Текст книги "Московские Сторожевые"

2

– Ну что вы, Савва Севастьянович, – продолжил как ни в чем не бывало Веня, – вся сделка была бы заключена вполне законно. Ну, по крайней мере, ваши, так сказать… коллеги меня в этом уверяли. Оч-чень, я бы сказал, аргументированно, – чего-то Спицын зачастил с вводными словами, перебирал их языком так, как другие четки пальцами крутят… для самоуспокоения, что ли?

– Аргументированно? – усмехнулся Старый.

– И аргументированно, и документированно… Слово «несоответствие» вам что-нибудь говорит?

Зинка заполошно охнула, а я неприличным образом икнула. О реакции Афанасия лучше было умолчать: в приличном месте так не выражаются.

– Весьма много говорит, многоуважаемый Вениамин Васильевич, – степенно отозвался Старый.

– Мне вот тоже. Дали, так сказать, ознакомиться с документом.

Я все еще ничего не понимала. А Савва со Спицыным заговорили краткими предложениями, прямо как два шпиона из телеспектакля.

– Давно практикуете, Веня?

– Достаточно.

– Источник, естественно, не раскроете?

– Не раскрою. Тем более что…

– Хвосты уже замели? – улыбнулся Старый.

– Ну разумеется. Вы же понимаете, в обмен на информацию я обещал определенные гарантии.

– А ваше слово – кремень? – еще более любезно осведомился Савва Севастьянович.

– Ну что вы, берите выше. Не кремень, а камень. Так сказать, на вкус и цвет дорогого источника информации.

– Дорогого… – опять усмехнулся Старый. – Если я правильно помню аппетиты такого источника, то… Веня, вас же могли пустить по миру с голой… ммм… в общем, без порток.

– Может, это того стоило… – улыбнулся Веня.

Я сейчас его глянула – осторожно, краем глаза. У Спицына азарт гудел во всех жилках вместе с уверенностью – сделка почти на мази, Старый сейчас выставит условия… О чем это он, а?

– Ну не скажите, Веня, не скажите. У меня такое ощущение, что вам подсунули товар не того сорта.

– Савва Севастьянович, это вы о чем? – не выдержала Зина.

Афоня тем временем вежливо кивал, вслушиваясь в пьяненькое бормотание сидевшего за соседним столом «педагога» – о том, что в нашем мире нет ни справедливости, ни правды, ни порядочности, ни демократии – ни черта… Интеллигентик каким-то образом учуял Афонину декадентскую душу, а потому обращался теперь к нему лично, хоть и на весь зал. Ну что его Фоня утихомирить-то не может? А то такой разговор интересный, а слушать неудобно.

– Ну, господа, – улыбнулся Старый, – видите ли, в чем дело… Веня, вы не против, если я объясню все сам?

– Не против, – ответила вместо Спицына красотка Соня. – Только кофе попросите еще.

– Афанасий, распорядись! – отмахнулся Старый и начал краткий экскурс в темное Венино прошлое и путаное настоящее. – Лет пятнадцать назад наш многоуважаемый господин Спицын попал в зону внимания Лен… Лики Степановны Субботиной, которую никому из вас представлять не надо. Правда, вам, – он кивнул на Веню с Соней, – я во избежание путаницы сразу могу пояснить, что Субботиных у нас сейчас две – мать и дочь, и обе практикуют, просто… э-э… немного разные вещи. Так вот, пятнадцать лет назад Леночка немного перестаралась, ну или так, по крайней мере, казалось господину Спицыну. А поскольку он в те времена был юношей начитанным, то сложить два и два – то есть связать разговор со странной маминой коллегой и неизвестно откуда взявшуюся полную антипатию к любой общественной активности – сумел довольно быстро. Другое дело, что вы, Венечка, были человеком науки и в потусторонние силы так быстро не поверили. Это вы, кстати, молодец, ибо природа наших сил не совсем такова.

– Савва Севастьянович, давайте об этом попозже, – снова скомандовала Соня, надиктовывая официанту заказ: – Два эспрессо, два десерта… Что у вас с десертом?

