Текст книги "Генерал-лейтенант Самойлов возвращается в детство"

– Докладывайте, конечно. Но я убежден, что злым умыслом здесь и не пахнет.

Да, здесь, уважаемые читатели, злым умыслом и не пахло. Им пахло, так сказать, в другом месте.

Сергей Иванович с утра был приглашен в соответствующее учреждение, где его встретил уже упоминавшийся в нашем повествовании сотрудник Петр Петрович. На сей раз беседа была продолжительной и совершенно успокоила Сергея Ивановича. Его просто попросили рассказать о жизни и работе с того времени, как он себя помнит. Сергей Иванович ничего не скрывал, сообщил известные ему сведения о многообразной деятельности организации «Целенаправленные Результативные Уничтожения», тем более, что вопросы были самого общего порядка.

И, выйдя на улицу в распрекрасном настроении, Сергей Иванович решил заняться «поисками» комнатной собачки.

Разведка, в которой он служил, располагала определёнными сведениями, и Сергей Иванович отправился по адресу, по которому в своей квартире-универмаге проживал собачий гипнотизёр по фамилии Шпунт, а по шпионской кличке Суслик.

Дверь долго не открывали, и Сергей Иванович собрался было уже уходить, но чутье, будем считать, бывшего разведчика подсказало ему, что этого не надо делать, и он, нажав кнопку звонка, не убирал палец, до тех пор, пока дверь осторожно не открылась.

Сергей Иванович уверенно вошёл, прикрыл дверь и стал внимательно рассматривать стоявшее перед ним существо, лицо которого было искажено безразмерным ужасом.

Существо еле-еле-еле-еле промямлило:

– Я больше не практикую и никого не принимаю. Никого и ни за что.

– А я пришёл, – раздельно и четко выговаривая каждое слово, произнес Сергей Иванович, – приобрести у вас малюсенькую комнатную собачку, злобную, как взрослый тигр-людоед. Я Сынок, Суслик.

– У меня паралич правой руки. Никакого сынка у меня нет.

Глупый, глупый, безразмерно трусливый и безразмерно глупый Эдик! Кого он решил обмануть? Такого разведчика, как майор Серж фон Ллойд!

– Я у тебя Сынок, но с большой буквы, – зло сказал агент. – Где собачка?

Эдик уныло поплёлся по прихожей, и они с Сынком вошли в маленькую, совершенно пустую комнатку, где в углу стояла клетка, а в ней бесновалась малюсенькая собачка, злобная, как взрослый тигр-людоед.

– Что ты задумал, гад? – деловито спросил Сынок. – Ты ведь был предупрежден о моем визите. Или мозги у тебя не в порядке? Так я их быстренько вправлю. Ну?

Бессильно опустившись на пол, Эдик заплакал и забормотал:

– У меня паралич… у меня паралич… у меня паралич…

Тогда Сынок легко поставил его на ноги, провёл на кухню, усадил и заговорил ледяным тоном:

– На что ты… рассчитываешь? Во-первых, я тебя прикончу, если ты………! [11]11
  Многоточиями заменены по вполне понятным причинам грубые в неприличные слова,


[Закрыть]

– Пожалуйста, не выражайтесь так! Я всё-таки культурный, интеллигентный, почти образованный, человек! – плаксиво попросил Эдик.

– Ты…… а не человек! Если…… ты…… не начнешь соображать…… я тебя……! Прими какое-нибудь лекарство, чтобы успокоиться, а то чего доброго……!

– Никакие лекарства, даже самые дефицитные, мне уже не помогают. Я сплю под кроватью. Я не могу с вами сотрудничать… у меня пара… у меня пара… у меня парализована рука… – скулил Эдик, теперь уже с уверенностью можно сказать, бывший собачий гипнотизёр.

И тут Сынок произнес речь, настолько состоящую из угроз, что передать её можно лишь следующим образом:

– Слушай, ты…… и…… а то…… я…… и…… а если…… прикончу как……! – Опытный шпион понял, что одной руганью Суслика в себя не приведешь, он знал, чем заставить его продолжать заниматься шпионизмом. – Неужели ты хочешь потерять всё своё богатство?

– Нет, нет, нет!!!! – замахал обеими руками Эдик, и «парализованной» тоже: она у него просто онемела.

– Тогда приступим. Сообщи, что собачка оказалась именно такой, какая требовалась [12]12
  То есть Иван Варфоломеевич способен выдать секрет эликсира.


