Текст книги "Северная Пальмира. Первые дни Санкт-Петербурга"

IX
ВЕЛИКИЙ РАСТРЕЛЛИ

Там в России не хватало хороших архитекторов, таких, которые появились позже. Императрица взяла на работу итальянца, графа Растрелли. Хоть ему и не хватало вкуса, он строил очень основательно, как до него не строили в России.

Воронцов. 1805 год

Ни у одного архитектора, за исключением Бернини в Риме, не было столь широких возможностей определять архитектурный облик города, как у Растрелли в Санкт-Петербурге. То, что в наши дни в городе преобладает стиль классицизм, а не барокко, – результат ранней кончины Елизаветы, поскольку именно с ней исчезло и влияние Растрелли. Во времена ее правления Растрелли, обязанный считаться лишь с ее одобрением, имел полную свободу рук. У него не было соперников – архитекторы, работавшие для двора, были его учениками и подражателями, они работали в его стиле, в той яркой технике, с помощью которой можно было, используя лишь кирпич, дерево и гипс, создавать произведения, поражавшие сочетанием роскоши и глубокой набожности – столь свойственных покровительнице архитектора.

Елизавета скончалась сравнительно молодой, еще до того, как два величественных дворца, которые воздвигал для нее Растрелли, были завершены; с ее смертью прекратилась и эпоха Растрелли. Но вклад его оказался просто колоссальным. За двадцать лет деятельности в Санкт-Петербурге в качестве главного архитектора Растрелли создал множество столь величественных сооружений, что даже нелюбовь преемников Елизаветы ко всему, связанному с ее правлением, и более чем полувековое господство классицизма и «имперского» стиля, к которым благоволили ее наследники, не уничтожили памяти о нем. И если в наши дни только Зимний дворец, в силу своей массивности, один противостоит окружающим его многочисленным зданиям в стиле классицизма, то стоит помнить, что энергия Растрелли не ограничивалась лишь столицей; она оставила множество следов по всей западной части России. Оценивая его деятельность, стоит, однако, помнить, что последующие монархи разрушили ряд его сооружений и что иногда Растрелли был вынужден делать перерывы в работе.

Влияние этих двух прискорбных факторов привело к тому, что, к примеру, исчез Летний дворец Елизаветы, который, как мы уже упоминали, был начат еще в правление Анны Леопольдовны в 1741 году. Отсутствие хорошего Летнего дворца в столице вызывало постоянные нарекания еще со смерти Петра Великого. Существовал лишь маленький домик Петра в глубине Летнего сада, который был, как писала миссис Рондо, «во всех отношениях убогим, кроме сада, довольно милого (а для этой страны просто прекрасного), с его густой тенью и водой». Однако растущий двор требовал чего-то более эффектного.

Поэтому в 1741 году в Летнем саду на противоположной стороне от домика Петра было выбрано место, там, где Фонтанка соединяется с Мойкой. На этом месте некогда располагались деревянная летняя резиденция Екатерины I и конюшни. Именно здесь после восшествия Елизаветы на престол начали воздвигать деревянный дворец. Мы не знаем, какие у императрицы были отношения с Растрелли до ее коронации. Она, очевидно, знала о нем; он всегда пользовался благосклонностью Анны Иоанновны, а Елизавета входила в ее окружение и являлась там одной из самых ярых ценительниц прекрасного. Кроме этого, отец Растрелли, один из немногих прибывших при Петре в Россию художников и архитекторов, по всей видимости, имел в Петербурге почетный пост, поскольку получил звание графа. Но Анна Иоанновна держала Елизавету на вторых ролях и в относительной бедности; не может быть и речи о том, что Елизавета как-то влияла на выбор архитекторов.

Судьба свела Елизавету и Растрелли в 1741 году – и более счастливую случайность трудно себе представить. С этого времени и до самой своей смерти Елизавета пользовалась услугами Растрелли и его помощников при строительстве всех главных сооружений как в столице, так и за ее пределами. Петр имел множество архитекторов, Екатерине I приходилось довольствоваться лишь несколькими, Елизавета же для всех своих целей и замыслов использовала одного лишь Растрелли.

Новый Летний дворец строился три года. О его внешнем виде мы можем судить по превосходным гравюрам Махаева. Северный фронтон, обращенный к узкой Мойке и дальше к тенистому Летнему саду, как мы видим, полон скользящих у слияния каналов гондол, заполненных людьми. Придворные прогуливаются вдоль цветников, а небольшой отряд гвардейцев спешит на дежурство. Северный фасад, с его высоким фундаментом, легкими пилястрами[31]31
  Пилястр – плоский вертикальный выступ прямоугольного сечения на поверхности стены. (Примеч. пер.)


