Текст книги "Традиционный жизненный цикл русских Водлозерья: обряды, обычаи и конфликты"

Глава 7. Обрядность и конфликты периода молодоженства

Период, в течение которого новобрачных в деревне называли молодоженами, был ограничен годом или полутора годами, не более, в норме – до рождения первого ребенка. Именно поэтому в данную главу включен раздел об обычаях и обрядах, связанных с беременностью женщины и разрешением ее от бремени. Конечно, в перинатальном состоянии (состоянии беременности) женщина оказывалась обычно несколько раз за свою жизнь, но специально об этом говорить в главе, посвященной обрядам и обычаям зрелого возраста, нет смысла. Все необходимые замечания по данному вопросу сделаны в этой, 7-й главе. Требует пояснения, видимо, и название «Общественно-семейные обряды», избранное для оглавления представленного ниже раздела. Выбор этот был сделан потому, что в старину обрядность данного периода жизни человека была не столько направлена на собственно молодоженов, сколько нацелена на ритуальное воздействие через их обрядовое поведение на благополучие всей крестьянской общины в целом. Кроме того, обрядность этого периода жизни человека продолжала обнаруживать в себе яркую связь с фактом только что заключенного брака, в чем нельзя не увидеть следы ритуальной «переходности» к новому состоянию (членов крестьянской общины зрелого возраста), в котором такая связь переставала быть ощутимо очевидной.

1. Общественно-семейные обряды для молодоженов

Переходность состояния молодоженов в старину для жителей сельской местности была очевидна: в обязанности новой супружеской пары входили ношение в течение года парадных одежд, участие на видных ролях в народных и церковных праздниках, в почине наиболее важных общественных работ. Молодожены не отстранялись от посещения молодежных бесёд, на которых имели право целоваться и обниматься друг с другом, хотя участие в поцелуйных играх и в старинных танцах, обыгрывавших приветствия жениха и невесты, для них становилось запретным.

Женитьба коренным образом меняла социальный статус человека в крестьянском обществе. В одежде мужчин в старину новый статус маркировался ношением рубахи, у которой под мышками пришивались справа и слева ромбовидные ластовицы красного цвета. После свадьбы мужчина получал право голоса на общественных сходах. Правда, не являясь пока главой семейства, самостоятельных семейных интересов он не отстаивал, не мог претендовать в повседневной жизни на то, чтобы его называли по имени и отчеству, хотя во время свадьбы к нему и его жене именно так и обращались. Зато в обрядовой ситуации (например, при сборе помощи какой-нибудь невесте) к нему обращались с обязательным упоминанием отчества. После женитьбы мужчине при случае разрешалось выпивать рюмку-другую водки, и никто его за это не осуждал. После свадьбы мужчина имел право курить в компании других семейных мужчин и стариков. В старину по поводу изменения статуса мужа жена обязана была сделать знаковый подарок – собственноручно вышить ему праздничный кисет, наполнить его табаком и вручить мужу. Его личным делом было курить или не курить табак, но отказываться от подарка не полагалось.

Жене обязанность подарить кисет и табак мужу предоставляла прекрасную возможность попытаться завоевать лидерство в семье (заполучить «верхову») над своим мужем магическим образом. Способ этот был известен далеко не всем, но все же имел место в магической практике Водлозерья. Для его осуществления молодая жена набивала подарочный кисет табаком с приворотным зельем. Зелье составляла из небольшого количества мелко настриженных кончиков своих ногтей и волосков с определенных частей тела (подробности здесь мы по этическим соображениям опускаем), которые заворачивала в белую тряпицу и сжигала, а пепел смешивала с табаком. Заговор при приготовлении зелья не произносился. Считалось, что, выкурив целый кисет такого табака, муж уже не уйдет к другой женщине, к какой бы сильной магии не прибегла возможная соперница (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 57). В старину брак заключался с вполне обоснованным предположением, что продлится он до смерти одного из супругов. Недаром и слово «супруги» в русском языке означало «запряженные вместе» (Бузин, 2007, с. 314). Женщина после свадьбы становилась «мужней женой», обязана была ему во всем повиноваться, так что верховенство в семье для нее в старину считалось достижимым исключительно на путях тайного использования магии.

