Текст книги "Всадница без головы"

– Старик, рисование не мужское дело, – утешил его Петя. – У тебя вон какая большая голова, мозгов там много, найдешь им более подходящее применение.

– Но ты же рисуешь, – возразил Миша.

– Это другое: я проектирую. Я создаю людям красоту.

– Да ладно, – подмигнул синим глазом Миша. – Я все равно больше читать люблю, а сейчас есть хочу.

А на столе чего только нет – пирог, рис, овощи, рыба и…

– Это что? – указал вилкой на сотейник Петя.

– Жюльен, – сказала Аля, подкладывая Маше кусочек запеченной рыбы. – Не бойся, Петя, не отравишься, там грибы, курица, сливки, сыр.

Наблюдая, как Петя берет ложкой жюльен, а за массой тянутся сырные нити, Миша поднял свою тарелку, потребовав:

– И мне! И мне тянучки дайте! Хочу тянучку!

Маша, конечно же, вторила брату, подняв свою тарелку, но Аля прекрасно укрощала желания детей без какого бы то ни было напряжения:

– Обязательно попробуете, а как же! Через четыре годика. Я читала в одном журнале, что детям грибы нельзя давать до десяти лет – так врачи советуют. А мы с козявочками будем слушаться врачей, кушать будем то, что полезно, да?

Дети согласились, они удивительно послушные, главное, инициативу у них перехватывать, понял Петя. Поедая помимо жюльена и другие Алькины блюда, он второй раз похвалил ее:

– Я, признаться, думал, что ты бесполезное существо, но у тебя есть плюсы. Н-да, Стефку ты круто приложила, он хотя бы задумался, может, от маниакальных идей откажется. Слушай, а вкусно. Где готовить научилась? В кулинарном колледже?

– У бабушки. Кстати, у меня иняз за плечами с красным дипломом. Это я так, чтобы твоя спесь немножко похудела, а то она у тебя раздулась. Вот интересно, что ты ешь, когда живешь один? Фастфуд?

– Дома бутерброды, в кафе хожу… Не терять же время за плитой! Пока был жив дед, он брал на себя обязанности повара. Любил это дело и готовил еду из наследия кухонь мира: завтрак греческий, обед французский, ужин итальянский… Книжки у него были, они и сейчас где-то в библиотеке лежат. И обязательно дед носил свои творения наверх бабуле… Звонят! Кого это принесло?

– Сиди, я открою, – подскочила Аля, злорадно добавив: – Наверное, наш Альфик вернулся с поджатым хвостом после очередной неудачи продать себя.

Ожидания не оправдались, в дверях стоял вовсе не Ник с тоскливым лицом, а женщина средних лет – фигуристая, броская, сияющая жемчугами, в белом костюме и бирюзовой блузке, в белой шляпе с большими полями, с белой плоской сумочкой в руках.

– Вы к кому? – вымолвила Аля, очарованная…

Очарование прошло мгновенно, когда женщина решительно шагнула через порог, оттеснив плечом ее, и топ-топ на высоких каблуках в туфлях под цвет блузы. Она шла, ориентируясь на звуки из кухни – оттуда раздавался заливистый детский смех, Аля, закрыв входную дверь, побежала за ней.

А на кухне Петя показывал дурацкий фокус, старый, как заезженная пластинка: ложка держалась на его носу, у Миши ложка падала, из-за чего Маша хохотала и визжала одновременно, держась ладошками за щечки. Увидев женщину, Петя остепенился и сказал, нехорошо глядя на гостью:

– Ребята, идите к себе, почитайте, поиграйте, потом поучимся.

Не дети, а диво! Без разговоров слезли со стульев и побежали, обрадовавшись, что их не заставляют доедать. Аля тоже хотела уйти, полагая, раз дети здесь лишние, она тем более, но Петя вернул ее:

– Алика! Останься.

Разве могла она отказать ему, разрешившему пожить в его квартире совершенно чужой девушке с двойным прицепом? Это было бы невежливо, и Аля села на свое место, предложив гостье:

– Садитесь. Будете ужинать?

– Я после шести не ем, – отрубила женщина и обратилась к Пете, кивнув в сторону Али: – Это кто?

– Алика, – ответил он, и больше никаких объяснений.

