Текст книги "Рауль, или Искатель приключений. Книга 1"

VI. Похоронный обед

Гроб, в котором заключались останки Режинальда, поставили на дроги. Каждый занял место в процессии, и она двинулась.

Рауль шел впереди, как будто действительно был сыном маркиза де ла Транблэ. Три кузена сопровождали покойного родственника, отдалившись от Рауля на значительное расстояние.

Религиозный обряд совершился пышно и торжественно: могила закрылась над трупом Режинальда и еще раз присутствовавшие увидели осуществление страшных слов: Memento, homo, gua pulvises! et in pulverem reverteris! (Человек, вспомни, что прах и в прах превратишься. ) По обычаю, установленному с незапамятных времен и еще существующему в провинции, большой обед, называемый похоронным, был приготовлен в самой обширной из комнат замка для родственников и друзей покойника, приехавших на похороны.

В ту минуту, когда гости готовились сесть за стол, на верхнем конце которого стояло пустое кресло Режинальда, три кузена исчезли. Они отправились к управителю, который ожидал их в беседке.

Между этими четырьмя достойными особами начался разговор, продолжавшийся несколько минут; потом управитель отдал виконту де Жакмэ две бумаги, которые тот старательно спрятал в карман. Это было письмо Режинальда к королю и не подписанный акт усыновления. С этими важными документами, из которых только одному предназначалось увидеть свет, три кузена возвратились в столовую. Гости уже сидели за столом, и обед начался.

Виконт де Жакмэ, которому, с общего согласия кузенов, поручено было говорить, как человеку, более других обладавшему красноречием, и мужественным и увлекательным, сделал несколько шагов, поклонился как только мог любезнее гостям и сказал:

– Господа, я, Клодульф-Элеонор виконт де Жакмэ, от себя лично и от двух моих кузенов, знатных и сильных особ: кавалера Антенора де Вертапюи и барона Ландольфа-Адемара де Морисуша, благодарю вас за честь, которую вы нам оказали, сев за наш стол в нашем замке Ла Транблэ…

Когда виконт де Жакмэ окончил эту странную речь, ропот удивления пробежал между присутствующими. Гости переглянулись. Рауль вспыхнул, потом побледнел, потом встал и, повернувшись к кавалеру, спросил у него дрожащим от волнения голосом:

– Я не понял смысла ваших слов, милостивый государь. Благоволите объяснить их.

Жакмэ окинул Рауля с ног до головы с самым презрительным видом и спросил тоном пренебрежения:

– Скажите мне прежде, кто вы такой? Я вас не знаю…

– Кто я такой? – вскричал молодой человек силясь обуздать гнев, кипевший в нем. – Я приемный сын того, чью память вы оскорбляете! Маркиз де ла Транблэ избрал сердцем и усыновил меня…

– О! о! – сказал кавалер. – В том, что вы сказали есть маленькая ошибка, которую я поправлю. Может быть, вы и действительно сын, избранный сердцем нашего дорогого родственника, маркиза Режинальда, но что касается до того, что он, как вы говорите, усыновил вас, в этом я не могу с вами согласиться…

– Милостивый государь! – прошептал Рауль с глухой яростью.

– Отвечайте мне ясно и категорически, – продолжал кавалер. – Вы думаете, что вы здесь в своем доме, не правда ли?

– Да, – отвечал Рауль. – Я так думаю.

– А на чем вы основываете свое убеждение, позвольте вас спросить?

– На нежной привязанности моего возлюбленного отца, который непременно хотел усыновить меня…

– Заблуждение! – отвечал Жакмэ. – Маркиз де ла Транблэ не хотел этого!..

– Ложь! – вскричал Рауль.

– Нет, не хотел, – продолжал виконт, – или, по крайней мере, подобное желание не было его последней волей…

– Вы лжете!.. Вы лжете!..

– Я никогда не лгу, – возразил виконт де Жакмэ, – и если уверяю в чем-нибудь, то и доказываю это…

– Докажите же! – вскричал Рауль.

– Это очень легко.

Виконт вынул из кармана бумагу.

