Текст книги "Традиционный жизненный цикл русских Водлозерья: обряды, обычаи и конфликты"

Согласно народным поверьям, в воле умиравшей матери было забрать с собой дитя на тот свет. Рассказы на эту тему схожи: на вопрос свекрови, как быть с ребенком, мать отвечала: «А вы о нем не беспокойтесь. Я его заберу с собой» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 205 и др.). На следующий день совершенно здоровый ребенок якобы умирал, и его хоронили в одной могиле с матерью. Смерть в подобных случаях, по воззрениям водлозеров, рассматривалась как благо для ребенка – чтобы не жил сиротой, не был «лишним ртом» в чужой семье.

Преждевременная смерть иногда, как считалось, насылалась на людей за убийство лебедя – священной для северных русских птицы. Рассказывая об этом, водлозеры вспоминают Е. Г. Фадеева, самого известного охотника Водлозерья начала XX в. Говорят, что некий купец долго не мог найти охотника, который бы согласился выполнить его заказ на отстрел 12 лебедей, пух которых он хотел пустить на перину и подушки для приданого своей дочери. Фадеев выполнил заказ, думая, что грех убийства «святых птиц» падет на купца. Заработанные деньги не пошли впрок, так как время НЭПа закончилось, а на семью Фадеевых обрушились несчастья. Сначала издохла прекрасная выездная лошадь, заклеванная громадной стаей ворон, а через год умер и сам охотник (АНПВ, № 2/73, л. 24; АНПВ, № 1/85, л. 18; НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 61–62). Племянница Фадеева считала, что «нечистую» смерть ее мужа и трагическую гибель на воде ее сына тоже повлекло за собой совершение ее дядей убийства 12 лебедей (АНПВ, № 2/73, л. 25).

В середине 1980-х гг. сын учителя из Куганаволока подстрелил лебедя перед уходом в армию. Парень нормально отслужил свой срок солдатской службы, а когда ехал домой, его сбросили с поезда, и он погиб (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 15). Минимальным наказанием за убийство лебедей на Водлозере считалась гибель скота в хозяйстве охотника (То же, л. 15).

У русских смерть от массовых эпидемий воспринималась как результат наказания Богом за накопленные грехи, а массовая гибель мужчин в войнах – как испытания, «ниспосланные Богом» на весь русский народ.

Наверное, в наименьшей степени иррациональную причину водлозеры были склонны отыскивать в смерти своих земляков, погибавших во время боевых действий. Но суеверным приметам, предвещавшим начало войн, у них уделялось большое внимание. Так, губительных войн ожидали, когда много людей одновременно видели сны, в которых собирали морошку. Перед началом финской войны снились сны, в которых ее собирали пригоршнями, а перед Великой Отечественной войной – целыми корзинами (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 24–25).

Предвестья грядущей войны могли приходить и иным образом. Жители Калакунды вспоминают, как их колдуну Е. В. Никитину на рыбацком промысле привиделась черная туча, которая с ревом («ревя в ухлопье») налетела на Водлозеро и реку Илексу с запада. Колдун предупредил своих товарищей о начавшейся войне, но те ему не поверили, продолжили лов рыбы. Когда вернулись с промысла, мужчин уже ждали повестки, предписывающие явиться в военкомат (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 2). Тот же колдун, вернувшись с фронта израненным, на промысле увидел, как огромная зловещая туча с запада рассеялась. Он рассказал землякам о скором окончании войны и на этот раз уже не был ими осмеян. Предсказание его сбылось. Рассказы, в которых темная туча и грозная буря расценивались как приметы кровавой войны, записывались на Водлозере и другими исследователями (Русская народно-бытовая лирика, 1962, с. 513).

Начало войн часто предсказывалось неожиданно удачным ловом рыбы, если та попадалась на нехарактерных для лова участках озера либо в сезон, когда она обычно не ловилась. Причину видели в том, что водяные, зная о войне заранее, собирались в ополчение на иноземцев, чем приводили в смятение подчиненных им рыб. Например, зимой 1999 г. в Водлозере ловилось много сига. Старинная примета сбылась. Следующим летом начались события в Дагестане, переросшие в очередную войну в Чечне.

