Текст книги "Традиционный жизненный цикл русских Водлозерья: обряды, обычаи и конфликты"

Отец с матерью и любимая девушка, если она была, провожали парня до какой-нибудь значимой для общины или отдельной деревни сельской границы. По пути к месту расставания с семьей в весенний призыв водлозерские «некрута», согласно старинной традиции, срывали правой рукой ветку черемухи или вербы, отдавали сестре или любимой девушке, и та несла ее до прощальной развилки дорог. Ветку эту у водлозеров лентами не украшали, на большой угол избы с улицы не прибивали, как это делается в северном Прибелозерье, а прятали дома за икону и хранили до возвращения парня из армии (АНПВ, № 2/82, л. 2–3).

Для островных и материковых деревень северной части Водлозера значимой для общины границей был берег у начала почтового тракта на Пудож (строго у перевоза через пролив к Пречистинскому погосту). Люди приставали на лодках, прощались здесь с парнем и его друзьями, после чего возвращались домой. Жители деревень с полуострова Куганаволок прощались с рекрутами там же, но ехать на лодке через озеро им было не обязательно. Этот путь они могли проделать и по тележной дороге. Население южной и юго-восточной части Водлозера провожало своих «некрутов» в лодках до берега напротив деревни Маткалахта, к которому также подходил почтовый тракт. Из отдаленных от Водлозера деревень люди передвигались пешком до озера, здесь прощались с рекрутом, а дальше он с друзьями ехал в лодке до начала почтового тракта на Пудож. Из деревни Луза (до 1927 г. призывники оттуда направлялись в Пудож, а не в город Онегу) путь был столь долог, что родители парня провожали только до Лузского ручья на границе лесных угодий своей деревни с угодьями соседней деревни Калакунда, ныне границы между Карелией и Архангельской областью.

Как только лодка с призывниками отчаливала от берега, оставшиеся на берегу родные бросали в воду нечетное число «светлых» (т. е. посеребренных) монет в качестве расплаты с водяным за удачный переезд через озеро. В наши дни многие тоже так поступают, даже если по озеру не едут (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 29). Теперь монеты бросают в озеро, «чтобы дорога была удачной, а служба легкой». Остававшиеся на берегу девушки и женщины пели вслед удаляющейся лодке, пока она не скрывалась за каким-либо островом или не отдалялась настолько, что песни уже не могли долетать до рекрутов (То же, л. 23).

В старину места расставания «некрута» с родными маркировались деревянными придорожными крестами, а чаще – живыми деревьями с выдолбленной в стволе нишей для никатриона, медного складня или небольшой иконки. Такие деревья в Водлозерье именовались «часовнями» (Червякова, 2001, с. 286). Около придорожных крестов или свое образных «часовен» молились, расставаясь с «некрутом». Если провожатые уходили дальше, то расставались все равно у приметных деревьев, которые росли на границах меньшей значимости, чем вышеотмеченные. На память у таких деревьев отсекали сучки на расстоянии примерно метр от ствола или делали на стволе глубокую затеску («мету»). Если человек возвращался с войны живым, в качестве «меты» на стволе вырезались годы военной службы. Одна такая «мета», с надписью «1914–1915», сохранилась на дереве у Лузского ручья (АНПВ, № 2/56, л.18). Деревья с «метами» назывались в Водлозерье «метными» (АНПВ, № 2/73, л. 7–8; № 2/74, л. 138). Они, подобно деревьям-«часовням» и «дорожным» деревьям, причислялись к священным. Считалось, что человека, который срубит такое дерево, неведомая сила накажет отнятием рук или ног.

От места расставания «некрута» с семьей лучшие друзья парня в 1960-х – начале 1970-х гг. ходили провожать призывника до постоялого двора «Сердечкина изба», т. е. за 30 с лишним километров. Подходя к постоялому двору, устраивали пальбу из ружей. Переночевав, друзья возвращались обратно, а новобранцы шли в Пудож пешком еще 34 километра. В наши дни из Куганаволока дальше развилки основной дороги с бывшим почтовым трактом даже друзья призывника не провожают, а основная часть провожающих поворачивает домой у развилки на деревню Кевасалма, что от Куганаволока в пяти километрах.

