Текст книги "Традиционный жизненный цикл русских Водлозерья: обряды, обычаи и конфликты"

5. День похорон

Хоронить усопшего в Водлозерье принято было на третий день или через три дня после смерти (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 219–219а). В сл у чаях, когда имелся завет хоронить на погосте, а смерть заставала во время ледохода или ледостава, мертвое тело в часовне могло пребывать до двух недель. В наше время, если тело доставляется из пудожского морга после экспертиз и праздников, похороны могут состояться и через девять суток после дня смерти. В дом в таких случаях гроб не заносят, прощание с родным домом усопшему устраивают напротив родных окон.

На похороны в дом усопшего народ собирался с утра. Приглашать никого специально не требовалось, приходил, кто хотел. Каждый приходящий приносил с собой продукты или готовую выпечку для похоронной тризны. Люди между собой договаривались, кто и чем будет помогать. Сельчане обычно вызывались готовить еду, прибирать дом после выноса тела под руководством одного из родственников усопшего. Собирать усопшего в последний путь начинали загодя. В гроб складывали огарки недогоревших свечей, мелкие вещи (например, очки, трубку, табак, папиросы), если считали, что они пригодятся усопшему на том свете. Любителям выпить сбоку в гроб клали шкалик водки. Мастеровым людям могли положить набор инструментов, хотя перегружать гроб вещами все же не рекомендовалось. Если был завет положить теплую одежду, то исполнялось и это желание усопшего. Целительнице Е. И. Ероховой, выходцу из водлозерской деревни Кевасалма (умерла в Пудоже), пациенты перед выносом тела из квартиры накидали в гроб приличную сумму денег, чтобы «слова» ее действовали и после смерти (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 148, 161). На Водлозере подобной традиции не замечено.

Перед выносом тела, которое производили с расчетом, чтобы похоронить умершего сразу после полудня, старухи начинали очень громко причитывать (ФА ИЯЛИ, № 3295/9). Начало причитаний у всех причитальщиц выстраивалось по единому образцу: «Ты сестрица (мама, дяина и т. п.) моя милая, ты куда справилась да наладилась в невозвратную дороженьку…» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 34: ФА ИЯЛИ, № 3295/23). Многие плакали. Кто-нибудь обязательно следил, чтобы слезы родных не падали в гроб. По поверьям водлозеров, от упавшей слезы на теле покойника «потом дырка бывает», «ему там плохо бывает» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 219–220). После завершения причитаний в гроб клали деревянную иконку, лицо усопшего закрывали. Живые цветы, приносимые на похороны, из гроба удалялись (хотя могли это сделать и на кладбище). Приносить цветы усопшему – на Водлозере достаточно поздний обычай, но объяснение необходимости вынимать цветы из гроба дается вполне традиционное: «Живое с мертвым не хоронят». Опасаются, что это может привести к недороду на огороде, плохому сенокосу, бескормице скота (То же, л. 219а). Примерно так же карелы объясняли древний запрет класть в гроб вещи, изготовленные из шерсти.

Выносили гроб соседи, всегда ногами вперед. В наши дни, когда в коммунальных домах бывают очень узкие проходы, гроб разрешено выносить не через порог, а через окно. Как только гроб поднимали, кто-нибудь из родственников на пол, где стоял гроб, с грохотом бросал кочергу, «чтобы спугнуть душу с места». В момент выноса кто-нибудь из родственников усопшего произносил фразу: «Пошла дорога дальняя, не воротится домой». Иногда слова звучали как заклинание: «Ушел, так и надо. Больше домой не приходи!» (Там же, д. 491, л. 74). Как только гроб оказывался в сенях, «обратный путь» заливался водой, в которой было обмыто мертвое тело, на пол и стены дополнительно брызгали водой, настоянной на можжевельнике. Все жилое помещение с целью ритуального очищения начинали окуривать дымом церковного ладана или горящего можжевельника. Путь перед гробом застилали еловым лапником. Во время выноса тела колдуна, как говорят водлозеры, на чердаке дома иногда раздавался сильный грохот, но подниматься на чердак и смотреть, в чем дело, никто не отваживался (Там же, д. 491, л. 25).