– Это что такое? – спросил молодой человек, у которого от ужасного волнения дрожали губы и руки.

– Это акт усыновления, отвечал виконт. – Ну?..

– Я прочту его вслух, и пусть достопочтенные господа, здесь присутствующие, рассудят, кто из нас прав.

И виконт де Жакмэ начал чтение. Он дошел до конца, делая ударение почти на каждом слове. Нотариус Режинальда находился в числе гостей.

– Акт этот имеет полную силу! – вскричал он, когда виконт кончил.

– Вы думаете? – спросил де Жакмэ насмешливым тоном.

– Да, – ответил нотариус. – Его невозможно опровергнуть…

Между присутствующими послышался радостный шепот, потому что дворяне, собравшиеся в замке, принимали живое участие в Рауле и косо смотрели на трех кузенов. Однако виконт де Жакмэ не смутился, и торжествующая улыбка не сходила с его губ. Он подошел к нотариусу и подал ему акт, говоря:

– Вы, законник, прочтите же сами этот документ, и мы увидим, найдете ли вы, что его невозможно опровергнуть.

Нотариус взял бумагу, просмотрел ее, но тотчас же роковой акт выпал из его рук и он вскричал.

– Не подписан! – прошептал Рауль, уничтоженный.

– Не подписан! – повторили все гости.

– Э! Боже мой, да! – подтвердил виконт: – Бедный маркиз, которого мы так оплакиваем, забыл только эту мелочь! Правда, что она очень важна!..

Наступило молчание, которое показалось всем присутствующим каким-то зловещим. Наконец виконт возобновил речь и на этот раз тоном сухим и жестким сказал Раулю:

– Теперь, когда ясно доказано, что вы ничего не значите в этом замке и что в нем ничто не принадлежит вам, мы владельцы замка и имения Ла Транблэ, ибо являемся законными наследниками маркиза Режинальда, объявляем вам, что не имеем никакого желания видеть вас здесь и просим искать в другом месте более гостеприимной кровли!

Ропот негодования раздался со всех сторон после этих гнусных слов. Виконт де Жакмэ понял, что зашел слишком далеко, но возвратиться назад было уже невозможно. Притом гордость, весьма свойственная человеку, имеющему пятьдесят тысяч экю годового дохода и получившему в наследство новое богатство, мешала кузену Жакмэ ретироваться.

Бледность Рауля сделалась ужасной. Грустная действительность разрушила все его прекрасные мечты и повергла в бездонную пропасть. Кроме того, он был глубоко оскорблен тем, что наглый пришелец приказывал ему выйти из того жилища, в котором уже десять лет с ним обращались как с сыном и уважали его как господина. Чаша переполнилась. Рауль понял, что если он сейчас не даст своему необузданному гневу свободного исхода, то сойдет с ума. Он вытащил шпагу и бросился на виконта, крича срывающимся голосом:

– А! негодяй! Ты думаешь, что можешь оскорблять меня в доме того, кого я называл отцом!.. Ты думаешь, что можешь прогнать меня безнаказанно, как ребенка, которого бьют и который плачет?! Подожди!..

Но в ту минуту, когда Рауль уже настигал своего врага, несколько человек бросились между противниками, и виконт осторожно укрылся за этим живым укреплением.

Один старый дворянин, искренний друг Режинальда, показывавший к бедному Раулю сильную привязанность, овладел им, отнял у него шпагу, отчасти силой, отчасти убеждениями, и старался его успокоить. Он успел в этом гораздо легче, нежели надеялся. Рауль успокоился. За припадком бешенства последовала болезненная слабость, какое-то глубокое уныние. Несчастный молодой человек страдал и телом, и душой. В это время нотариус подошел к группе негодующих дворян, которые окружили виконта де Жакмэ.

– Милостивый государь, – крикнул он виконту с откровенностью честного человека, – вы совершили поступок тем более гнусный, что не имели на то права. Вы сказали этому молодому человеку, что в замке ничто не принадлежит ему. Это несправедливо, милостивый государь, Раулю принадлежит все, что он получил от щедрости маркиза де ла Транблэ, которого вы недостойный наследник; его лошадь, оружие, вещи, деньги – если он отложил их – все это принадлежит ему; и вы не имеете никакого права требовать это назад.