[Закрыть].

Почти без запинки Суслик повторил текст шифровки, не понимая, конечно, её содержания, спросил:

– Неужели нельзя найти мне замену? Нервы… голова…

– Замена будет, но тогда тебя не будет, – уверенно пообещал Сынок. – Приведи в порядок собачку, чтобы она не искусала меня.

– Ничего не получится. Я полностью дисквалифицировался.

Сынок взял его обеими руками за горло и спокойно приказал:

– Попробуй. Собачка мне нужна. Я без неё отсюда не выйду.

– Дайте… подышать… и больше так… не… а то… [13]13
  Здесь многоточия обозначают не ругательства, а паузы.


[Закрыть]

– Дыши, дыши, а потом займись делом.

– Может… в клет… ке… уне…сёте?

– Тогда мы оба с тобой окажемся в клетке. – Сынок недобро усмехнулся. – Я не понимаю, что ты трусишь. Дело у нас поставлено прекрасно. Тебя за много лет не засекли. Я здесь устроился так, что даже в мечтах не мог представить. Но стоит тебе сделать хотя бы миниатюрную глупость, не говоря уже о крупной подлости, ведь ты всего лишишься, в том числе богатства и жизни.

– Не пугайте меня, пожалуйста, – плаксиво попросил Эдик. – Я попробую применить чужой метод на малюсенькой собачке, злобной, как взрослый тигр-людоед. Вы берёте кастрюлю…

– Кастрюлю?! Зачем?!

– Я выпускаю собачушку, вы накрываете её кастрюлей, а вот что делать дальше, я не знаю.

– Если ты вздумал шутить…

– Мне не до шуток. Я и так…

И тут раздался дверной звонок.

– Открывай! – приказал Сынок. – Я спрячусь! Да перестань ты дрожать! Это же кто-нибудь из твоих клиенток! Иди!

Шатаясь и держась рукой за стену, шпион Суслик, вернее, снова собачий гипнотизёр по фамилии Шпунт, пошёл к дверям, открыл.

Перед ним стоял, смущенно улыбаясь, Григорий Григорьевич. Он вежливо проговорил, входя в прихожую:

– Я всё-таки решил ещё раз обратиться к вам.

– Нет, нет, нет! Я больше не практикую. Мне необходим длительный пассивный отдых. Я взвинчен.

– Не надо никакой практики. А отдых лучше активный. А мне нужна собачка. Она у вас наверняка имеется. Продайте. И отдыхайте.

И тут Эдика осенило. Он торопливо, радостно заговорил:

– Будет, будет у вас собачушка именно такая, какая вам требуется! Завтра! А сейчас вы помогите мне при помощи вашего кастрюльного метода вылечить одну собачушку. Она приготовлена мною для очень важного клиента. Да, да, такого важного, что от него зависит судьба меня и моей квартиры. А я в благодарность вам завтра же продам, и не очень дорого, великолепный экземпляр, который мне завтра доставят.

– Согласен, – подумав, ответил Григорий Григорьевич. – Такой вариант меня вполне устраивает. И метод кастрюльный ещё раз проверим, и собачка у меня будет. Давайте вашу больную.

– Она у меня в специальной комнатке. Пройдемте.

– Нет, кастрюльный метод я применяю только на кухне! – И Григорий Григорьевич прошёл туда, где, по его предположениям, должна была находиться кухня.

В этом огромном помещении он долго искал глазами кастрюлю и вдруг в большом длинном зеркале увидел, что за оконной портьерой стоит человек в зеркальных очках и с ножом в руке.

Ветеран войны и службы в милиции, Григорий Григорьевич будто бы никого и ничего не заметил, только мысленно приказал себе: «Гриша, главное – не волноваться. Забудь о своих годах, нездоровье, выполняй долг!»

Ну, а пока Григорий Григорьевич ищет подходящую кастрюлю, а малюсенькая собачушка ярится в клетке, словно взрослый тигр-людоед, мы, уважаемые читатели, успеем вернуться в квартиру Иллариона Венедиктовича, куда только что пришёл Гордей Васильевич и дверь которому открыл Роман, загримированный под своего отца и в его мундире.

– Хорош, хорош! – презрительно бросил гость. – В честь приезда сына напялил генеральский мундир да ещё решил меня разыграть! Делать тебе больше нечего, пенсионер-тунеядец! Где Роман?

– К вашим услугам, Гордей Васильевич, – своим голосом ответил Роман, – рад вас видеть. А папуля мой на кухне. Прошу взглянуть. Он уверял меня, что ваш визит необходим.

Лапа, всё лицо в синяках, покорно сидел и, увидев друга, даже не пошевелился.

– Здорово, Лапонька, – сказал Гордей Васильевич, сдерживая подступающий гнев, – в детстве, помнится, тебя так ни разу не молотили.

– Тем более, что инициатором молотения был твой внук, – ответил Илларион Венедиктович.

– Добился своего, значит? – всё ещё еле сдерживая подступающий гнев, спросил Гордей Васильевич. – А Ромку-то зачем в свой мундир вырядил да ещё под себя подкраситься велел?

– Я согласен, многоуважаемый Гордей Васильевич, разговаривать с тобой при одном непременном условии, – чуть ли не заносчиво ответил Илларион Венедиктович, – без излишних эмоций. Или ещё лучше – абсолютно спокойно. И без нотаций. Хотя внешне я и Лапа, но я по-прежнему генерал-лейтенант…

– В этом и заключается твоя подленькая хитрость, – перебил Гордей Васильевич, который, кстати, сразу понял, ЧТО произошло, и никакого удивления не испытывал. – Ты, видите ли, и Лапа, и генерал-лейтенант в отставке. Значит, и выпороть тебя нельзя, и на совет ветеранов вызвать тоже нельзя. Ловко получилось! Вопрос первый: как ты ухитрился принять грандиозус наоборотус?

– Совершенно случайно. Он был в мензурке, похожей на стакан. А я оч-чень хотел пить.

– Вопрос второй, – возвысил голос Гордей Васильевич. – Иван знает об этом?

– Конечно, нет. Не мог же я разговаривать с ним детским голосом! Я и тебе-то утром побоялся ответить.

– Ну, силен… Лапа! Счастье твое, Роман, что ты ещё понятия не имеешь, ЧТО натворил твой папуля.

– Никак до сих пор не могу поверить, что это… он, – обескураженно произнес Роман. – Всё надеялся, что попал в крупный розыгрыш.

– Если бы… – Гордей Васильевич долго молчал, подперев подбородок руками и разглядывая Лапу. – Тут, если судить формально, попахивает государственным преступлением. Такая тут, друзья мои, сложнейшая ситуация образовалась. Я до вечера занят, у меня совещание с иностранцами. Надо как-то Ивана успокоить. Ведь он наверняка мышам и морским свинкам вместо эликсира ввёл воду и сейчас ломает голову… Если же он определил, что первая порция эликсира исчезла, то доложил об этом дирекции. Вот как бы нам для начала не пришлось розыгрыш устроить… Нашёл я, Лапа, фото маленького Серёженьки, передал куда следует… А вдруг Иван сразу обо всём своему Серёженьке расскажет? Понимаешь, Рома, встретил он за рубежом своего сына, которого считал погибшим в самом начале войны. А сынок этот – агент иностранной разведки.

– Как?! – поразился Роман.

– Да вот так.

– Ты всё ещё подозреваешь… – с упреком начал Илларион Венедиктович.

– Нет! – резко оборвал Гордей Васильевич. – Не подозреваю, а убежден! Значит, так, Рома. Ивана я вызову сюда, а ты, сколько хватит терпения, изображай своего папулю, желательно до моего возвращения. Боюсь, что Лапу сразу возьмут под наблюдение. Итак, ты, Рома, изображаешь папулю, а тот сидит в ванной.

– Попрошу не иронизировать, – рассердился Илларион Венедиктович, – и не превращать благородное дело в балаган!

– Ты, малец! – тоже рассердился Гордей Васильевич. – Помалкивай при старших! Идём звонить Ивану.

Он первым прошёл в комнату, где стоял телефон, снял трубку, долго, словно неуверенно, набирал номер, заговорил нарочито беззаботным тоном:

– Иван?.. Приветствую… Знаю, знаю, что неприятности, да у кого их нет… Никуда твой эликсир не исчезал, Илларион его выпил… Выпил, да и всё! Немедленно под наблюдение?.. Опасно?.. Вот приезжай и полюбуйся на него… И меня обязательно подожди… Долго нет Серёженьки? Ну и что?.. Гуляет или собачку себе разыскивает… Значит, жди меня здесь, у Иллариона. – Он положил трубку, взглянул на часы. – Мне пора. Ивана до меня не отпускайте. Вот, Лапа, радость наша, какая получается каша. В детство вернулся – ладно, а вдруг ты ещё и впадешь в него?

– Ты полагаешь, что я слабоумен?

– Есть некоторые основания предполагать это, – насмешливо ответил Гордей. Васильевич. – Значит, Рома, ты изображай своего папулю, а он пусть сидит в ванной. Дай ему какую-нибудь интересную книжку с картинками. – Уже у дверей он сказал: – Если бы, Иллариоша, я не любил тебя, в психиатричку бы сдал немедленно!

Когда он ушёл, Роман спросил:

– Объясни всё-таки мне, почему ты мечтал, извини, о такой нелепости, как возвращение в детство? Я ведь так и не понял!

– Нелепости? – с укором переспросил Илларион Венедиктович. – А разве не бывало в истории случаев, когда что-то новое казалось сначала нелепостью, а потом оказывалось приобретением человечества?

– И ты сейчас надеешься на это?

– Теоретически – да, практически – всё может быть. Заберут меня под медицинское наблюдение, и там я проведу остаток дней своих. Вроде мыши или морской свинки. Я больше за Ивана беспокоюсь. От радости или возмущения он может…

Раздался дверной звонок.

– Желаю успеха, Рома. Действуй. А я в ванную.

Роман открыл дверь, и в прихожую стремительно ворвался Иван Варфоломеевич, а за ним вошли мужчина и женщина в белых халатах.

И тут же Роман совершил оплошность, сказав, правда, голосом отца:

– Рад приветствовать вас, дорогой Иван Варфоломеевич! Давненько мы с вами не виделись!

– Ах, ты ещё и шутишь! Да ещё и глупо шутишь! – Иван Варфоломеевич, можно сказать, рассвирепел, хотя подобное никак ему не было свойственно. – Марш на диван! Надо немедленно осмотреть тебя, шутник-самоучка! Сорвал мне опыты! Поставил моих сотрудников в глупейшее положение! И помереть ведь мог!

Роман был неплохим актёром, мог до неузнаваемости изменить своё лицо, голос, походку, но выдать своё молодое тело за старческое… Увы! Когда он разделся до пояса, Иван Варфоломеевич восторженно прошептал:

– Как помолодел… – Он отошёл к окну и радостно подумал: «Значит, эликсир обладает незаурядными силами воздействия на человеческий организм, а не только на мышей и морских свинок!»

– Ну, что там? – нетерпеливо спросил он.

– Снимать кардиограмму нет особой необходимости, – ответил врач, – хотя мы и сделаем это. Совершенно здоровый человек. Организм примерно тридцатилетнего спортсмена.

И опять Роман допустил оплошность, уточнив:

– Тридцатичетырехлетнего.

– У тебя именно такое ощущение? – возбуждённо спросил Иван Варфоломеевич.

Заработал аппарат, поползла лента бумаги.

Иван Варфоломеевич был в полной, но счастливой растерянности: границы возможностей его эликсира раздвинулись! Значит, можно, отбросив все эти глупые идеи возвращения в детство, просто задерживать старение организма! Спасибо тебе, Илларионушка!

А подлинный Илларион Венедиктович, уныло сидя на краю ванны, ловил себя на желании бегать, прыгать, драться, обзываться… В нём жило как бы два человека – мальчик и старик, причем они непрерывно спорили друг с другом, но пока всегда побеждал старик: его доводы были разумны и убедительны. Но мальчик сдавался не до конца, старика он слушался, но желания свои погасить не мог. И у мальчика родилось убеждение, что ему никогда не уговорить старика. Вот сейчас он, мальчик, пытался доказать ему, что глупо во всём подчиняться взрослым, а сидеть в ванной совсем уж глупо. Однако старик был непреклонен…

В кабинете Иллариона Венедиктовича медики вынесли решение по поводу здоровья Романа:

– Штангистом может быть.

– Спасибо, спасибо, вы свободны, – весело сказал Иван Варфоломеевич. – В случае чего я позвоню. Но, видимо, сегодня же направим его к вам.

Врач недоуменно пожал плечами и ушёл с медсестрой.

«Илларион Венедиктович» оделся, сказал:

– Гордей Васильевич оч-чень просил его подождать.

