались сами, чтобы увидеть как можно больше потенциальных невест. Но там их не особо-то и ждали. Хорошо, если в деревне была родня или друг. Впрочем, дрогнуть на морозе в ожидании начала бесёды тоже долго не приходилось, поскольку в Водлозерье было принято зазывать в дома и угощать чаем чужих парней, ожидавших начала вечеринки (ФА ИЯЛИ, № 3296/30). За чаем завязывались новые знакомства. Парень, принятый в чужой деревне старым или новым другом, должен был обеспечить ему гостеприимство, когда тот в свою очередь прибудет на бесёду в его деревню. Так или иначе, но наиболее широкие возможности для знакомства молодежи разных деревень друг с дружкой открывались именно в прямые святки, причем только в первую их неделю, пока гостьи не разъезжались по своим деревням.

В течение всех «прямых святок» молодежь развлекалась, прежде всего, тем, что переодевалась в различных полусказочных персонажей. Их на Водлозере называли «хухляками», «кухляками», «кухменями», «снарядихами» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 144–149; ф. 1, оп. 50, д. 1132, л. 39, 57; д. 1134, л. 123, д. 1135, л. 4, 7–8). Особенность местной традиции состояла в том, что в первую неделю «прямых святок», которая называлась «страшной», молодежь рядилась в устрашающих персонажей, а в ряженье второй недели («святой») преобладала свадебная тематика.

На «страшной» неделе маскировались под «покойников» и «чужаков». Лица всех ряженых скрывали маски из тряпиц с отверстиями для глаз или из редкой мешковины («липача» – ср. вепс. lipas – «лоскут»), иногда лица просто были вымазаны сажей (ФА ИЯЛИ, № 3297/19). Если в дома односельчан заходить не собирались, могли закрывать лицо платком, придерживая его двумя руками, когда кого-нибудь встречали. Наряжались в разное тряпье («ряпши» – ср. вепсск. räpsä: «делать что-либо небрежно, неряшливо») одно поверх другого так, что люди сначала шарахались в сторону, а потом начинали смеяться (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 147). Парни часто одевались девушками, а девушки – парнями. Почти всегда среди ряженых был «цыган» с «медведем» на веревке, кто-нибудь из парней изображал беременную цыганку (подкладывали на живот подушку) с корзиной в руке. Для создания шумовых эффектов хухляки привязывали к поясу несколько деревянных ложек, поварешку, мутовку. При ходьбе все это побрякивало («кыландало»). Дополнительный шум ряженые издавали, ударяя друг о друга сковородами и сковородниками, печными заслонками. Иногда в руках держали скалки, чтобы отбиваться от тех, кто захочет поднять маску и увидеть лицо хухляка. Впрочем, задирать ряженых запрещала народная традиция: случайным встречным нельзя было кидать в них снежками или толкать их руками в снег (НАКНЦ, ф. 1, оп. 50, д. 1135, л. 4).

Ряженые на улицах появлялись после завершения бесёд. Ходили по своей деревне или в соседние селения. В дома входили только с разрешения хозяев. Приходя в дом, ряженые нередко приносили с собой «петуха» – парня, руки и ноги которого были продеты в рукава вывернутой наизнанку и развернутой воротником вниз шинели, а голова, лицо и плечи закрыто платком. «Петуха» ставили на лавку, а один из ряженых охранял его со скалкой. Несмотря на наличие охраны, кто-нибудь обязательно толкал «петуха», тот, потеряв равновесие, падал, чем вызывал всегда бурный смех (ФА ИЯЛИ, № 3300/3). Согласно традиции, хозяева пытались отгадать, кто есть кто среди ряженых. Если удавалось – радовались, поскольку это было доброй приметой, сулящей прибыль в хозяйстве в новом году. Зато узнанные парень или девушка, как считалось, должны были еще год проходить холостыми (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 148–149). Тот, кто был угадан, тут же открывал лицо. Ряженые, как это было принято в целом по Олонецкой губернии, танцевали молча под аккомпанемент ударов ложек, поварешек, сковородников о заслонки, вьюшки или сковородки. Если с ряжеными приходил музыкант, ему дозволялось играть с открытым лицом, поскольку его в любом случае «вычислили» бы – музыканты в округе были наперечет. В корзине «цыганки», которая оставалась позади других ряженых, нередко были мелкие угли и зола, которые сыпались на пол сквозь отверстия между лучинами корзины. За представление ряженые знаками просили у хозяев подачки выпечкой, в чем им отказывать было не принято. Однако после ухода ряженых хозяевам нередко приходилось отмывать пол от незаметно рассеянных по полу углей, раздавленных ногами танцевавших хухляков. После того как ряженые покидали дом, хозяйка закрывала двери, крестя их, словно в доме побывала нечистая сила.