– А чьи дети, почему они и Алика живут у тебя? – спросила женщина, все же присев на краешек стула, на котором раньше сидел Миша.

И вдруг… У Альки рот открылся сам собой, когда услышала от Пети:

– Чьи дети? Как – чьи! Наши.

– Ваши?! Ты хочешь сказать… – Женщина не поверила, но повела себя странно, она рассмеялась. – Понимаю: хочешь досадить мне. Но у тебя не может быть детей… таких больших.

– Это ж почему? – вызывающе хохотнул Петя. – Мне, если ты помнишь, двадцать девять, Маше и Мише по шесть. Считаешь, в двадцать три года я не способен был сделать двух близнецов? Уверяю, с этим делом справляются и в тринадцать лет.

– Ну, а почему я об этом не знала? – не сдавалась она.

– А, собственно, почему ты должна знать? По-моему, моя семья касается только меня.

– Семья?! Какая семья? Когда это ты женился?

– Не женился, так женюсь, причем в ближайшее время.

– Не смеши! Я не верю, что это твои дети, а эту… – бросила насмешливый взгляд на Алю, – девушку в фартуке ты сделаешь своей женой. Я знаю тебя, ты никогда не променяешь свободу на ярмо с чужими детьми.

Усмехнувшись, Петя встал и вышел, что никак не повлияло на женщину, но она получила возможность поговорить с Алей и тон взяла дружеский, правда, дистанция все равно ощущалась:

– Послушайте… как вас?… Алика! Я мама Пита, и мне небезразлично, что будет с моим сыном. Не знаю, чем вам удалось его взять, могу лишь предположить… – Она приподняла одну бровь, а в ее улыбке появилось что-то оскорбительно-насмешливое, похабненькое, все вместе выглядело намеком на нечто постыдное. – Милая, я не позволю испортить ему жизнь. Никому. Надеюсь, вы меня поняли.

Алька предпочла набрать в рот воды, ведь это чужой огород, заросший давней враждой, но не ей наводить здесь порядок. Как бы то ни было, мама Пети виновата вдвойне, раз довела отношения с сыном до неприглядного состояния. А у Али куча своих проблем, чтобы вникать в комплексы чужой и далеко не бедствующей женщины, судя по ее одежде и натуральным жемчугам.

Петя отсутствовал недолго, вернулся, держа за руки Мишу и Машу, присел между ними, обняв, и, глядя на мать, спросил детей:

– Ребята, скажите, кто я вам?

– Папа! – громко и хором ответили дети, смеясь.

– Поцелуйте своего папочку. (Дети чмокнули его в обе щеки не без азарта.) Ну, теперь бегите, козявочки, играть. Что теперь скажешь, Лора? – адресовал Петя вопрос матери, а та ни слова. – Понял, внуки тебя не радуют. Они же сразу продадут тебя, и твой кружок протухших старых дев узнает, что тебе не тридцать семь, а пятьдесят два, и что ты бабка в двойном объеме.

Женщина поднялась со стула и бесстрастно посоветовала:

– Сделай хотя бы генетический анализ, Пит.

– Я не Пит, мое имя Петр, – жестко бросил ей сын. – Мне экспертизы не нужны, потому что я не сомневаюсь, что дети мои. А Светику передай, мне очень жаль, честно, но я уже безнадежно женат.

– Передам. Проводи меня, Петр.

М-да, ужин испорчен, Аля занялась посудой и переправляла остатки еды в холодильник. Вернулся Петя, плюхнулся на стул, насупился, прямо трагедию изобразил, будто завтра наступит конец света.

– С моими договорился? – спросила Аля, чтобы как-то расшевелить его. Ну, правда, чего он нос повесил?

– Угу. Потребовали в зоопарк их свозить, я пообещал.

– Круто взяли тебя в оборот. Слушай, твоя мать за тебя пережи…

– Эта женщина не мать мне, она Лора.

Наверху что-то грохнулось, затем раздался звук разбитого стекла, следом – крик и плач Машки. Аля с Петей взбежали по лестнице за считаные секунды, плач раздавался из библиотеки.

