Текст книги "Леший"

Глава 34. Беглец поневоле

«Главному врачу областной больницы №… от фельдшера Емичева Перфилия Ивановича. Прошу вас перевести меня на работу в любое другое медицинское учреждение в связи с тем, что по нынешнему месту работы мне грозит неотвратимая смерть».

Петя долго сидел, обдумывая, что бы ещё веское добавить к написанному тексту, в котором каждое слово было выстрадано болью и страхом за свою едва начавшуюся и уже висящую на волоске жизнь. Да и что это была за жизнь? Ничего хорошего в ней Петька пока так и не видел. Началось с того, что отец в честь деда – своего безмерно почитаемого им тестя – решил обязательно назвать сына Перфилием. Вот скажите мне, что это за имя для современного человека? Посмотрел в словаре, оказывается, древнегреческое, произошло от Порфирия, то есть Порфириоса, что значит «багряный». Ну да! Не зря говорят, как корабль назовёшь… Петька, чуть чего, сразу до кончиков ушей краской заливается. Ой, сколько из-за имени своего да этой патологической стеснительности, от которой моментально пунцовым становился, перетерпеть от ребят в школе пришлось!

Он и в медколледж-то подался, потому что там одни девчонки учились, чтобы от ребячьих насмешек избавиться, а не потому, что потом с дипломом на девок голых можно смотреть да безнаказанно трогать.

Но и там, когда узнали, что настоящее Петькино имя Перфилий, от греческого происходящее, постоянно подшучивали и называли Аполлоном, златокудрым богом-врачевателем.

И вот тут они не ошибались – из Петьки действительно, как постоянно говорили преподаватели, мог получиться врач от бога. И убедили поработать годик самостоятельно фельдшером на селе, а потом уже на льготных условиях в медицинский поступать. На Кьянде, после того как уехала куда-то с Валерой на новое место, от греха подальше Настя, как раз долго не могли вакансию закрыть, ему и предложили поехать, мол, народ деревенский добрый, в основном старики живут, у них у всех болячки известные – гипертония да остеохондрозы с радикулитами.

Девчонки его за успехи в учёбе уважали, а Аполлоном называли беззлобно, кокетничая. Петька же воспринимал это как издевательство. Ну, какой из него Аполлон? Полная противоположность. Правда, кудрявый и рыжий, но росточком не вышел и с самого раннего детства, как себя помнит, на удивление хилым рос. А однокурсницы ему на восемнадцатилетие выкрашенный под серебро декоративный лук с будто бы золотыми стрелами подарили. И гравировку сделали: «Нашему любимому Аполлончику от ласковых овечек из его дружного стада». Вот разве не издевательство?

И всему виной имя греческое. Ох уж эти родители! Тоже мне, греки хреновы! Из всех предков, кроме дедов да прадедов, воевавших на разных войнах, начиная с Первой мировой, никто нигде дальше райцентра в лесной российской глухомани и не бывал ни разу. А туда же – в греки. Нашли, где корни родословной своей искать. Скорее всего, виноваты попы местные, что предков крестили. Из-за имени своего несуразного и обиды на священников православных с их именинным календарём Петька теперь и церковь-то в городе за квартал стороной обходил.

Ну, ладно, ближе к делу. Петька, он же по паспорту Перфилий Иванович, снял очки, в который уже раз за вечер тщательно протёр стёкла, как будто от этого яснее могли стать клубком роящиеся мысли, и снова стал обдумывать каждое слово своего заявления. А ведь только оно может спасти его молодую, хоть и никчёмную пока, жизнь. Здесь ему – верная смерть!

Этот Фёдор его точно пристрелит! Вот и сегодня Петька его с ружьём в руках на деревне видел. Хорошо, что издали заметил да по-за огородами к себе на фельдшерско-акушерский пункт пробрался, дверь на все запоры закрыл, окно плотными шторами занавесил.

Нет, если так-то разобраться, ведь не вечно же этот Фёдор пьянствовать будет. Когда-нибудь и протрезвеет, только ждать того дня уже никакой мочи! Можно было бы, конечно, и заявление в милицию написать, да ведь посадят дурака. Детей жалко, да и деревенские не поймут. Как пить дать, осудят, что ребятёнков не пожалел. А ведь последнего-то неделю назад сам и принимал. А роды были очень тяжёлые.