Здесь же, наверное, стоит указать, что о смерти солдат, воевавших на фронтах Великой Отечественной войны, водлозеры узнавали от местных магических специалистов еще до получения писем с театра военных действий. Чаще всего обращались к колдуну Кузьме Иудкину из деревни Пильмасозеро (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 15, 80, 153). Дед никому не отказывал. Он уходил в лес с «относом» (подарком) для «лесных хозяев», а через три дня еще раз ходил в лес, после чего сообщал, жив ли воин, сильно ли он изранен, ждать ли его домой или же надеяться уже не на что. Говорят, что предсказания его бывали очень точными, вплоть до дня и часа прибытия в родную деревню воина с фронта или получения от него письма. Точные предсказания о воинах, по воспоминаниям наших информантов, на Водлозере умели делать и ведуны с Охтомострова Марчихин и Базанов (АНПВ, № 1/85, л. 6), знахарка из Загорья Башкирова (АНПВ, № 2/73, л. 19, 25). Башкирова, приходя в дома женщин, чьи мужья воевали на фронтах, просила с ней не разговаривать, пока совершается обряд. Обряд состоял в том, что женщина подметала все комнаты «наоборот» (от порога), собирала мусор на лопатку, после чего разбрасывала его с лопатки обратно на пол и уходила в лес, оставив двери в избу открытыми (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 37). В качестве «относа» она оставляла «лесному хозяину» сырое куриное яйцо, взамен которого получала нужную информацию.

Подытоживая раздел, отметим, что, по воззрениям водлозеров, полностью прожить отпущенное Богом время на земле было непросто. Предполагалось, что полный жизненный цикл, завершавшийся естественной смертью, был уделом тех, кто жил по «заветам предков» и «заповедям Божьим», не наживая себе врагов среди родных, соседей и магических специалистов, не давая повода небесам, духам низшей мифологии и умершим покушаться на свою жизнь и здоровье.

2. Приметы и предвестья скорой смерти. Непосредственные приготовления к смерти

Круг предвестий скорой смерти, получаемых водлозерами в результате гаданий, частично уже представлен в описании молодежной мантической обрядности (см. раздел 4.3.). Суммируем ранее приведенные сведения.

Смерть предвещали в гаданиях символы смерти: дикий лес, крест, могила, гроб, обледенелая лучина, не загорающаяся от лучины в домашнем светце. Вещий жребий в гаданиях с петухом предвещал смерть, если птица клевала предметы, символизировавшие смерть, глину или мел. В гаданиях по вещим звукам смерти ждали, если слышались звуки, асоциирующиеся с изготовлением гроба, заупокойными молитвами и причитаниями. В гаданиях по псалтырю смерть пророчил выбор строчки, в которой речь шла о смерти или похоронах. Все эти гадания предсказывали смерть не далее, чем на год вперед.

Лучшими предсказателями смерти и способа, которым человек уйдет из жизни, считались цыгане (АНПВ, № 2/73, л. 24–25; НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 149).

В старину у водлозеров, жизнь которых тесно была связана с озером, предвестьем смерти считалось явление людям водяного. Ожидалось, что погибнет человек или домашнее животное. Появлялся водяной в антропоморфном или ином обличье, значения не имело. Народные рассказы на эту тему в изобилии представлены в сборнике «Былички Водлозерья» (Кузнецова, 1997, с. 23–25 и след.). Видения горестно причитывающих водяных или домовых всегда расценивались в качестве предвестий смерти. Если привидится водяник, ожидали, что в семье будет утопленник, если домовой, то обычный покойник (Там же, д. 404, л. 209).