Поклонный крест в честь погибших воинов-водлозеров (фрагмент). Фото автора

Из дома в день ухода «некрута» на призывной пункт ничего не давали и не дают. За здоровье и удачу солдат на службе некоторые матери, как и в старину, молятся перед иконой Пресвятой Богородицы, заступницы за детей. Кроме того, в наши дни ходят помолиться с той же целью в бывшую деревню Малый Куганаволок, к «Поклонному Кресту» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 490, л. 39). Крест был изготовлен и установлен национальным парком «Водлозерский» в 1995 г. На кресте надпись: «Сей крест Господень поставлен месяца мая 9 дня 1995 года в память о воинах водлозерах». Свечи жгут внутри стеклянных банок, чтобы их не задувало на ветру. За здоровье воинов кладут «серебреные» монеты прямо в камни или в щели сруба (АНПВ, № 2/73, л. 20). Сон, в котором кто-либо видит парня, служащего в это время в армии, считается вещим, предвещающим поездку за пределы Водлозерья (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 160).

С войн XX столетия не вернулись многие водлозеры. Старинная традиция причитаний по воинам на Водлозере исследована В. Г. Базановым и А. П. Разумовой. Ими были записаны, а потом и опубликованы многие ценные для отечественной фольклористики образцы этого жанра народного творчества (Русские плачи Карелии, 1940, с. 466–470, 484–486 и др.).

По возвращении из армии водлозерские парни обязательно навещали (и навещают) могилы предков. Отслуживший в армии парень всегда приобретал более высокий брачный статус в качестве жениха, чем тот, кто еще не служил или был освобожден от службы по состоянию здоровья. Демобилизованные водлозеры холостыми долго не оставались, быстро подыскивали себе невест. Правда, девушкам, которые выходили замуж в 1940-х гг., приходилось дожидаться с войны своих суженых по пять-семь и более лет.

Примерно с 1960-х гг. возвращение парня из армии стало сопровождаться не только семейным торжеством, но и устроением бурной попойки для сверстников. Бывали случаи, когда пьяная радость от возвращения на родину завершалась дракой с друзьями. Одна из таких драк в семье Осиповых закончилась трагически – вернувшийся домой солдат получил увечья, не совместимые с жизнью. Регулярные календарные попойки бывших солдат и моряков, как и везде в России, с советских времен приходятся на дни Воздушно-десантных войск и Военно-морского флота. Пока существовал причал для маломерных судов в северной части Куганаволока, бывшие моряки (включая людей в возрасте до 50 лет) собирались в полдень на причале под импровизированным военно-морским флагом, а бывшие десантники – на берегу у этого причала. Распитие спиртных напитков сопровождалось (и сопровождается) угощением рюмкой водки любого мужчины, подходящего к компании, распеванием песен военной тематики под игру на баяне. Драки выпивших мужчин в дни ВДВ и ВМФ иногда случаются на дискотеке. Пострадавшим обычно оказывается бывший воин, который не в меру хвастается своей силой и умением применять изученные во время службы приемы единоборств. В принципе, такой исход праздника одобряется в современном общественном мнении деревни: мол, «пусть будет, как все, не задается». Пострадавший во всем случившемся тоже не видит повода для дальнейших конфликтов, чувствует свою неправоту. Вражда на межличностном уровне не возникает, поскольку все друг дружку знают и приятельствуют с малолетства. Изредка случающиеся драки в среде молодежи послеармейского возраста можно характеризовать как спонтанные конфликты, спровоцированные неадекватным поведением участников, пребывающих в состоянии алкогольного опьянения.

Глава 6. Свадебная обрядность и свадебные конфликты

Единственной формой заключения брака у водлозеров в старину была свадьба. Она могла быть со сватовством и с одним (только у жениха) или с двумя (и у невесты, и у жениха) праздничными застольями либо без сватовства – как говорили водлозеры, «уходом». Не считают водлозеры свадьбой случай, когда дочь водлозерского богача Рюхманова «цыгане так околдовали», что она убежала с табором и никто и никогда ее больше не видел (НАКНЦ, ф. 1, оп. 1, колл. 73/277). Нам довелось записать мнение самих водлозеров, что собственно «свадьба» – это период, пока стороны уговариваются и молятся Богу, а дальше уже «не свадьба, а столованья» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 33). Это, если так можно выразиться, «карельский» подход к пониманию слова «свадьба». Для русских в целом больше привычны такие понятия, как «свадьба одним столом», «свадьба двумя столами», которые не совсем согласуются с мнением, приведенным выше. При описании свадебных обрядов и обычаев водлозеров мы абстрагируемся от их частного мнения.