[Закрыть] и длинными, широко расставленными окнами, ярко освещен солнцем; в сочетании с зеленью перед зданием это действительно «летний дворец». Разрабатывая вид противоположной, южной стороны дворца, Растрелли дал волю своему воображению. Южная сторона получилась на редкость роскошной; боковые крылья окружены портиками[32]32
  Портик – галерея на колоннах или столбах. (Примеч. пер.)


[Закрыть] с множеством колонн; зубчатый фасад выходит на великолепный двор, по всей видимости созданный в подражание Версалю. В окружающей двор монументальной железной решетке, в бессчетных вазах и статуях, расставленных на определенном расстоянии друг от друга, мы можем предвидеть будущий Зимний дворец в его окончательном виде. С этого здания и начался стиль Растрелли. На берегу Фонтанки, на той стороне, где возводились дома для слуг и домовладельцев, Растрелли построил акведук, чтобы подвести воду к обильно украшенным гипсовыми статуями фонтанам парка.

Дворец, который столь точно передавал веселость и пышность двора Елизаветы (и который впоследствии использовала Екатерина II), «по-настоящему великолепная резиденция», как назвал его Эндрю Суинтон, был разрушен Павлом I в 1797 году. Монарх с несчастливой судьбой родился в 1754 году именно в этом дворце. Уничтожение дворца – один из примеров болезненной ненависти Павла I к своей матери и связанному с ней прошлому.

Дворец был снесен в тот самый год, когда Павел I взошел на трон. Свое решение Павел мотивировал тем, что во сне он увидел архангела Михаила, который повелел воздвигнуть на этом месте церковь. И потому дворец был снесен до основания, а на его месте возник довольно простой, напоминающий крепость замок. Посвященная святому Михаилу часовня этого замка была построена между 1797-м и 1800 годами. Новый замок обошелся казне примерно в восемнадцать миллионов рублей. На строительстве было занято пять тысяч рабочих. Чтобы стены высыхали быстрее, нагревали большие железные плиты, что позволяло сэкономить время. Но святой Михаил принес своему слуге мало счастья. В спальне этого дворца Павел был задушен одним из своих офицеров в ночь на 11 марта 1801 года.

Сооружение Летнего дворца продолжалось до 1744 года. По всей видимости, он отнимал у Растрелли все время, поскольку в эти годы не появляется других работ этого весьма плодовитого архитектора. Но в феврале 1742 года двор временно переезжает в Москву для коронации Елизаветы, и Растрелли оставляет там знак своего присутствия в виде дворца на Покровке – приятного на вид, но не очень большого здания, в котором в нескольких деталях можно узнать стиль позднего Растрелли (к примеру, в ритмическом построении фронтона). Этот дворец был построен около резиденции священника, проводившего службы в церкви на Покровке, где Елизавета I и Разумовский присутствовали на церковных службах после своей свадьбы; такие службы совершались и в церкви в Перове, осенью того же года; память о визите в эту церковь, как упоминалось ранее, сохранилась в виде золотых императорских корон.[33]33
  Церковь в Перове была в советское время разрушена, за исключением маленькой часовни, где корон нет.


[Закрыть] Елизавета отдала дворец Разумовскому в подарок; в конце XVIII века здесь разместили школу номер четыре.

В том же году и по тому же случаю – коронование императрицы – проявил себя один из самых одаренных учеников Растрелли, князь Дмитрий Васильевич Ухтомский (1719–1750). Он происходил из состоятельной, благородной семьи и был человеком довольно образованным и культурным: изучал Витрувия, Палладио, Серлио, Виньолу д’Авилера и Деккера и возглавлял в Москве архитектурное учебное заведение. Среди наиболее выдающихся учеников школы Ухтомского можно назвать А.Ф. Кокоринова (1726–1772), который в 1754 году построил дворец Шувалова (в наши дни Музей народного здоровья) в Петербурге – этот художник кончил тем, что повесился; М.Ф. Казакова (1738–1812), одну из главных фигур в правление Екатерины II; В.И. Баженова (17371799), архитектора несколько военного образа мыслей. Первой работой Ухтомского стали так называемые Красные ворота, которые он возвел на средства одного русского купца в ознаменование коронации. Это было величественное и красочное – хотя и несколько причудливое – сооружение из кирпича и гипса, представлявшее собой тройную арку, на вершине которой размещался драпированный тканями павильон, обильно украшенный статуями и вазами и несущий на себе геральдические знаки с герба империи и монограмму Елизаветы. Сами ворота были красными, а колонны и украшения белыми. Ворота снесли после революции, чтобы открыть площадь, на которой они стояли; эта площадь до сих пор сохранила название ворот. Утверждается, что во время празднования коронации Елизаветы столы с яствами для народа были расставлены от Красных ворот до кремлевских стен а это расстояние занимает более полутора миль.