Петька понимает, что тогда и роженицу, и ребёнка от смерти спас. Это же и приехавшие врачи ему принародно сказали, а ведь случись наоборот, сидеть бы в тюрьме. Не имел он права операцию делать, только опытный хирург при разрыве матки может вмешиваться. Но не фельдшер! Тем более вне медицинского учреждения. А где тут опытного хирурга возьмёшь, когда после продолжительных ливней недавно построенная грунтовая дорога так раскисла, что и на тракторе-то не везде проедешь. Вот «скорая» и застряла. Пока дозвонились в больницу, пока там решали, что делать, поскольку в непогодь да под вечер никакой вертолёт из области не полетит, пока потом уже успевшего на радостях напиться, что сын на свет появляется, Фёдора в чувство привели, да пока он по глинистой хляби два десятка километров до застрявшей машины ехал и на буксире в деревню тащил, смерть уже свою ржавую косу над роженицей занесла.

Вот тут, когда счёт её жизни шёл уже на минуты, главный врач и начала Петьку инструктировать. Сама она тридцать лет практиковала и на такие операции в безвыходной ситуации решалась, что потом в областной больнице только ахали, как это ей удалось. Но одно дело – самой оперировать, а другое – начинающего фельдшера по телефону инструктировать.

– Миленький! – кричала она в трубку, когда Петька во всех подробностях описал сложившуюся ситуацию. – Ты же у меня умничка! Петенька, вспомни, мы же это проходили. Ты же у меня на операции был, всё видел. Я ответственность на себя беру, начинай. Ведь в случае чего у тебя же в должностной инструкции написано, что ты обязан оказывать первую доврачебную, срочную и неотложную помощь больным и пострадавшим. Это как раз тот самый случай неотложной помощи. Пожалуйста, не медли. А там, даст бог, и «скорая» с бригадой подъедет.

Сегодня как раз Владимир Иванович дежурит. Давай, мой хороший! Судя по твоим заключениям, имеет место разрыв матки. Родненький мой! Я понимаю, что ты не имеешь права делать лапаротомию, но ведь в противном случае летальный исход неизбежен. Петенька, соберись, мой хороший!

Когда вмиг протрезвевший ещё перед поездкой Фёдор притащил «скорую» в деревню, Петька уже заканчивал операцию. Владимиру Ивановичу оставалось только подтвердить, что парень выполнил всё не хуже опытного хирурга.

– Поздравляю, коллега! – сказал он Петьке и крепко пожал руку. – Боюсь, правда, этот случай из твоей медицинской практики останется тайной за семью замками, потому что в противном случае нам кучу бумаг извести придётся на разные там отписки и оправдания, и то потом не один год на разных совещаниях склонять по всем падежам будут, но ты сделал невозможное. В твоём активе – уже две спасённых жизни.

Наутро Фёдор утащил «скорую» на буксире до хорошей дороги, Владимир Иванович по распоряжению главного врача остался наблюдать за оперированной роженицей, а вернувшийся домой Фёдор напился. Теперь уже с горя.

– Я этому чинарику, – говорил он мужикам у магазина, – в жись не прощу. Мне в районе парня обещали, а этот недомерок хренов девку на свет вытащил. Убью недоделаного! Честно слово, мужики, не жить ему тут. Он мне вместо парня опять девку подсунул. Я уже спал и видел, как мы с сыном на рыбалку вместе ходить будем, на охоту, как я его на тракторе научу, а тут… Срамота одна! А более того, он, падина разэтакая, у моей бабы в п…е ковырялся. Вот скажи, Степан, что бы то со мной сделал, если я у твоей Дарьи ковырялся? Вот то-то и оно! Сразу бы порешил. А я этому шкалику простить должон?

– Дак это, он же врач, – робко пытался заступиться за парня Степан. – Им эть можно.

– Да какой он, на хрен, врач?! Фершал. Фер-шал! – по слогам выговорил Фёдор. – А ежели фершал, дак что можно каждой бабе между ног лазить? Нет, убью гадёныша!