Появление в деревне леших в образе человека тоже сулило смерть (Кузнецова, 1997, с. 65). «Нечистая» смерть ожидалась, если леший являлся в деревню в сопровождении черной собачки с серебряным ошейником (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 340, л. 39–40; ФА ИЯЛИ, № 3204/11). Встреча в осеннем лесу с лешим, в чем-то похожим на кого-либо из жителей деревни, предвещала смерть тому, на кого был похож леший (НАКНЦ, ф. 1, оп. 1, колл.73/195).

Считалось, что предвестье собственной скорой смерти человек получал, когда замечал какое-нибудь пугающее явление на кладбище или вблизи кладбища (То же, л. 16). Случайная встреча лицом к лицу с покойником на кладбище, по водлозерским поверьям, тоже иногда могла предвещать смерть (АНПВ, № 1/85, л. 16).

В доме о скорой смерти предупреждал вой домового из подполья (АВНП, № 1/85, л. 115–116). Как предвестье смерти обитателями дома расценивались и непонятного происхождения звуки ударов в стену[44]44
  Если удары в стену люди слышали после проведения ими ритуалов по возвращению смертельной порчи адресату, то ожидали наутро вести о смерти порчельника.


[Закрыть]. Напророчить смерть любому человеку, согласно поверьям, могли домовые духи, явившись к хозяевам в образе кота или кошки, которые наваливались на лицо спящего человека, отчего затруднялось дыхание. Их следовало спрашивать: «К худому или к хорошему?» На это якобы следовал ответ человеческим голосом (Там же, д. 404, л. 126).

Скорую смерть в семье пророчили сны, если снилось, что в конек на крыше дома кто-то вбивает гвозди (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 9). Если же мужу или жене снилось, что половина крыши их дома обвалилась, ожидали скорой смерти «второй половины» (второго из супругов). Также расценивался и сон, в котором ветром срывало крышу родного дома (Русская народно-бытовая лирика, 1962, с. 513–514). Если во сне умерший муж или отец звал женщину к себе (жить, варить пищу и т. п.), это тоже предвещало смерть. В этих случаях следовало смело возражать покойнику, давать ему самый решительный отпор (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 6).

А. И. Белая, в семье которой покончили с собой четверо мужчин, таких снов, по ее словам, насмотрелась с десяток. Она считала, что в этих снах ее бывший муж и сыновья склоняли ее к самоубийству. От наваждений этих женщина отделалась после несложного ритуала, проведенного по совету Л. Н. Суховой. Знахарка дала ей заговоренный хлеб, который та съела в три приема подряд за вечерним чаем (Там же, д. 490, л. 67).

Если снилось, что покойник построил новый длинный и тесный, как гроб, дом, ждали смерти того, для кого дом строился (Там же, д. 404, л. 209). Когда снилось, что человек, о котором давно не было никаких известий, отъезжает на лодке или на пароходе, это было знаком того, что он умер (То же, л. 209). Смерти ждали, если человек видел сон, что его уносит течение реки либо буря несет в открытое в озеро. Путь по воде, увиденный во сне, чаще всего расценивался как «путь на тот свет» (То же, л. 160). Избежать смерти считалось возможным, если человеку снилось, что он вырвался из потока и волн, добрался до берега. Тем не менее считалось, что угрожающая жизни ситуация произойдет в реальности, и к ней надо было готовиться.

Плохой приметой на Водлозере считается увидеть во сне Охтомостров. Скорее всего, это поверье возникло из-за аналогий со словом «охать» («Если увидишь сон про Охтомостров, охать потом придется»). Среди наших материалов есть запись о женщине, увидевшей во сне этот остров и вскоре получившей весть, что ее сына сбросили с восьмого этажа общежития в Ленинграде (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 40).