Ухтомский также сотрудничал с Растрелли в создании сооружения, которое, по-видимому, является первой пробой Растрелли в религиозной архитектуре, – новой колокольни для огромной старинной, хорошо укрепленной Троице-Сергиевой лавры (основанной в XIV столетии), куда Елизавета часто отправлялась в свои периоды благочестия. Растрелли составил план для этой массивной колокольни (ее высота 320 футов) во время путешествия в Москву на коронацию, но исполнение плана он оставил Ухтомскому, который значительно его изменил, так что замысел можно считать в такой же мере принадлежащим Ухтомскому, как и Растрелли. Стиль колокольни больше похож на итальяно-московский стиль колоколен XVII столетия, чем на поздние работы Растрелли, – и не имеет совершенно ничего общего со столичными церквами Петровской эпохи. До 1767 года колокольня так и не была завершена.

Императрица несколько лет после своей коронации испытывала серьезный интерес к религии. Она проводила, вместе со своими придворными, много времени в различных монастырях. Куда бы она ни направлялась, ее всегда сопровождали два священника и настоятель. Они даже садились вместе с ней в ложе на опере или балете и появлялись на балах-маскарадах. Религиозный период ее жизни достиг кульминации во время ее самого трудного паломничества в Киев, который тогда находился на самом краю ее владений; это путешествие было подсказано ей Алексеем Разумовским, уроженцем Украины. Соответственно, память об этом визите непременно должна была сохраниться в одном из творений Растрелли, которое получилось прелестным хотя и небольшим.

Путешествие Елизаветы происходило в конце лета 1744 года. Императрица покинула Петербург в июле со свитой из двухсот тридцати самых высокопоставленных вельмож, включая Разумовского, двух архиепископов, молодого великого князя Петра и великую княгиню Екатерину, которая в то время находилась на попечении Елизаветы. Советник, осуществлявший все необходимые для путешествия приготовления, не без гордости объявил, что для этого путешествия было реквизировано ни мало ни много четыре тысячи лошадей. «Двадцати тысяч было бы достаточно», – заметил на это Разумовский. Когда вся группа прибыла в Киев, ученики местного духовного учебного заведения в костюмах героев, чудовищ и богов дали аллегорическое представление, описывающее историю основания и дальнейшего развития Киева. Один из студентов был одет стариком и имел длинную седую бороду; на его голове была золотая корона. Он изображал князя Кия, легендарного основателя Киева. На берегу Днепра он обратился к присутствующим с речью, назвав Елизавету преемницей Кия, и пригласил ее въехать в город. Затем на аллегорической повозке, управляемой «Фаэтоном», Елизавета въехала в построенные князем Ярославом Золотые ворота.

Елизавета находилась в Киеве две недели, посещая церкви, полные золота, серебра и драгоценностей. Ее восхищение вызвали чудотворные иконы, нарисованные святым Лукой. Она была счастлива и полна благоговения. Многие годы спустя она со слезами на глазах вспоминала эти две недели, проведенные вместе с Разумовским; она часто говорила, что это было самое счастливое время в ее жизни. В одном монастыре, который она посетила в самом конце своего путешествия, служители монастыря что не возбранялось Русской православной церковью – сыграли для нее довольно трудную для исполнения комедию. На самом деле комедия представляла собой несколько пьес, с прологами и балетом. Там была пьеса, в которой Марк Аврелий повесил своего фаворита, сражение между казаками и поляками и сцена рыбной ловли на Днепре, а также бессчетное число песен. Эта весьма поучительная программа, казалось, будет длиться до бесконечности. Императрица терпела ее примерно до двух часов ночи, а затем послала узнать – скоро ли конец. Ответ был: представление подошло только к середине. Елизавета заявила, что представление пора завершать, на что ей пришла просьба, чтобы было позволено запустить хотя бы несколько фейерверков.