1. Обрядовые предпосылки брака и выбор брачного партнера

Чтобы не остаться в старых девах на всю жизнь, в старину в Водлозерье с малых лет девочка должна была блюсти некоторые запреты, нарушение которых, по народным поверьям, грозило ей безбрачием (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 129–130). Запреты эти можно считать общими для всего Обонежья: «Не сиди на пороге, а то женихи за порогом окажутся», «Не позволяй обметать себя веником, а то женихи стороной обойдут», «Не сиди на вросшем в землю камне, а то в девках засидишься» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 197). Запретной была подача чашки чая без блюдца: «В жизни без своей половинки останешься» (То же, л. 140, 197). Детям младшего возраста запрещалось сидеть или играть под столом. Считалось, что нарушителей этого запрета накажет Бог тем, что ребенок выше стола не вырастет, а девушку карликового роста никто сватать не станет. Несоблюдение некоторых правил застольного этикета, по поверьям водлозеров, могло вызвать неудачное замужество. Поэтому, в частности, при чаепитии следили, чтобы дети меньше плескали чай из чашек на стол. Считалось, что у такого ребенка «супруг(а) пьяницей будет» (То же, л. 140). Холостому парню советовали не спать слишком много: «Косоглазую невесту себе наспишь» (То же, л. 197).

Народными приметами, пророчащими скорую свадьбу, считались сны, в которых снились медведица, купание в чистой прозрачной воде или девичий плач (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 159–160). Если над домом, в котором жил холостой парень или девушка на выданье, собирались стаи сорок или мелких пташек, типа синиц и воробьев, – это тоже означало, что в доме скоро сыграют свадьбу (То же, л. 128).

Обрядовыми предпосылками вступления в брак в Водлозерье было, как упоминалось выше, нормативно-обязательное посещение молодыми людьми бесёд и вечеринок. Наличие постоянного кавалера у девушки на бесёдах не гарантировало ей замужества. На это могли рассчитывать только богатые славутницы/покрутницы. Славутницы, имея по нескольку ухажеров среди парней в собственной деревне, не отказывались также и от легкого флирта с парнями из других деревень. Это считалось нормальным явлением, не показателем ветрености, а свидетельством того бесспорного факта, что она завидная невеста. Славутницы, как и вообще все юные девушки, от слишком ранних браков отказывались, так как девичество было самым интересным и привольным периодом в жизни крестьянки. Посещение бесёд в течение двух-трех лет было традиционной нормой, которую старались выдержать. Слава девушки, имеющей сразу много ухажеров, была всегда желанной. Парень, ухаживающий сразу за двумя или более девушками в одной деревне, наоборот, приобретал «недобрую славу» человека ветреного, склонного погулять на стороне даже в законном браке. Ухаживать за второй и за третьей девушкой парню обычай не запрещал, но все его симпатии должны были проживать в разных деревнях. Другими словами, чем больше у девушки было ухажеров в одной деревне – тем лучше для нее, чем больше симпатий к разным девушкам у парня – тем хуже для него.

На бесёдах юноши и девушки имели право сидеть «парочками», прилюдно целоваться и миловаться, но после бесёд все расходились по домам гурьбой, на парочки не разбивались (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 489, л. 62). Если парень и девушка начинали отделяться от общей компании, целоваться по темным закуткам, они позорили и себя самих, и своих родителей. Девушку в деревне подозревали в утрате невинности, с парнем и его родителями сельское общество вело разговоры о сватовстве и скорой свадьбе. Утрата девственности в старину вообще была малоприемлема для нормального замужества. В Водлозерье на этот счет говорили: «Если худо заходишь то, как замуж выходить будешь?» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 22). В настоящее время эти нормы поведения остались уже в прошлом, добрачные связи к излету XX в. стали делом вполне обычным.

До военной реформы Александра II брачный возраст у водлозерской молодежи был тот же, что и в целом у русских: девушкам следовало выходить замуж в период от 18 до 20 лет, хотя поп имел право обвенчать и 16-летнюю (Кузнецова, Логинов, 2001, с. 24). После 20 лет девушка попадала в разряд невест-«перестарков». Парней до 18 лет в старину не женили, а статус старого «холостяги» они приобретали после 23 лет. С 1874 г. девушки стали считаться «заневестившимися» только после 23 лет, а предельный возраст для парней как полноценных женихов поднялся до 25–26 лет (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 626, л. 3). В указанных возрастных пределах юноши и девушки могли рассчитывать на союз с «ровней» (в пределах всей группы молодежи в целом), что было всегда предпочтительней брака с «перестарками», вдовой или вдовцом.