Вынесенный из дома гроб ставили на табуреты против окон минут на 20, не более, «чтобы умерший простился с родным домом». Эту возможность в наши дни предоставляют усопшим, доставленным из пудожского морга, и при этом обязательно фотографируются у гроба. В старину в маленьких деревнях гроб до околицы или до лодки, из уважения к умершему, транспортировали «носком», т. е. на руках, подложив под него пару жердей в качестве носилок. Процессию возглавляли люди, которые несли крышку («доску») от домовища и временный крест, следом несли гроб, за гробом шли те, кто нес венки и цветы, за ними близкие усопшего, потом все остальные. Как только покидались пределы усадьбы, одна из оставшихся в доме женщин выплескивала наиспашку воду вслед похоронной процессии, чтобы «залить след» покойнику. Эта же или другая женщина поднимала с земли одну из еловых веток, которыми выстилался путь из избы до улицы. На ветке делалось от одного до трех заломов, «чтобы покойник не мог найти путь домой» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 103). Оба ритуальных действия выглядят несколько нелогично, если учесть, что до 40-го дня крючок в доме усопшего на ночь не запирался, чтобы не мешать ему приходить в родной дом.

Если похоронная процессия двигалась по суше, то за околицей гроб накрывали крышкой и ставили на сани. Сани использовались вне зависимости от времени года. В сани умершего мужчины впрягали коня, а женщины – кобылу (ФА ИЯЛИ, № 3297/31). Считалось, что нарушение этой традиции приведет к тому, что лошадь или конь не сдвинутся с места либо так быстро понесутся, что за ними придется бежать бегом. Считалось также, что людям тяжело нести гроб, а лошади везти сани, если человек ушел из жизни с обидой на живых. Если лошадь останавливалась, бить и понукать ее запрещалось. Ее надо было уговаривать, тянуть за узду вперед. Лошадью должен был управлять кто-нибудь из родственников. Скорее всего, мыслилось, что на строптивое («конфликтное» по отношению к участникам процессии) поведение лошади влияет усопший. Около входа на кладбище лошадь из саней выпрягали, оглобли отбрасывали назад, «чтобы не возить больше покойников».

С появлением автомобилей усопших стали перевозить в кузове машины, что несколько изменило порядок похоронной процессии. До околицы впереди несут гроб, за ним идут люди с цветами, далее следует машина с крышкой гроба, за нею родные, сзади соседи. За околицей (в Куганаволоке у следующего перекрестка) гроб и все прочие атрибуты грузятся в кузов, пожилые люди и дети поднимаются туда же, остальные идут сзади. У места бывшей работы усопшего машина ныне снижает ход, подаются сигналы клаксоном, после чего движение снова продолжается. Лишь у кладбищенской ограды похоронная процессия выстраивается в ином порядке: впереди несут портрет и цветы, следом крест или тумбочку, затем крышку от гроба, наконец – домовище с покойным.

В конце XIX – начале XX в. жители побережий Водлозера хоронили усопших на погостских кладбищах при церквях Пречистинской и Ильинской, расположенных на островах на озере. Путь туда лежал по льду или по воде. Из отдаленных деревень на погост усопших везли, если на то было их особое прижизненное завещание. «За водой» (рекой Илексой) располагались оба кладбища деревни Калакунда. В деревню Луза на два из четырех кладбищ похоронная процессия могла попасть только по воде. Кладбище водлозерских старообрядцев в XIX в. располагалось на Иламострове (Харузин, 1894, с. 337) и т. д. Гроб с усопшим и все погребальные принадлежности грузили в одну лодку, сопровождающие лица следовали в других лодках позади.

Кладбища при церквях предназначались для умеренно грешных людей. Места рядом с алтарем отводились «безгрешным» деткам. Если близко к алтарю желал быть похороненным взрослый, приходилось платить мзду причту. Поодаль от алтаря хоронили бесплатно. Считалось, что при втором пришествии Христа воскрешение покойников будет осуществляться в определенном порядке, начиная от церковного алтаря или кладбищенской часовни.

Умерших нечистой смертью («заложных покойников») и колдунов при церквях и часовнях не хоронили. Их место было за кладбищенской оградой или на специальных, так называемых собачьих кладбищах, где они погребались в соседстве с тушами павших животных. Старинное «собачье кладбище» Пречистинского погоста располагалось на материке напротив Кевасалмы. Обнаружить его теперь не представляется возможным. Во второй половине XIX в., когда политических ссыльных селили на острове Пога под надзор местных священников, возникло особое «собачье кладбище» – исключительно для ссыльных. Оно расположено на отроге возвышенности, на которой располагался и погост с его кладбищем. Во время советской власти на нем тоже стали хоронить обычных людей, хотя и погостское кладбище до наших дней не заброшено. Для Ильинского погоста, видимо, с XVIII в., усилиями местного причта в «собачье кладбище» было обращено древнее родовое кладбище деревни Колгостров в двух километрах от погоста. Кладбище имеет имя собственное – Букса. В советский период кладбище при Ильинском погосте неоднократно закрывалось, при этом основным кладбищем для умеренно грешных людей становилась Букса. Впервые эту практику ввел в действие первый председатель местного колхоза. Он первым похоронил собственного сына среди заложных покойников, правда, тело в могиле расположил головой на восток, а не на запад, «назло древним суевериям». Говорят, что целый год к нему во снах являлся протестующий сын: «В праздники все покойники идут на погост, а я никак туда не попаду, так как иду только им навстречу». Председателю пришлось произвести перезахоронение по православному обычаю. Когда председатель умер, старухи его похоронили на Ильинском погосте так, чтобы каждый, входящий на крыльцо, попирал его прах своими ногами (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 223–224; д. 723, л. 50–51).

В наши дни кладбище Ильинского погоста и Букса являются действующими. При Куганаволоке, как и при большинстве мелких деревень Водлозерья, до XVIII в. имелось родовое кладбище, на месте которого сейчас расположена усадьба Н. Моисеевой[46]46
  Первой там поселилась А. Ф. Коломаева. Как и при любой попытке обосновать жилище на месте старых могил, по утверждению водлозеров, это повлекло за собой множество бед, включая трагические смерти обитателей дома. «Полтергейсты» в доме Моисеевой и до настоящего времени дело весьма заурядное.


[Закрыть]. Позднее умерших было предписано хоронить при погостах. В Великую Отечественную войну при Куганаволоке было открыто кладбище для эвакуированных, на котором позднее стали хоронить и деревенских жителей. Когда оно переполнилось, открылось ныне действующее кладбище. Время от времени водлозеров занимает вопрос: «Как на одном кладбище упокаиваются одновременно обычные покойники и “заложные” покойники?» Всем известно, что прежде самоубийц и других «нечистых» покойников на одном кладбище с обычными умершими не хоронили. Некоторый оптимизм в этом отношении в водлозеров вселяет видение Ю. П. Пафнутичева, который, проходя как-то мимо кладбища, задался этим самым вопросом. Перед его глазами возник бородатый старец, несколько напоминащий своим видом одно из канонических изображений Николая Чудотворца, и успокаивающе изрек: «Бог их всех простил» (Там же, д. 707, л. 31).

Часть старинных родовых кладбищ Водлозерья возникли на месте деревень, сожженных поляками, литовцами и запорожскими казаками в период Смутного времени XVII в. Имелись при деревнях кладбища, основанные еще первопоселенцами (например, кладбище Румбуки в Путилове). Довольно часто территория древнего кладбища в деревне отмечена микротопонимом «Могильник», локализуемым на месте бывшей или ныне существующей часовни. Часть средневековых кладбищ водлозеров после XVIII в. обратилась в «жальники», на которых еще в начале XX в. хоронили мертворожденных детей[47]47
  Дополнительную информацию о кладбищах Водлозерья можно получить из работы автора «Историческая справка о поселениях Водлозерья (география, топонимия, история, демография, фольклор и этнография)». Она размещена на сайте национального парка «Водлозерский» (http://www.vodlozero.ru/nauka/tradic/Vodlozero-village-history-ethnography.html).


[Закрыть].

Общий вид древнего святилища на о. Курьский. Фото автора, 2008 г.

Древние традиции водлозеров позволяли хоронить усопших по прижизненному завету и вне кладбищ. Такое захоронение женщины в 1926 г. зафиксировала в Водлозерье экспедиция братьев Соколовых (Кузнецова, 1997, с. 143). Могила расположена на маленьком островке Курьский, в 20 метрах от дославянского каменного святилища, представляющего собой круг диаметром до 30 м, выложенный из валунов с ведущими в круг каменными «ступенями» и каменным сейдом, напоминающим по форме тело морского зверя[48]48
  Похожий сейд имеется в северной части Малого Колгострова, метрах в 150 от Ильинского погоста. Там он соседствует с каменными кольцевыми кладками, диаметром менее метра, хорошо заметными при высоком уровне воды.


[Закрыть]. Женская одиночная могила имеется также под самым старым деревом в центральной части Имешострова, или Белого острова (напротив деревни Маткалахта), на котором после разгрома Соловецкого восстания в 1676 г. обретались соловецкий старец Пафнутий, ставший потом первым настоятелем Выговской киновии, и знаменитый Корнилий Выгорецкий (Старицын, 2009, с. 187). На вершине мыса Вединаволок в заливе Пигалахта водлозерами в 1928 г. был похоронен, согласно прижизненному завету, старый холостяк и заядлый охотник Е. Г. Фадеев – тот, что убил 12 лебедей и, как считается, поплатился за это жизнью (см. выше). Когда его тело выносилось из дома, во время следования процессии по льду озера мимо построенных им охотничьих избушек и при опускании тела в могилу провожатые палили из ружей (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 62; АВНП, № 1/85, л. 17–18). Женщин, по его прижизненному завету, в похоронной процессии не было («чтобы бабы над могилой подолами не кадили»). В старину каждый, кто проезжал мимо таких одиночных захоронений, должен был прочитать молитву об упокоении душ погребенных.

В наши дни, когда большинство захоронений водлозеров совершается на кладбище в Куганаволоке, у родственников новопреставленного появилась дополнительная забота – договориться с местным сообществом о выборе места для могилы. Стариками она обычно решается загодя. По поводу приглянувшегося для захоронения места проводят консультации со всеми заинтересованными лицами из числа родственников, устроивших могилы по соседству. Могилу на спорном месте стараются не устраивать, чтобы не иметь конфликтов с претендентами на то же место (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 722, л. 50). В старину таких конфликтов не возникало. На кладбище при погосте место для могилы указывал священник, на небольших кладбищах при деревнях усопших хоронили рядом с их родственниками. Только в том случае, когда участки для захоронения членов разных семейных кланов входили в соприкосновение, возникал повод для переговоров. В таком случае выбирались места на окраине кладбища, на которых хоронили новых усопших той или иной фамилии. Начинали их с захоронений пожилых людей, отличавшихся при жизни покладистым и дружелюбным характером, чтобы для фамилии не сложилась ситуация, подобная той, в которой оказались все водлозеры после похорон Коренева.

Колдунов нельзя было хоронить на общем кладбище, их не отпевали в часовнях или церкви. После того как священников советские власти на Водлозере репрессировали, старинные правила перестали соблюдаться. В 1954 г. хоронили колдуна Колеца. Везли его на Ильинский погост ногами вперед, «чтобы не смог дороги запомнить». При этом дополнительно перевернули в гробу лицом вниз. Колдуна родственники занесли в Ильинскую церковь, оставили на паперти, а сами пошли копать могилу. По одной из версий (Кузнецова, 1997, с. 114), Колец все это время что есть силы орал, не хотел идти живым в могилу. По другой версии (АВНП, № 2/73, л. 30), Колец признаков жизни уже не подавал. Но когда люди вернулись, он лежал лицом вверх, а лицо его было в крови. «Черти ему лицо расцарапали», – решили родственники, повернули тело лицом вниз и так похоронили. В могилу по старинной традиции был забит острый осиновый кол, который прошел Колецу между лопаток. С тех пор, говорят, он никому из водлозеров не явился даже во сне.

Могилу для усопшего в зависимости от мерзлоты и твердости грунта могли копать как в день похорон, так и накануне. Работу эту выполняли нанятые люди не из числа родственников. Выкопанную заранее могилу на ночь накрывали крест-накрест двумя досками, а перед погребением окуривали дымом можжевельника. На старых кладбищах, где могилы стояли вплотную друг к другу, мужчины перепиливали пополам одну из жердей для переноски гроба, перекидывали половинки поперек могилы и устанавливали на них гроб с телом, чтобы людям легче было подойти последний раз проститься с усопшим. Если какая-нибудь женщина над гробом сильно плакала, окружающие незаметно сыпали ей за шиворот немного земли с могилы. Как и повсеместно у русских, этот прием считался верным средством прекращения женских слез у могилы. Перед тем как закрыть гроб, поверх матерчатой покрышки рассыпали крестом «отпетую» землю. Если ее не было, в гроб бросали горсть земли, чтобы «познакомить с землицей». Крышку заколачивали на четыре гвоздя, после чего гроб обмахивали чистым платком – как говорили водлозеры, «просвещали путь на тот свет» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 223). После этого в могилу бросали медяки, приговаривая: «Земля окуплена для раба Божьего (рабы Божьей) имярек». Затем близкие усопшего кидали в могилу по три горсти земли рукой, приговаривая: «Пусть земелька тебе будет пухом и прахом». Те, кто боялся «возвращений» покойника в родной дом, добавляли: «Вот твоя последняя доля, не ходи ко мне (к нам) боле» или «Тоску здесь оставляю, радость с собой забираю» (Там же, д. 491, л. 74). Гроб в могилу опускали на длинных полотенцах (образниках), на обычных крестьянских полотенцах с вышивкой, связанных друг с другом до необходимой длины или на больших головных платках, а беднота – на веревках (Там же, д. 338, л. 28; д. 404, л. 222). Полотенца дарили прямо у могилы нищим, платки разрезали на части и повязывали на шею детям из бедных семей. В советское время, когда домашним рукоделием перестали заниматься, полотенца стали разрезать на куски и раздавать тем, кто жил бедно. На Водлозере дозволялось уносить домой веревки, на которых гроб спускали в могилу (Там же, ф. 1, оп. 50, д. 1135, л. 25–26; д. 1134, л. 52). Обычно на Русском Севере веревки бросали в могилу. Завершающим аккордом похорон была насыпка намогильного холмика и установление на нем четырехконечного или восьмиконечного креста. Водлозеры говорили: «Если не крест, то осиновый кол (еретику) все равно поставим». Крест вкапывался в ногах, «чтобы усопший мог на него перекреститься». Правильно установленный крест с косой перекладиной верхним концом всегда указывал на Полярную звезду, поскольку могилы ориентировались с востока на запад. На могилы детей водлозеры иногда устанавливали вкопанную в землю доску. Она получалась точно такой же, как вертикальная намогильная доска «калмалауда»[49]49
  «Калмалауда» могла быть заимствована у «красных финнов» или карелов, проживавших в 1939–1940-х гг. в Водлозерье.


[Закрыть] карелов и финнов. После установки креста или намогильного знака родственники усопшего угощали всех присутствующих кутьей (ныне это рисовая каша с изюмом), раздаваемой с ложки в ладонь всем присутствующим. Каждый съедал кутью и произносил: «Успокой, Господи, усопшего раба Божьего имярек. Пусть земля ему будет пухом».

Водлозерские надгробия в виде вертикальной доски очень сходны с вертикальными «калмалаудами» («досками мертвых») карел и финнов

На дереве рядом с могилой могли сделать «мету» в память о состоявшемся захоронении. Мета представляла собой довольно глубокую затеску, сделанную топором на стволе дерева. Поскольку каждому затесу придавали индивидуальную форму, через многие годы по мете нетрудно было отыскать место захоронения, даже если могильный холмик сравнивался с землей. Жители деревень Лузы и Калакунды на метах, сделанных на соснах, очень часто вырубали топором, а затем и выжигали раскаленным железом инициалы умершего (фото). Члены кланов Демидовых и Фоминых на родовом кладбище Жилой ручей иногда выжигали полностью фамилию, имя и отчество усопшего. На некоторых соснах, выросших или посаженных некогда на могилах, встречаются до трех-пяти таких надписей (Там же, д. 531, л. 17–18). Таким образом создавались семейные намогильные деревья. Для большинства старых кладбищ Водлозерья характерно все же преобладание елей. Семантика и символика елей в традиционной культуре Русского Севера подробно исследована в работе В. П. Ершова «Ель – дерево предков» (Ершов, 2010) и его статье «Ель – дерево мертвых» (Ершов, 2003). На некоторых старых елях на Ильинском погосте еще в конце XX в. тоже имелись погребальные меты (То же, л. 11). Часть из них была просто затесками, часть – инициалами умерших. Но ель, в отличие от сосны, способна быстро затягивать раны на стволе. Поэтому некоторые меты на Ильинском погосте прочитывались с трудом. Часть знаков на деревьях представляли собой фигуры в виде треугольников и квадратов, очень напоминающие семейные знаки, вырезавшиеся на деревянных досках к рыболовным снастям. При расчистке кладбища в начале нынешнего века как раз старые ели были спилены и пущены на дрова для отопления церкви и монашеских келий. Так что в нашем распоряжении остались лишь фотографии, большая часть которых была сделана автором в совместной с А. П. Конкка и Н. П. Поздняк экспедиции 1998 г. На стене внутри ограды Ильинского погоста, справа от входа, сохранились вырубленные топором инициалы известной в прошлом причитальщицы Демидовой из Калакунды, погребенной у этой стены. Очень редко на ели или сосне через дорогу от кладбища водлозеры делали ровную затеску и рисовали на ней смолой крест. По крайней мере, одну ель с таким знаком автор и А. П. Конкка обнаружили напротив нового кладбища Куганаволока в 1998 г. Через шесть лет этот знак затянуло корой настолько, что он уже не просматривался. Традиция эта была в прошлом больше характерна для карелов, чем для русских Карелии. После того как люди уезжали домой, около могилы еще какое-то время оставались те, кто ее копал. Им полагалось специальное угощение, состоящее обычно из водки, рыбников и другой закуски. Уходя последними с кладбища, они обязательно закрывали кладбищенские ворота или калитку.

Особенностью местной погребальной традиции (в сравнении с традициями Обонежья) было исполнение похоронных частушек во время возвращения с кладбища в деревню. Так, от выходца из деревни Калакунда Демидовой перед Великой Отечественной войной были записаны несколько частушек о том, как она, приняв на могиле мужа водочки, пьяной возвращается с кладбища (Русские плачи Карелии, 1940, с. 579). Возможно, это один из элементов дославянской (а конкретно – вепсской) традиции «веселения умерших».

Последняя причитальщица Водлозерья, Е. А. Демидова, причитывает на могилах отца и матери на родовом кладбище Жилой ручей. Фото автора, 1998 г.

На поминки в дом усопшего в старину мог прийти любой житель деревни, даже не присутствовавший на похоронах. Теперь, когда любителей бесплатно выпить водки стало слишком много, возникла новая традиция – требуется, чтобы родственники усопшего сделали словесное приглашение. Каждый, прибыв с кладбища, отряхивал обувь от кладбищенской земли, мыл руки под умывальником. В летнее время умывальник специально устанавливался на улице, а рядом вывешивалось полотенце для рук. Те, кто боялся, что приснится покойник, заглядывали в глубину печи и терли руки о печное чело или у душника. В доме после возвращения с похорон накидки с зеркал снимали, занавески на окнах в большом углу раздвигали. Люди рассаживались за уже накрытые столы. Одно место не занималось, его оставляли для усопшего, который, по народным представлениям, незримо присутствовал на собственной поминальной тризне. Для него стоял столовый прибор с тарелкой и неполной рюмкой водки, накрытой куском рыбника или черного хлеба. Тем, кто при жизни водки не употреблял, ставили (и ставят) вместо водки чашку остывшего чая. Поминая усопшего водкой, водлозеры обращались к пустующему месту, как к присутствующему между людьми усопшему: «Давай, имярек, выпьем, свеженького поедим» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 225). Чокаться рюмками на похоронах и поминках у водлозеров не запрещалось, но после этого полагалось крестить глаза рюмкой, приговаривая: «Успокой душу грешного раба Божьего имярек. Легкого лежания и вечный покой!» В наши дни на поминальной тризне от излишков выпитой водки порой возникают ссоры, переходящие иногда в драки. В том числе и среди родственников усопшего. Говорят, что такое происходит обычно после того, как люди отведают пищи, принесенной соседями, затаившими зло на родственников усопшего (Там же, д. 722, л. 49–52). Подобный конфликт, как правило, разгорается без всякого повода и протекает весьма бурно. Иногда причиной ссор и скандалов во время поминок становится взаимное неудовольствие родственников усопшего предполагаемым распределением его имущества. При уборке дома после скандалов, возникающих на поминках, нередко находят по углам, в столе или в стульях неведомо откуда взявшиеся изогнутые иголки.

После поминальной тризны народ расходился. Баню в день похорон не устраивали. Домашние ложились спать. Одно спальное место две ночи оставляли незанятым. Подразумевалось, что усопший эти ночи незримо ночует в своем доме. До 40-го дня включительно для души умершего выставлялось угощение на отдельной тарелке в избе на воронце, ныне – где-нибудь на комоде или шкафу либо у икон. Еда и напитки (немного водки в рюмке или чая в чашке) для души усопшего обновлялись в каждое утро вплоть до 40-го дня (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 491, л. 75). Обычаи эти водлозеры сохраняют и в наши дни.

Уезжать в дальнюю дорогу сразу после похорон у водлозеров не полагается. Утром следует посетить могилу, а дома перед дорогой еще и помянуть усопшего за столом, хотя бы чаем. В этой связи многие вспоминают своего земляка, который уехал сразу после похорон матери, после чего ослеп. Когда он снова приехал на родину и попросил прощения на могиле матери, зрение к нему вернулось (Там же, д. 628, л. 18–19).