Официант почтительно перелистнул меню.

– Хорошо, давайте «Захер».

– Вы будете что-нибудь заказывать? – Теперь официант обратился к Старому.

– Афоня, распорядись, – повторил тот и продолжил рассказ: – Так вот, я не знаю, сколько лет вам, Веня, понадобилось на то, чтобы уверовать в наше существование, но дальше вы поступили весьма мудро… ну с мирской точки зрения, естественно.

– А что он сделал? – насторожилась Зинаида.

– Господин Спицын начал перебирать столичных… кхм… шарлатанов, выдающих себя за нас.

Мы, не сговариваясь, хмыкнули.

– Я думаю, там была масса забавных анекдотов? – уточнил Старый.

– Не то слово, – кивнул Веня.

– Отлично, расскажете при следующей встрече. Так вот, долго ли, коротко ли, но в какой-то момент Веня вышел на след одной нашей… кхм… коллеги. Думаю, медам и месье, никого из вас не удивит, если я скажу, что у Вениамина Васильевича были не самые благие намерения.

– Это как? – перебила я.

– Очень просто, Леночка… Видишь ли в чем дело, наше понятие «благодеяний» не всегда соответствует понятиям мирских. Конкретных мирских, я бы сказал…

– А-а, – кивнула я. – Ну понятно, когда алкоголику бутылку бьешь, то миру от этого польза, а ему самому – горе.

– А вы и бутылки бьете? – оживилась Соня.

– А не только их… – ответила Зинаида. – У нас, моя милая, знаешь, какие иногда оказии происходят…

– Девочки, это все потом, – прервал ее Савва, – так вот, Лена, господин Спицын понятия не имел, что то, что ты с ним тогда сделала, явилось, по сути, именно благим делом. Он был твердо уверен, что ты его, так сказать, сглазила, сделала… я прошу прощения… политическим импотентом. Ведь если бы не твое вмешательство, то…

– Да он и сейчас так думает, – горячо откликнулась я, отводя глаза от сосредоточенного и смущенного Венечки.

– Ну еще бы ему не думать. Ты же дозу на взрослого человека рассчитывала, а господин Спицын был на тот момент даже не подростком, а просто неполовозрелым юнцом, а потому последствия… кхм…

– Ой…

– Ага, «ой», – передразнил меня Веня. – Я на сборе дружины руку пытаюсь поднять, чтобы проголосовать, а она ни в какую, вплоть до вывиха. А на политинформации вместо доклада частушки матерные сами поются… А стенгазета… А как в комсомол вступать и заявление писать, а у меня вместо этого руки трясутся, словно у запойного… знаешь, что я в том заявлении понаписал?

– Не знаю… – растерялась я.

Веня глянул на меня обиженно, собираясь со словами. Я подсмотрела мысль и непристойным образом расхохоталась: оказывается, коварная Венина рука выводила на том листочке сочинения господина Баркова, причем даже с ятями и без многоточий в самых интимных местах. Кошмар какой! О чем я вообще думала, когда мальчика Веню пыталась наставить на путь истинный? Вот примерно о таком и ду… о Семене, в общем.

– Короче, Леночка, если бы не перестройка, то у господина Спицына был бы только один путь – в диссиденты. А ты понимаешь, чем это…

Я кивнула.

– В общем, моя дорогая, я так думаю, что кое-что мы с тобой должны будем исправить.

Спицын нехорошо оживился.

– Но об этом, медам и месье, чуть позже. Сейчас я наконец расскажу историю до конца. Так вот, как вы все понимаете, особой симпатии к госпоже Субботиной Вениамин не испытывал. А потому крайне хотел ее не просто найти, но и… восстановить справедливость…

Я не выдержала, хихикнула. Потому как та самая «политическая импотенция» – это, как яйца у кота, восстановлению не подлежит. Если уж кастрировали Мурзика, то аппарат ему обратно не пришьешь. Так и тут… Ой! Такое ощущение, что у меня сейчас мысли с другой скоростью движутся. Молодость, да… Это я уже не как Лика Степановна мыслю, не как вечная Леночка, а… Так вот ты какая, оказывается, Лиля… Знала бы сразу. Ой, чувствую, веселой у меня будет молодость…

– …наша с вами общая коллега поправить ничего не смогла, но зато предложила Вениамину некоторые другие услуги. Естественно, не забесплатно.