В молодежной среде инициативной стороной в заключении брака обычно выступали девушки (см. ниже). Хотя широко известен в этнографии водлозеров и обратный случай, описанный И. С. Поляковым (Поляков, 1991, с. 150–152), а затем и Н. Н. Харузиным (Харузин, 1894, с. 303). Парень из деревни Пелгостров «увлекся одной красавицей, жившей в другой отдаленной деревне. Девица долго не внимала вздохам своего поклонника, подозревая его в нищете до тех пор, пока он не представил в жарких выражениях всей прелести своего дома и, между прочим, зеленой крыши. Молодая, обвенчавшись, возвратилась в деревню, где и объял ее при виде нового своего жилища, с крышей из хвои, весь ужас обмана, которому она подверглась» (Поляков, 1991, с. 152). Как правило, инициатива девушек состояла в том, что они просили своих парней, «если уж слюбились», обратиться к родителям с просьбой о скорой засылке сватов (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 25, 77). Получив от парня устное согласие, как и было принято в крестьянской среде, парень и девушка обменивались друг с другом недорогими залогами. Ими могли служить нательные крестики, носовые платки, девичья косынка или колечко. Если девушка начинала гулять с другим, парень мог оставить залог «изменщицы» у себя (НАКНЦ, ф. 1, оп. 50, д. 1135, л. 27). В любом случае обмен залогами между девушкой и парнем еще не означал, что сваты непременно пожалуют в дом.

В неразделенной семье вопрос, быть ли скорому браку, решался не родителями парня, а большаком (Харузин, 1894, с. 323). В малой семье парень имел право на инициативу, но должен был просить отца и мать «оженить» его: «Родитель батюшка, родная матушка, разрешите мне жениться на имярек». Если живых родителей не было, разрешения на брак он просил у тетки, которая, по водлозерским обычаям, обычно приходилась ему и «божаткой», т. е. крестной матерью (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 489, л. 65). Изредка инициатива женить сына исходила от матери, которая, состарившись, уже не справлялась одна с жатвой в поле, не могла готовить на всю семью и ухаживать за домашним скотом без помощи невестки (То же, л. 25). Нехватка женских рабочих рук в жатвенную страду могла подвигнуть на решение женить сына и его родителя. Заполучить работящую невестку можно было далеко не из каждой семьи. Эта задача для сватов считалось несложной, если ехали свататься в дом, в котором был очевидным избыток девушек на выданье, а материального достатка не было. Глава такого семейства сам был озабочен, как бы выдать замуж всех своих дочерей (АНПВ, № 2/73, л. 18). Инициатива женить сына могла исходить от главы семейства также и в том случае, когда за счет приданого невесты можно было увеличить земельные владения хозяйства. При этом, правда, свататься надо было в общину, где земля находилась в частном владении, не подвергалась общественным переделам. Из прошлого Водлозерья известны примеры, когда семья, проживавшая в деревне Гольяницы, получила в приданое 3 га земли за 20 км от своего дома, а семья Барановых из деревни Пильмасозеро – участок в 10 км от своего поселения (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 489, л. 2). Однако сосватать невесту с земельным приданым могла лишь семья, располагавшая достаточными денежными средствами, чтобы заплатить семье невесты достойный выкуп за землю-кормилицу. Непросто в старину было сосватать состоятельную невесту за жениха из бедной семьи либо за такого, кто приобрел сам себе незавидную славу среди соседей непутевым (девиантным) поведением. В подобных случаях приходилось ехать в отдаленные деревни с очень неясными перспективами на заключение удачного брака. Еще хуже обстояли дела, если сын весьма решительно настаивал заслать сватов именно к той девушке, на которой он обещал жениться, а родителям кандидатура невесты чем-то была не по нутру. Иногда из-за родительского отказа молодые люди так переживали, что были близки к самоубийству. Правда примеров, подобно заонежскому (из района Толвуи), когда парень из бедной семьи и его девушка из зажиточной семьи повесились на одной березе (НАКНЦ, ф. 1, оп. 50, д. 968, л. 111), в Водлозерье старики не упомнят.