А потом ходил по деревне с ружьём и искал Петьку. Искал и на другой день, и на третий. Может, чтобы спасибо за спасённых жену и дочку сказать, но Петька ему на глаза попадаться не торопился. Вот и сегодня, как только завидел, так сразу в проулок свернул и задами домой пробрался.

Посидел, обдумал ситуацию и теперь вот сочинял заявление, чтобы отправить его с Владимиром Ивановичем своему начальству. Петька долго сидел над листком бумаги, ещё раз протёр стёкла очков и стал выводить своим почти неразборчивым для нормального человека, зато легко доступным людям с медицинским образованием, почерком: «В просьбе моей прошу не отказать! Я готов продолжить работу на любом другом фельдшерско-акушерском пункте, самом удалённом от центра».

Петька поставил точку, аккуратно расписался и вывел дату. Вроде бы всё правильно, хотя его ФАП считался в районе самым удалённым, и дальше ссылать было некуда. Едва Петька закончил писать, отодвинул лист на край стола и начал искать конверт, пришёл Владимир Иванович.

– Сейчас я вам чайник поставлю, – засуетился Петька.

– Да не нужно ничего, Пётр. Меня там и накормили, и напоили. А тебе я ещё раз комплимент должен сказать: молодец! Ну, честное слово, талант! Золотые руки! – Сел за Петькин стол, вытянул ноги, прислонился спиной к стене. – Хорошо тут у вас. Благодать! А народ какой милый! Сердечный! А что ты тут пишешь?

Владимир Иванович подтянул к себе заявление, достал очки.

– Ты это чего?

– Да жить мне тут, Владимир Иванович, в этой благодати среди сердечных людей день-два осталось. Пока Фёдору под пьяную руку не попадусь. Застрелить он меня грозится.

И Петька кисло усмехнулся.

– Давай рассказывай по порядку.

– Да Фёдор, ну, муж роженицы, у магазина мужикам говорил, что меня обязательно пристрелит, потому что в районе ему гинеколог сына обещала, а получилась дочь.

Владимир Иванович расхохотался:

– Ну а ты-то тут при чём?

– Так вот как ему, пьяному, объяснишь? А ещё… – Петька сразу же залился краской. – За то, что я у его жены там, как он говорит, ковырялся.

– Ой, ну ты меня насмешил! Ой, насмешил! – хохотал Владимир Иванович. – Это что, у тебя шутка такая?

– Да какая шутка, когда я вот уже три дня ему на глаза боюсь попадаться. Мне продавец о том разговоре сразу же сказала, мол, надо вам, Пётр Иваныч, поостеречься, Федька в пьяном-то виде дурак дураком становится. Как бы и вправду чего не вышло. Вот я и прячусь, как партизан в глубоком тылу. А вам ничего не говорил, чтобы и вас не расстраивать.

– Нет, ну, насмешил ты меня. Давно я так не смеялся. Это же прямо как в анекдоте. Нет, если ты и впрямь отсюда бежать хочешь, я тебя к себе с удовольствием возьму. У меня Марина Павловна давно на пенсию просится, да всё заменить некем. Но какая тут благодать! И какие сердечные люди! А с мужиком этим, с Фёдором, я завтра утром поговорю. Он же меня до большой дороги повезёт. Вот я ему по пути и объясню всё. Так что не переживай, будешь ты жить. А заявление твоё отвезу. Отчего же не отвезти? Поговорю, может, и ко мне переведут.

Глава 35. Пуговки в кармане

– Мужики, тут вот такая загвоздка получается, понимашь. – Иван Михайлович виновато опустил голову, поковырял носком валенка в калошах мёрзлую землю. – Несогласованность небольшая получилась. Раньше-то вам за работу по радиофикации обещали деньги на колхоз перевести, а потом там финансисты объяснили, что нельзя так. Мол, не имеет права колхоз заниматься такого рода деятельностью. Короче, придётся вам самим в район съездить и деньги самолично в кассе получать. Мы с Иваном Степановичем порешали вопрос. Послезавтра он трактор в район отправляет со льном. Ну, вы там заодно разгрузите его, в Доме колхозника переночуете, наутро деньги свои в кассе у связистов получите и обратно. Там Зинаиде ишшо каких-никаких продуктов захватить надо будет. Да глядите у меня, не пропейте зарплату-то на радостях. Ну, да я позвоню, чтобы деньги вам только наутро выплатили, а то ить, не ровён час, прогулеваните да по пьяни-то потеряете ишшо.