Во время всех этих религиозных праздников Елизавета нашла время распорядиться о сооружении двух зданий в Киеве – церкви и дворца. История этих двух зданий полна неясностей и не проясненных до конца фактов. О дворце в Киеве сохранилось крайне мало документов, но его стиль позволяет предположить работу Растрелли; Ло Гатто первым обратил внимание на сходство планов этого дворца и дворца в Перове, около Москвы. В наши дни, заново окрашенный, киевский Мариинский дворец, несмотря на все произведенные в нем существенные изменения, остается одним из самых красивых провинциальных дворцов. Однако, к сожалению, рядом с ним уже нет тихого, засаженного деревьями парка – на его месте возведено огромное и безвкусно простое серое каменное сооружение, в котором располагается администрация Украины. Скорее всего, дворец в Киеве был создан именно по плану Растрелли, и довольно уверенно можно предположить, что возведен он под руководством Ивана Мичурина (на чью карту Москвы мы уже ссылались), ученика Мичетти. Именно Мичурин был ответствен за воплощение в жизнь другого проекта Растрелли в Киеве церкви Святого Андрея.

Следует помнить, что где-то в середине правления Анны Иоанновны на Украину вернулся немецкий архитектор Шедель. Проживая в Киеве, он начал в 1736 году возведение огромной колокольни в Киево-Печерской лавре триста футов высотой. Он также осуществил некоторые изменения в древнем и священном для русских соборе Святой Софии в старой части города, а также построил вокруг собора новую стену с украшенными воротами, через которые посетители могут пройти к собору в наши дни. Шедель завершил колокольню лавры в Киеве в 1745 году, так что, когда в город прибыла Елизавета, он должен был находиться в Киеве. Считается, что именно Шеделю поначалу была оказана честь создать церковь в память о визите императрицы. Однако, как полагают, императрице не понравился представленный проект, и она предложила заняться проектированием церкви Растрелли.

Киев дает архитектору прекрасные возможности. Над бурными водами Днепра возносится множество утесов, на которых так и хочется построить какое-нибудь здание. Но нет места более впечатляющего, чем самая высокая точка старой части Киева, где, согласно летописцу Нестору, апостол Андрей проповедовал Евангелие на Руси, где он поставил крест и предсказал будущее величие города, которому предстояло здесь возникнуть.

Именно на этом месте Елизавета заложила камень в основание новой церкви, посвященной святому Андрею (трудно понять, почему на этом месте раньше не возникла церковь, тогда как здесь церковь обязательно должны были поставить; есть запись, что Елизавета приказала во время своего визита позолотить купол церкви Святого Андрея, – но эта запись оказалась неверной, так что прежней церкви, скорее всего, не было). Даже в наши дни, когда здания в Киеве повсеместно растут как грибы, эта церковь стоит почти в одиночестве, особняком. На холме, где она воздвигнута, растут деревья и трава, и только на самой вершине, позолоченная и окрашенная, высится церковь с колоннами разной высоты, глядя окнами на тесно прижавшиеся друг к другу крыши Подола – старого торгового района Киева, расположенного далеко внизу на ровном берегу Днепра.

Еще когда идешь к этому утесу по парку и впервые начинаешь замечать острые шпили, возникает странное ощущение, что за деревьями ты уже видишь ясные, прямоугольные формы церкви и, когда церковь наконец возникает перед взором, она одновременно кажется и знакомой, и незнакомой. В ней есть благородство и утонченность барокко, которые сразу ставят ее в один ряд с сооружениями современной ей Европы. Но в то же время в ней есть что-то странное, неевропейское; трудно отделаться от впечатления, что перед нами предстает видоизмененная старая Россия с луковками церквей и пирамидальными колокольнями «византийской» Руси, Руси народных песен и сказок.

Хотя все ее детали, все особенности, даже купола являются исключительно западными, она русская по своему духу, эта веселая, нечестивая, навеянная католической архитектурой маленькая церковь. Православные пять маковок церквей сохранились здесь в виде купола со шпилем, по краям которого высятся четыре тонкие башни, состоящие из массивных колонн с антаблементом,[34]34
  Антаблемент – верхняя часть здания или стен с украшениями. (Примеч. пер.)


[Закрыть] поддерживающих тонкую луковку. Хотя эта церковь является одним из самых ранних культовых творений Растрелли, она, возможно, и самая из них удивительная, благодаря смешению стилей и традиций. Для того чтобы проникнуть в церковь через вход на ее западном конце, необходимо взойти по довольно пологой лестнице. Внутри преобладает все тот же синтез, выраженный белыми и золотыми красками. Даже в розовом тройном иконостасе, поднимающемся своими позолоченными, словно лучи, краями к раскрашенному резному куполу, католический элемент мирно уживается с православным.

Путешествие Елизаветы 1744 года оставило о себе архитектурную память в Южной России в виде сооружений, некоторые из коих могут принадлежать либо Растрелли, либо его помощникам. В Туле, что лежит на дороге между Москвой и Киевом, отдельно стоящий собор Успения Тульского кремля был построен к 1744 году. Вполне возможно, что он был создан по плану Растрелли, хотя нехарактерный для Растрелли шпиль позволяет предположить, что автором проекта, скорее, был Чевакинский (о котором мы расскажем позже). Кроме того, декоративно украшенные входные ворота Демидова дворца в том же городе обычно приписывают Растрелли. Полагают, что Демидовы, крупнейшие земельные собственники этих мест, чтобы развлечь прибывшую сюда императрицу, наняли Растрелли, который должен был подготовить дворец к ее прибытию.

Но нам пора завершать рассказ о визите Елизаветы на Украину. Однако прежде следует упомянуть, что церковь Святого Андрея была завершена только в 1767 году, так что монограмма Елизаветы на наружной стене храма была, по всей видимости, вырезана уже после смерти императрицы. Достраивал церковь и дворец на холме Мичурин, Шедель же тихо и почти незаметно скончался в 1752 году.

Прежде чем завершить разговор об Украине, возможно, нам следует воспользоваться случаем и коротко коснуться судьбы человека, который и побудил императрицу к путешествию в Киев. Это был самый импозантный украинец своего времени, человек, имя которого связано не только с именем Елизаветы, но и с дворцами Растрелли, поскольку императрица строила дворцы, в которых жила вместе с ним и которые ему дарила.

В начале XVIII века в отдаленной украинской деревне под названием Лемиши, к северу от Киева, проживал украинский пастух, известный под именем Григорий Яковлевич Розум. Как говорит предание, фамилию Розум ему дали за обыкновение говорить о себе, напившись (что случалось совсем не редко): «Что за голова! Что за розум!» Жена этого пастуха-пьяницы, Наталья Демьяновна, родила шестерых детей – троих сыновей и трех дочерей. Второй сын, Алексей, родился 17 марта 1709 года, к слову, меньше чем за год до рождения в Коломенском Елизаветы Петровны.

Этот Алексей мальчиком выказал большой интерес к учебе, но, поскольку его отец не выносил никого умнее себя, он вынужден был тайком ходить в соседнюю деревню Чемары к священнику, чтобы научиться читать и писать (хотя некоторые утверждают, что второго он так и не осилил). Однажды его отец пришел домой пьяным и был крайне удивлен, обнаружив Алексея за чтением книги. Он и раньше преследовал сына за его любовь к чтению, но на этот раз, разгоряченный водкой, схватил топор и бросился с ним на сына.[35]35
  Точности ради следует упомянуть, что Алексей ради книг бросил стадо, которое должен был пасти, как делал это не раз.


[Закрыть] Преследуемый разъяренным отцом, Алексей бегал по дому и сумел спастись только благодаря тому, что топор глубоко застрял в двери, через которую он ускользнул. В тот же день Алексей покинул дом он отправился в Чемары к своему учителю. Там он начал петь в хоре, где очаровывал всех своим прекрасным голосом.

Однажды вечером вскоре после его ухода из дома – в январе 1731 года его матери, которая проживала в Лемишах, приснился сон, в котором солнце, луна и звезды собрались в ее домике. Селяне, услышав о сне, стали над ней смеяться, но тремя днями позже случилось так, что императорский курьер, полковник Вишневский, возвращавшийся в Санкт-Петербург из Венгрии, где он покупал вино для двора императрицы Анны Иоанновны, проезжал через Чемары, которые лежали на почтовой дороге между Козельцом и Черниговом. Он вошел в церковь, где шла литургия, и его столь привлекли голос и красивая внешность Алексея Розума, что он уговорил мальчика сопровождать его в столицу.