Что касается девушек, то они предпочитали выходить замуж в своей деревне, чтобы всегда можно было обратиться за помощью и поддержкой к родителям и братьям. Об осуществивших такое намерение девушках говорили с явным одобрением: «Где росла, там и выкисла», «Где родилась, там и сгодилась» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 197). Каким бы ни был расклад накануне сватовства, водлозеры верили в личную судьбу, которая неизбежно приводит к тому, что выражается пословицей: «Суженый род будет у ворот» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 31). Эта вера сохраняется и ныне, когда женщины, даже имея нескольких детей, вступают в брак два, три и более раз. Считается, что истинный суженый, «по судьбе» или «от Бога», может быть как раз последним мужем женщины.

Окончательно вопрос о том, быть или не быть сватовству и за какой конкретной невестой поедут сваты, решался на семейном совете.

2. Сватовство и просватовство

Если понятие «сватовство» вполне понятно каждому современному читателю, то понятие «просватовство» нуждается в некоторых пояснениях. В принципе «просватовство» – это заключительная часть сватовства, на которой достигалось соглашение о предстоящей свадьбе, стороны били по рукам, а невеста начинала причитать. Иногда сватовство и просватовство проводились в один день, иногда их разделял некоторый временной отрезок, необходимый родственникам невесты, чтобы окончательно дать ответ, быть ли свадьбе или не быть.

На семейном совете по поводу начала сватовства нередко обстановка бывала чрезвычайно нервной. «Неровню» сватать было не принято, чтобы не опозориться с почти верным отказом, а подходящих кандидатур часто в поле зрения семейного совета не оказывалось. Непросто вопрос со сватовством решался даже в том случае, если парень просил посвататься к добрым соседям. Отказа тут опасались по причине, которая отразилась в водлозерской пословице: «Родни не видать, а соседа потерять» (Там же, д. 628, л. 25). Подобный исход сватовства мог создать почву для подспудно вызревающих конфликтов между двумя фамилиями на десятилетия вперед.

В любом случае вопрос со сватовством или разрешался, или на время откладывался.

Брачные связи водлозеров распространялись в Пудожском уезде до Сумозера, Рагнозера, Яндомозера (Кузнецова, 2001, с. 271), а также Шалы, где при лесопильном заводе существовала небольшая колония выходцев с Водлозерья (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 627, л. 5; д. 628, л. 4, 77). Девушки из деревень южной части Водлозерья часто выходили замуж в Кенозерье Каргопольского уезда, а парни оттуда брали себе невест среди водлозерок (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 14; д. 626, л. 3, 7). Девушки из северной части Водлозерья иногда выходили замуж в поселения на среднем (от Лузы до Коркалы) и даже в верхнем (Калгачиха, Челозеро) течении реки Илексы Архангельской губернии (ВНП, № 2/82, л. 29; НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 24). Известен случай, когда невесту с Водлозера выдали замуж в деревню Нюхчезеро, что расположена за Ветряным поясом в бассейне Белого моря (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 627, л. 22). Таким образом, ареал традиционных брачных связей водлозеров распространялся вдоль основных транспортных путей конца XIX – начала XX в. на весьма значительную территорию. Но все же выбор невест в основном осуществлялся в своей местности.

Посвататься можно было в старину почти в любое время года, если оно не приходилось на время поста. Однако на Водлозере, как и на всем Русском Севере, в старину чаще всего праздновали традиционные свадьбы в период от Крещения до Великого поста. Имеется запись, что одну из невест Куганаволока посватали уже на второй день после Крещения (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 16). Но это, скорее, исключение, чем правило. Зимой ездили свататься так, чтобы приурочить свадебные застолья к «общим» неделям (за три-четыре недели до Великого поста) церковного календаря, в которые в любой день дозволялось употребление скоромной пищи. Неплохой для свадеб считалась и следующая, «мясопустная» неделя, когда мясо запрещалось употреблять только в среду и пятницу. На Масленой неделе свадьбы уже не играли, поскольку священники с этой недели и на протяжении всего Великого поста отказывались венчать людей в церкви. Неплохим периодом для традиционных свадеб был месяц после Покрова (14.10 н. ст.), когда резали скот, запасали мясо на зиму, а зерно от собственного урожая еще не израсходовали (Там же, д. 404, л. 197). Третий пик традиционных свадеб приходился на жатвенную страду вынужденно, так как крестьянские хозяйства нуждались в дополнительной паре бесплатных женских рук. На этот период в Олонецкой губернии выпадало не более 3 % всех крестьянских свадеб (Коренной, 1910).