– Ну, хорошо! – отвечал виконт, который теперь ужасно боялся Рауля. – Мои кузены и я поступим великодушно. Пусть молодой человек возьмет все, о чем вы говорите, мы согласны, но пусть только он оставит замок сию же минуту!..

Рауль услыхал эти слова. Он возвратил всю свою власть над собой и сделался спокоен и хладнокровен. Он подошел к виконту де Жакмэ и сказал ему:

– Если вы думаете, что даете мне милостыню, то прошу вас выйти из заблуждения, милостивый государь! Ваше великодушие – ложь, которой вы сами не верите!.. Вы такой же презренный трус, как и гнусный скряга, и делаете уступку только потому, что боитесь меня. Знайте же, что я возьму безделицы, о которых вы говорили, потому что имею на это право, а не потому, что вы мне дарите их!.. О, Режинальд, мой благородный отец, в какие гнусные руки попало твое наследство! Через два дня после твоей смерти тебя оскорбляют в лице того, кого ты называл сыном! Но будь спокоен, ты будешь отмщен!.. Господин виконт де Жакмэ, я не прощаюсь с вами, потому что мы еще увидимся когда-нибудь!..

Произнеся эти слова, довольно ясно выражавшие угрозу, заставившую виконта и его обоих кузенов побледнеть от ужаса, Рауль гордо вышел из столовой и отправился в свою комнату. Там он переменил легкую шпагу, которая была на нем, на другое, более надежное и прочное оружие, обвил свой гибкий стан кожаным поясом, за который заткнул пару пистолетов с гербом Ла Транблэ, и уложил белье в небольшой чемодан, который наполнил также золотыми монетами, находившимися в железной шкатулке. Потом он пошел в конюшню, сам оседлал своего Баяра, гордого серого коня с черной гривой. Привязав чемодан позади седла, Рауль, твердый своей волей и великий мужеством, ласково распрощался со служителями, которые стояли на крыльце и искренне сожалели о его отъезде, прошел парадный двор и ворота и, держа лошадь за поводья, медленно удалился из замка, ни разу не обернувшись назад.

VII. Отъезд

Рауль направился к смиренному деревенскому кладбищу, привязал лошадь за узду к стволу одного из больших деревьев, которые росли перед церковью, и вошел на кладбище.

Могила маркиза Режинальда находилась возле могил его предков. На каждом надгробном камне вырезаны были герб Ла Транблэ, надписи и девизы; но так как не успели еще приготовить новый камень, то могилу маркиза можно было узнать только по свежей земле, покрывавшей ее.

Рауль пришел проститься в последний раз с тем, кто столько лет был его другом и отцом. Молодой человек встал на колени. Рауль не был религиозным, но кто, склонившись на эту сырую землю, которая разделяет нас навсегда от тех, кого мы любили, кто осмелится сомневаться в бессмертии души и во всемогуществе Божием? Подобное сомнение перед могилой не было ли бы оскорблением для всего человечества? Возможно ли предполагать, чтобы тот, кого оплакивают – существо благородное и разумное, – после смерти своей, погиб совершенно, и что от него остался только отвратительный остов, оспариваемый червями? Нет, в присутствии гроба, который несколько лопат земли навсегда отделили от света, самые закоренелые материалисты отрекутся на минуту от своих пагубных систем.

Это чувство, о котором мы говорим, Рауль испытал во всем его могуществе и легко предался ему. Горячие молитвы срывались с его губ, между тем как слезы текли из глаз. Потом ему показалось, что его молитвы и горе как будто вызвали великую душу Режинальда, что эта душа вошла в сообщение с его душой и слушала его.

Он говорил с нею тихо… Он рассказал ей, каким образом его прогнали из замка и лишили того наследства, которое назначил ему Режинальд. Он просил душу отца заботиться о его жизни, которая отныне не имела никакой цели и которой надежда более не улыбалась… Он поручал ей свою будущность… Потом, преодолев свое волнение, увеличивавшееся каждую минуту, Рауль приподнялся и вскричал:

– Прощай, прощай, отец мой!..