Ритуальные проказы ряженых тоже приходились обычно на «страшную неделю». Проказить (разбирать поленницы дров, примораживать двери, закрывать трубы стеклом и т. п.) молодежь отправлялась, когда взрослые уже видели свой первый сон. Сильно обижаться на эти проказы не полагалось, но и меру молодежи следовало знать. За вытащенное на крыльцо «туалетное золото» ряженый вполне мог получить удар батогом, но удар должен был наноситься, что называется, «на месте преступления». По большому счету ритуальные проказы ряженых конфликтных ситуаций в деревне не создавали. Тем самым общество, как принято считать в этнографии, предоставляло молодежи несколько дней, чтобы «выпустить пар», после чего следовало снова жить в рамках деревенской дисциплины.

Рубежом между «страшной» и «святой» неделями «прямых святок» был Старый Новый год[19]19
  До календарной реформы марта 1918 г. этот день в календаре был просто Новым годом.


[Закрыть] (1.01 ст. ст./ 13.01 н. ст.). Этот праздник в календаре значился как день Василия Великого Кесарийского. Основные обряды выпадали на вечер, поэтому Старый Новый год именовался часто Васильевским вечером. Этим вечером обычай гостеприимства в молодежной среде отменялся. Праздничная бесёда начиналась очень рано, а еще до наступления сумерек двери бесёдной избы запирали, чужаков не пускали. Готовили общее угощение только для себя из принесенных с собой продуктов. По сообщению Г. И. Куликовского, на Васильевский вечер на Водлозере на вечеринку парни приносили кружку толокна (Куликовский, 1894а, с. 410). Наши же информанты вспоминали, что угощением служила ячменная каша с маслом, иногда – дополнительно испеченная собственноручно девушками несложная выпечка.

Вторая («святая») неделя «прямых святок» длилась с 14 по 19 января н. ст. Для деревенской молодежи она была наполнена гаданиями, преимущественно о свадьбе, и хождениями «свадебными» ряжеными. Главными персонажами ряженых на «святой» неделе были «жених» и «невеста». Жениха играла обычно девушка, а невесту – парень. «Жениха» в мужском одеянии выделяла повязанная на шею косынка или платок и украшенная ленточками шапка. «Невеста» среди ряженых была всегда самой нарядной дамой. Ее одеяние состояло из сарафана с надетыми под него пятью-шестью, а иногда и 12 одна поверх другой сорочками с вышитыми подолами и свисающих из-под повязанного на голову полотенца широких разноцветных лент. Из кудели изготовлялись огромный бюст и накладки на бедра. Остальные ряженые изображали второстепенных участников свадьбы – «дружку» с кнутом, «мать» и «отца» и других. «Девушка» с удочкой в руке обычно изображала «рыбака», ведь рыбный промысел для водлозеров часто бывал более важным занятием, чем земледелие. Имеется единичное свидетельство, что ряженые в этот период являлись в дома с «козлом» на веревке (НАКНЦ, ф. 1, оп. 50, д. 1135, л. 25). Козел в русской традиционной символике, как известно, был связан с идеей плодородия. Да и в целом вся свадебная символика ряженья «святой» недели водлозеров на мифоритуальном уровне была нацелена на умножение приплода и богатства.

Традиция ряженья в Водлозерье сохранялась до второй половины 1990-х гг. (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 710, л. 48). В 1980-е гг., в период горбачевского «сухого закона», к жителям деревни Кевасалма ежегодно являлся нетрадиционный персонаж, изображавший пьяницу с початой бутылкой водки в руках (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 710, л. 48). Выглядело это очень комично. Но особенно бурно зрители смеялись, когда однажды «пьяница» случайно разбил свою бутылку и начал в панике собирать в ковшик жидкость, пролившуюся на грязную клеенку на полу у печи. Нынешние хождения ряженых в Куганаволоке на святки происходят по инициативе заведующего клубом.