– Милый ты мой Иллариоша! – ласково воскликнул Иван Варфоломеевич. – Если бы ты только знал…

– Прошу оставить восторги до прихода Гордея Васильевича. Тебя ждёт жестокое разочарование. И виноват в этом буду не я.

– Да не боюсь я этого старого ворчуна! А где Роман?

– Ушёл за покупками. Знаешь, я им недоволен. Несерьёзный человек. Ведет себя дурак дураком!

– Да перестань! – отмахнулся Иван Варфоломеевич. – Честно, не знаю, какой он актёр, но человек он замечательный. Вот только не женится, это он зря. Я с удовольствием повидаюсь с ним… А в мозгах у тебя ничего такого… не происходит?

– Чего – такого? Всё нормально.

– Видишь ли, мы пока не занимались влиянием грандиозуса наоборотуса на мозг. Вдруг при таком здоровом теле окажешься с мозгом ребёнка?!

– Я-то нет! – уверенно заявил Роман и голосом отца добавил: – У меня и мозги пока здоровые.

– Пока-то пока… И голос у тебя какой-то… неустойчивый. Пожалуй, сегодня же передадим тебя под наблюдение. Рисковать нельзя.

А мальчик Лапа в это время страшно захотел есть, и сколько существовавший в нём старик ни уговаривал его потерпеть, Лапа не выдержал. Он тихонечко вышел из ванной, проник на кухню, открыл холодильник, обернулся на шум шагов и увидел в дверях Ивана Варфоломеевича.

– Приветствую тебя, Иван, – сказал Лапа, – ты не голоден? Может, поешь со мной?

Глава под номером ДЕСЯТЬ и под названием
«На помощь приходит робот Дорогуша,
или
Полнейшее крушение коварной девочки Верочки»

Поехать в совхоз возить навоз, да ещё без своих прекрасных волос, означало для Робика моральную гибель, то есть физически он, конечно, оставался жив-живёхонек, но это был уже не Робик, даже не Робка-Пробка, тем более не Робертина, а Дыня! И вместо привычной наглости, заполнявшей раньше всё его существо, теперь он ощущал в себе совершенно неизвестную ему покорность.

А раз ему грозила моральная гибель, то он впервые в жизни нуждался в моральной же поддержке и позвонил бывшей воспитанной девочке Веронике, которая оказалась коварной девочкой Верочкой.

Стара как мир истина, утверждающая, что несправедливость особенно тяжело переживают люди несправедливые. Это и предстояло в полной мере испытать Робику.

Из трубки раздался воспитанный голосок:

– Вас слушают.

– Приветик, Вероника… – сиплым от волнения голосом выговорил Робик.

– А, это ты, Дыня! – Воспитанный голосок сменился на язвительный. – Чего тебе от меня надо? Я совершенно не расположена продолжать с тобой хотя бы поверхностное знакомство. Мне и здороваться-то с тобой при посторонних стыдно.

Сжав зубы, Робик пытался вернуть себе. хотя бы частичку прежней наглости, но вместо этого плаксиво спросил:

– Почему?

– Ты ещё спрашиваешь, Дыня?! Посмотри на себя в зеркало! – коварная девочка Верочка расхохоталась. – Ты же уродливо выглядишь! Ты больше не пользуешься не только авторитетом, но даже малейшим уважением! Банда от тебя отказалась! Так что забудь мой образ!

– Да вырастут же они когда-нибудь!

– Тогда и поговорим, вернее, посмотрим. Это во-первых. А во-вторых, нет никакой уверенности, что тебя не обезобразят снова. Власть твоя над дедом кончилась. Кому ты нужен теперь без валюты! И как вообще ты намерен жить?

– Меня посылают в подшефный совхоз возить навоз! – возопил Робик.

Коварная девочка Верочка хохотала громко, долго и грубо. Она даже устала от этого ужасного для Робика хохотания, с трудом проговорила:

– Логично. Я всегда предполагала, что именно этим ты и закончишь свою бандитскую карьеру. Ты для меня абсолютно бесперспективен и неинтересен. Чао, Дыня! Не вздумай мне звонить!

И в трубке раздались издевательски звучащие гудочки отбоя, явно намекающие на моральную гибель Робика, Робки-Пробки, Робертины, Дыни…

Вам, уважаемые читатели, даже в общих чертах и не представить, состояние бывшего красавца и бывшего наглеца. Хорошо ещё, что он был достаточно глуповат, точнее, просто был глупым, и не мог в должной мере сообразить, что же с ним произошло. Он ощущал, конечно, что-то очень и очень неприятное, но не понимал, что ему грозит. Робик примерно знал, что такое совхоз, догадывался, что такое навоз, но совершенно не представлял, как ему можно появиться где-нибудь без великолепных волос. Он то с отвращением, то с нежностью ощупывал свой дынеобразный, наголо остриженный череп, пытаясь понять, что же сотворила с ним, Робкой, коварная девочка Верочка. Как бывший наглец, не по своей воле лишившийся этой наглости, став покорным, он превратился ещё и в труса. Сидел он, сидел, глядел на свою дынеобразную голову, глядел и чувствовал, что не способен не только на какой-нибудь наглый проступок, а даже – на поступок.

Но если он мог пребывать в состоянии бездеятельности, то коварная девочка Верочка не могла себе позволить ничего такого подобного. Она должна была действовать!

Не очень-то легко ей было расстаться с Робиком: всё-таки жизнь её раньше во многом зависела от него. На ворованные (она прекрасно знала об этом!) у деда деньги они ходили в кафе, кино, цирк, аттракционы разные, наслаждались игровыми автоматами.

А что же делать теперь, когда Робик лишился прекрасных волос и возможности воровать деньги у деда, а Робертина потерял банду?.. Проще всего было бы использовать толстяка Вовика, управлять которым она научилась. Сейчас требовалось выяснить его способности и возможности. Вдруг он даже и мороженым угостить не в состоянии? И где его разыскать? Конечно, он сам явится к ней, но когда? Сколько можно ждать? Ведь жизнь-то проходит! Не успеешь оглянуться, как появится у тебя доченька вроде тебя!

Коварная девочка Верочка позвонила Робику и властным голосом повелела:

– Разыщи мне новый адрес и телефон генерал-лейтенанта в отставке Самойлова Иллариона Венедиктовича. Быстренько!

Донельзя обрадованный Робик трясущимися руками стал листать блокнот, лежавший у телефона: там дед записывал самые нужные номера и адреса. От радости у него буквы и цифры прыгали перед глазами.

Не знаю, как вам, уважаемые читатели, а мне вот в данном случае чуть-чуть жаль Робика. Нельзя же всё-таки так-то вот с ним обращаться! Ведь совсем недавно он был ей необходим!

А она считала, что в жизни надо действовать именно так, и только так. Записав адрес и номер телефона, которые Робик продиктовал дрожащим голосом, она даже не поблагодарила, а просто положила трубку и сказала, любуясь своим отражением в зеркале:

– Представляю, какая у него сейчас физиономия! Он-то, дурак, решил, что нужен мне! Дыня-то такая!

Она вертелась перед зеркалом, как бы репетируя своё появление перед генерал-лейтенантом в отставке, прикидывая, как будет ему лгать-сочинять-привирать, чтобы узнать, где найти толстяка Вовика.

Но коварная девочка Верочка не была бы сама собой, если бы рассчитывала только на него. Помыслы её были куда сложнее и ещё куда коварнее. В глубине своей, так сказать, бездушной души она помышляла познакомиться с тем мальчиком, который не побоялся ввязаться в драку с целой бандой. Правда, тут коварная девочка Верочка стала разглядывать себя в зеркале через плечо, вспомнив, как больно и грубо ударил её мальчик, как неприлично выразился. Настоящий мужчина! Куда там до него Робику, пусть даже и с его прекрасными волосами! Обаяние настоящего мужчины не в шевелюре, а в характере!

Этот смелый мальчик не позволит помыкать собой и не сразу подчинится ей, придётся приложить немало усилий, чтобы приучить его угадывать её желания… И конечно же, она найдет возможность отомстить за тот удар по тому месту… Но затем она вызовет в мальчике высокое и прекрасное чувство к себе… А Робик пусть едет в совхоз, возить… забыла, что… Сейчас же – вперёд, действовать!

Оставим её, уважаемые читатели, и, прежде чем продолжить наше повествование, позвольте обратить ваше внимание на следующий факт. Вы вполне резонно можете спросить меня: почему я много места уделяю таким ничтожным натурам, как, например, той же коварной девочке Верочке? Я в этом нисколько не повинен. Мое дело – отображать жизнь, а в жизни, к величайшему и глубочайшему сожалению, ничтожные натуры занимают достаточно много места или, по крайней мере, пытаются занять. Вреда и горя хорошим людям они приносят немало именно из-за своей ничтожности. Да и пока в них разберёшься, сколько времени, сил и нервов истратишь! Вот книги, в частности, и должны предупреждать о наличии в жизни подобных натур, чтобы, встретив их, вы были бы сразу настороже и знали, примерно хотя бы, на что они, ничтожные натуры, способны.

Мы же сейчас вернёмся в квартиру Иллариона Венедиктовича. Если вы помните, уважаемые читатели, мы покинули её в тот момент, когда Лапа страшно захотел есть, открыл холодильник, в кухню вошёл Иван Варфоломеевич, и мальчишка сказал:

– Приветствую тебя, Иван. Ты не голоден? Может, поешь со мной?

– Не имею чести знать тебя, грубиян! – сердито отозвался ошеломленный Иван Варфоломеевич. – Откуда у тебя столько синяков? Ты, верно, ещё и хулиган?

– Прости меня великодушно, Иван Варфоломеевич! – виновато и даже трусливо воскликнул мальчик. – У меня, представь себе, такая неумная манера шутить! Вообрази себе, я надеялся, что это тебя развеселит!

– И обращаться к старшим на «ты» тебе тоже представляется смешным? Иллариоша! – позвал Иван Варфоломеевич и, когда на кухне появился Роман, спросил: – Это что за невоспитанная личность?

– Соседский. Хулиган невообразимый. Даже нельзя одного оставлять дома. Вот я и согласился на свою голову ненадолго приютить его.

– А откуда он знает меня?

– Я неоднократно и с большим удовольствием видел и слушал вас по телевизору! – бойко ответил мальчик. – Вы ещё про зверюшек-игрушек рассказывали!

– Похвально, что ты смотришь серьёзные передачи и даже кое-что запоминаешь. Но от своей манеры шутить отвыкай. Илларион, он, видимо, есть захотел, а я ему помешал.

– Он прекрасно знает, что где находится, – хмуро сказал «Илларион Венедиктович». – Что-то Гордей Васильевич задерживается… Может, по старой памяти в шахматишки?

– Когда это ты играть научился? – удивился Иван Варфоломеевич. – Насколько мне известно, ты не мог ферзя от королевы отличить! Я только с Ромкой душу и отводил. Боюсь, боюсь, что у тебя что-то с памятью…

– Вот ради Ромы я и научился играть!

Раздался дверной звонок. Иван Варфоломеевич обрадовался:

– Или Рома или Гордеюшка! – Он ушёл и вернулся с коварной девочкой Верочкой.

– Ты зачем сюда?! Чего тебе здесь надо?! – прямо-таки набросился на неё соседский мальчишка. – Ну-ка марш отсюда!

– Слушай, ты! Не знаю, как звать тебя, сорванец! – возмущенно прикрикнул на него Иван Варфоломеевич. – Или опять шутишь? Или иначе не умеешь разговаривать с женщинами?

– Добрый день, – с виноватейшей улыбочкой сказала коварная девочка Верочка. – Прошу извинить и его и меня, Илларион Венедиктович. Меня – за приход без предупреждения и приглашения, а его… Поверьте, он замечательный человек, но я перед ним страшно виновата… Он и не сдержался, неожиданно увидев меня. Грубость его чисто внешняя. Позвольте мне на несколько минут забрать его у вас? У меня к нему дело чрезвычайной важности.

– Ну, если ненадолго… – неуверенно произнес «Илларион Венедиктович». – Но…

– Буквально на несколько минут! – И коварная девочка Верочка за руку увела, почти утащила за собой растерявшегося Лапу.

– Бывают же ещё такие воспитанные девочки! – удивился, даже умилился Иван Варфоломеевич. – А мальчишка…

– Он мне бесконечно дорог, – проникновенно и печально сказал «Илларион Венедиктович». – Как родной…

– Ну… А с виду он…

– Вид у него совершенно обманчив.

– А у меня, знаешь ли, неприятности… – не сдержавшись, Иван Варфоломеевич тяжко вздохнул. – Сын ко мне вернулся, за него волнуюсь… Да и за тебя… Сегодня же сяду за анализы. В принципе, я не должен отходить от тебя…

– За меня волноваться не надо. Вот за Лапу…

– Какую лапу?

– Мальчишка-то в синяках.

– Лапа, Лапа… – Иван Варфоломеевич задумался, припоминая. – Подожди, подожди… Это же твоё детское прозвище!

– Совпадение, совпадение, – растерянно пробормотал «Илларион Венедиктович». – А может, я так стал его называть. Не помню.

– Не помнишь? Не нравится мне это, – озабоченно признался Иван Варфоломеевич.

– Да ведь мелочь же это! Чего ей придавать значение?

– Тут любая мелочь грозит… Вот явится Гордеюшка, решим, что с тобой делать. А как тебе мой Серёженька? Ну, самое общее впечатление?

– Нормальное, – теперь уже тяжко вздохнул «Илларион Венедиктович». – Вполне, вполне нормальное…

– А чего пыхтишь?

– Да настроение…

– Сам виноват! – довольно резко произнес Иван Варфоломеевич. – Конечно, теперь тебе не сладко придётся. Будут тебя наблюдать, изучать… Вот. и вернулся в детство! Да и мне ты задачу задал. Ведь пока абсолютно неизвестно, ЧТО с тобой получилось и ещё получится! Может быть, свершилось величайшее научное открытие, может быть, ты превратишься… понятия не имею, что с тобой может стрястись!.. Мыши и морские свинки – это одно, а человек… Представляешь, какую ты взвалил на меня ответственность?

– Зато я теперь понимаю, – мрачно проговорил «Илларион Венедиктович», – что вернуться в детство невозможно, да и не надо. Если превратишься в ребёнка, а умом и душой останешься взрослым…

– Точнее, стариком, в твоем случае.

– Да-да… Ты ведь только наблюдать детство будешь, хотя, так сказать, и вблизи. А подлинных детских впечатлений и переживаний не испытаешь. Если же вернут тебе и детский ум, ты станешь ребёнком, а не в детство вернёшься.

– Поумнел, поумнел, Иллариоша! – искренне, хотя и с оттенком иронии, восхитился Иван Варфоломеевич. – Я некоторым образом теоретически принимал твою озабоченность судьбами дурных детей, твоё желание как-то практически участвовать в их перевоспитании…

– Противоестественная затея, – жёстко произнес «Илларион Венедиктович». – Детство прекрасно тем, что неповторимо… Его можно сохранить в памяти, в сердце…

– А старость? – Иван Варфоломеевич даже вскочил от волнения. – Как это ни странно звучит, но ведь и старость неповторима! Её тоже надо достойно и интересно прожить.

Тут раздался дверной звонок, и он поспешил в прихожую, и вернулся с Гордеем Васильевичем. Тот сразу чуть ли не закричал:

– Дураки! Честное слово, старые дураки! Прости, Роман, что я втянул тебя в эту склеротическую, маразматическую историю!

– Какой… Роман?! – поразился Иван Варфоломеевич. – Он куда-то ушёл… Что с тобой, Гордеюшка?

– Ма-а-ара-а-азм! Старческий, клинический, идиотический, умственно подагрический маразм! Иди, приведи себя в нормальный вид, – сказал Гордей Васильевич Роману, и тот вышел.

– Объясни мне, пожалуйста…

– Дай отдышаться… Подвёл я тебя, Иван… Поступил с тобой как последний негодяй, хотя мечтал только о том, чтобы помочь тебе. Не торопи меня; пожалуйста. У меня в голове, в душе – хаос! Ты меня презирать будешь и прав будешь!

– Пока, Гордеюшка, я слышу только сумбурный набор слов!

– Я позволил себе ввести тебя, ученого, в грандиознейшее заблуждение! Сейчас перед тобой был загримированный под Иллариона Роман!

– А… а… а для чего? А где сам Илларион?

– Он превратился в десятилетнего мальчика и сейчас сидит в ванной.

– Нет его там, – сказал вернувшийся Роман. – Его увела какая-то девочка. Уверяла, что ненадолго, а вот…

– Кошмар… – Иван Варфоломеевич не мог больше говорить, отпил воды из поданного Романом стакана. – Это же… чего же вы… Разыгрались! – презрительно продолжал он. – А вдруг сейчас с ним что-нибудь… Немедленно разыщите его! Иначе… иначе… Детей собираетесь перевоспитывать, а сами…

Гордей Васильевич попросил Романа посмотреть, нет ли Лапы где-нибудь поблизости, позвонил в лабораторию, велел немедленно привезти робота Дорогушу, заговорил и торопливо, и сбивчиво: