Текст книги "Традиционный жизненный цикл русских Водлозерья: обряды, обычаи и конфликты"

Глава 9. Обряды, обычаи и конфликты периода старости и дряхлости

Старение человеческого организма – процесс индивидуальный. Те люди, которые не злоупотребляли спиртным, не переживали сильно по поводу каждой неприятности, дольше сохраняли бодрый настрой и молодой вид. По достижению 60-летнего возраста они могли выглядеть значительно лучше, чем человек, родившийся на 10 и более лет позже. Тем не менее нормой является относить к социально-возрастной категории пожилых людей, достигших 60 лет. Принцип отнесения людей к категории пожилых в зависимости от сохранения ими детородных способностей касался, прежде всего, женщин. Мужчина, способный зачать детей даже на восьмом десятке (вспомним информацию о «снохачестве»), все равно относился к категории стариков, а не мужчин зрелого возраста. Вне зависимости от реального наличия у женщины преклонного возраста собственных внуков или правнуков ее именовали «бабкой», а мужчину преклонного возраста – «дедом».

Стариков, пока они пребывали в твердом уме и полном здравии, в традиционной деревне уважали. На Водлозере о представителях данной возрастной группы и сейчас еще говорят «матеры старики» («матерой старик», «матера бабка»). Люди этого возраста в старину занимали почетное место в сельской общине, где «производственная основа зависела от приобретенных опытом навыков, культивировалось уважение к старшему поколению» (Русские, 1986, с. 57). Такие старики были главными авторитетами в религиозно-нравственной и обрядовой традиции (Громыко, 1986, с. 11). Они являлись «зачинщиками обрядов». Причем в большинстве случаев инициативу проявляли женщины старшего возраста (Русские, 1989, с. 57).

В традиционном крестьянском обществе «матерых стариков» от «дряхлых стариков» отличались не столько по внешним признакам старения, сколько по степени трудового участия в ведении крестьянского хозяйства. У первых она оставалась еще достаточно высокой. Старухи управлялись с домашним хозяйством, пусть и при помощи молодых женщин, ухаживали за внуками, трудились на жатве, принимали участие и в других сельскохозяйственных и домашних работах. Старики-мужчины исполняли все мужские работы в меру своих сил. Пенсий крестьяне не получали, трудились, пока могли. Даже сбор нищенских подаяний рассматривался как посильный для стариков труд (Логинов, 2006 г, с. 166). Просить милостыню («ходить по кусочкам», «ходить на проску») в Водлозерье в старину приходилось даже престарелым колдунам (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 338, л. 11). Пребывая в состоянии дряхлости, крестьяне трудиться уже не могли, превращались в иждивенцев. Современные специалисты определяют время вхождения в возраст дряхлости достижением 75 лет (Анцулов, Шипилов, 2004, с. 115). Не будем спорить, хотя фактически старик или старуха в 75–80 лет физически нередко еще далеки от состояния дряхлости. Водлозерам известно слово «дряхлый», но стариков (мужчин и женщин) в возрасте дряхлости они предпочитают называть по старинке «ветхими» («ветхой старик», «ветха бабка»).

Переход из состояния зрелого возраста в старческий в старину выражался в специфике носимой одежды. Мужчины-старики, подобно подросткам, снова могли появляться летом на деревенской улице в одном лишь исподнем белье (неокрашенных портах и рубахах), а женщины переставали в бытовой повседневности носить рубашки с вышитым подолом (АНПВ, № 2/73, л. 53). По праздникам старухи наряжались в старинные праздничные одежды, существенно отстававшие от существующей в деревне моды. В начале XX в. на праздник они надевали вышитые рубашки-долгорукавки, старинные распашные сарафаны, носившиеся на проймах, шугаи с большими круглыми отложными воротами и длинными рукавами, заканчивающимися узким и длинным обшлагом. Именно такого рода обшлаг можно увидеть в наши дни в заветной часовне в Бостилово. Он доставлен туда в качестве «завета» на излечение болей в запястье. И в праздники, и в быту старухи носили поверх женских повойников повязанные на голову «по-старушечьи» два платка. Праздничная одежда стариков в начале XX в. почти не отличалась от одежды мужчин зрелого возраста, только вышивки на рубахах стариков встречались реже. В наши дни на Водлозере изредка можно встретить стариков, которые в повседневности еще носят на голове старинные картузы[40]40
  В Водлозерье у мужчин зрелого возраста на голове в летнее время довольно часто еще можно видеть фуражки, которые совершенно вышли из моды в большинстве регионов современной России (за исключением регионов, населенных казаками).