В своей деревне, прежде чем пойти свататься, отправляли на разведку какую-нибудь проворную женщину из числа родни или свойственников, чтобы выведать, как родители невесты отнесутся к задуманному сватовству. Сватами в Водлозерье выступали почти всегда мужчины: отец парня, крестный отец либо семейные двоюродные братья жениха и сам жених (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 490, л. 53; д. 628, л. 25; ф. 1, оп. 50, 1135, л. 1–5 и др.). Если отца парня не было в живых, его могла заменить тетка, которая одновременно являлась и его крестной матерью. В тех случаях, когда сватовство к конкретной невесте представляло трудную задачу, в состав сватов включали колдуна. Надеялись, что ему отказать не посмеют. К колдуну могли также обратиться с просьбой предсказать, какой будет жизнь у жениха с намеченной невестой в предстоящем браке (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 490, л. 63). В своей деревне либо в близко расположенную деревню зимой и летом шли свататься пешком, всегда под вечер. Если между родителями жениха и невесты заранее была достигнута договоренность о принятии сватов, те несли с собой корзинку с горячей выпечкой и яйцами для яичницы. В более отдаленные деревни ехали свататься зимой в санях, а летом – в лодке. Перед выездом на сватовство с непредсказуемым результатом производили некоторые магические действия. Например, переворачивали вверх ножками все табуретки и стулья в доме, чтобы «порозными», т. е. с пустыми руками, домой не приехать; в карман свату клали «бабий» повойник с заколотыми в него иголками, чтобы легче было «обабить», т. е. сосватать невесту (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 61). При поездке в санях поддужные колокола снимали и клали в карман, чтобы никто не догадался о цели поездки, не навел порчу и сглаз на сватовство и самих сватов. Сваты, приезжавшие в отдаленные деревни, интересовались, ходит ли девушка на бесёды. Если нет, ее не сватали. Избегали также свататься в семьи, люди в которых страдали от тяжелых наследственных болезней, слабоумия, пьянства. Сторонились сваты и семей откровенных бездельников, которые были всегда к тому же и самыми бедными на деревне. Славутность подобных невест расценивалась как отрицательная.

В намеченную избу сваты входили гурьбой, не объясняя толком цели своего приезда, закидывали свои рукавицы на воронец большим пальцем вверх («на удачу»), проходили к лавкам и садились под матицей (НАКНЦ, ф. 1, оп. 50, д. 1135; л. 22, ф. 1, оп. 6, д. 490, л. 62). Это ритуальное поведение сразу выдавало цель их появления в доме, но гостей все равно начинали расспрашивать, кто такие и зачем прибыли. Начинались обычные иносказательные разговоры про купца и товар, который надо купить, про петушка и курочку, которых было бы неплохо «скласть вместе». Пока велись окольные разговоры, новость облетала соседние дома, в избу начинали собираться любопытные. Если глава семьи имел намерение вести серьезные переговоры о сватовстве, он давал указание жене ставить самовар и печь на скорую руку пряженые пироги[23]23
  Если о сватовстве был уговор заранее, то для сватов хозяйка готовила яичницу из принесенных ими яиц и выставляла на стол заранее приготовленные «пироги сватов».


[Закрыть]. О желании или не желании идти замуж глава семьи спрашивал у девушки. Здесь могла возникнуть конфликтная ситуация девушки с большаком или родителем. Девушка, решительно настроенная на брак, при нежелании родителей выдавать ее замуж отвечала родителям: «Отдадите, пойду, и не отдадите, пойду» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 489, л. 63). В таких случаях родители обычно благословляли ее, опасаясь, что девушка убежит тайком с женихом, опозорит родителей. Хотя гордый родитель, не желая брака с неровней, мог какое-то время настаивать на своей воле. Для такого случая существовала особая форма ответа родителя: «Живи, как хоти, а ко мне не приходи ни с обидушкой, ни с поклоньицем» (Там же, д. 628, л. 77). Иногда девушка могла решительно сопротивляться решению родителей выдать ее замуж. Если у нее в деревне был любимый парень, она могла попросить сестру или подругу сообщить ему о нежеланном приезде сватов. Тот мог экстренно организовать родителей на сватовство «вперебой», когда за одним столом оказывались сразу две команды сватов. Но такое случалось крайне редко. Как бы ни развивались события, отказывать сватам устно, в категорической форме было не принято во избежание конфликта, в котором сторона сватов могла прибегнуть к мести магическими способами. Но если пироги и самовар на столе никак не появлялись, сватам ничего не оставалось иного, как уйти, чтобы попытать счастья в другом месте.