Перед шкафом на горке из книг сидел Миша, прижав руку к груди, и тихо плакал, девочка жалась к креслу. Одна дверца шкафа открыта настежь и целая, вторая висела криво – на нижних петлях, стекло разбито. Заметив кровь на руке мальчика, перепуганная Аля бросилась нему, осмотрев ранку, с облегчением выдохнула – порез оказался небольшим, но кровь текла. Аля подхватила ребенка на руки и понесла вниз, бросив Пете:

– Чего стоишь? Успокой Машку! Мишенька, все-все-все! Не плачь, солнышко, сейчас перевяжем ранку. Ну же, Миша, ты ведь мужчина, а мужчины не плачут.

Петя, осмотрев Машу и убедившись, что она невредима, тоже взял на руки ребенка и понес за Алей, поинтересовавшись по дороге:

– Машуня, радость моя, вы чего туда полезли?

– Миша хотел книжку взять и почитать мне на ночь. Открыл дверцу, а она отвалилась… Миша упал… и стекло ударилось о другой шкаф… книжки попадали…

– А спросить нельзя было, где можно взять вам книжки?

– «Война и мир» стоит на верхней полке в том шкафу, – подал голос раненый Миша.

– Кузнечик, почему «Война и мир»? – обалдела Аля.

– Петя посоветовал.

– Я пошутил! – оправдался виновник ранения.

– Мишка с Машкой не понимают твоих шуток! – взвилась Аля, усадив ребенка на стул, после открыла шкафчик аптечки. – Они все всерьез воспринимают! Это дети, у них другой склад ума, другой мир, они доверчивые, верят взрослым!

– Петя теперь не повезет нас в зоопарк? – всхлипнула Маша и, взяв его за лицо ладошками, повернула к себе. – Ты рассердился на нас, да?

– Я повезу, – заверила Аля, перевязывая бинтом ручку Мише. – Не больно? Новые права получу, и поедем в зоопарк. А книжки… я завтра тебе подберу толстую, очень интересную книжку.

– Так, выходит, я же и виноват, да? – опомнился хозяин, опустив девочку на пол и держа ее за плечики. – В том, что мне любимый шкаф любимого деда сломали, да? Между прочим, стекло было эксклюзивное, итальянское стекло, модерн десятого года прошлого века. Это не дети, а землетрясение.

Аля подскочила к нему, была бы ее воля – стукнула с удовольствием по голове Пети, чтобы его мозги встряхнуть, но пересилила себя, обдав презрением:

– Подумаешь, шкаф! Ущерб тебе возмещу: завтра продам мамино кольцо, приглашу плотника, он починит. А Мишка с Машкой напуганы, это пострашней твоего эксклюзива и модерна. Идем, мой кузнечик, Машенька, за мной, вам давно пора спать.

Петя только руками развел.

* * *

Он решил пройтись пешком от дома Пети, это же центр города. Стефану не хватало воздуха с тех пор, как узнал о смерти матери, будто петля захлестнула горло и затягивалась. Вспоминались эпизоды, связанные с матерью: вот она завтраком его кормит перед школой; а вот прибегает вся заполошная, чтобы отвезти сына в музыкалку, потом вернуться на работу; или мама сидит у постели больного мальчика. Эпизоды ничего нового не рассказали бы ни одному человеку в мире, каждый помнит их, потому что у всех есть или была мама, она кормила, лечила, заботилась. Стефану до чужих мам дела нет, убили-то его мать, боль его. И когда боль сжимает в кулаке сердце, из глаз текут слезы, которым Стефан, стесняясь, не давал воли. Этим вечером не нужно прятать слезы, кругом ведь темно, и, выйдя из Петиного квартала на ярко освещенную улицу, заполненную людьми, он не отворачивался от встречных прохожих.

Жизнь кипит и по ночам, непонятно, когда люди спят. В этом кипении снуют автомобили, толкутся люди, стоит непрерываемый гомон, все сияет вокруг радужными огнями – их слишком много, сегодня они раздражают. Еще не было случая, чтобы Стефан чувствовал себя одиноким и чужим на улицах, после убийства матери, с которой нередко он ссорился, как ссорятся все дети, осознал, что остался один. Только не знал, что с этим делать.