[Закрыть]. Почти непременным атрибутом старости было и остается появление стариков на улице с клюкой (в старину – с посохом). Одной из последних в Куганаволоке сохраняла старинный обычай в одежде знахарка А. И. Леонтьева. Когда эта властная женщина выходила на улицу в красном сарафане, опираясь на свой длинный посох, автору всегда хотелось снять перед ней головной убор еще до того, когда она его замечала.

Обязанность содержать до смерти престарелых родителей, как уже отмечалось, у русских ложилась на старшего сына и его семью. Это обстоятельство учитывалось в нормах обычного крестьянского права: при семейных разделах доля стариков выделялась как в отношении земли и покосов, так и в отношении причитающейся им части семейного жилища (Бузин, 2007, с. 276). Дряхлый старик или старуха целыми днями пребывали в жилище или поблизости от него. Парадный их выход в церковь к празднику становился для остальных членов семьи весьма хлопотной проблемой. Многие болели так, что редко поднимались с постели. За лежачими стариками приходилось ухаживать, как за младенцами. Общинники в старину следили, чтобы дети стариков, получившие себе их долю в жилище и земельных наделах, не оставляли родителей без питья и пищи. Самые сердобольные водлозеры о дряхлых стариках, проживавших в их домах на правах приживальцев, заботились не меньше, чем о собственных престарелых родителях, – до самой смерти.

На приносимые в часовни для вечного хранения «заветы» из текстиля нашиваются кресты из контрастной материи (д. Варипелда, 2004 г.). Фото Дж. Фудживара

Специфическими при приближении старости в традиционном крестьянском обществе становились две задачи. Одна из них касалась заботы о собственной душе, которой, как предполагалось, предстояло после неизбежной смерти человека «явиться на суд Божий». Второй круг забот этого возраста составляло то, что в этнографии принято именовать «предварительными приготовлениями к смерти».

Первая задача в старину решалась более прилежным, чем в молодости и зрелом возрасте, вознесением молитв к Богу, более частым посещением церкви, замаливанием прижизненных грехов за счет паломничества к православным или старообрядческим святыням. Так, одна из старух семейного клана Холодных только в монастыре на Соловках побывала шесть раз. Рассказывают, что когда пришло время смерти, предсказанное ей другими странницами в ее паломничествах, бабка лишь впала на время в летаргический сон, после которого прожила еще целых шесть лет (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 207–208). В наши дни, по наблюдениям автора, этой стороне дела старики в Водлозерье внимания почти не уделяют. По крайней мере, среди приходящих в церковь в праздники жителей Куганаволока люди старческого возраста составляют явное меньшинство. Не исключено, что одной из причин редкого появления водлозеров этой возрастной категории в церкви являются их напряженные отношения с местным духовным пастырем, бывшим директором национального парка «Водлозерский».