Несколько смертей сразу пророчили сны, в которых люди видели деревню Кевасалма, чьи улицы заполняли давно умершие люди (То же, л. 40–41). Сон, в котором покойник подметает полы и заявляет, что «будет ждать», означает смерть через полгода и более (То же, л. 58). Сон, в котором человек навещает своего супруга на том свете после полудня, означал у водлозеров, что смерть придет еще не скоро («Тут до двенадцати часов пускают, а с двенадцати выпускают» – То же, л. 58). Сон, в котором муж или жена видят, что умерший супруг на том свете уже обзавелся семьей, предвещает долгую жизнь (То же, л. 59–60). Единично записан рассказ о сне, в котором посланником смерти выступил «зэк» – заключенный, приказавший женщине собираться в путь. Наутро она узнала новость: ее муж умер в районной больнице Пудожа (Там же, д. 628, л. 21).

Видеть во сне покойника, который что-то ест, у водлозеров также было предвестьем смерти («тогда уж точно кого-то съест» – То ж е, л. 160). Сон же, в котором змея кусала человека, вполне мог пророчить ему смерть, хотя и не всегда (То же, л. 159). Сон о зубе, выпавшем с кровью, у водлозеров трактовался, как и у всех русских, в качестве предвестья смерти кровного родственника, а сон о зубе, выпавшем без крови, – смерти кого-нибудь из соседей по деревне (То же, л. 160).

Не все сны о мертвецах в поверьях водлозеров толковались как предвестья смерти. Видеть покойника, который в жизни был добрым человеком, а во сне дарил что-либо, считалось добрым предзнаменованием (То же, л. 160). Сон, в котором живого человека видели мертвым, не предвещал ничего плохого («еще поживет»), видеть могилу – «к спокойной жизни», кладбище – «к новому знакомству» (То же, л. 160–161).

Предвестья смерти, по воззрениям водлозеров, люди могли обнаруживать и в реальной жизни. Так, корни черемухи, проникшие под стены дома, якобы угрожали запустением жилища, включая смерть его обитателей (То же, л. 127). Сова, кричащая на крыше дома, пророчила смерть одному из обитателей дома (То же, л. 159). Верили, что лесная птица, ударяясь в окно, приносит плохую весть, возможно, о смерти близких родственников (Там же, д. 628, л. 10). Если лесная птица влетает в окно, разбив стекло, ждали самых скорых известий о смерти родственников (То же, л. 39). Если ласточки (птицы, якобы приносящие счастье людям) избегают селиться под крышей дома, ожидалось, что дом сгорит или обитатели его умрут (Там же, д. 490, л. 37). Ждали покойника в деревне, если собака выла, склонив морду к земле, а курица пыталась кричать, как петух. Чтобы избежать смерти, на собаку кричали: «Вой перед своей головой!» А курице сразу отсекали голову топором (То же, л. 37). Если кошка в избе ложилась в позе, напоминающей покойника со скрещенными на груди руками, ожидалось, что в доме будет покойник (ФА ИЯЛИ, № 3293/25).

К приметам, предвещающим смерть (а чаще распад семьи), водлозеры относили и случайное разбивание зеркала в жилище. В Водлозерье считалось, что омовения осколков чистой водой для полной нейтрализации негативного воздействия этого предвестья явно недостаточно. Водлозеры тщательно подметали пол, чтобы не осталось ни одного мельчайшего осколка, то и дело крестясь и чураясь. Потом выносили осколки из дома и закапывали их в землю. Полностью весь ритуал нейтрализации последствий разбившегося в доме зеркала водлозеры называют «отпятываньем смерти» (Там же, д. 628, л. 38–39).

У магических специалистов предвестьем смерти было внезапное падение их «колдовского» дерева. Колдун Корныша (Корнилий Карачев) с острова Пога при жизни часто говорил, что смерть его придет, когда его ель падет (Кузнецова, 1997, с. 119). Так и случилось. Перед смертью Ковалевой в Кеваселме, как говорят, тоже пала ель у часовни (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 53). Ель эта была «колдовским» деревом ее предков, а не ее личным. В деревне Луза колдун Манец собственноручно срубил свое «колдовское» дерево, после чего преставился через сутки (АВНП, № 2/82, л. 31–32).