Он прошел мимо фонтана у гостиницы, посмотрел на тонкие струи, взмывающие высоко вверх, одновременно распыляя частицы воды. Потом миновал ряд скамеек, на которых целовались влюбленные, стал подниматься по ступенькам на площадку, на которой возвышалась гостиница, до нее осталось три-четыре десятка метров. Сейчас упадет на кровать и в тишине подумает, что дальше…

Мысль оборвал тяжелый удар по голове. Стефан хотел посмотреть, кто посмел его ударить, ведь явными врагами не успел обзавестись, начал поворачиваться… но все огни, которые он видел, разом погасли. Стефан упал на каменные плиты.

7
Лгунья, воровка, аферистка

Пострадавший находился в том же состоянии овоща, никаких изменений. Беспомощность медицины начинала злить, Черновой, идя в палату Бисерова, раздраженно доставал доктора:

– И когда это кончится? Он мне нужен, вы понимаете? Это главный свидетель тяжкого преступления. Сделайте хоть что-нибудь… терапию какую… что там еще имеется в вашем арсенале? Но заставьте его очнуться!

– Извините, ничем не можем помочь вам, – ровно ответил тот, видимо, привыкший к подобным выпадам. – Его самочувствие улучшается, мы ждем, когда он очнется, и вы ждите.

Черновой едва не завелся после «не можем помочь вам» – как будто помощь нужна лично ему! Оба вошли в палату и застопорились: у постели потерпевшего сидел молодой мужчина лет тридцати с небольшим, он оглянулся на шум, затем встал со стула.

– Вы кто? – спросил Черновой, поедая глазами новое лицо.

– Родственник. Племянник.

В отличие от дяди племянник вполне прилично выглядит, в нем нет лишних килограмм сто, однако перспектива заполучить их в недалеком будущем вполне реальна, полнеть уже начал. Лицо заурядное, собственно, трудно ожидать, что родные Бисерова способны произвести на свет нечто прекрасное, не урод, и ладно, по сравнению с дядей племянник просто красавец. Рыжеватый, немножко конопатый, улыбчивый и, скорей всего, протирает штаны в офисе. Черновой, оценив его для себя, поинтересовался у него:

– А как узнали, что ваш дядя находится здесь?

– Мне позвонили из больницы.

– Совершенно верно, – подтвердил доктор, – санитар, когда раздевал больного, нашел телефон, заложенный за резинку носка…

Андрей Максимович, несказанно удивленный, повернулся лицом к доктору, едва сдержав вопль, мол, какого черта вы не позвонили нам, чтобы мы забрали трубу потерпевшего? Значит, один телефон нашли оперативники в пиджаке, а второй лежал не где-нибудь, а в носке – самое «распространенное» место ношения трубок! Неужели здесь работают тупые люди? Доктор, конечно, читать по лицу не умел, потому спокойно продолжал: – В контактах значилось «Племяш». Мы позвонили. Больному нужен постоянный уход, который обеспечить наша больница не в состоянии.

– Да, – закивал племянник. – Я днем дежурю, а ночью жена.

– Телефон где? – грозно спросил Черновой.

– Мы отдали племяннику.

Доктор – идиот, подумалось Андрею Максимовичу, да теперь-то поздно биться головой о стенку. Он взглянул на племянника, тот понял, что нужно:

– Вы хотите забрать?

И с готовностью полез в сумку, висевшую на спинке стула. Забирая трубку, Черновой, конечно, поинтересовался, как зовут племянника, и провел блицопрос.

– Фамилия, как у дяди, – ответил тот, – а имя Родион.

– Кем и где работаете?

– Я диджей. Работаю в ночном клубе.

– И в ночь с двадцать четвертого на двадцать пятое тоже работали?

– М-м-м… не помню, надо по графику посмотреть. Минуточку… – Он зашарил по карманам сумки, вынул смартфон. – Я сейчас могу сказать… Ага, вот мой график… Да, работал. Клуб «Парфенон», можете проверить.

– Понятно. А почему вас воспитывал дядя? Родители где в это время находились?

– Отец бросил, я его не помню, а мать… спилась.

Назад шел Черновой злой, как незнамо кто! Утро принесло разочарование: его помощники-оперативники не профи. Это ж надо так опростоволоситься: второй телефон попросту прошляпили! Да, сейчас многие имеют по две трубки, это нужно учитывать, да, он почему-то хранился в носке, но второй телефон был! А его не нашли! Как так?