С самого момента прибытия Алексея в Санкт-Петербург ему улыбнулась удача. Вишневский рекомендовал своего протеже умному графу Рейнгольду Левенвольде, в то время обер-маршалу двора Анны Иоанновны, который зачислил его в придворный хор. Но здесь Алексей надолго не задержался. Всего через несколько дней после его зачисления в хор на церковной службе, где пел Алексей, присутствовала царевна Елизавета. Очарованная его голосом, она пожелала, чтобы ей представили нового певца; его внешность произвела на нее еще большее впечатление, чем голос. Высокий и грациозный, с покрытым бронзовым загаром лицом, с большими выразительными черными глазами и густыми изогнутыми бровями, он и в самом деле был красив. Прошло всего несколько минут, и Левенвольде пришлось отпустить Алексея на службу к царевне в качестве музыканта, играющего на лютне, и бандуриста. Алексею отвели специальную квартиру; он мог получать горшок вина или водки и 4–7 горшков пива ежедневно.

Елизавете тогда было двадцать два. Ее фаворит, Алексей Никифорович Шубин, сержант лейб-гвардии Семеновского полка, по удивительному стечению обстоятельств выбрал именно это время, чтобы начать резко отзываться об императрице Анне Иоанновне; в конце 1731 года он был арестован, подвергнут порке и с отрезанным языком отправлен на Камчатку. Елизавета была полна горя и даже, пишут, носила черную вуаль.

В меланхолии прошло несколько месяцев, но присутствие красивого хориста начало менять ее настроение. Алексей, которого к этому времени уже называли Разумовским, скоро занял место Шубина. Когда Елизавета взошла на трон, Разумовский быстро вознесся по служебной лестнице, став сразу генерал-лейтенантом, графом и вскоре фельдмаршалом. Ко всему прочему в 1742 году он стал мужем Елизаветы.

Мать Алексея стала придворной дамой. Пишут, что, когда пожилую крестьянку, напудренную и нарумяненную, с сотворенной по последней моде прической и в превосходном наряде, проводили по дворцу для того, чтобы представить императрице, она увидела себя в большом зеркале и поспешно встала на колени в знак почтения, полагая, что эта величественная дама – сама императрица. Ее самый младший сын Кирилл, которому тогда было примерно тринадцать лет, приехал вместе с ней и остался под попечением Алексея и Елизаветы в Санкт-Петербурге.

Пожилая дама очень благоразумно вернулась обратно на Украину. Кирилла послали за границу получать образование, в Кенигсберг, Берлин и Париж, и в 1747 году он вернулся обратно вполне светским человеком. Впоследствии ему присвоили титул графа и сделали великим гетманом Украины.

По характеру его старший брат, возлюбленный императрицы, был сама любезность. Имел душу поэта и мечтателя – но был ленив и непрактичен. Разумовский был честен, прост, щедр и совершенно не имел каких-либо амбиций. Елизавета была привязана к нему, ухаживала за ним как сиделка во времена его запоев (довольно частых) и откладывала все празднества, когда Разумовский был нездоров. Даже на публике она обычно выказывала некоторую нежность к нему – к примеру, застегивала на нем камзол и натягивала меховую шапку, когда, покидая театр, они отправлялись в холодную зимнюю ночь. Он был единственным человеком при дворе, которому разрешалось во время поста есть мясо, – для этого императрица испросила особое разрешение от самого патриарха Константинопольского.

Но Разумовский не был всего лишь балованным и нежным крестьянским сыном. Присущая ему с детства любовь к наукам и искусству не исчезла в роскоши, которой окружила его Елизавета. Среди его лучших друзей можно найти людей, оказавших немалое влияние на Россию и жизнь двора с самой лучшей стороны: драматург Александр Сумароков, куратор Московского университета В.Е. Ададуров, один из самых образованных людей в России того времени И.П. Елагин. Интерес Разумовского к музыке отразился в больших суммах денег, потраченных двором на итальянскую оперу и украинских певцов. Все, что приходило из Малороссии, становилось модным, украинские блюда даже фигурировали в императорском меню.

Этот красивый, музыкальный, но ленивый любовник Елизаветы не был бесполезной фигурой в истории. Он играл свою роль в дворцовой жизни в правление Елизаветы и был словно частью общей декоративной схемы, разработанной Растрелли и Валериани. С его врожденным крестьянским хорошим вкусом он совсем не портил общую картину. Даже когда в конце концов Елизавета устала от него и обратила внимание на более молодых любовников, он удалился достойно и без ропота. Когда она умирала, с ней был он и еще два оставшихся преданных друга.