Тяжело заболев или получив предвестье, пытались избежать смерти. Если причину болезни видели в том, что ее наслали покойники или духи низшей мифологии за какую-либо провинность перед ними, то исполнялся ритуал «прощания». Сам человек, а чаще замещающая его личность знахарка, в полночь отправлялся на кладбище или на иное место, где он оскорбил своим поведением духов-хозяев. На этом месте трижды громко выкрикивались слова прощения. Например, такие: «Вода-мать, небо-отец, лес праведный, простите меня, грешного человека, в чем я согрешила. Не заругалась ли я, не забранилась ли я, не одумала ли сама себя. Простите, дайте силы воли». Говорят слова три раза. После этого три раза кланяются. Ходят три ночи подряд, каждый раз около полуночи (АВНП, № 1/85, л. 20).

Самым отчаянным способом избавления от смерти на Водлозере считался ритуал протаскивания человека сквозь «земляные ворота». Для его исполнения в обрыве на краю реки или озера выкапывалось отверстие, через которое трижды протаскивали тело больного. Если после этого больной не шел быстро на поправку, считалось, что его уже ничто не спасет от смерти (Там же, д. 628, л. 16; АВНП, № 1/85, л. 6, 13 и др.). Близким по действенности к данному ритуалу считалось протягивание больного подо льдом с помощью веревки из одной проруби в другую. В качестве крайнего средства спасения от смерти младенцев применялось троекратное продевание больного сквозь отверстие, которое образовывалось на трехпоколенной свадебной скатерти, когда ее распарывали по шву (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 48).

Когда тяжелобольной человек долго не умирал, но и не шел на поправку, предпринимался специальный ритуал с целью узнать, умрет ли больной или выздоровеет. Он заключался в следующем: родственник или хороший сосед шел на чердак дома больного с топором в руке. Там он с размаху втыкал топор в коневое бревно, ближе к краю крыши (движение осуществлялось снизу вверх по дуге), произнося заклинание: «Батюшка сомец, дай который-ни конец!» Иногда добавляли: «Жить – так поправляйся, умереть – так умирай». Некоторые из водлозеров описанное действо ассоциировали с отсечением головы больного (АНВП, № 1/85, л. 13). Если топор, воткнувшись в бревно, под собственной тяжестью скоро падал вниз, ожидали скорой смерти. В противном случае ожидали, что больному придется еще долго мучиться (Там же, д. 404, л. 213; д. 628, л. 26; ФА ИЯЛИ, № 3292/24). Более редкий способ состоял в том, что с коневого бревна топором срубали три щепки, приговаривая: «Конек, молодёц, дай какой-нибудь конец!» В доме щепки бросали с небольшой высоты в сосуд с водой. Если хотя бы две стружки из трех тонули, то делали вывод, что больному не выжить. Если тонули все три стружки, ожидался скорый приход смерти (НАКНЦ, ф. 1, оп. 1. д. 628, л. 26).

Чтобы определить, долго ли тяжелобольному человеку осталось жить, использовали такой способ. Ему сильно прижимали ноготь и наблюдали, быстро ли образовавшееся под ногтем белое пятно порозовеет. Если это происходило не сразу, судили, что больной «не жилец на этом свете» (То же).

О скором приближении смерти тяжелобольного судили по его внешнему виду. Если нос заметно заострялся и скашивался набок, то жить человеку оставалось менее суток (Там же, д. 628, л. 209). Состояние больного, напоминающее паралич, сопровождаемый мелкой дрожью, говорило о явном приближении смерти. Именно это состояние называли на Водлозере «предсмертным родимцем» (АВНП, № 1/85, л. 5). На больного накидывали старую рыболовную сеть или редкотканый мешок, под изголовье подкладывали икону или распятие, но надежды на выздоровление уже оставляли.