Накануне поездки тракторную тележку загрузили льняными снопами. На дно уложили покороче – неумоевские с пригорка, а потом – с дерюгинских полей, из низины, которые рассчитывали сдать первым сортом. А если приёмщица попадётся доверчивая, так может, и всю партию одним сортом примет.

– На тебя, Анемподист Кенсоринович, одна надёжа, – напутствовал Иван Степанович. – Ты уж им много-то пить не давай. Тверёзыми домой привези, да и там штобы не позориться перед народом-то. А то знаю я Фёдора! Без меры нажраться может. Как потом обратно доберётесь?

– Будь спокоен, Иван Степанович! Всё ладом сделаем. Денег у мужиков нету, до получки не загуляют.

Мужики специально устроили себе закуток возле заднего борта тракторного прицепа, высоко забитого и увязанного верёвками льносоломкой. В этом году она хорошо вылежалась на луговине под августовскими росами и действительно должна была пойти на льнозаводе высоким сортом. Ежели, конечно, не обманут приёмщики, что повторялось из года в год с одинаковым результатом не в пользу колхоза.

Спорый «беларус» по ухабистой дороге ехал медленно, а на замерзших кочках болота вообще передвигался еле-еле. Мужики, чтобы согреться, даже вылезли и шли следом за трактором, невольно охая, когда высоко гружённая тележка вдруг сильно заваливалась на ту или другую сторону.

Промерзшие топи проехали без приключений, дальше уже начиналась территория богатого соседнего колхоза «Заветы Ильича» с хорошей ровной дорогой, то взмывающей на пригорки, то стремительно падающей в глубокие низины, где колеса чётко пересчитывали брёвна каждый год заново отстраиваемых мостов, потому что половодье с завидным постоянством прежние смывало и уносило в озеро.

На половине дороги остановились у чайной, размяться и согреться чайком со свежими булочками.

– Дак што там тебе председатель про сто грамм для сугрева-то напутствовал? – лукаво поинтересовался Степан, когда мужики ватагой ввалились в просторное помещение придорожной столовой, именуемой со стародавних времён чайной.

– Дак это, так и сказал, мол, мужикам закажи по сто грамм чаю. Не больше. А то, ежели по большой кружке выпьют, в штаны напустят на морозе.

– Ладно, чаю можно и по полстакана, – согласился Иван. – Но ты уж уважь земляков-то, возьми по кружке пива. Когда-то опять попробовать доведётся?

– Вот с пива-то и будет гонять, – заартачился Леший. – И так уж время к обеду, а пока до района доберёмси да лён сдадим. Не опоздать бы на приёмный-то пункт.

– Да мы тут типереча мигом докатим, – пообещал Фёдор. – Возьми, Кенсоринович, по кружке пива.

– Тебе не возьму. И не проси. Забыл, как Вася Зайцев родного брата прав лишил за пьянку? А тибя-то уж подавно загребёт, ежели остановит да унюхает. Мужикам вон, так и быть, возьму по кружке. А Веньке тоже ишшо рано.

– А мне, дядя Аник, и не нада. Не люблю я эту казённую мочу. Вот домашнее пиво на сусле – другое дело.

За полчаса мужики отогрелись, залпом выпили по кружке пенистого с кислинкой пива и заторопились дальше в дорогу. Не доезжая до райцентра, Фёдор свернул по давно знакомой дороге на льнозавод, где в очереди стояли только два таких же прицепа, поэтому сдали соломку без хлопот. Правда, приёмщица попалась стервозная, страшно ругалась матом и всё норовила занизить сортность. И засорённость большую увидела, и, мол, не вылежалась соломка, и длину замеряла, отступая от корней сантиметра три и столько же не засчитывая у верхушек, и долго мяла в горстях, нюхала и клонила к тому, что выше четвёртого сорта принять не может. Но спасибо Анемподисту Кенсориновичу! Смотрел он, смотрел на это дело, потом веско так молвил:

– Ты это, девка, тут не крути, как телок хвостом. Не придуряйси! Мы ить, пока не разгрузились, и в инспекцию проехать могём. Пущай там в лаболатории определят, ково ты тут нам мозги пудришь.

Приёмщица посмотрела на Лешего, заворчала что-то неразборчиво вполголоса, но смягчилась:

– Ладно, проезжайте вон к весам, потом к той скирде, разгружайтесь сами. У миня работников для вас не предусмотрено. – И стала заполнять документы.

Разгрузили быстро. При этом постарались мелкоту со дна тележки заложить хорошей длинной соломкой. Ещё ведь не раз ехать придётся, так чтобы на скандал не нарываться. С такой стервой, ежели что, потом кроме как техническим сортом на ветошь и рассчитывать не придётся.

В Доме колхозника как раз оказалась комната на шесть человек. Дежурная предупредила, что, если кто появится, она к ним подселит, так что пусть вон ту крайнюю от двери койку не трогают и на неё не садятся. Кровати стояли изголовьем к стене, образуя посередине пространство, занятое большим круглым раздвижным столом, точно таким, как был куплен Фёдором себе домой сразу после женитьбы.

Вокруг стола нетерпеливо ждали гостей грубо сколоченные табуретки. Скорее всего, их делали на уроках труда ученики местной школы.

– Ну, вот и устроились, – обвёл взглядом жилище Леший. – Тебе, Венька, как самому молодому место возле печки у выхода, чтобы ближе ночью на улицу в туалет бегать.

Мужики хихикнули и стали рассаживаться на накрытые байковыми армейскими одеялами кровати со скрипучей пружинной сеткой. Степан несколько раз привстал, оценивающе проверяя прочность сооружения.

– Да не боись, Стёпа! – заметил Фёдор. – У нас в армии точно такие были в два яруса. Так эть никто за все время службы со второго яруса вниз не провалился. А там ить при отбое-то со всего маху плюхаются.

– От молодой! Он мне, деду, будет про армию сказки рассказывать. Так ить я не мене твово служил-то. И подъём-отбой не месяц, как ты на карантине, делал, а два года в ракетных войсках за сорок пять секунд вставал и ложился. Это вон Веньке надо, пока армейская кровать есть, тренироваться.

– Дак мне как раз завтра в военкомат Иван Михайлович наказал сходить.

– Ладно, тогда на сёдни тренировки отменяются. Ну, што, Анемподист Кенсоринович, веди ужинать. Ты у нас за главного. Теперь-то и мне можно сто грамм накатить. – Фёдор встал посреди комнаты и посмотрел на земляков, медленно переводя взгляд с одного на другого.

– А может это, мы тут поедим? – Иван тоже посмотрел сначала на Лешего, потом на остальных. Он не любил быть на людях, особенно в чужих местах и с незнакомыми чувствовал себя неловко. Это вон Федька, тот любил в компании себя показать. Особенно после первого стакана.

– Да мне тут Дарья с собой чево-то наготовила. Хотела пирог рыбный положить, да я не взял. Чё народ-то смешить? Знатьё бы, што вмистях ночевать будем, дак можно бы и взять. – Степан достал свою сумку и начал выкладывать на стол газетные свёртки. В одном был присыпанный сушёным укропчиком солидный кусок солёного свиного сала с торчащими дольками чеснока, в другом – каравай свежего домашней выпечки хлеба, пара крупных красных луковиц. У Ивана оказалось варёное мясо с наступлением морозов забитого бычка, Веньке мать положила пирогов с капустой и жареную печень, которую парень завсегда считал за деликатес. Леший захватил с собой отварной солёной щуки и тушёную тетёрку.

– Вот люди живут! – восхищённо воскликнул Фёдор. – А моя мне хрен с маслом показала. Говорит, мол, к маме поесть сходишь.

– Ой, дак ведь и вправду, ты же к тёще на блины пойдёшь! – Степан начал раскладывать снедь по столу. – Там тёщенька и чаю сладкого с блинами выставит, и водочки нальёт любимому зятю, – стал подтрунивать мужик, хорошо зная про отношения высокомерной тёщи к деревенскому зятю.

– Да пошла она! – отмахнулся Фёдор. – Не был я там со свадьбы и не пойду никогда. Нотации ихние слушать, что загубил девке жизнь. А водочки нам и Кенсоринович купит. Поди, не зажилит. Отдадим же завтра, как только получим свою большую зарплату. А, Анемподист Кенсоринович? Поторопиться бы надо, а то закроют магАзин. Это ить не у Зинаиды, ночью не попросишь.

– А и правда, Анемподист Кенсоринович! Может, это для сугреву-то выкроишь? – поддакнул Иван.

Леший встал, крякнул и начал надевать полушубок.

– А то давай я сбегаю, – выразил готовность Степан. – Сидите уж, сам схожу. А вы пока на столе всё как следует разложите да порежьте по-человечески. А то знаю вас, как нехристи какие.

Леший скоро вернулся с двумя бутылками водки и заворчал по поводу сервировки, устроенной совсем как на лесном пеньке.

– Мы это мигом исправим! – встрепенулся Фёдор и пошёл к дежурной за тарелками под мясо и рыбу.

– Ты бы гостинцев-то бабе снёс! – крикнул ему вслед Леший. Фёдор в дверях развернулся:

– И то правда. Нам всё одно самим столько не съесть.

На правах старшего Леший положил в газету сала, вареного мяса, отломил ножку тетерки.

– Скажи, пусть не брезгует деревенским угощеньем. Чем богаты, мол, тем и рады.

Фёдор вернулся с тремя суповыми тарелками и вилками.

– Ой, мужики, а каких я там в коридоре фифочек видел! Обалдеть! Дежурная говорит, что из области с какой-то проверкой. Может, в гости позовём?

– Так они к нам и пошли! Из области-то, – сразу же усомнился в успехе предприятия Иван.

– Ой, одна там такая вся! – не унимался Фёдор. – Титьки – во! – Он поставил далеко перед собой ладони с растопыренными пальцами. – Ой, я бы с такой на койке пружинами-то поскрипел!

– Ты только ночью зубами во сне не скрипи, а то я ужас как не люблю этого звуку, – заметил Леший. – С войны ишо не люблю. У нас один в землянке так скрипел зубами, что немцы слышали. Вот с тех пор и не переношу этово скрипу. А ты слюни-то не пускай, не твово поля ягоды. Пей лутче да закусывай, а то запьянеешь.

Мужики разлили первую бутылку в гранёные стаканы, что стояли на столе вокруг наполненного кипячёной водой графина. Немного плеснули Веньке.

– Вы это, сдурели, што ли? По полному-то на голодный желудок, – предостерёг Анемподист.

– Да мы за два раза, – откликнулся Фёдор. – Ну, мужики, за нас, за всё хорошее.

И отпил ровно половину налитого. Посмотрел на стакан, прищурился, поставил на стол и смачно крякнул:

– Эх, всяк пьёт да не всяк крякнет! Хорошо пошла. Сразу кровь по жилам веселее побежала.

После второй бутылки мужики изрядно захмелели. Венька, не привычный ещё к спиртному, разрумянился, потом начал икать, быстро уклался на свою постель и моментально затих. Захмелевший Фёдор всё порывался идти знакомиться с городскими женщинами, что жили в двухместном номере рядом с дежурной. Он настолько образно расписывал их достоинства, что сбил-таки с панталыки и Степана, которому тоже захотелось увидеть, что это там за титьки, которые просто свели с ума их тракториста. И, как ни урезонивал Анемподист своих захмелевших земляков, они под предлогом отнести тарелки и попросить чаю вышли из номера.

Фёдор отдал дежурной тарелки, узнал, что кипяток есть, а вот заварка кончилась, постучал к женщинам. На неуверенное «Да! Войдите!» широко распахнул дверь и ввалился в комнату:

– Девушки, мы знакомиться пришли. Не откажите в любезности.

Всё же годы супружества с бывшей несостоявшейся корреспонденткой не прошли для Фёдора даром. Кое-какому обхождению с дамами он научился, но проверяющие из области эту галантность не оценили.

– Мужчины! Вы что хотите? – строго спросила та, чьи груди и свели с ума Фёдора, которому дома в постели подержаться было не за что.

– Вас хотим! – чистосердечно признался Фёдор и выжидательно прислонился к ободверине. Из-за его спины Степан жадными глазами ощупывал городских женщин, одетых в красивые китайские шёлковые халаты с большими разрезами, в которых виднелись соблазнительно открытые чуть не на половину желанные округлости.

Та, которая особенно глянулась Фёдору, с явным презрением медленно повела взглядом от спутанных кудрей мужика вниз, скользнула по грубому обветренному лицу с большим носом в форме картошки, остановилась на вывязанном Марьей замысловатом узоре свитера, видимо, пытаясь запомнить рисунок, внимательно посмотрела на широченные стеганые ватники, завершила осмотр гостя его растоптанными промасленными и провонявшими соляркой валенками.

– Выйдите, пожалуйста, вон!

– Я что? Я ведь и жениться могу, – растерянно заговорил Фёдор.

– Я разве не очень внятно сказала? – повторила строгим, не терпящим возражения голосом дама из области. – Выйдите, пожалуйста, вон! Или вы хотите, чтобы я милицию вызвала? Дежурная! – крикнула она в коридор громким голосом.

Дежурная была настороже и появилась в тот же миг.

– Выпроводите, пожалуйста, этих пьяных наглецов. И закройте плотнее дверь. – Она произнесла это начальственным тоном и демонстративно отвернулась к окну.

– Вы уж, пожалуйста, не шумите тут. А то, не ровён час, и правда милицию вызовут. Перед ними тут самое высокое начальство лебезит, дак вы уж поаккуратнее, – уговаривала постояльцев дежурная, подталкивая в сторону отведённого им номера.

– Ну, что, накобелировались? – спросил со своей кровати Леший.

– Да ну их, не больно и надо! – отмахнулся Фёдор. – Гонористые больно. Им рабоче-крестьянский класс не по нутру. Брезгуют. – Он сел на кровать, тяжело скрипнул пружинами. – А всё-таки я бы с этой, которая в халате с красными цветами, поскрипел пружинами.

– А я их и не разглядел совсем. Вроде бабы как бабы. Одёжа тольки дорогая. А ежели раздеть, от наших в байне не отличить, – философски заключил Степан, стаскивая стёганые штаны и укладывая их на пол в изголовье кровати. Минут через десять незадачливые ухажёры крепко спали по обе стороны от Лешего. А ему не спалось. Снова пришла в голову озорная мысль.

Анемподист достал из кармана своих штанов ножик, срезал на ватниках Степана все пуговицы, положил их ему же в карман, потом то же самое проделал с ватниками Фёдора и с озорной улыбкой тут же заснул крепким здоровым сном.

Наутро Фёдор долго нащупывал пуговицы, ворчал, что с похмелья не может их найти, а когда нашёл в кармане, во весь голос заматерился. Через минуту к его нецензурному монологу присоединился басовитый рык Степана:

– Ну, што за шкодник растёт, а? Где этот шнурок грёбаный? То крапивой в ж… тычет, то пуговицы на штанах срежет. Придушу гадёныша.

Но Венька, спозаранку разбуженный Анемподистом, уже бегал по кабинетам военкомата, выясняя подробности про призывную комиссию. Степан долго ходил по комнате, держа одной рукой спадающие тяжёлые штаны, чтобы отправиться в расположенный в деревянном сарае метрах в двадцати от Дома колхозника туалет. Едва он отпускал из пригоршни края штанов, чтобы надеть полушубок, те моментально сползали вниз, оголяя кривые волосатые ноги.

А Фёдор растянулся на кровати и заявил, что, поскольку без пуговиц штаны на нём не держатся, рулить он всё равно не сможет, а потому будет спать до тех пор, пока пуговицы сами не прирастут или этот пришалимок Венька не пришьёт их обратно.

А Леший над мужиками подтрунивал:

– Говорено было вчерась, не ходите к городским бабам, а то без штанов оставят. Дак эть не послушались, попёрлись. Вот без штанов и вернулись. Што типерича дома жёнкам-то говорить станете? Што поб…довать неудачно сходили?

– А чё тут за шум? – начал просыпаться и высунул голову из-под одеяла Иван.

– Да вот мужики вчерась на б…дки сходили к городским бабам. Дак они такие нетерпеливые оказались, не могли дождаться, пока наши штаны снимут, как бросились их замороженных бойцов в ватниках искать, все пуголки оторвали.

– А вам бы только скалиться, – огрызнулся Фёдор и стал придумывать крепление для тяжёлых стеганых штанов, которые приходилось придерживать рукой.

Механизаторская сметка выручила и на этот раз. Деревенские трактористы, известное дело, и гвоздь вместо болта приспособить могут, и прохудившуюся трубку топливоподачи запалённым капроновым чулком заклеить, и ещё много чего такого, до чего у зашоренных сопроматами да ГОСТами конструкторов да инженеров никогда бы ума не хватило. Фёдор походил по комнате в поисках торчащего в стене гвоздика, чтобы использовать его в качестве держателя штанов, но никаких картин на стенах не было, а вешалка для верхней одежды у входа накрепко была приделана к стене коваными четырёхгранными гвоздями с большой плоской шляпкой ещё, поди, со времён строительства самого здания.

После безрезультатного исследования подручных материалов для крепежа ватников Фёдор взял со стола самодельный охотничий ножик Степана, отколупнул от крышки табуретки щепочку, просунул в петлю для пуговицы уголок опушки, проколол его и вставил деревянную палочку. Штаны держались. Головастый мужик несколько раз присел, попрыгал, ватники не сваливались.

– Ну, вот, едрёна мать! Типерь хоть руки свободны. Только какая же гадина додумалась пуговицы-то отрезать? Пойду, может у дежурной хоть иголка с нитками есть.

У дежурной ни иголки, ни ниток не оказалось, она посоветовала постучать к дамочкам, у которых наверняка это всё найдётся. Но после вчерашней попытки знакомства Фёдор от такого предложения отказался напрочь.

Мужики сходили ополоснуться под стоящим в конце коридора умывальником и уже уселись за стол доедать домашнюю снедь, когда вернулся из туалета любивший долго посидеть над очком Степан. Свои спадающие тяжёлые штаны он придерживал левой рукой.

– Ох, и колотун там, мужики! – сообщил он сводку погоды. – Трактор-то хоть бы завелси, а то придётся оттепели ждать в районе.

– Не боись, заведём! – заверил Фёдор. – Я же вчерась керосинчику в солярку добавил, не должна замёрзнуть. Ежели што, факелочком помпу отогреем да под бак огонёк заведём. Вам вот только в тележке-то не больно сладко придётся.

– Ой, а мы сёдни богатые будем, дак сугреву в дорогу купим, – потёр руки Иван.

– Богатые-то богатые, тольки как я за деньгами в контору пойду? Так и буду штаны одной рукой держать, штобы не свалились? – Степан свободной правой рукой задумчиво почесал в затылке.

– А ты у смекалистых учись, – посоветовал Леший. – Вон Федька-то какое приспособление удумал.

Ноу-хау головастого тракториста было тут же использовано и на штанах Степана. Ватники держались крепко, но была одна загвоздка: прореха толстых стёганых брюк от повсеместно применяемой на Руси зимней спецовки топорщилась и была похожа на большое расклёванное дятлами дупло старой сосны. Анемподист посмотрел на экипировку земляков и подметил:

– Вы это при народе полушубки-то нараспашку не носите, а то, не ровён час, петухи на улицу выскочат. Добро бы ещё шкворни у вас были, как у Олёхи Безрукого, а то ить своими жаворонками опозорите Кьянду на весь район.

– Тибе бы только скалиться, – огрызнулся Степан. – Да мой жаворонок-то поболе твово будет.

– А я свово потому взаперти и держу, што хвастать нечем. Это вы с Федькой ширинки распахнули – смотрите, люди добрые, мы вам из деревни напоказ своё добро привезли. Запахнись хоть, а то вон и кальсоны наружу торчат. Стыдобище!

Мужики беззлобно поперекидывались колкостями да шутками и начали собираться.

– Ну, где там твоя контора связи, веди за получкой, – нетерпеливо начал Степан.