Праздничная одежда молодоженов в традиционном крестьянском обществе не только демонстрировала их временный социальный статус, но была призвана исполнять существенную магическую функцию – привлекать богатство и «славу» (молодые как раз находились в пике своей личной славы) ко всей крестьянской общине, к которой они принадлежали. Поэтому в первый год замужества на жатве, на сенокосе или на первый день выгона деревенского скота молодуха появлялась не просто в нарядной одежде, а сразу в нескольких сорочках с вышитыми подолами, выглядывающими один из-под другого. На сенокосе, например, ради демонстрации вышитых сорочек одна пола сарафана поднималась и затыкалась за пояс. Информанты, объясняя этот обычай, в один голос утверждали, что в эти дни молодуха специально так наряжалась, «чтобы было видно, что рукодельная» (НАКНЦ, ф. 1., оп. 50, д. 1135, л. 6, 17 и др.). Женское рукоделие – это преобразование природного материала в культурно-бытовые предметы, наделенные сакральной символикой. Таким образом, демонстрация рукодельных вышивок на важнейших крестьянских работах, согласно магии уподобления, должна была приводить к преобразованию окружающего мира в желательном для крестьян направлении. Именно в этом в наибольшей степени выражалась сакральная общественная значимость наличия в деревне молодых людей, пребывающих в состоянии молодоженов.

Братья Кирилловы с супругами в период молодоженства (д. Канзанаволок, конец 1930-х гг.). Из семейного альбома Демидовых

На Масленицу молодые торжественно катались в расписных санях по родной деревне, меняя наряды, если таковые у них имелись. На сани у водлозеров устанавливалась так называемая кибитка, которая была, собственно, не кибиткой, а просто возвышением из досок, на котором восседали молодые. В четверг Масленой недели молодой зять обязательно должен был приехать с молодой женой с визитом к теще, а та должна была накормить зятя до отвала пирогами и блинами (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 134). Когда молодые выезжали кататься по деревне, жители деревни останавливали их повозку среди улицы, выпрягали лошадей. Самый сильный мужчина вставал в оглобли вместо коренного коня. Еще две веревки привязывались к передку саней справа и слева оглоблей. За них, закинув концы на плечо, сани тащили еще двое мужчин. Протащив немного повозку с молодыми, мужчины останавливались. Народ кричал «Горько!» или «Полозья к дороге примерзли! Отогреть надо!». Молодые вставали, целовались у всех на виду, а народ кричал: «Хороша молода!» (Там же, д. 628, л. 33). Затем мужчины опять тащили за собой сани и снова останавливались, после чего молодые снова целовались. Когда повозка достигала околицы, молодые расплачивались мелкими деньгами с мужчинами, тянувшими повозку. Их заменяли другие трое мужчин, и повозка трогалась в обратный путь. Главным для мужчин было заработать на водку, а для молодоженов – продемонстрировать свою молодость, красоту, зажиточность. В деревнях, в которых было несколько пар новобрачных, сани с молодоженами могли возить под гору (чтобы легче было) не по трое, а по двое мужчин. За один спуск сани «примерзали» по несколько раз. Когда сани с молодоженами достигали конца спуска, толпа начинала спускать с горы новую брачную пару, в сани которой впрягались другая пара мужчин (Там же, д. 404, л. 150).

Обязательным на первом году семейной жизни для зятя был и визит к теще на второй день Пасхи. Зять приезжал к теще «христосоваться» с несколькими крашеными яйцами, наделял ее подарками (отрезом ситца или кумача), а теща должна была выставить зятю небольшую кадушку крашеных яиц, а также накормить его вареными в масле пряжеными пирогами и хорошо угостить водкой (Там же, л. 152; ФА ИЯЛИ, № 3295/12). Посмотреть на такую встречу собиралось полдеревни. Чтобы потрафить теще, не имеющей большого запаса яиц, зять мог перевернуть кадушку вверх дном и выложить яйца на донце, которого, естественно, из-под яиц нельзя было заметить. Народ хвалил щедрую тещу, а ей было приятно. Но особенно внимательно зрители смотрели, чем именно теща начнет угощать зятя. Если первыми подавались пряженые пироги, сваренные в сковороде в масле, народ делал вывод, что теща вполне довольна зятем. Если подавались «бескорники»[30]30
  Автору доводилось в Водлозерье пробовать «бескорники», именуемые еще «блинами для нелюбимого зятя», в повседневной, обыденной ситуации. Это выпечка отменного качества и вкуса, ничуть не хуже пряженных в масле пирогов. Положительную и отрицательную знаковость данные блюда получали исключительно в день «тещиных посиделок».


[Закрыть] (двухслойные блины из ячневой и ржаной муки, посыпанные деревенским сыром и приправленные сметаной сверху), народ делал вывод, что зять чем-то не устраивает тещу или не достаточно хорошо относится к жене. Так при посещении дома тещи в Пасху на знаковом уровне давалось знать зятю и всем присутствующим, что между зятем и тещей не исключено возникновение конфликтной ситуации, которую неплохо бы было привести к взаимному согласию.

Еще один визит к теще молодой зять обязан был сделать на Новый год (ФА ИЯЛИ, № 3295/12). В соседних районах Обонежья с русским населением такого обычая, похоже, не было. Знаковым и на этот раз выступали все те же пироги «пряженцы» и «блины для нелюбимого зятя». Но застолье носило характер семейного мероприятия, соседи являться на него без специального приглашения не имели права. Так что это традиционное для Водлозерья мероприятие, хотя и связанное с фактом заключения брака, было единственным с участием молодоженов, не носившим общественного характера. Однако это не освобождало молодоженов от обязанности появиться на нем в красивых парадных одеждах.

В день годовщины свадьбы невестка, по старинному обычаю, дарила свекрови вышитое полотенце (НАКНЦ, ф. 1, оп. 50, д. 1135, л. 3–4, 6). Это было ее последним нормативно-обязательным подношением свекрови, связанным с фактом свадьбы. Уже покидая категорию молодух в связи с рождением первенца, молодая мать дарила своей свекрови более ценный подарок, чем полотенце, – вышитую станушку (То же, л. 6).

Описанные выше обычаи и обряды периода молодоженства оставляли яркий след в памяти молодоженов, если не были омрачены последствиями, приписываемыми свадебной порче или иным магическим проискам недоброжелателей.

2. Кризисная обрядность периода молодоженства

Ниже описываемые обычаи и обряды касались только тех молодоженов, которым на свадьбе или в послесвадебный период пришлось испытать на себе последствия магических воздействий недоброжелателей. Среди таковых иногда оказывались даже ближайшие родственники новоиспеченных мужа и жены.

Повседневная бытовая магия водлозеров обязывала хозяйку дома при вселении на длительный срок в жилище нового человека обращаться к духам-хозяевам с просьбой «принять на жительство». Однако бывали случаи, когда свекрови не нравилось, что в ее дом поселялась нелюбимая невестка. В таких случаях, вместо того чтобы обратиться к домовым с просьбой «принять молодую на жительство», свекровь клала за печь угощение для домовых, но просила как раз «не принимать чужую рабу Божью (имярек)». Последствия такой магии испытала на себе одна из наших информанток, родом из деревни Водла. У свекрови они с мужем поселились в свободной половине дома. Свекровь, хотевшую иметь в невестках девушку из водлозерок, молодая еще в день свадьбы назвала «маменькой», выразив ей свое полное почтение. Уже на следующую ночь после переселения в дом свекрови она испытала удушье, которое прошло только после того, как женщина нашла в себе силы прочитать «Отче наш». С ее слов, так случалось каждую ночь, в течение трех месяцев. Муж ей помочь ничем не мог, а напрямую к свекрови она побоялась обратиться. Тогда страдалица обратилась к другой приезжей женщине – А. А. Соловьевой, переселившейся в Куганаволок из Янгозера и слывшей по всему Водлозерью сильной колдуньей. Полученный от нее совет был простым: перед сном поставить за печь блюдце молока, положить рядом серебряную монетку, поклониться во все углы, начиная с восточного, и попросить: «Хозяин домовой, большушка домовая, примите меня, рабу Божию Анну, в свою семеюшку, любите, как себя любите». А потом лечь спать, ничего не бояться и ни в коем случае не вскакивать с кровати и не будить мужа, если в полночь поднимется шум и грохот. Дальнейшее наша информантка описывала как нечто фантастическое. В полночь она услышала легкие шаги по полу и увидела свет, как будто от керосиновой лампы, двигающийся от входной двери в их спальню. В комнату вошла белокурая девочка, лет пяти с виду, со скакалкой в руках. С минуту девочка внимательно изучала лица женщины и ее спящего мужа, после чего закричала: «Она наша! Она наша!» – и, прыгая через скакалку, побежала к выходной двери. Вместе с девочкой стал перемещаться и свет. Как только свет в спальне исчез, дом заходил ходуном, из подвала донесся страшный вой, а все половицы в комнате начали с грохотом переворачиваться на изнаночную сторону. Неподвижными оставались при этом только те две половицы, на которых стояла кровать. Муж женщины, несмотря на резкую тряску и подскакивание кровати, не проснулся, но из-за стенки со второй половины доносились испуганные крики свекрови и голос подвывающего от ужаса свекра. Все это, насколько помнит информантка, длилось не более одной минуты, после чего наступила глубокая тишина (АНПВ, № 2/73, л. 23). В итоге разногласия невестки и свекрови были урегулированы, а ночные удушья у молодой женщины прекратились. Рассказанные здесь события происходили, по словам информантки, в конце 1960-х гг.

С последствиями, приписываемыми свадебной порче, бороться своими собственными силами молодожены не могли. Им обязательно требовалась помощь магических специалистов. Надо заметить, что в Водлозерье различали, если так можно выразиться, «порчу половую» (после которой молодожены были не способны совершить половой акт) и «обычную порчу» (сделанную на смерть или на подрыв здоровья). В последнем случае срочно обращались к колдунам или ведунам за помощью. В этом деле откладывать «на потом» было опасно. Считалось, что магические специалисты здоровье могут вернуть только тем, кто спохватится незамедлительно (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 8). Много раз уже упомянутый колдун Колец, как говорили водлозеры, умел «портить» молодых, но возращение здоровья «испорченным» новобрачным ему не давалось. Рассказывая об этом, водлозеры вспоминают, как Колец сделал свадебную порчу, наговорив на иголки в повойнике, который бросил в огонь печи дома, где играли свадьбу. Невеста от этой порчи смертельно заболела. Когда Колецу принесли подарки и попросили исправить дело, тот отказался, сославшись на то, что повойник и иголки уже сгорели в печи, и сделанного колдовства ему уже «не отворотить» (АНПВ, № 2/73, 22). В качестве другого колдуна, портившего свадьбы, водлозеры иногда называют Петра Леонтьева, проживавшего на острове Пога (Кузнецова, 1997, с. 120–121). Одна из ныне живущих его родственниц уверяла автора, что Пеша (Петр Кузьмич Леонтьев, он же Дунаев) был хорошим сказочником, колдовства не знал, а занимался псевдоколдовством, останавливая свадебные поезда «медвежьими литками», чтобы заработать на выпивку (АНПВ, № 2/73, л. 30). Но это утверждение не очень согласуется с полевыми записями автора и других исследователей.

Поскольку в избавлении от свадебной порчи на колдунов особой надежды не было, водлозеры в 1920–1940-х гг. нередко ехали за помощью к ведуну Ивану Егоровичу Базанову на Охтомостров или к некоему Павлу Михайловичу на остров Пога. Тот и другой пользовались славой добрых ведунов, умели исцелить человека от многих видов порчи, в том числе восстанавливать половую потенцию жениха (НАКНЦ, ф. 1, оп. 1, колл. 73/94; ф. 1, оп. 50, д. 1135, л. 14, 29). Разница между магическими действиями колдунов и ведунов была очень существенной. Колдуны, по поверьям, просили своих помощников (чертей) отнять у молодых здоровье или половую силу (вариант – «закрыть проход» у невесты), а ведуны просили своих помощников (хозяев лесной, водяной, земной, воздушной стихий или главу всех домашних духов) снять порчу и вернуть здоровье. Павел Михайлович, по воспоминаниям информантов, выходил также в звездную ночь на улицу и указывал на небосклоне будущее положение звезд, при котором колдовская порча должна прекратить свое действие (НАКНЦ, ф. 1, оп. 50, д. 1135, л. 28–29).