– Еще бы! – кивнула вдруг Соня. – Он мне потом чеки на ювелирку показал. Ну вы, ведьмы, и жмоты!

Старый отмахнулся, а я вдруг икнула. Поняла, наконец, что с точки зрения Вени «восстановить справедливость» – это не просто вернуть утраченные способности, но еще и отомстить. Мне. Мне!

Старый продолжил рассказ дальше – абстрактно и с шутками, подбадривая смущенного Спицына, осыпая комплиментами его спутницу и обращаясь к нам всем. Словно речь шла о пикантной истории, произошедшей во время пикника, а не о желании Вени меня убить. Или не меня, а любого другого из нас. Он, оказывается, думал, что та наша (а кто, кстати?) сестра морочит ему голову, и потому, покупая у нее благодеяния и удачу, все равно вынашивал план мести, вычислял, каким способом можно погубить честную ведьму, чтобы совсем насмерть.

Не то чтобы он этим занимался всю сознательную жизнь… Скорее так, это было что-то вроде Венечкиного хобби: когда есть желание, возможности, а главное – время, то он играл сам с собой в «сыщика-разбойника». Причем, как я поняла, Спицына куда больше интересовало, способен ли он вообще убить живое, хоть и не совсем человеческое существо, чем то, где именно мы водимся и как нас вычислить. Какая, миль пардон, достоевщина-то, однако.

– А зачем именно убивать? – честно удивилась я. Ну правда, как на уроке, когда надо придумать вопрос с нужным словом и услышать на него такой же канонический ответ.

– А затем… – запнулся Веня.

– Что этому идиоту кто-то сказал, что после ведьминой смерти все ее колдовство разрушается, – перебила нас всех Зинаида.

Надо нам с ней было объектами наблюдения поменяться: я вон неудавшейся невесте как хорошо душу потрошу, а Спицыну мне в глаза заглядывать сложно. Потому что, хоть и думает он сейчас известную мирским бредятину (ставшую, между прочим, главной причиной Черных войн), а по сути… действительно имеет счет ко мне. Но ко мне лично, понимаете? Дорку-то за что?

Но спросить об этом я тогда не успела.

Старый продолжил рассказывать про Спицына. Иногда сверял какие-то детали у Венечки (ну, например, про то, как именно он вышел на брошенную невесту и как убеждал ее в нашем существовании), но все больше шпарил сам, лишь изредка подглядывая в Венины глаза.

Я уж не знаю, с кем и какие дела Спицын проворачивал, но та наша Сторожевая (или Сторожевой?) так и не смогла убедить его в том, что мы все цельные, на злых и добрых не делимся, просто наше добро иногда так выглядит… с мирской точки зрения… какой-то несправедливостью. Впрочем, этот неизвестный коллега сумел-таки, помимо всего прочего, слегка почистить спицынские взгляды на жизнь. Заменил желание угробить весь наш род к нехорошей матери на более прагматичные планы: как-то с нами договориться о поставке благодеяний ему лично. Можно не постоянно, а так, вроде как по графику. И ради заключения такой сделки Спицын был готов отказаться даже от личных счетов, то есть – от меня. Какой, однако, скромный мальчик-то! Интеллигентный, милый, вежливый… прямо мамина гордость!

– Веня, а с чего ты взял, что мы вообще такими вещами занимаемся? – поинтересовалась я, перебивая хитрые рассуждения Старого.

– Какими?

– Ну собой торговать… – Я ойкнула, но продолжила: – Да еще по расписанию.

Веня сдержанно фыркнул.

– С того, что вы этим занимаетесь, – ответил он.

Я не поверила. Пощечину влеплять, конечно, не стала, но потребовала объяснений. Спицын улыбнулся, вынул из пиджачного кармана Фонину визитку, кратко на нее глянул и заявил:

– Я сейчас все объясню. Простите, господин Гусев, я не знаю, как вас по имени… Господа, прошу прощения, кажется, я подцепил вашу, Савва Севастьянович, манеру выражаться.

– Ничего-ничего, пользуйтесь на здоровье, – кивнул Старый.

– Анатолий, – рубанул Фоня. – Но лучше Рубеж.

– А по настоящему имени?

– Афанасий Макарович, – вновь представился Фоня куда более светским тоном.

– Благодарю. Так вот, если мы обратим внимание на часы нашего многоуважаемого Анатолия… Тьфу, Афанасия Макаровича, то сможем узнать не только московское время, но и массу всего другого интересного. Не так ли?

Афанасий насупился и сдавил воронку полотняной салфетки в кулаках так, что ткань натянулась и слегка затрещала.

– Деньги, значит, нельзя… вы себя презренным металлом предпочитаете марать?

Я охнула. Потому что на Фонины часы никакого внимания не обращала, ну не люблю я этот аксессуар, только рабочие и ношу на дежурствах. Да и сам Афанасий ими не особо хвастался, носил скромно и со вкусом, как простые «Командирские» или то Буре, которое у него имелось во времена службы в охранке. Ну я и думала, что это рядовой механизм, а не швейцарское чудо ручной сборки с каким-то «тублероном» или вроде того. Была бы это машина или, там, ну я не знаю, меха какие-нибудь, хоть кожаный портфель, хоть что-то другое, ну… может, я бы что и заметила. А так…

– Это наградные, – буркнул Афанасий.

Старый поморщился так незаметно, что я поняла – простой головомойкой, как тогда с Жекой, дело не обойдется. Интересно, кому и что Афанасий сделал? Он же… ну Смотровой, ну на двух участках, ну в клубе вышибалой работает, следит, чтобы там никаких кокаинистов и прочих зельеварщиков не было… Если он что-то кому-то и сделал внепланово, так только хорошее…

– Вы, Вениамин, как всегда, путаете Божий дар с яичницей, а зеленое с квадратным, – отчеканил Старый. – Между благодарностью от чистого сердца и покупкой услуг существует не две, а примерно восемь разниц. Могу перечислить…

Фух… Мы все слегка выдохнули, а Фоня даже полыхнул щеками: понял, что шкуру с него сдерут, но не прилюдно, а кулуарно, вдали от мирских глаз. Сейчас Старому надо нас всех… как же это теперь называется у мирских? А, отмазать.

Венечка от такой любезности почему-то отказался.

– В общем и целом, Вениамин Васильевич, я хочу сказать вам следующее. Хоть слухи о нашей коррумпированности, мягко говоря, преувеличены, отрицать факт ее существования я не буду, – скромно признался Старый. А я как-то ни к селу ни к городу вспомнила, как легко Савва Севастьяныч в свое время из обладателя комнатушки в Гнездниковском стал владельцем всей полнокровной квартиры. И как я сама… ой, ладно, смолчу пока. В общем, зарвались мы все…

– …и отрицать ваше право на компенсацию я тоже не могу.

Я нахмурилась: сейчас речь шла о той самой дозе вмешательства, которая досталась мальчику Венечке по моему недосмотру.

– …ни ваше, ни Софьи Юрьевны. Там, насколько я понимаю, была ошибка в расчетах?

Из всех присутствовавших за нашим столом на моей фальшивой свадьбе гуляла я одна. Жека с Сеней хоть и рядом, в паре шагов, а себя не выдают. Выходит, что отвечать мне:

– Там был форс-мажор, Савва Севастьяныч. В Контр… в документах это оговаривается.

Веня смотрел на меня почти ласково, но при этом растерянно. Мальчик мальчиком, честное слово. Я даже как-то сразу поняла, что́ Дуська в свое время в неопытном Гуне углядела. Как интересно, однако. И, значит, у него, у Вени, с Соней исключительно товарищеские, деловые отношения. Хм… А ничего так, что этот чудо-мальчик мою родную Дорку погубил? Или это все-таки не он, а?