Приготовления к смерти в старину заключались в том, что к больному приглашали местного священника и созывали родственников, с которыми ему надлежало проститься. Священник должен был принять исповедь больного в прижизненных грехах, пока тот пребывал в твердой памяти, чтобы душа его смогла предстать пред Господом максимально очистившейся. Но даже исповедь, по представлениям водлозеров, освобождала человека далеко не от всех его грехов. Вор, например, как считалось, не мог пройти пред грозными очами Творца в веренице обычных грешников. Говорили: «Вор тише гада поплывет, поклониться Господу не сможет, так его придавят все вещи, которые он своровал за свою жизнь» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 48). Однако облегчение от исповеди при приближении смерти, как мыслилось водлозерам, давалось даже ворам. Не могли получить такого облегчения перед самой смертью колдуны, ведуны и «порчельники» – слишком уж долгим и тяжелым для умирающего был православный чин отречения от колдовства.

Сбор родственников у смертного ложа больного облегчить смерть не помогал, но давал возможность попрощаться, выслушать последнюю волю умирающего. При этом обычно звучали уточнения, кому и что достанется после смерти из его личного имущества, какой образок положить в гроб, что раздать людям «на помин души» (Там же, д. 404, л. 212).

В последние часы жизни человек нередко впадал в такое состояние, что ему казалось, что он видит ранее умерших родственников. Пользуясь этим, собравшиеся у смертного ложа, как это принято было у крестьян, передавали через него приветы уже ушедшим из жизни знакомым и родственникам.

Для облегчения ухода из жизни человека с кровати обычно перекладывали на подстилку из соломы на пол, ногами к выходу (ФА ИЯЛИ, № 3295/23). Говорили, что «на перине грехи плохо прощаются». Рациональной причиной облегчения предсмертных страданий была относительная прохлада на полу избы.

Иногда умирающие просили пересыпать их тело холодным песком, что дополнительно снижало температуру (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 57).

В старину практически всегда водлозеры ставили у изголовья умирающего икону или распятие, читали над ним «Символ веры» и другие молитвы. Наиболее действенной силой у крестьян наделялся в этом отношении псалом 90-й (АВНП, № 1/85, л. 6). В наши дни читают любые молитвы, если знают.

Почти языческим выглядит на Водлозере способ облегчения смерти, к которому прибегают люди, не верящие в Бога («еретики», «ерепки») и не знающие ни одной молитвы: они кладут к иконам мелкие деньги (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 28). У изголовья умирающего, рядом с иконой водлозеры раньше ставили сосуд с водой. Считалось, что душа, отойдя из тела, должна в ней ополоснуться (ФА ИЯЛИ, № 3297/31). Если для облегчения смерти приглашали знахаря, он мог предложить умирающему человеку собрать все силы и сделать сильный выдох в эту воду. Иногда это помогало (НАКНЦ, ф. 1, оп. 1, колл. 133/204).

Самым распространенным народным способом облегчения кончины было поминание умирающего кем-либо из родственников, как говорили, «на говенной куче». Для исполнения такого действа следовало пойти в туалет и, справляя малую или большую нужду, произнести три раза: «Прости, Господи, раба божьего имярека и царя Давида за доброту его и скромность» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 27).

По мнению водлозеров, самое глупое, что мог совершить человек при первых признаках остановки дыхания, – очень громко закричать от страха за жизнь безнадежного больного. Думали, что смерть могла «испугаться» этого крика, после чего переход в мир иной и предсмертные мучения растягивались еще на одну-две недели (Там же, колл. 73/283). Исповедание священником, прочтение специальных молитв, перекладывание умирающего на пол и «поминание на говенной куче» считались на Водлозере вполне достаточными мерами, чтобы облегчить переход обычного (умеренно грешного) человека в мир иной.

Дополнительные меры облегчения смерти применялись в отношении магических специалистов, не передавших свои тайные знания восприемникам или не успевших «засечь» их в дерево, камень или землю (см. выше). На Водлозере отмечены две народные точки зрения по поводу тяжелых и длительных (от трех дней до двух недель) предсмертных мучений колдунов. Согласно первой, колдуны «прогневили Бога, вот он им и умереть не дает», согласно второй, «черти колдунам умереть не дают» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 210, 213).