Как уже отмечалось, многие жители Водлозерья считают главным виновником тяжелой экономической ситуации, в которой проходит их жизнь, начиная с перестроечного периода истории России, бывшего руководителя национального парка «Водлозерский» О. В. Червякова. Он, по их мнению, слишком много усердствовал в реставрации Ильинского погоста и местных часовен, в возведении новых культовых построек вместо того, чтобы строить людям жилье, как это делалось во времена советской власти. Но это не главная причина того, что молодежь редко посещает церковные мероприятия. За годы, прожитые в условиях советского строя, произошла смена поколений. Жители Водлозерья отвыкли регулярно посещать церквь, православная духовность большинству из них стала чуждой. Уже в советский период часть населения стала «пассивными атеистами». Еще какая-то часть, утратив духовные православные ценности, коснеет в крестьянском полуязычестве, именуемом в работах отечественных религиоведов, этнографов и культурологов «крестьянским двоеверием».

Предварительные приготовления к смерти на Водлозере в старину включали изготовление «смертной одежды» женщинами и, в редких случаях, – гроба и намогильного знака мужчинами. Мужчины и женщины, обладающие магическими знаниями, старались заранее передать эти знания молодым сельчанам.

Что касается традиции изготовлять заранее гроб, то в отчете экспедиции 1993 г. указывается, что ее на Водлозере не было (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 338, л. 26). Записи автора говорят обратное. Долбленых из целого ствола «домовищ» наши информанты ни разу не вспомнили, но утверждали, что сделанные из неокрашенных толстых сосновых досок гробы иногда десятилетиями пылились на чердаке в дальнем углу (вместе с деревянным крестом), пока не возникала необходимость их использовать. Такие гробы на Водлозере обычно имели четыре ручки из корней по углам, чтобы родным удобнее было нести мертвое тело (Там же, д. 404, л. 210). Даже в том случае, когда гроб заранее не готовили, сухие доски для его изготовления всегда лежали наготове у каждого хозяина на сарае. Заботу о досках для гроба себе и ближним с некоторой натяжкой можно причислить к предварительным приготовлениям к смерти. Отдельно под крышей крестьянских сараев также всегда висели «перегодние» (сломанные за год и более до текущего года) веники, листья которых считались наиболее удобной подстилкой в гроб. Ныне, когда многие жители Куганаволока проживают в коммунальных квартирах, а не в частных домах, с предварительной заготовкой досок для гроба и «перегодних» веников возникают некоторые трудности.

По нашим данным, предварительное изготовление смертной одежды старухами вплоть до 1930-х гг. было нормативно-обязательным (То же, л. 210–211). В отчете 1993 г. утверждается, что такая одежда шилась лишь в половине случаев (Там же, д. 338, л. 26). Хозяйки готовили смертную одежду не только себе, но и своим мужьям. Рубахи кроились из холста, но разрезать ткань с помощью ножниц или ножа было запрещено. Разрешалось делать только короткий разрез, а дальше ткань разрывали руками (ФА ИЯЛИ, № 3293/16). Покрой рубах в старину был туникообразным, с двумя прямыми вставками по бокам и прямыми рукавами. Полотнища между собой сшивались в один ряд («в простежь») и на живую нитку, на которой узлов никогда не делали. Шили всегда только иглой вперед от себя, «чтобы смерть не пришить». Шить «в пятку», делая обратные движения, а также в две параллельные строчки запрещалось. Точно так же изготовляли саван с пришивным куколем, а также подушку под голову умершего. Впрочем, саван могли шить из покупного ситца или подержанной простыни (НАКНЦ, ф. 1, оп. 50, д. 1132, л. 69). Обувь приготовляли кожаную, наподобие тапочек. Ее заказывали сапожникам или шорникам, если хозяин этим ремеслом не владел. У женщин смертную одежду дополнял простой чепец, сарафан, передник и матерчатый пояс, у зажиточных мужчин – покупной костюм-двойка, картуз, ремень. Постепенно покупная одежда в комплексе смертной одежды полностью заменила самодельную. Тапочки с 1930-х гг. часто заменялись ботинками и туфлями, лишь бы в них не было железных гвоздей и других деталей. Саваны перестали шить еще в предвоенное время. Яркость и многоцветность в похоронной одежде стариков и старух не допускались. Приготовленную одежду заворачивали в материю, которая должна была служить погребальной простыней, и убирали в сундук на самое дно. Так же поступают и в наши дни, но хранят на полке в платяном шкафу.

Лица, обремененные магическими знаниями, с наступлением старости и выпадением большинства зубов пытались найти восприемников этих знаний, чтобы спокойно встретить свой смертный час (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 212–213; д. 490, л. 68, 79 и т. д.). Магические знания запрещалось передавать чужим людям, пока младшему ребенку не исполнится 16 лет (Там же, д. 628, л. 26). Считалось, что, лишившись последнего зуба, магические специалисты уже не смогут ни лечить, ни портить, ни передать свой «дар» и способности восприемнику. Для колдунов и ведунов проблема освобождения от магических знаний стала почти неразрешимой еще в военные и первые послевоенные годы. Молодежь смеялась и отказывала колдунам и ведунам в восприемничестве, полагая, что магическая мудрость в эпоху социалистических преобразований никому больше не потребуется (То же, л. 153; АВНП, № 2/78, л. 10–11). Значительно дольше в Водлозерье сохранялась передача магических знаний знахарками-шептуньями. Не прервалась данная традиция и в наши дни. Например, когда в 2004 г. автор вместе с исследовательницей из Японии Д. Фудживара записывал заговоры у Л. Н. Суховой (АВНП, № 2/77), та была уверена, что этим она передает нам магические силу и знания. Об этом же она говорила, когда ее слова записывала Е. А. Цветкова (АНВП, № 1/85). Ранг знахарки-шептуньи, по водлозерским представлениям, позволял передавать магические умения лицам младше себя до трех раз, после чего знахарка могла отходить от дел и быть готовой к спокойной встрече с вечностью. Колдуну или ведуну тоже требовалось свершить обряд передачи знаний перед смертью (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 338, л. 23–24; д. 628, л. 86, 91). В случаях, когда восприемников не оказывалось, колдун, ведун или знахарка наговаривали все известные им заговоры на старый веник, веник и тетради с заговорами заворачивали в чистую тряпицу, затем прятали все это под корни дерева или под камень либо зарывали где-нибудь в землю. Называлось это действо на Водлозере «засечь (колдовство – прим. автора) в дерево», «засечь в камень», «засечь в землю» (ФА ИЯЛИ, № 10; НАКНЦ, ф. 1, оп. 1. колл. 184/74; ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 56, 86; д. 610, л. 9). По народным поверьям, «засеканием» магические специалисты, не сумевшие найти восприемников, облегчали себе мучения в смертный час, но воспользоваться этими знаниями и умениями они больше уже не могли. Если учесть, что в ритуальных ситуациях веник выступал заместителем головы живого человека, нетрудно заметить в обряде «засекания» магических знаний сходство с похоронами последа или мертворожденного плода. Отметим также, что жизнь «колдовского» дерева, которое имел каждый сильный магический специалист, чтобы черпать прикосновением к нему все новые и новые силы, была тесно связана с жизнью самого магического специалиста (Логинов, 2000). Если его случайно или намеренно срубали, то погибал и его хозяин. Чтобы избежать такого развития событий, веник с начитанными на него знаниями часто прятали в потаенные места – под неприметный камень или в ямку, тайно вырытую в лесу. В любом случае ведовские знания как бы возвращались природным стихиям (леса или земли), а у колдунов – Сатане.

Часто еще за несколько лет до смерти пожилые люди начинали вести с родственниками разговоры о том, рядом с кем они хотят быть похоронены, что сверх приготовленного должно быть положено в гроб, что и кому из личного имущества должно быть передано после смерти. Поскольку письменных завещаний крестьяне не делали, то все, сказанное в таких случаях, потом припоминалось и в норме принималось к исполнению на правах действительного завещания. Прижизненный «наказ» часто касался выбора места для будущего захоронения. Например, у А. С. Хошкиевой, вдовы ведуна (карела по национальности), заветным желанием было, чтобы ее похоронили рядом с мужем, от буйного нрава которого она много претерпела в семейной жизни. При этом она часто приговаривала: «Вот бы всех своих сыновей похоронить, да самой после этого убраться в могилу» (Там же, д. 490, л. 67). Естественно, это желание старухи не воспринималось как «наказ», поскольку было неисполнимым. Человек, обладавший тайными магическими знаниями, мог дать наказ, как следует с ним обращаться при приближении смерти и после смерти. Например, А. И. Белая, постоянно отпускавшая коров на летние пастбища, завещала обмыть ее тело в воде, куда следует положить старообрядческое медное распятие, через которое «отпускался» скот на лето, а само распятие при похоронах опустить в могилу, поскольку в гроб металлические предметы класть запрещалось (Там же, д. 628, л. 78).

Очень много времени в старости уходило на лечение множившихся болезней. Большие надежды на исцеление традиционно возлагались на помощь христианских святых, которую пытались получить за счет приношения больными подарков («заветов») в местные церкви и «заветные» часовни (см. ниже). С начала XX в. среди стариков распространилось, словно поветрие, призывание с наступлением темноты духа некого Евгения с просьбой полечить. Считается, что этот дух проникает невидимым в жилище, копается всю ночь в теле стариков (они это ощущают), а утром пожилые люди испытывают облегчение от своих болячек (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 55, 163–16 4). Представители Русской православной церкви осуждают такое поведение нынешних стариков и старух.

«Заветы» для излечения ног (домашние тапочки) поставлены на воронец (д. Кевасалма, 2002 г.). Фото Дж. Фудживара

Жизнь в состоянии старости и дряхлости в традиционной крестьянской среде не располагала людей к проявлениям конфликтности. Конечно, сварливые старики могли побраниться друг с другом дома или с соседями на улице. Старые, но еще могучие магические специалисты могли схлестнуться друг с другом в магическом единоборстве. Но, в общем и целом, они уже не были соперниками представителям более молодых поколений. Младшие поколения в старину старались избегать конфликтов со стариками. Именно старики были наиболее компетентны в знании обычного права и обычаев предков, на которых основывалось само общественное поведение различных социальных и половозрастных групп в деревне, происходило урегулирование самых различных крестьянских ссор и конфликтов. В наши дни, когда старики регулярно получают пенсию, а найти работу в Водлозерье непросто, дети тоже не забывают посещать пожилых родителей. Лица, злоупотребляющие спиртными напитками и не имеющие постоянных доходов, регулярно наведываются в дома стариков занимать деньги. Деньги не возвращают, но просить приходят снова и снова, чем доводят бедных стариков до слез.

Глава 10. Обряды, обычаи и конфликтные ситуации, связанные со смертью

Создатель «теории перехода» А. ван Геннеп в похоронно-поминальных обрядах выделял предварительные, промежуточные и окончательные стадии (Геннеп, 2000, с. 138). С этой точки зрения предварительная стадия похоронно-поминального ритуала частично описана выше. Переходность состояния человека от жизни в реальном физическом мире к «загробному существованию» была очевидной и для водлозеров. Похоронно-поминальная обрядность включала в себя предварительные и непосредственные приготовления к смерти, похоронные обряды и поминовения. Прежде чем описывать традицию непосредственных приготовлений к смерти, обратимся к материалам, касающимся народных представлений о «смертной» судьбе людей и причинах смерти.

1. Представления о причинах и природе смерти, о смертной судьбе

Традиционные взгляды на причины смерти радикально отличались от научных. Крестьяне верили, что смерть вызывают не только естественные причины, связанные с болезнями и старостью или несчастным случаем. Для традиционного сознания свойственно искать и находить едва ли не в каждой трагической смерти иррациональную причину смерти (волю Всевышнего, воздаяние за содеянные грехи, месть живым со стороны умерших и т. д. и т. п.). Без учета специфики такого мышления невозможно понять, как выстраивалась система традиционных народных представлений о причинах и природе смерти. Несмотря на то, что жизнь деревни за последние 90 лет коренным образом преобразовалась, в мышлении сельских жителей относительно исследуемого вопроса почти ничего не менялось.

Естественная смерть, по воззрениям водлозеров, представлялась закономерным итогом жизни, когда человек умирал, прожив «отпущенное Богом» ему время жизни на земле (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 202–203). Водлозеры говорили: «Бог не порине(т), голова не погибне(т)» или «Сколько Господь ссудит прожить, столько и жить человек будет. У каждого свой век и своя судьба» (Там же, ф. 1, оп. 6, д. 1135, л. 44; АНПВ, № 2/73, л. 24). Еще на Водлозере говорят: «Кто за грех, тот и за ответ», т. е. каждый в ответе за свою судьбу. Хотя понимают, что судьба может подвести так, что и за чужой грех доведется расплатиться. Высшие силы, по народным воззрениям, сокращали ни в чем не повинному человеку срок жизни на земле только в случае, когда он погибал от молнии (мол, молния предназначалась черту, который прятался за человека – НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 129).

Каждый, наверное, хотел бы прожить долгую жизнь. В то же время в народе считалось, что смерть к человеку не должна приходить в слишком глубокой старости. Бытовало поверье: кто живет слишком долго, тот «заедает чужой век», т. е. живет долго за счет молодых, которые умирают из-за этого раньше, чем следует (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 202). Поэтому сельчане на глубоких стариков и старух смотрели порой неодобрительно, подозревая их в том, о чем только что было сказано. Сами старики при этом оправдывались: дескать, «на все воля Божья». Картина, когда старики вымаливают перед иконами скорой кончины у Бога, и сейчас еще обычна в деревне. Жизненным рубежом, после которого человек начинает «заедать чужой век», считается возраст после 85–90 лет (Там же, д. 628, л. 15). Правда, в наши дни до такого возраста на Водлозере редко кто доживает.

Большинство водлозеров мечтали о том, чтобы пожить на свете достаточный срок, увидеть рождение и свадьбу внуков, покачать на руках правнуков. Заветной была мечта старых людей умереть быстро, без длительных страданий. Эти народные воззрения отразились в народной молитве, записанной во время возложения приношений в «заветные» часовни: «Матушка Пресвятая Богородица, я тебя одеваю. Кладу тебе платок на головушку (вешается платок на натянутую в часовне для приношений веревку). Ты держи платок на головушке. Полотенцем вытирайся (вешали на веревку вышитое полотенце). Дай мне здоровья, чтобы жить, не болеть долго. Дай долгу веку не затянуться. Дай смертушку быструю, с ног да в гроб» (ФА ИЯЛИ, № 3299/35). Недостатком быстрой смерти на Водлозере старики считали невозможность при таком развитии событий лично приготовиться к встрече смертного часа. Кончина после непродолжительной болезни, когда человек успевал подготовиться к своей смерти в окружении родственников, исповедоваться, в старину была наиболее предпочтительной. Одной из самых нежелательных и трудных считается смерть после мучительно длинной болезни.

Продолжительность жизни, по народным воззрениям, во многом зависела от той судьбы, которой люди наделяются персонально при рождении. В частности, водлозеры не могли не заметить, что члены одной семьи или семейного клана часто имеют одинаковую судьбу. Рассказывая об этом, ссылаются на пример семьи Сысоевых, в которой пятеро мужчин ушли на фронт во время Великой Отечественной войны и все пятеро вернулись домой (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 490, л. 67). В семье Ероховых из Кевасалмы на войну ушли пятеро, а вернулось четверо мужчин (Там же, д. 628, л. 143). Чаще, однако, приводят обратные примеры. В частности, указывают на деревню Гостьнаволок, жители которой наделены несчастливой судьбой за якобы совершенное основателем деревни еще в новгородскую эпоху преступление, а также за оскорбления, нанесенные святому старцу, основателю Юрьевогорского монастыря во времена первого царя из династии Романовых (Логинов, 2008; НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, колл. 73/108). Для искупления общей вины водлозеров за оскорбление Диодора Юрьевогорского в наши дни на Водлозере усилиями отца Олега (Червякова) возведены часовня и церковь в честь этого святого. Сами водлозеры коллективной вины за деяния жителей Гостьнаволока не чувствуют. Говоря о несчастливой смертной судьбе фамилии, часто называют семьи, в которых вообще ни один из пяти-семи человек не вернулся живым с фронтов Великой Отечественной войны. По поводу несчастливой судьбы конкретных жителей края одна из информанток из Кевасалмы сообщила, что «у Бога есть книга, в которой расписано, кому и какой смертью умереть суждено» (Там же, д. 628, л. 147). Впрочем, информантка указывала, что записи касаются, прежде всего, тех, кому «на роду утонуть писано».

Когда речь идет о персональной судьбе человека, «знающие» водлозеры говорят, что «короткий век» и трудную смерть человека в какой-то степени можно предугадать по дате рождения. Они якобы даются тем, кто рождался в «несчастливые» дни. В январе – это 1-е, 11-е, 12-е, 13-е и 26-е; в феврале – 3-е, 6-е, 8-е, 10-е, 14-е, 15-е, 16-е, 18-е и 19-е; в марте – 1-е, 10-е, 11-е, 13-е, 18-е и 30-е; в апреле – 12-е и 13-е; в мае – 3-е, 8-е, 12-е, 14-е, 17-е, 18-е и 30-е; в июне – 12-е и 17-е; в июле – 12-е, 16-е и 18-е; в августе – 17-е; в сентябре – 12-е, 15-е, 18-е и 30-е; в октябре – 11-е и 15-е; в ноябре – 13-е, 15-е, 17-е и 18-е; в декабре – 11-е и 15-е. Считалось также, что те, кто заболевают в эти дни, редко выздоравливают, а умирают люди в эти дни мучительно (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 73). Каждый из указанных дней соответствует какой-нибудь трагической дате из Нового Завета или истории раннего христианства, но людей, способных объяснить все это, в Водлозерье уже не осталось. Тем из наших современников, кто обнаружит, что его день рождения совпадает с приведенным списком, мы бы посоветовали не пугаться. Религий и религиозных сект на свете много, и каждая из них имеет свой собственный календарь несчастливых рождений. Что до вышеприведенного списка, он, скорее всего, был создан русскими старообрядцами.

Сообщения о личной судьбе того или иного человека в Водлозерье всегда раскрывают конкретную ситуацию. Например, рассказывая о главе многочисленного некогда семейства Белых, подчеркивают, что он трижды тонул в озере, но каждый раз его люди спасали. Ему якобы смертная судьба «на воде не писана была» (То же, л. 68; д. 628, л. 76). Гибель большинства мужчин в этой семье (глава семьи повесился, двое сыновей утонули, один опился и один застрелился) объясняется прихотями вовсе не каждой отдельной, а общей, сложившейся для всего семейства судьбы. Среди водлозеров на сей счет имеется три версии (Там же, д. 490, л. 37, 68, 71). Самая малопопулярная указывает на то, что кошка Белых все время ловит ласточек, которые гнездятся под крышей их дома, отнимая тем самым семейное счастье у всей фамилии. По второй версии, в сложившейся ситуации виноват глава семьи, срубивший однажды священное дерево на берегу озера. В наказание за святотатство ему деревом покалечило ногу, а в дальнейшем этот проступок якобы повлек «нечистую» смерть его самого и детей. По третьей версии, виновата хозяйка, которая всегда собственноручно убивала котят вместо того, чтобы, как это принято в традициях водлозеров, попросить об этом своих сыновей или мужа (То же, л. 68). Последняя версия предполагает, что кошка – это одна из ипостасей домового, который за непочтительное пренебрежение к традиции (убивать котят – дело мужчин) так жестоко наказал ее мужа и сыновей. Впрочем, на Водлозере женщине дозволено было убивать лишний приплод от кошек, если в семье нет мужчин или мальчиков-подростков. В случаях, когда у одной матери все дети (двое или трое) гибнут от нечистой смерти, а муж еще долго живет, люди часто делают однозначный вывод, что дело здесь, скорее всего, не в несчастной для всей семьи смертной судьбе, а в смертоносной порче (см. ниже).

Реальной причиной, сокращающей жизнь людям, называют последствия пьянства. Бытует пословица: «Кто много пьет, тот долго не живет» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 68). Некоторые семьи и целые семейные кланы водлозеров страдают от привычки к водке почти поголовно. Пытаются лечиться, кодироваться, но почти всегда срываются и снова запивают. Хотя пить или не пить водку, каждый решает для себя сам, водлозеры усматривают некоторую закономерность в распространении в их среде алкоголизма. По этому поводу иногда говорят: «Несчастье придет, так всех в доме найдет».

Не связывается с личной и семейной судьбой добровольная смерть в результате самоубийства. Суицид в православной церкви расценивается как нарушение шестой заповеди («Не убий»). В Водлозерье считалось, что самоубийц «на том свете» ожидают страшные мучения за то, что «они против Бога выступили», что черти в аду дрова и воду возят на тех, кто «на свои руки посядет» (Там же, д. 404, л. 203). О самоубийцах говорили, что они «черту бараны», «Сатане кочерга». В этом народные воззрения на суицидальный уход из жизни совпадали с религиозными. Самоубийство можно расценивать как наиболее безрассудный внутриличностный конфликт. С точки зрения традиционного сознания – это восстание человека против самого Бога, Творца «мира и земли». Священник А. Мороз суицид характеризует следующим образом: «Самоубийство – греховнее всех других человеческих преступлений, так как жизнь это дар Божий, которым нельзя распоряжаться по своему усмотрению. Надо ждать, пока Творец призовет человека из этого мира. Самоубийц ожидает вечная мука нераскаявшихся грешников» (Мороз, 2001, с. 277–278).

Не принято осуждать среди нынешних водлозеров относительно недавно ушедшую из жизни ведунью Ковалеву (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 46–47, 52–53; АНПВ, № 2/73, л. 25–26). Соседи обнаружили ее с петлей на шее, стоящей на коленях в священной роще деревни Кевасалма. Ведунья повесилась на суку своего личного «колдовского» дерева. Виновата она в своей смерти или нет, но о начале ее «загробной жизни» рассказывают так же, как о начале загробной жизни любого самоубийцы. Мужчина из Куганаволока, который буквально через месяц после смерти Ковалевой сам полез в петлю, но был оттуда вытащен живым, в ужасе кричал: «Нет, Клава! Нет, Клава! Нет!» Он крестился и отмахивался руками от наваждения (АНПВ, № 2/73, л. 26). Такое с ним, как считается, случилось потому, что в момент смерти человека первым встречает «на том свете» земляк, который умер последним. Нормально умершего человека встречает нормально умерший, а «посягнувшего на себя» – тот, кто последним наложил на себя руки или «запился» насмерть (сгорел, будучи пьяным, был забит до смерти в пьяной драке и т. д.). Вот ведунья якобы и встречала пытавшегося покончить с собой мужчину по ту сторону жизни. Достав его из петли («с беды сбавив»), как это принято у водлозеров, веревку с петлей сожгли в костре[41]41
  Человеку, готовому совершить самоубийство через повешение, на Водлозере рекомендуется поступать так: приготовить петлю, как для повешения, но затянуть в петле не голову, а веник-голик. Считается, что черти, подталкивающие человека повеситься, успокаиваются, принимая голик за голову грешника. Они якобы перестают нашептывать потенциальному самоубийце в ухо слова о том, что ему надо сунуться в петлю (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 85).


[Закрыть].