Я снова перебила Старого:

– Pardonnez-moi, но… А взрывы, там… и все остальное. Это что было? Акция запугивания?

– Ага, пресс-релиз, – непонятно согласилась Соня.

– Демонстрация военной техники на Красной площади… – бормотнул пристыженный Афанасий.

Я на него шикнула и спросила напрямую:

– И Дору вы тоже… чтобы продемонстрировать, убили?

– Леночка, да они даже не знают, что ее Дорой звали, – Зина придержала меня за локоть.

Спицын сидел прямо, крутил пухлыми губами веточку петрушки от давно остывшего мяса. Как луговую травинку, честное слово. Тогда, в НИИ, когда он к маме приходил и в библиотеке отсиживался, он ведь тоже все время что-нибудь жевал. Коржики из нашего буфета. Такие… в сахарной пудре.

– Да это все Веня, идиот… нервы у него не выдержали. Я свою ведьму искала, думала свихнусь, пока найду. Эту вашу мамашку обрабатывала до посинения, все само в руки шло, а он взял и проводника грохнул, – с досадой сообщила Соня. Можно подумать, что речь шла о каких-то служебных интригах, назначении на новую должность или даже графике отпусков.

– Какую мамашку? – вцепилась в непонятное Зинаида, а Старый тонко, по-утиному, крякнул.

– Огоньку не найдется? – К нам подчалил зыбкий интеллигент из-за соседского, одноклассничьего, стола. У них там дым валил из всех ушей и пепельниц, но он, смешной, почему-то обращался к нам. Не то заскучал малость среди напыщенных фраз, не то просто хотел высказаться о наболевшем и оттого обрушил на прикурившего ему Афоню трогательный в своем алкогольном откровении монолог.

– Какую-какую… сумасшедшую. Обо всем уже с ней договорились, с этой вашей, которая картавая, из подъезда выхожу, к ее машине идем. Тут Венька из сугроба на меня прыгает, я чуть не описалась…

– Понимаю, – сочувственно кивнула я. С настоящим сочувствием, честное слово.

– Я на асфальте, осколки сверху, дым столбом…

– Я же тебя прикрыл, – укоризненно заметил Веня.

– А ту тетку вместе с машиной грохнул… Ну чего она тебе сделала? – надула губы Соня. Можно подумать, что Спицын – ее старший брат, который из вредности сломал любимую игрушку. Даже нет, не любимую – из-за любимой не так переживают, – а просто куклу. Одну из многих.

– А это, – неожиданно вмешался топтавшийся возле Афони «педагог», – Веньчик себя так проверял: сумеет он своими руками ведьму убить или нет.

Где-то на барной стойке загрохотал кофейный аппарат, запрыгал шейкер, нож с чпоканьем расчленил лимон на дольки. Клацнул колокольчик у входных дверей. За соседним столиком переливалась звоном мелодия Жекиного мобильника. В руках у Сони очень громко вжикнула зажигалка.

Веня обхватил ладонями раскрасневшиеся щеки.

– Как видите, сумел, но не до конца, – трезвым голосом произнес нежданный гость. – Рука не поднялась, пришлось минировать машину.

– Вы кто? – осторожно спросила я.

– Схимник, – кратко ответил самозванец, усаживаясь напротив меня.

– Добрый вечер, Андрюша, – совсем не удивился Старый. – Я вас чуть позже ждал, мы тут еще не закончили разговор.

– Ничего, вы продолжайте, – сосредоточенно кивнул непонятно кто. И глянул на замершего у кассового аппарата официанта. Произнес шепотом, но четко, чтобы обслуга услышала: – Мятный чай. Как всегда.

3

– Позволите? – Андрей выдернул из-под спицынской тарелки Афонину визитку. Вчитался в крупные буквы. «Гусев, значит…» – Ваша? – Он настороженно глянул на Старого.

– Моя, – жестко отозвался Фоня. – Без вас там охрана не заскучает?

– Это одноклассники. Кажется, я вас перебил?