Андрей Максимович вышел из здания больницы и, энергично шагая к автомобилю, достал звонившую трубку, это был сын убитой, который заговорил почему-то слабым голосом, словно после перепоя:

– Здравствуйте, Андрей Максимович. Я в больнице.

– Как! – воскликнул тот. – Почему?

– Вчера меня ударили по голове, я потерял сознание, очнулся в больнице. Немножко в себя пришел и после беседы с полицией решил сообщить вам. Может, нападение на меня как-то связано с убийством моей матери?

– Правильно, что позвонил! Молодец! Вы в какой больнице?

– В первой. В отделении травматологии…

– Так я же здесь! Сейчас приду. Вы в какой палате?…

* * *

Утро выдалось суетным, собрать Аля успела всего один чемодан, дети складывали свои вещи во второй (потом придется упаковывать все заново, но желание помочь нужно поощрять), как вдруг в комнату постучался Петя.

– Заходи, – разрешила она.

За завтраком Аля почти не разговаривала с ним: не достоин, потратила на Петю драгоценное время, в результате осталась с нерешенными проблемами. А он вошел, оглядел беспорядок, характерный при сборах в дальнюю дорогу, и как ни в чем не бывало:

– На Стефана вчера у гостиницы кто-то напал и ударил по голове, он в больнице. Не хочешь составить мне компанию и навестить его? Ты на Стефку благотворно действуешь, у него и так депресняк из-за матери, а тут чуть самого не грохнули.

Аля задумалась: может, Стефан будет ей полезен? Он явно зацикленный на себе, самонадеянностью от него несет за версту, но по большому счету произвел на нее неплохое впечатление. Да, да, у Альки меркантильные интересы, ни о чем другом думать она не может, в связи с этим у девушки возник актуальный вопрос:

– А дети?

Фактически дала согласие. Петя, не желая ехать один, потому что не выносит нытья даже от друзей, выход нашел сразу:

– С детьми побудет Колясик, он вернулся вчера не так уж поздно, чтобы дрыхнуть до обеда. Я его приютил, ты кормишь, пусть отблагодарит нас, посторожив мелких. Сейчас разбужу.

Через полчаса сонный Ник с демонстративным нежеланием принял пост няньки, это при том, что Аля нашла детям занятие: Мише дала книгу «Пятнадцатилетний капитан», Маше – краски, карандаши, целую кипу бумаги. Нику следовало лишь находиться с ними в одной комнате, он все равно не горел желанием стать нянькой, Пете пришлось упрекнуть его и надавить на совесть:

– Слышь, сибарит, тебя не так часто просят об одолжении, чтобы твою физиономию скособочило недовольство. Алика ведь и на тебя пашет, стоя у плиты, ты заметил? Ну, не пыхти, не пыхти, это нетрудно – забавляться игрушкой на ноуте и изредка поглядывать на симпатичных малявок. Мы будем звонить.

Не помогло. Ник не только не сменил мимику, еще и обиделся на Петю! Да, он такой: все обязаны вертеться вокруг его бесценной персоны и, наверное, благодарить за то, что Ник есть. Ух, Алька давно его выгнала бы, а Петя… по-дружески хлопнул друга по плечу, Але махнул рукой, мол, за мной, но девушка сначала подошла к девочке:

– Машуня, ты рисуй или попроси Ника мультик поставить, если надоест. А сама не придумывай себе занятие, ладно? И Мишке не мешай, пусть читает, хорошо? Ну, пока?

Дети помахали ей на прощанье, по дороге к машине, Аля говорила вслух, больше убеждая себя, чем Петю:

– За Мишку можно не волноваться, а Маша требует повышенного внимания. Не очень я доверяю Нику, проще им дать задания и оставить одних ненадолго.

– Хочешь сказать, Машка – генератор хулиганств?

– В какой-то степени. Но это от того, что ей очень хочется сделать лучше, чем есть, просто у нее пока наоборот выходит.

Сели в автомобиль, Алька ужасно соскучилась по своей машине, у нее не такая шикарная, как у Пети, но классная. Вот уж попала: ни прав, ни паспорта, ни решения проблем – полностью остановилась ситуация.

– А куда это ты собиралась? – вывел ее из задумчивости Петя. – Зачем дети возились с чемоданом?