Для облегчения ухода из жизни магических специалистов практиковался ритуал, связанный с рассыпанием заговоренного пепла или песка на полу рядом с умирающим (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 213; д. 628, л. 57). Погостровский колдун Корныша не раз говаривал: «Пока черти пепел по пепелине соберут, и смерть моя придет» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 1, колл. 133/86). Рядом с телом умирающего колдуна водлозеры иногда клали осиновое полено, чтобы оно «впитало его злую силу» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 213). В лавку, на которой лежал колдун, снизу втыкали топор или нож, колдуньям – ножницы. При этом говорили: «Господи Микола Милостивый, за что ты его мучаешь? Батюшка Микола Милостивый, дай ты ему (ей) скорой смерти» (Там же, д. 628, л. 75). Считалось, что облегчение в смерти (но не спасение от адских мучений на том свете) колдунам давалось небесами только молитвами за грешника самого милостивого из святых крестьянских заступников – святого Николая.

В крышу дома колдуна для облегчения его смерти забивали зуб бороны суковатки (То же, л. 17). В деревне Келкозеро еще в начале нашего века стоял один дом, в стрехе крыши которого торчал зуб от бороны.

Применялись также способы, связанные с выниманием половиц из пола и потолочин от потолка. Знаменитый водлозерский колдун Колец был уверен, что облегчит одним из этих способов себе кончину, когда посылал сына выворачивать «три ости» (потолочины) с крыши (НАКНЦ, ф. 1, оп. 1, колл. 133/86). Но и это ему не помогло, как не помогло и самое крайнее средство облегчения смерти колдуна – забивание в задний проход осинового клинышка (АВНП, № 2/73, л. 26).

Люди, подобные Колецу, часто пытались облегчить свою участь обманом. Считалось, что для этого достаточно было протянуть невинному человеку руку и сказать: «Возьми!» Если тот, ничего не подозревая, пытался взять нечто, будто бы зажатое в пустом кулаке колдуна, все грехи и колдовской «дар» переходили к нему, обрекая его невинную душу на погибель в аду. Родные Колеца не попались на эту уловку. Обрядность по переводу Колеца из мира живых в мир мертвых не достигла своей цели. Не дождавшись смерти колдуна в течение двух недель (боялись заполучить его колдовской «дар» настолько, что даже воды не подавали), хоронить Колеца на кладбище родственники повезли, когда тот еще был жив.

Следует заметить, что некоторые колдуны и ведуны у водлозеров перед смертью обнаруживали огромную силу духа. Так, ведун В. В. Буйнов со среднего течения Илексы настолько не хотел, чтобы его магическая сила досталась невестке (злой и завистливой женщине), что, невзирая на все ее уговоры, не сделал этого. Страшно страдая перед смертью, он продолжал твердить: «Лучше сам лютой смертью перемучаюсь, но тебе (дальше следовала ненормативная лексика) не отдам!» (Там же, д. 627, л. 18).

В целом обманные способы передачи «черных» магических знаний для водлозеров не очень характерны. Известен лишь один пример того, как магическая специалистка (не водлозерка по рождению) взяла в преемники личность, не способную сделать самостоятельно разумный выбор. Она пришла в один из самых красивых старинных домов Куганаволока, закрылась с «больной на голову» девочкой-подростком в ее комнате на шесть часов, после чего ушла вполне довольная. Девочка же, восприняв магические знания, говорят, потеряла рассудок (Там же, л. 0; д. 707, л. 41).

На мифо-ритуальном уровне незримый конфликт между сообществом людей и смертью представлялся вечным и неизбежным, и каждый человек в этом противостоянии обрекался на поражение. Несмотря на наличие в традиционной культуре ритуалов порчи, призванной отправить человека «на тот свет», абсолютное большинство ритуалов жизненного цикла человека были направлены на охрану жизни, на реализацию насущных потребностей. На этапе перехода человека от жизни к смерти направленность ритуалов изменяла свою векторность ради облегчения этого перехода.