Он вышел из кладбища и отвязал свою лошадь. В недальнем расстоянии от церкви находился лесистый пригорок, с которого можно было видеть все окрестности и позади которого проходила Аббвильская дорога. Рауль отправился на этот пригорок. На вершине он остановился и обернулся. Прямо перед собою молодой человек увидел парк и старый замок, феодальные башни которого возвышались над самыми большими деревьями. Солнце уже закатилось за облака, окрасив их кровавым цветом. На этом пурпуровом и светлом небе черной массой обрисовывался профиль замка. Горькая улыбка сжала губы Рауля.

– Да, – прошептал он, протянув руку к небу и замку. – Траур, кровь и огонь! вот чего я хочу!.. вот о чем я мечтаю!.. вот что я принесу сюда!.. А! господин виконт! господин виконт!.. Я вам сказал, что вы увидите меня когда-нибудь!.. Молитесь Богу, чтобы этот день настал не скоро!.. Мало того, что вы подло отняли у меня все, что принадлежало мне по воле того, кого нет уже на свете, вам надо было еще прогнать меня и оскорбить, прогоняя… О, когда-нибудь мы еще поквитаемся… господин виконт!.. В тот день, когда мы увидимся, вы проклянете это наследство и будете просить у меня помилования!.. Но вы были безжалостны ко мне!.. и я буду безжалостен к вам!.. До свидания, господин виконт, до свидания!..

Рауль вскочил на лошадь, пришпорил ее и поскакал в галоп. Куда? Он сам не знал и даже еще не спрашивал себя об этом.

Быстрый бег лошади и вечерний ветер освежили пылающий лоб молодого человека и несколько успокоили его мысли. Проехав около трех лье, Рауль заставил лошадь идти шагом и принялся размышлять. Прежде всего ему хотелось удалиться от Ла Транблэ. Его родители еще были живы; но мог ли он просить убежище у тех, которых презирал в дни своей роскоши и которых притом не любил? В особенности мог ли он – воплощенная гордость, – решиться носить ничтожное имя Рауля Риго в том краю, где три дня назад все считали его будущим маркизом де ла Транблэ? Конечно, все дворяне, собравшиеся на похороны Режинальда, доказали ему глубокое участие, заступившись за него против виконта де Жакмэ; конечно, все эти дворяне охотно предложили бы ему свое гостеприимство; но не предпочтет ли он лучше умереть, чем быть принятым, как низший теми, которых он считал себе равными?

Рауль размышлял обо всем этом с глубокой горечью, и с минуту отчаяние переполнило его сердце. Он почувствовал себя одиноким на земле, погибшим на свете. Ночь спускалась постепенно; вокруг него поле было пусто и безмолвно. Этот мрак, это уединение показались ему изображением его жизни. Эти мысли привели молодого человека в такое отчаяние, что он чуть было не потерял сознание и зашатался на своей лошади. Рауль поспешил ухватиться за седло, и рука его встретила чемодан, который издал продолжительный металлический звук. Рауль вспомнил тогда, что он вез весьма значительную сумму, хотя в сущности и не знал, как велика она. «Стало быть, не все еще погибло», – подумал он, зная, что с золотом всегда можно выпутаться из затруднительных обстоятельств. В то же время внутренний голос прошептал ему, что если он может найти где-нибудь облегчение своим печалям, то, разумеется, всего скорее в Париже, в этом великолепном городе, о котором он слышал столько чудес. Он тотчас же решился и сказал сам себе: «Я поеду в Париж». Однако, чтобы доехать до Парижа, надо было совершить продолжительное путешествие и прежде всего найти на этот вечер ужин и ночлег. Рауль опять пришпорил Баяра, который поскакал в галоп.