– Ты совсем того? – покрутила пальцем у виска Аля. – Я же поставила тебя в известность: переезжаю назад к Тосе, два дня собираюсь, но что-то меня задерживает.

– К ней тебе нельзя. Оставайся пока.

О! Какой прогресс: он уже не против Альки с детьми! Потому что Петя неплохой человек, совестливый, а не зануда, зацикленная на себе, мало чем отличающаяся от своего друга-сибарита. Открытие так обрадовало ее, что она решила поговорить с ним начистоту:

– Послушай, мне нужна помощь…

– Ну, это я понял, увидев тебя завернутой в чехол от сиденья, – наряд для карнавала в дурдоме.

– Не остри, я серьезно, – оскорбилась Аля, но решила продолжить. – Мне нужен фиктивный брак… м-м… месяца на три, максимум на полгода. Я напишу расписку, что не буду претендовать при разводе ни на жилье, ни на доходы, вообще ни на что из имущества. Мне даже прописка не нужна, у меня постоянная есть, только три вещи нужны: справка о твоих доходах, о квадратных метрах и свидетельство о браке.

У Пети глаза не полезли на лоб только потому, что он не верил своим ушам, но пауза нужна была. Сказанный бред нужно переварить, хотя и так ясно, что…

– Ты предлагаешь мне жениться на тебе?

– Фиктивно, – подтвердила Алька. – На короткий срок. За эту услугу я могу… я отдам тебе бабушкину брошь. Это очень дорогая вещь, можем сходить к ювелиру, он оценит…

– Ну, зачем мне брошь? Я ее не надену, собой расплатись.

– Не смешно!

Она отвернулась, сообразив, что при всех плюсах разговаривает с человеком малознакомым и чуть не доверилась ему полностью, не зная, какова будет его реакция, как он себя поведет впоследствии.

– Колись, зачем тебе фиктивный брак? – стал настаивать он.

– Насколько я помню, тебя это не интересовало, вот и продолжай в том же духе – не интересоваться, – отомстила ему Аля, одновременно защитив себя. – Я предложила тебе сделку, выгодную как для тебя, так и для меня, ты по ходу ищешь предлог отказаться. Я не настаиваю.

– Ну, знаешь, твое предложение слишком… экстравагантное, я бы сказал. И потом, я вспомнил, как твой Миша, когда мы приехали за твоими детьми к Тосе, спросил тебя: «За нами опять гонятся?» Настораживающая фраза. Кто за вами гнался и почему? А кстати, кто отец твоих детей? Я должен это знать, а?

– Ха! Я же сказала: не интересуйся, это моя жизнь, тебя она не касается. И забудь о моем предложении, считай, я пошутила.

– Как скажешь. Но учти, эти вопросы тебе задаст каждый мужик, когда ты сделаешь такое странное предложение.

– Значит, не буду делать предложений.

Дорожек к цели маловато, перепробованы все, но одна остается, последняя, она опасна, никто не спорит, но более надежна. Главное, последний Алькин вариант не предусматривает доверия с откровением, а Тося согласилась помочь, на нее можно спокойно положиться.

В палате Стефан с перевязанной головой лежал один, как ВИП-особа. В связи с нападением Черновой перевел пострадавшего в отдельную палату и обещал приставить круглосуточную охрану как к этой палате, так и к Бисерову. Андрей Максимович полагает, что в данных обстоятельствах случайностей не бывает, а когда Стефан рассказал о нападении Але с Петей, друг согласился со следователем:

– В восемь вечера жизнь в городе кипит, народу тьма на улицах, тем более сейчас, не зима же! Кто-то нападает на тебя возле гостиницы, где тоже полно народу… Мое мнение – бандит поджидал тебя. Странно, что не боялся засветиться. А ты его не увидел, да?

– Нет, – сказал Стефан. – Я хотел, но когда поворачивался к нему, в глазах потемнело, больше ничего не помню. Люди у фонтана вызвали «скорую»…

– А они видели напавшего?

– Не знаю… Вряд ли. Народу в этом месте много, но и световой рекламы переизбыток, все мелькает-сверкает, а фонари, которые должны давать реальный свет, работают в пониженном режиме. Поэтому, думаю, не обратили внимания на замахивающегося человека, не видели удара. Заметили только, когда я уже лежал. С другой стороны, эти же обстоятельства помешали убийце – если это был он – нанести мне смертельный удар. Предмет, которым ударил, соскользнул и вписался в плечо, короче, сила распределилась на два удара, а не на один.