В старину в ночь на Крещение (18.01 н. ст.) молодежь, участвовавшая в ряженьях и гаданиях, очищалась купанием в полночь в «ёрдани» – крещенской проруби (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 149). Называлось это «грехи смывать». Перед купанием хухляка кто-нибудь из товарищей осенял крестным знамением, а другой привязывал за пояс длинным полотенцем или веревкой. За нее человека быстро вытягивали обратно, как только тот погружался в воду. Чтобы хухляки не осквернили своим «поганым купанием» крещенской проруби, старухи ее охраняли, пока сами в нее не окунутся (Там же, д. 1135, л. 26; д. 1134, л. 3).

После Крещения интенсивность проведения зимних бесёд входила в обычное русло. Всеобщее буйное веселье происходило на Масленой неделе. Однако ни изготовления чучела Масленицы, ни «встречи Масленицы», ни «сжигания Масленицы» водлозерская традиция не знала. К масленичным катаниям с гор детей и подростков компании водлозерской молодежи присоединялись лишь в ночь на четверг (ФА ИЯЛИ, № 3299/1; НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 150). При этом, как везде у русских, молодые люди избегали детских санок, но похищали где-нибудь сани, отцепляя от них оглобли. С наступлением Великого поста молодежные бесёды прекращались. Они возобновлялись только в праздник Благовещенья (7.04 н. ст.), когда водлозерская молодежь приходила танцевать в бесёдные избы без песенно-музыкального сопровождения, а также во вторник и четверг на Пасхальной неделе. Молодежные бесёды Водлозерья отошли в прошлое к середине XX в., превратившись в «танцы» советского периода, а с начала 1990-х гг. – в «дискотеки» в сельском клубе по воскресным и праздничным дням.

Весной (6.05–11.07 н. ст.) и летом (12.07–2.08 н. ст.) молодежь встречалась вне бесёд и бесёдных вечеринок. Сразу после Троицы, в Духов день, девушки и парни воскресными вечерами гуляли на гумнах (НАКНЦ, ф. 1, оп. 1, колл. 73/10). Сбор молодежи на гумне подчеркивал переходный характер (от весны к лету) такого гуляния. Днем по воскресеньям девушки при благоприятной погоде собирались в компании для вышивания (НАКНЦ, ф. 1, оп. 50, д. 1135, л. 13). Вышивание, в отличие от прядения и тканья, в Водлозерье расценивалось как девичья забава, а не работа, поэтому запрета на него по воскресеньям не было. Хотя делали девушки очень важное дело – готовили себе приданое, без которого они и мечтать не могли о замужестве в традиционном крестьянском обществе. Парни это прекрасно понимали, не донимали девушек и не мешали им, даже если были ничем не заняты. Индивидуальные встречи или прогулки парня с девушкой в крестьянской деревне не поощрялись. Общественное мнение и традиции допускали лишь групповые встречи парней и девушек. Так что вне праздников в весенне-летний период молодежи разных полов доводилось общаться нечасто.

Зачинателями послеобеденной части народных праздников весенне-летнего периода всегда была молодежь. После церковной службы, обеда и непродолжительного послеобеденного отдыха на деревенскую улицу девушки и парни выходили двумя группами, по отдельности. Сначала они расходились в противоположные стороны деревни, после чего начинали движение навстречу друг другу. Шли под песни: парни пели свою, обычно в сопровождении гармони или балалайки, а девушки – свою, но без музыкального сопровождения. Парни и девушки шли по три-четыре человека в ряд, иногда образовывали небольшие колонны. У парней возглавляли шествие музыканты (или хотя бы один музыкант), у девушек в первом ряду шли «атаманши» (см. выше) и те, кто обладал хорошими голосами и нарядной одеждой. Во втором ряду и далее шли менее нарядно одетые девушки (у юношей – парни). Самых «расфуфыренных» девушек – покрутниц – в группе поющих сельских красавиц не наблюдалось. Богатые покрутницы, наряженные сразу в несколько сарафанов с надетыми поверх них демисезонными одеждами и тяжелой жемчужной короной на голове, к поющим девушкам присоединиться не могли, даже если очень этого хотели. Их делом было красоваться в первом ряду зрителей. Зрители, заслышав песни молодежи, высыпали из домов на центральную часть деревни. Первые ряды, кроме покрутниц, занимали нарядно одетые молодожены, состоятельные жители деревни и их гости. Позади них толпились все остальные участники праздника. Чем больше сближались группы поющих парней и девушек, тем громче они пели. При встрече они оставляли пение старинных песен и переходили на взаимно колкие частушки, чем основательно поднимали настроение зрителям. Пройдя сквозь строй наблюдателей, группы парней и девушек снова начинали петь старинные песни, и так они удалялись друг от друга до околицы, от которой вновь начинали встречное движение. Все это повторялось не менее трех-четырех раз, после чего исполнители и зрители расходились, обсуждая между собой наряды участников деревенского «парада».

Через непродолжительное время начинались коллективные праздничные игры. Они, с перерывом на чаепитие, продолжались порой до закатного времени. С заходом солнца все расходились по домам, только молодежь продолжала танцевать чуть ли не до рассвета. В поцелуйные игры во время весенне-летних праздников молодежь не играла.

Период с Иванова дня по Петров день (7.07–12.07. н. ст.) в народном календаре водлозеров был временем «летних» святок. По ночам на протяжении всех шести суток парням и девушкам разрешалось проказить, в том числе залезая в чужие огороды за луком, в кладовки – за молоком, и гадать о судьбе и будущем брачном партнере. В ночь на Петров день вся «добыча» молодежью съедалась где-нибудь в укромном месте у костерка. В весенне-летний период иногда в деревне организовывались «помочи», на которые зажиточные хозяева могли собирать молодежь для изготовления печей из глины. Юношей, собравшихся в товарищество для битья печей, водлозеры именовали «себряками» (ФА ИЯЛИ, № 3297/1). Скорее всего, это слово восходит к старославянскому «сябр», обозначающему «друг», «товарищ». По окончании работы хозяева устраивали для парней ужин, к концу которого приходили девушки, чтобы устроить с парнями пляски, попеть песен. Поводом к общению молодежи в осенний период (август – начало сентября) обычно становились и общественные «помочи», связанные с жатвой зерновых культур. Помочи были не бесплатными. Состоятельные хозяева нанимали девушек и молодых женщин в жницы, если не успевали с уборкой хлебов (АНПВ, № 2/84, л.58). В XIX в. в Олонецкой губернии, по данным Г. И. Куликовского, девушки даже на жнивье шли в сопровождении парней под игру на гармони (Куликовский, 1894а, с. 409). Жницы наряжались в праздничные рубахи, работали, соревнуясь друг с другом в скорости и неутомимости. Весь день они трудились под песни, а по завершении страды для работавших в поле людей хозяева устраивали торжественный ужин. После ужина к дому собиралась вся местная молодежь, чтобы попеть и потанцевать.

В первой декаде августа парни и девушки собирались группами, чтобы лакомиться горохом, достигавшим стручковой зрелости (АНПВ, № 2/74, л. 60). Больших опустошений на полях они не делали, но парни основательно набивали свои карманы. Сладким горохом угощали девушек, а также подростков, которые приходили смотреть, как развлекаются их старшие товарищи на гуляниях, устраиваемых по ригам и гумнам из-за достаточно частых в этот период дождей. Гуляния эти начинались не ранее дня Макария (7.08 н. ст.) и прекращались к Успенью Пресвятой Богородицы (29.08 н. ст.), когда ночи становились совсем темными. Ровный пол на гумне позволял ходить «круги», танцевать кадрили («кадрелки» или «кандрелки») и лансье (НАКНЦ, ф. 1, оп. 1, колл. 73/10). Кадрили иногда водлозеры называли «кругом» (ФА ИЯЛИ, № 3295/9). Танцевали больше под песни, а парочки в полутьме (свет исходил только от одной горящей лучины) могли миловаться друг с другом (ФА ИЯЛИ, № 3299/1; АКНЦ, ф. 1, оп. 1, колл. 170/170). Погода до середины сентября позволяла молодежи собираться по вечерам у костров, чтобы испечь свежий картофель. Иногда отправлялись в более длительную прогулку, чтобы набрать репы на подсечных участках в лесу. Какой-то урон чужому картофельному или репному полю, конечно, наносили, но никогда не воровали слишком много. Такие набеги молодежи на участки с репой, картофелем или горохом были узаконены общественным мнением водлозеров. По этому поводу даже имелась поговорка: «Репу да горох сеют для воров».

С Успенья Пресвятой Богородицы в Водлозерье начинали устраиваться молодежные «вечорки», которые проходили по праздникам в тех же деревнях, где и сам праздник (ФА ИЯЛИ, № 3299/131). На долгожданный осенний праздник в Гольяницы молодежь приезжала даже за 40 верст (ФА ИЯЛИ, № 3297/21). Для вечорок парни и девушки сообща нанимали на один вечер самую большую избу в деревне, чтобы повеселиться в то время, когда старшее поколение и дети уже отходят ко сну. Вечорки по разным деревням продолжались до Покрова, когда возобновлялось посещение постоянных бесёд. Так замыкался годовой цикл увеселений молодежи.

3. Молодежные мантические обряды

Мантические обряды, т. е. гадания молодежи, подобно увеселениям, проводились в строго определенные календарные сроки, вписывались в общий цикл народного календаря. Посредством гаданий молодежь пыталась узнать самые важные вехи своей будущей, прежде всего семейной, жизни. Большинство молодежных мантических обрядов приходилось на время зимних и «летних» святок, и лишь малая их часть осуществлялась в иные сроки. Как и у всех русских, в зимний период гадания начинались с первого дня зимы – Покрова Пресвятой Богородицы (14.10 н. ст.). Гадали с тараканом, которого в коробочке или без девушки клали перед сном себе за пазуху, после чего просили: «Таракан, таракан, сведи к заветным воротам». Надеялись во сне увидеть дом, в который будут сосватаны. Календарная особенность зимних святочных гаданий в Водлозерье заключалась в том, что они начинались не с Рождества (7.01 н. ст.), как в центральной России, а с начала «полусвяток» (см. выше).

У русских Карелии имелось несколько преданий, объясняющих, почему проникновение в мир духов, через которых рядовому человеку открывалась возможность прозреть будущее, доступно лишь в определенные сроки, а не в любой день. Большинство из них давали пояснения насчет периода классических Святок, длившихся с Рождества по Богоявление (Крещение). Так, по народным поверьям, Бог Отец, радуясь Рождеству своего возлюбленного Сына, позволял на Святки нечистой силе покинуть подземные чертоги и порезвиться пару недель на воле (Георгиевский, 1902, с. 54; Народная демонология, 1901). Представлялось, что будущее людей открыто бестелесным духам. Это будущее лишь потому и открывалось простым смертным, что дух представлялся в зеркале образом будущего жениха или же «подсовывал» гадающим предназначенные к исполнению «вещие жребии». Поскольку крестьяне твердо верили, что водяной дух выходит из проруби в мир людей лишь в ночь на Рождество, то в «полусвятки» не гадали способами, требующими использования воды. Запретными были также гадания с применением зеркал и «вещими снами» (Логинов, 2006в). «Отражение будущего» в зеркалах уподоблялось «отражению будущего» в воде, отсюда, видимо, происходил и запрет. Сходство этих гаданий с предсказаниями «вещими снами» состояло в том, что они воспринимались «зрительным образом».

При описании гаданий мы будем использовать терминологию и классификацию по особым кластерам (гадания вещим звуком, вещим жребием и т. д.), предложенную В. Смирновым в статье, посвященной мантическим ритуалам Костромского края (Смирнов, 1927).

Самым простым и доступным в «полусвятки» в Водлозерье было гадание «вещим жребием» по имени первого встречного, которого останавливали на улице, выбежав из бесёдной избы (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 490, л. 53). Девушки спрашивали имя у мужчин, парни – у девушек. Считалось, что каким именем назовет себя первый встречный – то и будет у жениха или невесты. Более сложным, но не менее популярным, было гадание о суженом по полену (НАКНЦ, ф. 1, оп. 1, колл. 73/283; ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 145). Дождавшись в бесёдной избе полной темноты, молодежь отправлялась добывать поленья для гаданий к домам, в которых жили девушки на выданье или холостые парни («холостяги»). К поленнице подходили задом наперед, не глядя, левой рукой вытаскивали любое полено и, зажав под мышку, бежали обратно на вечеринку или бесёду. Если парень или девушка не смогли вытащить полено из поленницы, считалось, что целый год им еще придется «холостовать». Те, кто приходил с поленом, внимательно рассматривали его на свету. Радость вызывало «шадровитое», т. е. красивое полено. Считалось, что красивым, скорее всего, будет будущий супруг или супруга. По длине и толщине полена судили о росте и комплекции будущего супруга или супруги, по характеру коры судили о чистоте лица и волосам на голове. Полено со старой гнилой древесиной сулило старого и больного супруга. Если часть полена была не до конца отрублена и от этого «гуляла», думали, что и супруг будет гулящий. Кому попадало горбатое полено, отшучивались: «Полено горбато, значит, жить богато». Кому доставалось красивое полено, несли его домой и клали в свои дрова, чтобы перепроверить нагаданное. Если мать с утра уносила это полено вместе с другими в дом и сжигала его в печи, верили, что нагаданное обязательно сбудется.

Собираясь на бесёды в «полусвятки», молодежь любила сообща гадать «вещим жребием» с воском свечи, оловом или бумагой (НАКНЦ, ф. 1, оп. 1, колл. 73/183). Воск плавили в ложке на пламени лучины или свечи (олово – в пламени печи) и выливали на поверхность обеденного стола бесёдной избы (в воду лить воск или олово было запрещено до наступления «прямых святок»). По получившейся фигуре судили о будущем суженом или суженой (курносый, носатый, лохматый и т. д.), если фигура напоминала церковь, думали, что предстоит венчаться, а если гроб, верили, что придет смерть. Лист собственноручно смятой бумаги поджигали и клали на блюдце. Блюдце подносили к ровной стенке русской печи и смотрели, что покажут тени от сгорающей бумаги. Любые узнаваемые фигуры считались вещими (собака – это встретить друга, рыба – иметь с кем-то крупную ссору), но главное событие наступающего года пророчила та фигура, которая являлась последней. Она могла предвещать как свадьбу, так и смерть. Иногда гадали «вещими звуками» с помощью жерновов. Вся компания выходила в сени бесёдной избы или в сарай, и каждый гадающий собственноручно крутил жернов на один оборот. Все остальные прислушивались к возникшему звуку и пытались идентифицировать имя лица противоположного пола, с которым свяжет их судьба на всю жизнь (То же, колл. 73/183).

Девушки из зажиточной семьи в зимних и демисезонном наряде (д. Канзанаволок, 1920-е гг.). Из семейного архива Данилиных.

Охотно гадали в период «полусвяток» по «вещим звукам» на перекрестках дорог. Верили, что нечистые духи, подобно людям, чаще всего ходят по торным дорогам, чем интенсивнее на дороге бывает движение людей, тем больше там вероятность получить от духов вещие знаки. На росстани с бесёд уходили за час или два до полуночи (НАКНЦ, ф. 1, оп. 1, колл. 73/82). Один способ гадания назывался «полоть росу», другой – «полоть снег» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 145; ф. 1, оп. 1, колл. 73/183). Девушки, набирая обратной стороной передника снег, клали в него колечко с пальца и, подкидывая снег в переднике, произносили: «Полю, полю росу. Куда меня спросят? Которому дому? Которому полю?» или «Полю, полю снежок. Залай, залай собачка на судимой стороне!» (То же, л. 145; ф. 1, оп. 1, колл. 73/11). Если «пололи росу», то падали в снег, прикладывали ухо к дороге и слушали, не едет ли откуда-либо воз, не зазвенит ли поддужный колокольчик. Считалось, что в том направлении, откуда будет приближаться звук, приедет свататься суженый. Если «пололи снег», то оставались стоять, закрывали глаза одной ладонью, другую прикладывали к уху и слушали, не залает ли где собака. Ожидали, что суженый приедет сватать из тех деревень, со стороны которых раздавался лай. Иногда значение придавалось характеру лая собаки (звонкий, сиплый, писклявый и т. п.), что давало возможным сделать более конкретное предположение насчет личности будущего жениха. Поодиночке гадать на перекресток ходить боялись. В связи с этим обычно рассказывалась быличка о девушке, которая отважилась пойти одна, за что ей едва не пришлось поплатиться жизнью. Нечистый дух не только подал ей «вещие звуки», но и, приняв образ суженого, погнался за девушкой. Та еле-еле успела забежать в свой дом, закрыть и «зааминить» двери, перекрестить все окна. С досады нечистый дух якобы так стукнул в стену, что изба затряслась, а девушка в тот год вышла замуж (НАКНЦ, ф. 1, оп. 1, колл. 73/296).

Сложнее выглядело гадание на росстани с участием «атамана» с нечетным числом гадающих (Там же, колл. 73/82). На перекрестке дорог или на росстани тропинок гадающие становились спинами друг к другу, а атаман очерчивал вокруг них круг зубом от бороны, лемехом от сохи, ухватом, кочергой, рыбацкой пешней или иным предметом обереговой символики. Во время «зачерчивания» произносился заговор: «Вокруг нас круг, а круг чертил не я, а Богородица моя» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 489, л. 35). Слушали, плотно зажмурив глаза. Открывать их запрещалось. Считалось, что нарушение запрета хотя бы одним из гадающих приведет к тому, что нечистые духи обманут людей, подадут им неверные знаки о будущей их судьбе. Нельзя было, как и при любом ином гадании, смеяться, а также обмениваться репликами. Считалось, что «вещие звуки» часто слышит только тот, к кому это имеет отношение по его будущей судьбе, а все остальные ничего могут и не слышать. Про вещие звуки, которые слышала гадающая молодежь, говорили, что им «причудие было», «причудилось». Тот человек, который чертил круг по снегу вокруг гадающих, сам обязательно должен был войти в него. По этому поводу автор записал быличку: некая девушка по имени Наташа (с Колгострова) не вошла, сколько ее ни звали, в очерченный ею зубом бороны круг, а через год умерла (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 69).

«Вещими звуками» молодежь в «полусвятки» ходила также гадать на гумна. Когда в гумно зайти смелости не хватало, отправлялись к кому-нибудь в сарай. У входа в сарай садились на шкуру издохшей (не зарезанной ножом) коровы или теленка спинами друг к другу и очерчивались железным концом сковородника (НАКНЦ, ф. 1, оп. 1, колл. 73/239, 295). При очерчивании произносилось заклинание, общее, наверное, не только для всех русских Обонежья, но и всей Олонецкой губернии: «Встань, черта, от земли до неба, от неба до земли! За чертой тыща чертей, в черте ни черта». Над гадающими «вещими звуками» могли подшутить деревенские насмешники. Самой злой шуткой было ходить по деревне и колотить колотушкой о колотушку, чтобы молодые люди перепугались и решили, что им всем предстоит умереть. С гаданиями на очерченной кругом коже у водлозеров, как и всех русских Севера, связаны предания о том, как атаман, очерчивая круг, плохо зачертил хвост. Нечистый ухватил-де за этот хвост шкуру и до первых петухов таскал несчастных парней и девушек «по всему белу свету» (вплоть до Пяльмы и Гакугсы на берегу Онежского озера), до полусмерти всех перепугав (То же, колл. 73/295). Теми же страстями о нечистой силе, таскавшей гадавших парней и девушек на коже издохшего животного, сопровождаются и рассказы о гаданиях у проруби на второй день Рождества. Единственная деталь, отличающая это гадание от гаданий в сарае и гумне, состояла в том, что водлозеры очерчивались у проруби рыболовной пешней (То же, колл. 73/295).

Сведениями о том, что девушки ходили к окну бани или овина гадать в полночь с задранным подолом (шерстью по заду погладит – к добру, холодной рукой погладит – к «худу»), как это было принято почти повсеместно в Обонежье, мы не располагаем. У овина, амбара, бани девушки гадали «по вещим звукам». Порой какой-нибудь шутник, узнав, что «девки пошли слухать», ходил по деревне и колотушкой стучал по заборам и строениям (Там же, колл. 73/239). Гадания по вещим звукам у названных строений считались страшными, требовали очерчивания сковородником круга на снегу вокруг гадающих.

Основная часть гаданий приходилась на «прямые святки» (7.01–18.01 н. ст.). Либо водлозеры не слишком придерживались принципа, что страшными гаданиями следует гадать в «страшную» неделю, а о свадьбе – в «святую» неделю, либо в наших материалах зафиксирована уже стагнирующая традиция. Однако гадания с использованием воды или ее символики старались приурочить к первым дням после Рождества. Гадания с первым блином, испеченным на Рождественский или Крещенский сочельник, приурочивали соответственно к утру Рождества или к утру Богоявления (Крещения). Девушки, отправленные родителями погостить к родственникам, гадали, укладываясь спать на новом месте (во второй день Рождества), причем блин или хлеб им не требовался. Гостья должна были лишь сказать перед сном: «На новом месте приснись жених невесте». Приоткрывать трубу или двери тоже не было нужды. Как представлялось, суженого во сне ей должны были представить домовые духи принимающего ее дома.