Елизавета не уставала дарить Разумовскому подарки. Вскоре после своего восшествия на престол она подарила ему дворец в Петербурге, в котором жила еще царевной (около Миллионной), и открытое место под названием Царицын луг, которое, в свою очередь, переменило название на Марсово поле. В начале 1744 года, когда весь двор находился в Москве, она подарила Разумовскому множество загородных домов в окрестностях – Перово, Тетерки, Тимошево и другие. И именно к этому времени относится первое упоминание о новой работе Растрелли после поездки на юг – дворец в Санкт-Петербурге, который предназначался Разумовскому. Поскольку деревянный Летний дворец был окончен еще к концу 1744 года, Растрелли по возвращении в столицу мог посвятить этому новому проекту все свое внимание.

Есть некоторые сомнения, был ли новый дворец сразу после возведения подарен Разумовскому, или же в нем несколько лет проживала Елизавета. Похоже, что «дом, построенный на Фонтанке, около Аничкова моста» был только в 1756 году передан Разумовскому «в наследственное владение, со всеми построенными из камня и дерева пристройками, со всей мебелью и другими предметами, которые в нем находятся, и с окружающей его землей». Утверждают, что на протяжении нескольких лет это была любимая резиденция Елизаветы в городе. Похоже, дворец не был целиком собственностью Разумовского, поскольку здание в разное время снимали для проведения вечеров видные люди города к примеру, в конце 1755 года австрийский дипломат Эстергази устроил праздник, на котором присутствовала императрица. Но была или нет Елизавета настоящей владелицей Аничкова дворца, он связан с именем Разумовского.

Дворец начинал возводить не Растрелли. Русский архитектор Земцов (который, напомним, был учеником первого архитектора Петра, Доменико Трезини, а позднее работал помощником Мичетти в Ревеле) в течение многих лет строил монастырь Александра Невского. Его работа над монастырем подошла к концу во время правления Анны Иоанновны, и между 1732-м и 1743 годами он трудился над украшенной куполом церковью Святых Симеона и Анны на Моховой улице на дальней стороне Фонтанки. В 1742 году он начал работу над другой церковью в том же квартале – Спасо-Преображенским собором, а в 1743 году его наняли готовить планы нового дворца на Невском проспекте позади Аничкова моста. Это было первое крупное нерелигиозное сооружение, которое ему довелось строить, если не считать павильона в Петропавловской крепости, где предполагалось установить ботик Петра Великого, найденный в 1691 году (этот ботик назвали «прадедушкой русского флота»). Земцов взял ученика по имени Григорий Дмитриев в качестве помощника, и они немедленно приступили к работе. Но Земцов не успел начать строительство ни собора, ни дворца – в возрасте пятидесяти пяти лет он скончался.

Возведение Аничкова дворца было поручено Растрелли, а завершать Спасо-Преображенский собор велели сыну почтенного Доменико Трезини, Пьетро Антонио. Молодой Трезини, получив первые художественные уроки от своего отца, уехал на учебу за рубеж, в Италию, где находился примерно до 1735 года. По возвращении обратно в Россию он начал работать с Земцовым, Фосатти и Шумахером над монастырем Святого Александра Невского. Он продолжал работать здесь, одновременно с возведением порученного ему собора, до 1748 года. В 1751 году он отправился по делам в Италию и больше не вернулся. Спасо-Преображенский собор был завершен после его отъезда, в 1754 году. В 1825 году собор сгорел. Пьетро Трезини оставил большое число впечатляющих проектов, из которых особо следует отметить католическую церковь в Санкт-Петербурге.

Вернувшись обратно к Аничкову дворцу, мы обнаруживаем, что здесь работает еще один Трезини, поскольку, взяв на себя строительство, Растрелли оставил общий надзор над работами за Джузеппе Трезини, племянником и приемным сыном почтенного Доменико Трезини, который после смерти Земцова временно его замещал. Третий Трезини был скорее не архитектором, а управляющим и инженером и в этом качестве работал над различными сооружениями города, среди которых назовем дворец князя Долгорукого, канцелярию Синода и резиденцию персидского посольства. Позднее он получил чин полковника фортификации и некоторое время пользовался благосклонностью двора, но в 1757 году был вынужден покинуть Россию из-за связанных с семьей интриг. Растрелли также оставил у себя Дмитриева, работавшего с Земцовым.