Старый мягко развел руками:

– Давайте и вправду заканчивать. В общем, Вениамин Васильевич, я не вправе принять ваше предложение, но крайне рекомендую вам подумать над моим.

Спицын зевнул, прикрыл рот ладонью, ухватил указательным и средним пальцами прилипший к нижней губе хвостик петрушки. По-мальчишески усмехнулся и шевельнул ладонью туда-сюда: сделал вид, что курит. И вправду, дите дитем. Ясноглазый, светленький, сосредоточенный и любопытный. Лет в десять он отрывал крылья бабочкам и был уверен, что это научный эксперимент. А сейчас смотрит на меня и представляет себе большой деревянный крест и кучу хвороста под ним. А к кресту иду я. Спасибо, что не ползу… Надо же, в какой страшненькой одежде он меня представляет. Балахон какой-то, что ли?

А глаза у Вени такие ясные-ясные. И ненависть чистенькая. Как тот неразбавленный бензин. Даже как-то… приятно? Спокойно мне, вот. Враг найден, сидит напротив, улыбается. Смотрит, как официант несет к столу тарелочки с «Захер-тортом», пытается угадать, как я буду кричать, когда хворост загорится, и каким окажется на вкус этот сказочный венский торт. Ты, Венечка, будешь разочарован, но фантастический «Захер» на вкус, цвет и прочий запах – это самый обыкновенный торт «Прага» времен твоего пионерского детства, рецепт-то слизан копейка в копейку. Только он теперь куда менее дефицитный, в этом вся и разница.

– А с чего вы взяли, будто я что-то приму? – улыбнулся Спицын. – Вы не исключаете варианта, при котором… э-э-э… я слегка подниму цену?

– Камни? – усмехнулся Старый.

– Да нет, жизни. – Спицын снова улыбнулся и мысленно подбросил хворосту в огонь.

– Ве-неч-ка! – почти мяукнула я. Даже не я, наверное, а юная девочка Лиля, которая четко знала, что никуда этот мирской от нее не денется. – Вень, хочешь, я тебе фокус покажу? Больно не будет.

Веня кивнул. Улыбка сделалась совсем ясной, костер затрещал сильнее.

– Оп-ля! – Я дождалась, когда на столе расставят все тарелочки с «Захер»-«Прагой». – Которая твоя?

Веня, не раздумывая, ткнул в самую дальнюю. Словно опасался, что я взорву десерт. И при этом мысленно разглядывал, как именно я шиплю от боли и пытаюсь подтянуть привязанные к кресту ноги.

– Ну что? Фокус-покус, фигли-мигли? – Я легонько размяла правую руку. Подмигнула всем присутствующим, сложила ладони шалашиком прямо над тарелкой. Улыбнулась. Тоже ясно так, нежно.

И здесь, в этом благополучном ресторане, и в тайных Вениных мечтах, которые вдруг оказались… э-э-э… куда более эмоциональными. Потому как костерок потух, крест превратился в металлический скользкий шест, руки у меня, разумеется, были теперь свободными, а под тем дурацким средневековым балахоном не оказалось совсем ничего. Хотя нет, чулочки можно оставить. Какие-нибудь, мм, розовые, вот! И улыбаться, улыбаться… Там, в мечтах дурацкого мальчика, и тут, за столом, глядя на остолбеневшего Веню. В облюбованной им тарелке теперь лежал коржик. Тот самый, за двенадцать копеек, со скорбными звездами сахарной пыльцы. А чтобы было понятно, в чем подвох, я превратила нежную фарфоровую утварь в казенную общепитовскую:

– А ты представляешь, Веня, если такое с деньгами твоими будет? Ну или с документами?

– Цирк-шапито, в чистом виде, – скучным голосом произнесла Соня.

Спицын, болезный, был больше близок к помешательству – сперва он смотрел на коржик не отрываясь, потом, через силу, дотронулся до несчастной выпечки так, будто та была какой-нибудь тухлятиной. Убедился, что коржик в порядке, и начал тыкать в него пальцем. Я не выдержала, пододвинула тарелку к себе, отломила кусочек.

– Вкусно, – соврала я. Ну не люблю я песочное тесто. – Кто-нибудь хочет?

– С удовольствием, – мягко отозвался Схимник. Голос у него был хороший, густой, как у породистого кота, наверное. И ел он очень красиво – сперва коржик, потом нежнейший торт – все равно ни Соне, ни Спицыну было сейчас не до того.

И если бедолага Веня что-то мекал и смотрел на меня со страхом, то Соня скрупулезно перечисляла условия сделки:

– А в моем случае размер компенсации будет больше или меньше? А когда вы будете осуществлять выплату? А можно какую-нибудь расписку?

– А что ты вообще хочешь? – заинтересовалась вдруг Зинка. Можно подумать, что они в магазин за платьем собрались.

– Сперва ту лярву придушить. А потом спросить у нее, за кого я замуж выйду.

– Женская логика, – хмыкнул Фоня.

– За него и выйдешь, просто второй раз, – раскололась я. Мы за сегодня уже столько всего нарушили, что одним пророчеством больше, одним меньше…

– Вы озверели? – Теперь Соня выглядела куда изумленнее того же Спицына. Но, в отличие от него, не растерялась, а наоборот, стала жесткой и собранной. – А в чем тогда ваша выгода?

Я хотела объяснить – про нелюбовь, благодарность к жениху, возникающие чувства и то, что собой никогда нельзя жертвовать: ни принципами, ни мечтами. Потом запнулась. О Сонину уверенность, что ли. Поняла, зачем она впуталась в сотрудничество с малахольным Веней, и еще какую-то пока что неведомую мне авантюру:

– Не любишь, когда тобой командуют?

– Не люблю, когда логики не видно.

– Ну я же говорил, у вас прекрасные способности Отладчицы, – Старый перестал что-то шептать обескураженному Спицыну. – Вы понимаете, медам и месье, у Софьи Юрьевны обостренное чувство справедливости. Равно как и у вас. – Он глянул на молчаливого Схимника. – О законах развития этой справедливости я бы поговорил чуть позже.

Нашего согласия на это не потребовалось.

– Сейчас я предлагаю вам, – кивок на Веню, – и вам, – то же движение в сторону Сони, – немного повременить. Дождаться, скажем так, решения суда и по итогам выбрать форму компенсации… так сказать, валюту контрибуционной выплаты.

– А присутствовать на нем можно? – заинтересовалась Соня.

– Лично вам, Сонечка, совершенно необязательно, у вас всего лишь покушение, причем именно в качестве запугивания, а вот месье Спицын, увы, просто обязан там быть…

– Почему? – снова поинтересовалась Соня.

А Веня молчал так, будто его уже взяли в ученики, наложив оброк немоты. Я глянула на него внимательнее и зарделась. Все-таки переборщила моя Лилечкина сущность: не с коржиком, нет… с мысленным стриптизом. Трусы ему, что ли, высушить, пока мы еще за столом сидим.

– Потому что прецедентов с осознанным убийством ведь… моих коллег, – Старый посмотрел на некстати появившегося официанта с кофейными и чайными чашками, – за последние триста лет практически не было.

– Вы уверены? – подал голос Схимник.

– Да, Андрюша, абсолютно уверен. Подождите буквально минуту, я уже заканчиваю. Так вот, Вениамин Васильевич, в вашем случае ситуация осложняется тем, что мы уже вынесли приговор… тому самому… поставщику информации. Так что повлиять на происходящее или связаться с нами до определенного дня вы просто не сможете.

– Хотите чаю? – окликнул меня Схимник.

Я хотела отмахнуться, потом глянула на странного визави и согласилась. Проследила, как гость управляется с округлым фаянсом, почувствовала, как у меня жжет между лопатками – это наши, сидевшие за соседним столом в засаде, буравили взглядом. Вряд ли Жека, она смотрит куда осторожнее. Оборачиваться я не стала.

– Прошу вас. – Жесты у Схимника тоже были мягкие, котовые.