Молодежь конфликтов с неудачниками-сватами не опасалась. При неудачном сватовстве старались напихать в сани сватов прошлогодних веников. Это называлось «подложить старую Анисью» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 50, д. 1135, л. 22–23). «Привезти Анисью» со сватовства не желал никто. Кроме того, молодежь позорила неудачливых сватов и в своей деревне. Для этого на Масленицу их силой усаживали в перевернутую сучками вверх борону и катали на таком «транспортном средстве» по улице.

Отказ сваты могли получить и после угощения пряжеными пирогами, если в результате переговоров с родителями не приходили к взаимному согласию по поводу расходов, связанных с предполагаемой свадьбой. Он был менее обидным для сватов, но тоже не гарантировал от подкладывания в сани «старой Анисьи». Договаривались стороны в первую очередь о том, сколько денег сваты готовы заплатить за невесту в качестве «выкупа», что в приданое невесте дадут ее родители. То и другое должно было примерно уравновесить друг друга. Выкуп шел на обеспечение родни жениха подарками и организацию застолья в доме невесты, а приданое должно было обеспечить молодую семью скотинкой и самыми необходимыми на первое время вещами. Во времена, когда на Водлозере побывал И. С. Поляков, в приданое обязательно входил ткацкий станок (Поляков, 1991, с. 152), который для невесты изготовлял отец или кто-нибудь из родственников-мужчин. В XX в. уже ограничивались прялкой и некоторым количеством готовой пряжи или кудели. Значительных, по крестьянским меркам, денег стоили в приданом икона Богоматери, постель, подушки, многочисленные домашней выделки вышитые полотенца и станушки от женских рубах. Количество полотенец и станушек оговаривалось особо, потому что каждому родственнику и каждой родственнице со стороны жениха требовалось сделать подарок именно вышитыми изделиями. Матери, имеющие дочерей на выданье, заранее запасали и делили между ними также отрезы материи и посуду, а домашний скот выделяла невесте вся семья (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 489, л. 64, 78). Семья невесты несла больше экономических потерь от выдачи девушки замуж, чем семья от женитьбы сына. Недаром родитель при рождении дочери ворчал обычно, что если девочка выживет, то будет им «угла сбавить».

Если семью жениха знали недостаточно, сторона невесты ссылалась на необходимость провести собственную «думу» – совет с родственниками невесты. Это требовало некоторого времени, чтобы собраться и отдельно от сватов обсудить брачное предложение. Согласия на брак еще раз спрашивали у девушки. У невесты могли быть свои резоны в согласии или не согласии идти замуж за конкретного жениха. Например, очень неохотно водлозерские девушки шли замуж в деревню Вама. Этот стереотип поведения местных невест нашел отражение в частушке:

 
Не пойду на Ваму замуж,
Там высокая гора,
Не велика моя сила,
Тяжело носить вода.
 

(НАКНЦ, ф. 1, оп. 1, колл. 73/185)

Откровенно применять насилие к девушке, принуждать ее к нежеланному замужеству было не принято. Каждый в Водлозерье знал пословицу: «Не пришлись телом, не приделаешь и делом» (АНПВ, № 2/73, л. 20), т. е. колдовством.

Невеста кланялась в ноги родителям и говорила о своем решении. Она могла без указания мотива отказаться от предложенного замужества, но отказ ее не означал полного провала миссии сватов. Если родители девушки были склонны заключить брак, то оставалась надежда, что ее удастся уговорить. У родителей и родственников невесты также могли возникнуть сомнения, стоит ли девушку отдавать замуж в малознакомую семью. В подобных случаях сватам говорили, что требуется на месте ознакомиться с хозяйством жениха. Таким образом, в случае отказа невесты выходить замуж или при невозможности быстро собрать родственников на «думу», а также при необходимости съездить ознакомиться с хозяйством жениха ответ откладывался. Следовательно, откладывался и этап просватовства. Подобный исход, тем не менее, расценивался как частичная удача сватов. Поэтому домой они могли уехать с колокольчиком, звенящим под упряжной дугой.