Свадебная порча молодых, если угнетенное психологическое и физическое состояние молодоженов не вызывало необоснованных страхов (например, поели несвежей пищи), почти всегда была проявлением скрытого конфликта, инспирированного закулисными интригами. Конфликт как таковой отсутствовал, если магические действия исполнялись исключительно с целью заставить молодоженов лишний раз раскошелиться, не имели цели причинить ущерб их здоровью. Свадебная порча такого рода была нацелена на временное лишение половой потенции молодого и прозывалась в Водлозерье «шуткой». В тех случаях, когда люди знали или догадывались, от кого исходила свадебная «шутка», сначала обращались к тому человеку, который, по их мнению, причинил вред. В Водлозерье говорят, что на один-два дня лишить парня половой потенции могли и обычные люди, если знали, как это делается (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 71). «Порчельнику» кланялись в ноги и просили не шутить, снять порчу. За вознаграждение тот сам разрушал созданные им магические чары или указывал, где лежат предметы, с помощью которых он сделал шутливый «портеж», и как с ними надо обращаться, чтобы дело наладилось. Корнилий Васильевич Карачев с острова Пога, например, посылал страдальца к поленнице колотых дров искать заложенную в щель березового полена бересту, которую надо было вытащить и сжечь (отдельно от полена, иначе порчу уже будет не отвратить). Молодой перебирал поленницу до тех пор, пока не находил указанное полено. Далее он исполнял, что было велено (ФА ИЯЛИ, № 3300/28). Иногда «невестину п… убирали» в старый лапоть (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 677, л. 33). После получения выкупа указывали, где искать такой лапоть и как снимать порчу. В южной части Водлозерья по поводу свадебных «шуток» сразу шли к В. Тарасовой, которая всегда помогала. Злые языки говорили, что Тарасова имела договоренность с неким Мошниковым, который портил, а деньги за лечение они якобы делили с ним поровну (ФА ИЯЛИ, № 3294/9). Скорее всего, это досужие домыслы про колдовской сговор (мол, работали, как на подряде), а не реальный этнографический факт.

Далеко не каждая половая порча, по словам водлозеров, была невинной свадебной шуткой. Очень часто такая порча становилась настоящей бедой. За помощью обращались к местным ведунам и знахаркам, зарекомендовавшим себя в лечении подобных проблем с положительным результатом. Лечение от полового бессилия жениха, как и от «скрытия» вульвы («закрытия прохода») новобрачной (в обоих случаях половой акт и дефлорацию молодой выполнить было невозможно), осуществлялось в Водлозерье большей частью в бане (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 200). Если это помогало, половая жизнь супругов налаживалась, в положенный срок наступала первая беременность, за ней другая и т. д. Если к помощи магических специалистов не обращались или таковых не находили, молодой мужчина буквально иссыхал от страсти вдали и рядом с женой, а той грозила пожизненная девственность.

Водлозеры уверяют, что порча, причиненная здоровью молодых, которую не удавалось «отворотить» в течение полугода и чуть более, могла привести к смерти или увечью, а порой – к болезни, принимавшей затяжной характер, когда лечить ее не брался уже ни один знахарь. Ничуть не легче в глазах водлозеров выглядели те случаи порчи, когда молодые во время или после свадьбы начинали смотреть друг на друга, как на врагов, жить, как «кошка с собакой». И в этих случаях магическая помощь тоже должна была оказываться как можно скорее. Почти как сказку в Водлозерье иногда рассказывают, что заезжий колдун или ведун из Кенозерья через год с лишним после свадьбы своей магией смог «слюбить» двух местных молодоженов, которые поженились не по любви, спали врозь и только тем и занимались, что лаялись друг с другом. Пос ле магического воздействия они якобы зажили по-доброму, и народилось у них шесть здоровых детей (НАКНЦ, ф. 1, оп. 50, д. 1135, л. 15).

Даже при полной уверенности в том, что свадебная порча была совершена конкретным колдуном, молодожены и их родня с ним в открытый конфликт не вступали. Оно и понятно: колдуна обычному человеку не одолеть, а «себе дороже выйдет». Свадебному «шутнику» и его близким при случае могли отомстить той же монетой. Иногда это имело плачевные последствия, выливалось в весьма длительное противоборство с применением различных магических приемов семьями «шутника» и пострадавшего.