Чай оказался хороший, даже не жалко, что без меда. Только вот слишком горячий. Я позвенела ложечкой о белое нутро чашки, упросила напиток слегка остыть. Вот теперь все было в самый раз.

– …соглашайтесь добровольно, – уговаривал Спицына Савва.

– Как подписка о невыезде, что ли? – буркнул Веня.

– Нет, миленький, – засмеялась вдруг Зинаида, – как у Скифа, у тебя не будет… за него хоть поручились.

Я полыхнула щеками – обещала ведь за Веней присматривать, а сама сижу, разглядываю незнакомого мужчину, а Зина… ой… интересно, а про костер и шест она видела?

– Одной немотой за нарушение клятвы ты точно не отделаешься, – продолжала Зинаида.

Спицын недоумевал.

– Ну дружочек твой, которого ты попросил Таньку-Рыжую пристукнуть и который в нашего студента два раза стрелял? Не помнишь?

– Вы же все рыжие, – пробормотал Веня. – Рыжие, косматые, с рогами и копытами…

– Упс…

– Кажется, у парня крыша…

– А я предупрежда…

Старый перегнулся через стол, дунул Спицыну в лицо. Дождался, когда выражение Венечкиной физиономии будет напоминать то, которое бывает у спящих младенцев. Потом с удовольствием ухватился за кофейную чашку – даже ладонью или ложечкой греть не стал, так махнул.

– Сонечка, надеюсь, с вами у меня проблем не будет?

– Все зависит от размеров компенсации…

– Ну что же… Сейчас вы убедитесь, что я никогда не нарушаю своих слов. И своих планов тоже.

Старый переставил чашки на столе, освободил себе кусок стола размером с папку для бумаг. Вынул из кармана горсть пуговиц – тех самых, что изображали нас и наших неведомых противников на схеме сегодня вечером. Выложил пуговицы кружочком. Строго посмотрел на Схимника:

– Андрюша, жаль, что вы в свитере. Мне нужна пуговица.

Схимник снова одернул якобы севшие после стирки шерстяные рукава. Заглянул под стол. То есть почти под стол. Неужели и вправду брючную пожертвует? Однако нет – у него под странным джемпером оказалась вполне приличная рубашка. Ой, а даже жалко как-то – я бы на возню с… хихикс… под столом поглядела бы. Но тут Схимник (или Андрюша?) зажал пальцами манжету и, не напрягая руку, отделил пуговицу от ткани – легко так, будто просто рубашку расстегнул. Я даже залюбовалась.

– Кидайте, – тихо приказал Старый.

Схимник кивнул, подбросил пуговицу – словно монету. Ухмыльнулся, глядя на то, как она аккуратно легла прямо в центр выложенного круга.

– Это зачем? – заинтересовалась Соня.

– Тссс… – отозвалась Зина. – Потом объяс…

Спицын негромко всхрапнул, хотя вроде бы продолжал сидеть с открытыми глазами.

– Это, Сонечка, ритуал такой… ну как игра. «Пуговичный король» называется, – усмехнулся Савва Севастьянович.

Ничего себе игрушечка, да? Я посмотрела на Схимника – он сейчас выглядел бледнее покойника – скулы так же натянуты и пальцы намертво сплелись. А в остальном… ничего… очень даже.

– Медам и месье, я сейчас барышне в трех словах ситуацию разъясню, а вы пока почитайте немного. Хорошо? Андрюша, вы посидите ровно, чтобы им удобнее было.

Схимник кивнул, не замечая, как с виска срывается холодный пот.

– Нас ваши друзья беспокоить не будут?

– Не будут.

– Вот и замечательно. Все, господа, можете читать. А вам, Сонечка, я это попробую рассказать словами. Вас ведь с Андрюшей Спицын познакомил?

– Ну да, я попросила.

– А о себе он мало что рассказывал?

– Венька?

– Да нет же…

– Андрей? Ну да, довольно мало. А что, это важно?

– Чрезвычайно важно. Я бы даже сказал, чрезвычайнейше. Так вот, Сонечка, семь лет назад на Волгоградском проспекте произошло банальное двойное убийство…