Часа через полтора Рауль увидал огни и очутился у ворот Аббвиля. Он поехал шагом и скоро доехал до ворот довольно порядочной гостиницы, под вывеской «Три Короны». Конюхи тотчас овладели Баяром. Рауль поручил им хорошенько позаботиться о благородном животном, которое хотя и было покрыто пеной и потом, гордо ржало и топало о мостовую своей легкой ногой. Молодой человек сам снял драгоценный чемодан, в котором заключались все его состояние и все его надежды, взвалил его на плечо и вошел в гостиницу спросить комнату и ужин.

Мы уже знаем, что Рауль, кроме того, что был очень хорош собою, имел осанку и манеры самые аристократические, какие только можно вообразить. Поэтому, хотя в то время дворянин, уважающий себя, не путешествовал без двух, по крайней мере, лакеев, хозяин и хозяйка поспешили услужить молодому кавалеру, одетому в такой глубокий траур и по наружности такому знатному. В один миг была приготовлена прекрасная комната. Так как вечера были прохладны, развели в камине этой комнаты яркий огонь. Вертел в кухне пришел в движение и кастрюли начали свою однообразную песнь.

Рауль был печален, но он был молод. Нравственные горести не могли лишить его аппетита: приятный запах жаркого и рагу возбудил в нем приятное ощущение, а уважение, которое ему оказывали, немножко развеселило его и расположило бросить на будущее менее отчаянный взор.

VIII. Сирота

Рауль приказал подать ужин в его комнату, поскольку не собирался расставаться со своим сокровищем.

Ужин явился. Трактирщик превзошел самого себя, и блюда, которые ставили перед молодым человеком, были образцовыми произведениями поваренного искусства. Рауль поужинал хорошо, хотя иногда грустные мысли заставляли руку его опускаться в ту самую минуту, когда он подносил ее ко рту. Окончив ужин, он запер дверь своей комнаты, раскрыл чемодан и высыпал деньги на стол. Он был ослеплен количеством золота, которое лежало перед ним.

Никогда Рауль не приписывал ни малейшей важности значительной сумме, которая хранилась в его железной шкатулке и которая относительно состояния маркиза Режинальда была только каплей в море. С минуту он смотрел на блеск этой сияющей груды. Знаменитый профиль Людовика XIV блистал на двойных луидорах. Рауль принялся считать золотые монеты. Их было более тысячи. Так как они были неравного достоинства, одни в двадцать четыре, другие в сорок восемь ливров, то все количество их составляло около сорока тысяч ливров. Конечно, это было маловато для Рауля, который мечтал о ста тысячах экю годового дохода с маркизского имения; но все-таки с этой суммой нельзя было умереть с голоду, по крайней мере некоторое время. У Рауля было также несколько драгоценных вещей, но он не знал их ценности, к тому же он был намерен хранить эти вещи на память о маркизе Режинальде, от которого получил их.

Герой наш положил все свое золото в шкатулку, которую запер и поставил на ночной столик, возле своей кровати. Сделав это, Рауль удостоверился, что пистолеты его заряжены, и положил их на чемодан, как верных и грозных защитников. Наконец он лег спать и, разбитый усталостью и жестокими волнениями этого и предшествовавших дней, скоро заснул. Сон молодого человека был гораздо спокойнее, чем он опасался, и когда он проснулся, было уже довольно поздно. Он тотчас встал, слегка позавтракал, расплатился и отправился в путь.

Рауль рассчитал, что ему потребуются четыре дня, чтобы приехать в Париж, не истощая лошадь и не утомляя себя. Поэтому, он поехал умеренным шагом и мог таким образом свободно предаваться размышлениям, которые внушало ему его настоящее положение.

Между прочим, он спрашивал себя, какое самое полезное употребление может он сделать из своих сорока тысяч ливров. После долгих рассуждений, он наконец решил, что, без сомнения, всего благоразумнее было бы купить место в армии и вступить на службу его величества. Мы знаем уже давно, что военное ремесло нравилось нашему герою; притом юное и блестящее воображение легко убеждало его, что шпага ничтожного офицера может когда-нибудь сделаться в его руках фельдмаршальским жезлом. Потом ему казалось, что маркиз Режинальд одобрит его намерение с высоты небес. Решив таким образом вопрос своей будущности, Рауль почувствовал себя спокойнее.

Прошло два дня без всяких происшествий, которые стоило бы передать здесь. Утром на третий день, часа через два после отъезда из гостиницы, в которой Рауль ночевал, он очутился у подошвы горы до того крутой, что вынужден был сойти с лошади и предоставить ей свободу взбираться одной. На вершине горы сын браконьера остановился на минуту и с восторгом взглянул на великолепную панораму, которая необозримо расстилалась перед ним.

В ту минуту, когда он готовился опять сесть на лошадь, он увидал в десяти шагах от себя крестьянского мальчика, сидевшего на краю дороги у оврага. Этому мальчику было, по-видимому, лет четырнадцать или пятнадцать, не более, лицо его было умно и приятно, но покрыто мертвенной бледностью. Сжатые черты и черные круги под глазами показывали болезненное состояние и продолжительное страдание. Он сильно прижимал правую руку к стесненной груди, как бы затем, чтобы подавить жестокую боль. Грубая, поношенная блуза и разодранные панталоны составляли всю его одежду, босые ноги были обуты в тяжелые деревянные башмаки.

Когда мальчик заметил, что Рауль пристально на него смотрит, он потупил глаза. Лицо его обнаружило явные признаки сильной внутренней борьбы. Потом он протянул к Раулю руку и прошептал задыхающимся голосом:

– Я голоден!..

Рауль подошел и подал ему монету. Мальчик с живостью взял ее и поцеловал, вскричав:

– Ах! Да благословит вас Бог!.. Я не умру сегодня…

– Зачем ты говоришь о смерти? – спросил Рауль. – Разве ты так беден и несчастен?..

– Да, я очень беден и очень несчастен…

– У тебя нет хлеба?

– Я не ел уже два дня…

– О! Боже мой! – прошептал Рауль, вынув из-за седельной луки небольшую бутылку с водкой.

Он подал ее маленькому крестьянину, который выпил с жадностью и, казалось, тотчас же собрался с силами.

– Ты не здешний? – снова спросил Рауль.

– Нет, прежде я жил за шесть лье отсюда.

– Зачем же ты оставил свою деревню?

Мальчик заплакал вместо ответа. Рауль продолжал:

– Разве у тебя нет родителей?

– Нет… – пролепетал ребенок.

– Ты сирота?..

– Матери я никогда не знал, а отец мой умер на прошлой неделе…

– И тогда ты ушел из своей деревни?

– Мне нечего было больше делать…

– Отчего?

– У отца был бедный домишко и два поля… Он обрабатывал их, я помогал ему и мы жили нашими трудами… Но вот отец мой умер… Люди, которым он был должен, забрали дом и оба поля!.. и прогнали меня… Я не хотел просить милостыни… я просил работы… но мне сказали, что я слишком слаб… тогда я ушел… вчера я дошел до этого оврага и сел здесь, думая, что умру с голоду… Когда вы приехали сюда, я так страдал, что у меня недостало мужества, и я протянул к вам руку… Теперь я куплю хлеба и проживу еще сегодня… Но завтра вы уже не проедете мимо меня и я умру…

Простая и трогательная история маленького крестьянина произвела глубокое впечатление на Рауля, потому что, кроме нищеты, она походила на его собственную. Рауль сравнил свое положение с положением этого бедного мальчика и почти обрадовался такому несчастью.

«Я протяну руку этому ребенку, – думал он, – как некогда маркиз Режинальд протянул мне свою. Может быть, это принесет мне счастье».

– Как зовут тебя, друг мой? – спросил он.

– Жаком…

– Сколько тебе лет?

– Четырнадцать.

– Ну, Жак, я не хочу, чтобы ты умер завтра, как ты говорил сейчас. Все отвергли тебя, но я не отвергну. Тебе уже не нужно будет просить милостыни, если ты захочешь ехать со мною.

– Ехать с вами? – вскричал мальчик с выражением пламенной радости, смешанной с некоторым сомнением. – Возможно ли это?

– Да, – ответил Рауль, – я уже сказал тебе, что, если ты хочешь, я возьму тебя с собой.