– Мне интересно – тебя за какие заслуги завалить пытались?

Ответ не удивил: Стефан пожал плечами и поморщился, так как ушибленное плечо дало о себе знать. Аля вспомнила, что привезла больному гостинец, и выложила на тумбочку пакет с пирожками.

– Откуда? – обрадовался Стефан.

– Из дома, конечно, с утра жарила, – сказала она. – Половина с мясом, половина с повидлом. Поправляйся.

– Здорово… А воды не принесешь? Здесь где-то рядом столовая. – Едва она вышла за дверь, Стефан с живостью, не характерной для раненых в голову, принялся выяснять: – Где ты взял Алику?

– Сама пришла. – И ведь правду сказал!

– Симпатичная. У тебя с ней всерьез? А то я тоже пирожки люблю.

– Не раскатывай губы, у нее двое детей…

– Иди ты!

– …а также идея фикс выйти замуж, как я понял, до этого Алика постельных отношений не приемлет.

– О, замуж… – сморщил нос Стефан. – Это меняет дело.

Вернулась Аля с бутылкой воды, поставила ее на тумбочку. Еще немного потрепались на отвлеченные темы, не все же о преступниках да убийствах говорить, в конце концов, они не полиция с прокуратурой, а потом попрощались со Стефаном. Правда, Петя задержался на выходе и вернулся:

– Стефка, думай, кто решил тебя похоронить, причина наверняка есть. Может, месть? Ввиду того, что правоохранительная система, мягко говоря, работает неважно, а судейская еще хуже, народ в свои руки берет кайло возмездия.

– Месть? Мне? За что? За украденную ноту? Пф!

– Речь не о тебе конкретно, а о твоей матери. Не мог ты из-за нее пострадать? Что-то такое должно быть, мне кажется.

– Но маму застрелили, какой после этого смысл мстить мне?

– Тогда это случайность, – поставил точку Петя, хотя сам не верил в то, что сказал, просто хотел, чтобы другу спокойней лежалось в палате.

Видимо, Стефан сам думал о нападении все то время, что лежал в больнице, не мог не думать, и у него сформировался свой взгляд на пробитую голову:

– У моей случайности тоже логика хромает. Кто мог напасть случайно? Не простой прохожий, так? Элементарная логика подсказывает, это был грабитель. Но у меня ничего не украдено, даже айфон на месте. Так как насчет случайности?

– Вот лежи и думай, у меня идей больше нет. Пока.

Петя отвез Альку домой и рванул к заказчику показать идеи оформления квартиры, а через короткое время позвонил:

– Как там Ник? Твои террористы не закатали его в асфальт?

– Да спит он, спит! – огрызнулась Аля. – Спит самым бессовестным образом. Ему ничего нельзя доверить, детей тем более, он помешан на себе!

– Я понял, у вас порядок. Пока.

Опустив трубку, Аля кивнула, мол, полный порядок у нас. Итак, пора завершать вынужденный отпуск и браться за работу. Она собрала чемоданы, чтобы не будить дармоеда, развалившегося в кабинете на диване, написала записку для Пети, потом одела детей и вызвала такси. Ребятне любое передвижение в машине – праздник сродни желанному путешествию.

Спустя три часа Петя вернулся домой в прекрасном расположении духа, эскизы заказчику понравились, правда, он высказал свои пожелания, надо сказать, дурацкие, но убедить его в обратном будет нетрудно, Петя мастер убеждать. Короче, предстоит большая работа. Довольный собой, он переоделся, однако его насторожила подозрительная тишина – не иначе детишки опять проявили инициативу. Он заглянул в кабинет – там никого не было, зато Машкиных рисунков полно, разбросаны повсюду, даже на полу, стол и пол заляпаны красками. Опять бардак! Надоело! Петя двинулся искать мамашу, не умеющую управлять детьми, а в ее комнате тоже никого не было.

– Эй! – крикнул Петя. – Есть кто живой в моем доме?

– Я живой! – донеслось снизу.

Естественно, Петя поспешил к живым, а на кухне Ник сидел за столом и поедал пирожки в гордом одиночестве, запивая чаем, к нему присоединился Петя, полюбопытствовав:

– А где наша мамаша с малявками?

Ник молча положил перед ним лист, друг развернул и прочел, жуя:

– «Спасибо за приют, но пора и честь знать, мне нужно заняться своими делами. Петя, вдруг появится время, перегони мою машину во двор Тоси, если не сможешь, то пусть постоит пока у тебя, ладно? Извини, шкаф я не починила, не хочу кольцо в скупку относить, там ограбят, сдам в комиссионку, тогда восстановлю. Книжку верну, когда Мишка прочтет, отнимать – значит, расстроить его, этого делать я не стану. Дети тебе жмут руки. Аля». Что ж, это ее решение, но почему я теперь должен отдирать кабинет от красок? Я пошел работать, а ты…

– Тоже на работу, – проглотив кусок, вздохнул Ник.

* * *

Многие не выносили Андрея Максимовича из-за скверного характера, который проявлялся в период неудач. Если следствие шло со скрипом, а в данном случае оно застряло на месте, Черновой просто сатанел, становился грубым, нетерпимым, за что его иногда хотелось прибить. В остальное время… м-да, остального времени на долю оперативников выпадало маловато в период следствия, поэтому желающих работать в группе Чернового не находилось. Кроме Тахира, коллеги его называли камикадзе. Но это так, к слову, потому что Олег впервые попал на разгон и в изумлении таращил глаза в основном на Тахира, поражавшего юношу спартанским спокойствием.

– Да твою мать! – орал (не кричал, а орал!) Черновой. – Столько дней, а у вас ничего! Ноль! Над нами вся страна будет хохотать, потому что преступление сработано вкусно, с фантазией, а мы в бездарном минусе. Вольскую застрелили, ее адвокат – овощ, где-то шляются три трупа… Они есть, есть! Может, кто-нибудь сомневается, что они есть? (Какие уж тут сомнения?) И вот, пожалуйста: покушение на сына Вольской. Где-то же существует конфликт. А конфликт ведет к мотиву. А мотив – к преступлению. Ребята, вы охренели? Где работа? Ваша работа?

Олегу тоже хотелось бы спросить: а ваша работа где, кто из нас следователь, мозг чей должен работать? Но тогда точно будет конфликт и кое-кому придется расстаться с работой, кому – не вопрос. Однако у всякой бури кончается энергетический запас и наступает штиль, так и Черновой израсходовал силушку, плюхнулся в кресло, отвернувшись от помощников. Тахир дал ему время отдышаться и как ни в чем не бывало подал идею:

– Директриса антиквариата намекнула на проверяющие службы, которые прессовали Вольскую, может, нам их прокачать? Правда, после этого нас начнут прессовать.

– Какие именно службы? – взревел Черновой, выделив слово «именно» и продемонстрировав неисчерпаемый запас сил. – Их много. А у Вольской еще и направлений целых пять! Магазины «Продукты», «Деревенское мясо», «Овощи и фрукты», кондитерская «Колобок» и антикварный салон. Все точки проверяются разными службами…

– Ого, сколько дармоедов, – пробубнил под нос Олег. – Продукты, хоть мясо, хоть овощи с конфетами, не бывают под другим названием, все вместе это продукты. А проверяют разные службы? Во дают!

– Что ты сказал? – повернулся к нему Черновой.

– Нет-нет, я просто рассуждаю, – скромно потупился Олег.

– Рассуждай по делу, с пользой, ладно? Итак, имена – кто конкретно прессовал? Чего добивался от Вольской? Где сведения?

– Директриса антикварного салона отказалась давать показания, вы же знаете, – оправдался Тахир.

– Я знаю, что вы не умеете разговаривать с людьми, поэтому вам отказывают в даче показаний.

– Дайте нам мастер-класс, – парировал без напора опер.

Андрей Максимович метнул в него недружелюбный взгляд и, скрестив на груди руки, опустил голову. Он думал. Снова наступила мирная и длинная пауза, если бы в кабинете висели ходики, под их мерное тиканье можно было крепко и сладко поспать. Но в этом кабинете нельзя засыпать, нельзя улетать мыслями далеко, так как громкий голос Андрея Максимовича может до инфаркта довести внезапностью и резкостью: