Текст книги "Москва – Испания – Колыма. Из жизни радиста и зэка"

12

Ранней весной 1946 года получил я из Москвы от сестры[247]247
  Имеется в виду младшая сестра – Фаина (Феня) Лазаревна Лукинова.


[Закрыть] письмо. Она исхлопотала разрешение на свидание со мной, получила пропуск (в те времена билеты на поезд давали только по специальным пропускам) и собралась в Рыбинск. Несмотря на то что я ей написал, что меня скоро освободят, было это неправдой: «особые распоряжения» приходили редко, но я знал, что сестра соберет последние крохи и оставит полуголодными своих ребят (старшему было двенадцать лет, а младшему девять[248]248
  Евгений Иванович Лукинов (1934–1991) и Роман Михайлович Беньяминович-Лукинов (р. 1937).


[Закрыть]) – лишь бы привезти мне чего-нибудь вкусненького. Здесь же кормили достаточно, а такая поездка могла ей встать в копеечку, и поэтому я старался ее уговорить немного потерпеть, пока мы не встретимся в Москве. Но вскоре я получил письмо, что она едет, и через несколько дней меня вызвали на вахту, и там уже парикмахер с бритвой. Побрил он мою порядком отросшую бороду (обычно мы, «не-женатики» – то есть не обзаведшиеся лагерными женами, что было привилегией социально-близких, брились от бани до бани, то есть раз в десять-двенадцать дней), и конвоир отвел меня за зону в специальный домик для свиданий.

Не стану описывать сцену встречи: не виделись мы с момента моего отъезда в Испанию, почти десять лет. Тяжело это даже вспоминать, но слез было много и с обеих сторон. Сумки с продуктами у нее забрали, и получить их я мог только после тщательного их досмотра, то есть уже после свидания. На вахте конвоир вышел покурить на улицу, и мы часа два проговорили наедине. Свидания разрешались только в присутствии конвоира, да и то не более сорока пяти минут, но он знал, что я отбыл уже почти «баранку» в лагере и поведения отличного, поэтому дал мне такую возможность.

Понимая, что сестре в Рыбинске негде остановиться, а она никак не хотела уезжать, не получив со мной хотя бы еще одного свидания, я попросил ее подойти к центральной проходной и дождаться там работавшего вместе со мной вольного контрольного мастера – Колю Кузнецова, который, как только я ему сказал, сразу же побежал на проходную. В тот же вечер я получил две большие сумки с продуктами. Там было все, что тогда можно было достать: колбаса, сыр, банки с американской тушенкой, лярд (американский смалец, который все называли «второй фронт») – словом, пир я в своей комнате устроил отменный, да и курили мы вместо обычного самосада «Северную Пальмиру».

На другой день мне дали еще одно свидание. Опять мы оба с ней поплакали, и она на прощание велела мне поблагодарить Колю Кузнецова за его доброту и душевность. И еще она мне сказала, что зная, что в передачах водку не принимают, она оставила мне у Коли две бутылки «Московской», которые он сам мне принесет на завод. Впоследствии одну бутылку мы распили в кабинете у Баташкова, а другую в лагере, в нашей комнате.

Как мог, я успокаивал сестру насчет своего здоровья. Несмотря на то что после Колымы, этапа, Бутырок, пересылки в Ярославле, я здесь уже немного отошел, но вид мой, особенно в лагерной робе, был все еще неважнецкий. Сестра уехала домой более или менее успокоенная.

Прошла весна, наступило скудное рыбинское лето (телогрейку в июле вечером не всегда снимешь!), а потом и осень 1946 года. Опять дожди, грязь, с конца сентября уже и снежок начал срываться. А «особого» все нет. Освободили (правда, в ссылку, в Коми АССР) моего дружка – художника Борю Григорьева, который тоже имел восемь лет за «троцкизм», а я все еще сижу. Неужели еще раз зимовать здесь?

Как-то вечером, в середине октября 1946 года, вдруг заходит в нашу комнату нарядчик и еще в дверях кричит во все горло: «Танцуй, Хургес! Пришло твое “особое”! Завтра на работу можешь не выходить!»

Что тут было! Ребята кинулись меня обнимать, Пацук даже слезу пустил. У меня закололо сердце. Выпил я стакан воды и лег ничком на койку. Лежал так с полчаса, пока не успокоился. Отошел я, и недаром говорят, что от радости не умирают. Сели мы за стол, закурили самосад и стали обсуждать грядущие перемены в моей жизни. Самый главный вопрос – куда подаваться? Нарядчик сказал, что меня освобождают не в ссылку, как Борю Григорьева, а по чистой, то есть я могу выбирать себе один из городов, разрешенных мне по моему будущему «волчьему билету» – паспорту со статьей 39-й («ограничения в проживании»).

Оставаться здесь, несмотря на все уговоры, у меня даже и в мыслях не было. В Москву или в область нельзя, но все же хотелось бы куда-нибудь поближе. Вспомнил я о разговоре с одним знакомым зэком электриком Володей Солнцевым, в котором он сказал мне, что его родина – город Углич, разрешен для проживания бывших зэков с 39-й статьей в паспорте. Володя обещал мне, в случае необходимости, дать адрес его родителей и письмо к ним. С этим письмом, как говорил Володя, меня там примут, пока я не устроюсь в Угличе. От Углича до Москвы всего пять-шесть часов езды, вот я и решил выбрать этот город. Не теряя времени, я отправился к Солнцеву, благо жил он в нашем же бараке. Володя очень обрадовался за меня и тут же сел писать домой письмо. Сам он во время войны работал на каком-то оборонном предприятии электромонтером и на фронт не попал по брони. Ляпнул какому-то мерзавцу про Джугашвили, тот стукнул, и сунули ему «баранку» – так и загремел он на наш мехзавод.

Запасшись Володиным письмом с адресом его родителей в Угличе и запомнив этот адрес, ведь письмо-то при выходном шмоне могли и отобрать, обнявшись с Володей и пожелав ему скорейшего освобождения и нашего с ним свидания, я пошел собираться. Сборы у меня особенно много времени не отняли, имущества я большого в системе НКВД за девять с половиной лет не нажил: небольшой фанерный чемоданчик, пара белья, гимнастерка, привезенная сестрой, и прозрачное одеяло, подаренное мне еще в Свободном начальником лагеря А. С. Пушкиным. Спать в эту ночь мне почти не пришлось: до часу ночи мы проговорили, я рассказывал своим друзьям о наиболее черных своих днях, о Колыме, они для виду охали и ахали, но думаю, что не поверили, уж больно все это кажется невозможным и невероятным для нормального человека. Когда мы улеглись по койкам, я все никак не мог уснуть, всю ночь проворочался с боку на бок и только под утро забылся часа на два.

В семь утра меня разбудил Мазихин, с которым я в запарке забыл увидеться. Обнялись мы с ним, он ушел на работу с заплаканными глазами. К восьми утра пришли нарядчик и завхоз. Сдал я свой лагерный инвентарь – койку и все остальное – и отправился во Вторую часть лагеря.

Начальница, довольно миловидная женщина средних лет в форме лейтенанта НКВД, уже ждала меня. Мое дело лежало перед ней на столе. С большим интересом и участием она смотрела на меня, а я, обнаглев, попросил ее дать мне ознакомиться с делом. Она ответила, что этого разрешить не может, но, немного помедлив, добавила, что кое-что интересное из него она мне все же покажет, потому что доверяет моей порядочности и верит, что я ее не подведу. После чего показала мне надпись, сделанную каким-то большим начальством на первом листе моего дела. А надпись гласила следующее: «К секретно-осведомительской работе в местах отбывания заключения привлекать не рекомендуется». Прочтя это, она заметила, что за почти восемь лет работы в системе лагерей НКВД ни в одном деле она такой надписи не встречала.

Значит, органы понимали, что предателя из меня не получится. Ну что ж, спасибо им и за это: до сих пор горжусь этим комплиментом.

Дальше началось мое оформление. Против направления на жительство в Углич начальница Второго отдела не возражала и тут же выписала мне все необходимые документы. Учинили мне полный расчет: оказалось, что за девять с половиной лет пребывания в системе НКВД, я заработал 85 рублей, то есть, если учесть девальвацию 1947 года и изменение масштаба цен 1961 года, то на нынешние, 1983 года, деньги получится 85 копеек – стоимость обеда в рабочей столовой, причем обеда скромного. Деньги мне выдали на руки, и поскольку от Рыбинска до Углича не очень далеко, то я получил и сухой паек на двое суток: буханку черного хлеба, граммов восемьдесят сахарного песку и пару сушеных рыбок. Выдали и бесплатный литер для проезда в жестком, бесплацкартном вагоне пассажирского поезда от Рыбинска до Углича, а ехать я должен был с тремя пересадками: от Рыбинска до Сонково – на север, затем от Сонково до Калязина – на юг и от Калязина до Углича – на восток, и на этом джугашвилиевский НКВД со мною полностью рассчитался.

Как ни странно, но шмона при выходе из лагеря на волю мне не учинили: знали, что никаких капиталов я нажить не мог, ведь я не завстоловой и не придурок.

И вот часа в четыре дня, 16 октября 1946 года вышел я, наконец, на волю! На улице прохладно, дует поземка, легкий снежок. На мне лагерного образца суконная шапка, засаленная зеленая телогрейка «второго срока», такие же ватные шаровары, на ногах кирзовые сапоги на резиновой подошве (сестра перед отъездом оставила мне большую кирзовую сумку, из которой лагерный сапожник, за буханку хлеба, сэкономленную на пайке, сшил мне сапоги, использовав для подошв и каблуков кусок старой автопокрышки!), в руках у меня небольшой фанерный чемоданчик со всем моим имуществом и харчами.

Стою около главной проходной у остановки автобуса на Рыбинск и удивляюсь: разве можно так спокойно стоять и не чувствовать за спиной конвоира?..

* * *

Окончен труд, завещанный мне Богом – точнее, памятью погибших товарищей…

 
Недаром многих лет свидетелем Господь меня поставил
И книжному искусству вразумил.
 

А. С. Пушкин. «Борис Годунов»

Приложения

Приложение 1
МАТЕРИАЛЫ СЛЕДСТВЕННОГО ДЕЛА № 11977 ПО ОБВИНЕНИЮ Л. Л. ХУРГЕСА[249]249
  Управление ФСБ России по Краснодарскому краю. Архивное дело Р-26911 (первоначально: № 261385), в 1 томе.


[Закрыть]

<1>

Постановление об избрании меры пресечения и предъявления обвинения Л. Л. Хургесу.

7 мая 1937 г.

7 мая 1937 г.

Зам. наркома внутр. дел Кр. АССР

майор государствен. безопасности

(ШТЭПА)

ПОСТАНОВЛЕНИЕ

об избрании меры пресечения и предъявления обвинения Город Симферополь 1937 г. мая 7 дня Я, пом. нач. 3 отдела НКВД Крыма старший лейтен. Гос. Безопасности Свиридов рассмотрев следственный материал по делу № и приняв во внимание, что гр. ХУРГИЕ[250]250
  Так в тексте.


[Закрыть] достаточно изобличается в том, что он занимался шпионской деятельностью в пользу одного из иностранных государств, и на основании распоряжения ГУГБ СССР

ПОСТАНОВИЛ

Гр. ХУРГИЕ привлечь в качестве обвиняемого по ст. ст. 58-6 УК, мерой пресечения способов уклонения от следствия и суда избрать содержание под стражей при особом корпусе НКВД Крыма.

Пом. нач. 3 отдела НКВД по Крыму

Старший лейтенант госуд. безопасности (СВИРИДОВ) Виза вверху: «Арест гр-на Хургие санкционирую. Подпись [нрзб]».

<2>

Анкета арестованного

13 мая 1937 г.

АНКЕТА АРЕСТОВАННОГО[251]251
  В деле две, практически одинаковые, анкеты: от 13 мая, с фотографией, и без проставленной даты, без фотографии.


[Закрыть]

1. Фамилия ХУРГЕС

2. Имя и отчество ЛЕВ ЛАЗАРЕВИЧ

3. Дата рождения: число 17 месяц мая год 1910

4. Место рождения: Москва

5. Местожительство (адрес): Москва 26, Большая Тульская ул. д. 5 кв. 1

6. Профессия и специальность: радист, радиоинженер

7. Место службы и должность или род занятий: студент дипломник Московского Электротехнического института Связи и одновременно старший инженер управления связи и сигнализации Аэрофлота, последние 6 месяцев работник IV– го управления Генерального Штаба РККА

8. Паспорт

9. Социальное происхождение: служащий отец, мать домохозяйка

10. Социальное положение: служащий, ИТР

а) до революции: нет

б) после революции: сперва учащийся, потом рабочий, и потом служащий

11. Образование (общее и специальное): семилетка, спецкурсы связи, институт связи (МЭИС), дипломного проекта не успел защитить.

12. Партийность (в прошлом и в настоящем): чл. ВЛКСМ

13. Национальность и гражданство (подданство): еврей, подданство СССР

14. Категория воинского учета-запаса и где состоит на учете: допризывник

15. Служба в белых и др. к-p армиях, участие в бандах и восстаниях против Соввласти (когда и в качестве кого): не служил

16. Каким репрессиям подвергался при Соввласти: судимость, арест и др. (когда, каким органом и за что): не подвергался

17. Состав семьи: мать – Хургес Хася Мордуховна, домохозяйка, отец – Хургес Лазарь Моисеевич, служащий ОГИЗ, сестра – Айзенштадт Анна Лазаревна, домохозяйка, сестра – Лукинова Фаина Лазаревна, служащая. Все живут: Москва 26, Большая Тульская д. 6 кв. 1, тел. В-3-04-52.

Подпись арестованного

1. Особые внешние приметы:

2. Кем и когда арестован: 7/V-37 г. УНКВД ст. Джанкой

3. Где содержится под стражей:

4. Особые замечания:

Подпись сотрудника, заполнившего анкету:

13/V—1937 г.

<3>

Ордер на арест

31 мая 1937 г.

СССР

Народный Комиссариат внутренних дел

Главное Управление Государственной Безопасности

ОРДЕР № 2055

Мая 31 дня 1937 г.

Сержанту Главного Управления Государственной Безопасности НКВД СССР Кобцеву на производство ареста и обыска ХУРГИСА Льва Лазаревича

Б. Тульская ул. д. 6 кв. 1

Зам. Народного Комиссара Внутренних Дел СССР

Комиссар Государственной Безопасности 1-го ранга М. ФРИНОВСКИЙ

<4>

«УТВЕРЖДАЮ»

июня 1937 г.

ПОСТАНОВЛЕНИЕ

об избрании меры пресечения и предъявления обвинения

Город Москва 1937 г. июня 13 дня Касаткин, о/уполном. 1-го отд-ния пятого отдела Главного Управления Государственной Безопасности НКВД рассмотрев следственный материал по делу № 11977 и приняв во внимание,

что гр. ХУРГЕС ЛЕВ ЛАЗАРЕВИЧ

достаточно изобличается в том, что он вел к-p троцкистскую агитацию среди военнослужащих РККА

ПОСТАНОВИЛ:

ХУРГЕС Л. Л. привлечь в качестве обвиняемого по ст. ст. 58–10 УК, мерой пресечения способов уклонения от следствия и суда избрать содержание под стражей. Уполномоченный 5 отд. ГУГБ А. КАСАТКИН «СОГЛАСЕН» Нач 1 отд-ния

Настоящее постановление мне объявлено 193_ г. Подпись обвиняемого

<5>

Протокол допроса

2 июня 1937 г.

СССР

Народный Комиссариат внутренних дел Главное Управление Государственной Безопасности

ПРОТОКОЛ ДОПРОСА

К делу №

1937 г. июня мес. 2 дня, Я, о/уполномоченный 5 отд. ГУГБ Касаткин допросил в качестве обвиняемого

1. Фамилия: Хургес

2. Имя и отчество: Лев Лазаревич

3. Дата рождения: 1910

4. Место рождения: г. Москва

5. Местожительство: Б. Тульская ул. д. № 6 кв. № 1

6. Нац. и гражд. (подданство): еврей, гражд. СССР

7. Паспорт:

8. Род занятий исп. об. инженера в Управлении Связи и Сигнализации Аэрофлота

9. Социальное происхождение отец коммивояжер у Высоцкого

10. Cоциальное положение (род занятий и имущественное положение

а) до революции

б) после революции учащийся и служащий

11 Состав семьи: отец Лазарь Моисеевич Хургес, агент по распростр. техн. литературы ОГИЗе, мать Хася Мордуховна – дом. хоз., живут в Москве; сестра Фаина Лазаревна Лукинова – плановик Леннарпита[252]252
  Так в тексте. По-видимому, описка.


[Закрыть], живет в Москве, сестра Анна Лазаревна Айзенштадт в г. Казани.

12. Образование (общее, специальное): окончил семилетку, 4 курса Московского Электро-техн. Института связи

13. Партийность (в прошлом и настоящем): беспартийный

14. Каким репрессиям подвергался: судимость, арест и др. (когда, каким органом и за что)

а) до революции: нет

б) после революции: нет

15. Какие имеет награды (ордена, грамоты, оружие и др.) при сов. власти: орден «Красной Звезды»

16. Категория воинского учета запаса и где состоит на учете: был на работе в Разведупре РККА

17. Служба в Красной армии (красн. гвардии, в партизан, отрядах), когда и в качестве кого: нет

18. Служба в белых и др. к-p армиях (когда и в качестве кого): нет

19. Участие в бандах, к-p организациях и восстаниях: нет

20. Сведения об общественно-политической деятельности

Показания обвиняемого (свидетеля)

Вопрос – Вы являетесь членом к-p троцкистской организации. Дайте показания о Вашей к-p троцкистской вредительской деятельности?

Ответ – Нет, в троцкистской организации я не состоял.

Вопрос – Находясь в Испании, Вы вели к-револ. троцкистскую агитацию?

Ответ – Троцкистскую агитацию я не вел. В середине или в конце декабря м-ца 1936 г., находясь в столовой, мы – я, Артур Спрогис, Регина Цитрон и Василий Бабенко завели разговор на тему – можно ли использовать технику буржуазных государств и все пришли к выводу, что нужно использовать. Кто то после этого задал вопрос, что выходит, что у Троцкого тоже можно учиться. На это я ответил, что техническим приемам ораторского искусства Троцкого можно учиться у него, так же как мы изучаем сейчас обороты речи древнегреческих философов, не вникая в их политическую сущность.

Вопрос – Вы говорите, что Вы этот разговор вели еще до троцкистско-зиновьевского процесса. Это не верно, Вы даете ложные показания. Следствию известно, что последний раз Вы вели троцкистский разговор, восхваляли Троцкого, 11 апреля с. г. в столовой. Следствие требует правдивых показаний!

Ответ – Другого разговора я не припоминаю.

Вопрос – Вы знаете, что из себя представляет троцкизм и Троцкий?

Ответ – Троцкизм и Троцкий это контрреволюционеры, фашисты.

Вопрос – Значит Вы призывали учиться ораторскому искусству у фашиста Троцкого?

Ответ – Свои слова о Троцком произнесенные мною в Малаге я расцениваю, как глупую мальчишескую выходку, а не как к-p агитацию.

Вопрос – Следствию известно, что Вы вели троцкистскую агитацию, будучи членом Комсомола. Дайте ответ по существу вопроса?

Ответ – Я не троцкист и не контрреволюционер.

Вопрос – Вы были связаны с Мутных?

Ответ – Нет, с Мутных был знаком только по службе в ЦДКА. Познакомился с Мутных в 1932 г. – он был нач. ЦДКА, а я был радистом радиостанции ЦДКА. Летом 1934–1935 года иногда играл с ним в теннис, несколько раз был у него дома, исправлял радиоприемник. Примерно два раза при исправлении приемника заставал его дома, но никаких политических разговоров не вели. Отношения были только служебные.

Вопрос – Вы скрывали социальное происхождение. Когда Вы первый раз скрыли?

Ответ – При вступлении в ВЛКСМ в 1931 г. я скрыл свое соцпроисхождение, заявив, что мой отец все время был служащий. Я скрыл, что мой отец в период НЭПа, в течение нескольких лет, был мелким торговцем-разносчиком, в старое время он был коммивояжером.

Вопрос – При отправке Вас в Испанию Вы тоже скрыли свое прошлое?

Ответ – Да, скрыл.

Вопрос – Почему Вы скрывали свое социальное происхождение?

Ответ – При вступлении в Комсомол скрыл, потому что боялся, что не примут в Комсомол. При поездке в Испанию скрыл из за того, что, в противном случае, меня не пустят в Испанию. Я работал честно, хотел оправдать доверие, а впоследствии при вступлении в партию намерен был признаться в том, что я скрывал.

Записано с моих слов верно, мною прочтено. Хургес

<6>

Протокол допроса

13 июня 1937 г.

СССР

Народный Комиссариат внутренних дел

Главное Управление Государственной Безопасности

ПРОТОКОЛ ДОПРОСА

Протокол допроса Хургес Льва Лазаревича, произведенного 13 июня 1936 г.

Вопрос – Свидетельскими показаниями Вы изобличаетесь в том, что находясь на стороне правительственных войск Испанской республики в качестве радиста, в ответственный момент, перед сдачей мятежникам г. Малаги, Вы вывели из строя радиостанцию, сознательно сожгли выпрямители и тем самым ослабили боеспособность правительсвенных войск. По чьему заданию Вы вывели из строя радиостанцию?

Ответ – Радиостанция в г. Малаге из строя мною не выводилась, ни от кого я заданий о приведении в негодность радиостанции не получал. Радиостанция не работала около 2–3 часов всего, часть накануне сдачи Малаги и часть этого времени – в день сдачи Малаги, по той причине, что не было промышленного тока. Это происходило обычно во время налета самолетов мятежников на г. Малагу. Несмотря на отсутствие промышленного тока, все радиограммы мною были переданы, которые я передавал через радиостанции имеющие автономное питание от автомотора.

Хургес отказался подписать ответ записанный с его слов, по причине того, что он требует экспертов, которые смогли бы дать оценку работы его станции с технической стороны.

Допросил о/уполн. 5 отд. ГУГБ А. Касаткин

Вопрос – Следствию известно, что за время пребывания в Испании Вы вывели из строя Малагскую городскую радиостанцию?

Ответ – Никакого отношения к Малагской городской радиостанции не имел, поэтому вывести ее из строя не мог.

Вопрос – Следствию известно, что Вы сознательно вывели из строя Альмерийскую и Мотрильскую радиостанции?

Ответ – В этих городах радиостанций никаких не было и выводить я не мог.

Вопрос – Вы показываете ложно – в г. Альмерии имеется радиостанция, которой Вы пользовались?

Ответ – В Альмерии не имелось городской государственной радиостанции. В Альмерии имелась частная любительская радиостанция, которой я воспользовался один вечер для передачи телеграмм в Москву, которые я передавал по распоряжению русского полковника Креминга с разрешения владельца этой радиостанции. Эта радиостанция по окончании работы мною оставлена в исправности

Записано с моих слов верно. Хургес.

Допросил о/уполном. 5 отд. ГУГБ Касаткин

13/VI-37 г.

<7>

Обвинительное заключение

Между 14 июня и 22 июля 1937 г.

ОБВИНИТЕЛЬНОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ

По следделу № 11977 по обвинению

Хургес Л. Л. по ст. 58 п. п. 4 и 10 У. К. РСФСР

V-м Отделом ГУГБ арестован за вредительскую, подрывную троцкистскую деятельность радист ХУРГЕС Лев Лазаревич.

Следствием по делу установлено:

ХУРГЕС Л. Л., скрыв свое социальное происхождение, происходит из семьи торговца, показал в анкетах, что сын служащего, в 1931 году вступил в члены ВЛКСМ и устроился учиться в Институт связи (МЭИС) в гор. Москве (л. д. 21).

Будучи студентом указанного института и одновременно инженером Аэрофлота, – ХУРГЕС Л. Л. в 1936 году уехал в специальную командировку, как радиоспециалист-коротковолновик.

Находясь в командировке, ХУРГЕС Л. Л. проявил себя как к-p троцкист.

Имеющимися в деле сообщениями КРЕМНЕВА и БЕКРЕНЕВА[253]253
  Бекренев Леонид Констатнтиновч (1907–1997), адмирал, в 1936–1938 – нач. отделения Разведотдела штаба Черноморского флота. В январе 1937 – августе 1938 Бекренев работал в Испании по линии морской разведки. В чем суть сделанного им относительно Л. Хургеса «сообщения», не выяснено. Сам Л.Х., судя по всему, Бекренева мог и не знать, а о его доносе на себя явно не подозревал.


[Закрыть], ХУРГЕС Л. Л. изобличается в антисоветской троцкистской агитации, выражающейся в восхвалении Троцкого, в призыве учиться у Троцкого и злобных контрреволюционных выпадах против вождей ВКП(б) (л. д. 10,14).

Кроме того, КРЕМНЕВ (л. д. 11) сообщает, что в ответственный момент у ХУРГЕСА была выведена из строя радиостанция.

ХУРГЕС Л. Л. признал себя виновным лишь в том, что он выступал с троцкистским заявлением, призывавшим учиться у Троцкого ораторскому искусству, и отрицает свою вредительскую деятельность.

На основании изложенного —

ХУРГЕС Льва Лазаревича, 1910 г. рождения, уроженец г. Москвы, по национальности еврей, сын бывшего торговца, служащий, бывш. член ВЛКСМ, холост, образование высшее, не судим, гр-н СССР, обвиняется в том, что:

1. вредительски вывел из строя радиостанцию.

2. вел к. р. троцкистскую агитацию, т. е. в преступлениях, предусмотренных ст. 58 п. п. 4 и 10 У. К. РСФСР.

ОПЕРУПОЛНОМОЧЕННЫЙ 1 ОТД. 5 ОТДЕЛА ГУГБ НКВД Ст. лейтенант гос. безопасности: (КАСАТКИН)

«СОГЛАСЕН» ПОМ. НАЧ. 5 ОТДЕЛА ГУГБ НКВД Капитан гос. безопасности: (ЯМНИЦКИЙ)

«УТВЕРЖДАЮ» ЗАМ. НАЧ. 5 ОТДЕЛА ГУГБ НКВД Майор гос. безопасности: (КАРЕЛИН)

СПРАВКА: 1) ХУРГЕС Л. Л. арестован 31 мая 1937 г. по ордеру № 2055, содержится в Бутырской тюрьме. Вещественных доказательств по делу нет.

ОПЕРУПОЛНОМОЧЕННЫЙ 1 ОТД. 5 ОТДЕЛА ГУГБ НКВД Ст. лейтенант гос. безопасности: (КАСАТКИН)

<8>

Выписка из протокола ОСО при НКВД 23 июля 1937 г.

ВЫПИСКА ИЗ ПРОТОКОЛА

Особого Совещания при Народном Комиссаре Внутренних Дел СССР

СЛУШАЛИ

ПОСТАНОВИЛИ

Дело № 11977 о ХУРГЕС Льве Лазаревиче, 1910 г. р. ХУРГЕС Льва Лазаревича – за к.-р. троцкистскую деятельность – приговорить к тюремному заключению, сроком на восемь лет, сч[итая] срок с 31. V-37 г.

Дело сдать в архив.

Отв. Секретарь Особого Совещания

<9>

Обращение Л.[254]254
  Орфография и пунктуация авторов писем сохранена.


[Закрыть] М. Хургеса к Народному Комиссару внутренних дел Н. И. Ежову

9 января 1938 г.

Народному Комиссару внутренних дел

Тов. ЕЖОВУ

От Лазаря Моисеевича Хургеса проживающий в гор. Москве по Большой Тульской ул. дом 6 кв. 1. Телефон В 204-52

ПРОСЬБА

Сын мой Лев Лазаревич Хургес, рождения 1912 г.[255]255
  Дата по памяти.


[Закрыть], комсомолец, студент института связи, дипломник, работавший с 16 ти летнего возраста в качестве ученика по радио-технике на заводе имени Ордженикидзе, а в последнее время работал радио техником в ЦДК[256]256
  Так в тексте.


[Закрыть], потом на самолете имени Горького, а последнее место его работы было в Управлении гражданского воздушного флота, и одновременно состоял студентом института связи, где он окончил институт на хорошо, но не успел сдать дипломную работу, 17-го сентября прошлого года он уехал в командировку. Перед его отъездом он в присутствии его товарища, фамилия которого мне неизвестна, успокоил меня и мою жену, что уезжает на Арктику на работу и оставил мне адрес, по которому я сумею обратиться за пособием и за письмами от него. Действительно после его отъезда туда я обратился с письмом по адресу Москва почтовый ящик 548 Главный почтамт тов. Пенкину, то ко мне на квартиру пришел сотрудник, который принес мне письмо от сына и пособие и заявил мне, что сын мой находится в распоряжении Наркомата Обороны, таким путем я получал через Наркомат Обороны письма от сына и пособие. 17 го октября 1937 года[257]257
  Дата по памяти. Надо: 17 декабря 1936.


[Закрыть] я прочел в «Правде», что сын мой за отличное и самоотверженное выполнение задания Правительства по обороне страны награжден орденом Красной Звезды. Прочитав эту газету я и супруга моя считали себя счастливыми, что стали родителями Орденоносца. К сожалению наше счастье длилось недолго, с мая месяца я перестал получать от него письма, а также Наркомат Обороны прекратил нам платить пособие, на мои неоднократные запросы причину всего этого, Наркомат Обороны ответил, что наведут об этом справку. В последних числах августа мне сообщили по телефону из Наркомата Обороны, что сын мой находится в распоряжении НКВД. В сентябре я обратился к главному военному прокурору, который сообщил мне, что сын мой осужден особым совещанием НКВД, а за что и на какой срок он мне не сказал. Из полученного 6 го декабря от сына письма я узнал, что он находится в Полтавском доме заключения. За что он осужден мне до сих пор не удалось выяснить, но зная честность и безграничную преданность его Советской власти и родине, я не могу себе представить чтобы он совершил какое либо преступление и не оправдал бы оказанного ему правительством доверия. Только поэтому я решился обратиться лично к Вам товарищ Ежов и просить Вас обратить Ваше внимание на его дело, учесть его молодость и неопытность, ибо этим и могу объяснить его виновность и его неумышленный поступок. До сих пор за всю его работу с 16 ти летнего возраста он зарекомендовал себя как отличный высококвалифицированный техник радист, самоотверженный, работавший всегда в пользу Родине, что и было отмечено правительством, наградившим его орденом Красной Звезды. В следствии всего вышеизложенного я обращаюсь к Вам с просьбой освободить моего единственного сына и единственного кормильца от наказания и дать ему возможность доказать на деле свою преданность Советской власти, а нас, стариков, не лишать чести быть родителями Орденоносца.

Москва 9 го января 1938 г. Лазарь Моисеевич Хургес

<10–11>

Обращение X. М. Хургес к Народному Комиссару внутренних дел Л. П. Берии

20 февраля 1939 г.

Народному комиссару внутренних дел тов. БЕРИЯ

Гражд. Хургес Хаси Мордуховны, живущ. в г. Москва, Б. Тульская д. 6 кв. 1

ЗАЯВЛЕНИЕ

Сын мой ХУРГЕС Лев Лазаревич, комсомолец, год рождения 1910 г., уроженец г. Москвы, студент-дипломник Института Связи 26-ти лет 17/XI-36 г., придя домой вечером с работы заявил мне, что он сейчас же уезжает на Север в командировку на 6 месяцев, оставив для писем адрес Главный Почтамт ящик № 549 Пенкину для Хургеса. Спустя месяц мы прочли в газете «Известия» за № 293-6150 от 17/XII-36 г., что за отличное и самоотверженное выполнение задания Правительства Союза ССР по обороне страны сын награжден Орденом Красной Звезды. Радости нашей не было пределов. Зная, что сын наш, работая с 16-ти летнего возраста в разных гос. учреждениях, за последние 7 лет в Центральном Доме Красной Армии и Эскадрильи им. Максима Горького в качестве радиста всегда выдвигался как усердный, преданный работник, мы были счастливы, что и на последней ответственной работе он проявил себя. До мая 1937 года мы получали от него письма, затем к нам на квартиру приехала гр. Урванцева и поздравив нас с высокой наградой сыну сообщила, что я как его иждивенка буду получать его зарплату, передала мне деньги и письмо, сказала, что сын мой отличился на работе и что он представлен ко второй награде. Начиная с мая м-ца 1937 г. я перестала получать от него письма, также прекратили выплату мне зарплаты. На мой вопрос, где мой сын и что с ним случилось, я не получала никакого ответа.

9/VIII-37 г. меня известили из Наркомата Обороны, что мой сын уже в Наркомате не служит и находится и ведении Наркомата Внудел. После долгих месяцев хождений по разным учреждениям, чтобы добиться что с сыном случилось, мне, наконец, Прокуратура на Б. Дмитровке ответила, что мой сын осужден Особ. Совещ. НКВД по ст. 58–10. Мы с тех пор получали от него письма до 5/XII-38 г. После чего письма прекратились и деньги, посланные ему, вернулись обратно с надписью, что адресат выбыл. За это время муж мой не пережив такого горя, умер и я осталась одна без всяких средств, больная и совершенно не способная к труду, потеряв единственного сына, гордость и опору моей старости. Зная хорошо сына и его долгую честную трудовую жизнь, преданность Советской власти, я уверена, что он не мог быть врагом народа и поэтому прошу пересмотреть его дело, принять во внимание его заслуги и долгую работу и вернуть мне его. Считаю нужным добавить, что муж мой был служащим с 33-х летним стажем, а мне 60 лет.

20/11-39 г.

Аналогичное заявление было подано X. М. Хургес еще раз 27 января 1940 г. В нем имеется приписка от руки: «Прошу также известить меня где в настоящее время находится мой сын, последнее письмо было от него из Владивостока».

<12>

Обращение Л. Л. Хургеса к Народному Комиссару внутренних дел Л. П.Берии

22 апреля 1940 г.

Народному Комиссару Внутренних дел СССР

От з/к Хургес Льва Лазаревича, 1910 г. р., Колыма, СВИТЛ,

Осужденного Особым совещанием НКВД за «к-p. троцкистск. деятельн. к 8 годам тюр. закл., начало срока 31 мая 1937 г.

ЗАЯВЛЕНИЕ

7 мая 1937 г. по возвращению из командировки по особым заданиям правительства, я был на ст. Джанкой снят с поезда и арестован. 13 мая я был привезен в Москву. Вел мое следствие ст. лейтенант ГУГБ Касаткин. После четвертого допроса он предъявил мне в качестве меры пресечения ст. 58–10 УК (к. р. агитация). (В протоколе следствия мною было подписано, что я сказал однажды в присутствии трех человек, что контр революционер Троцкий был хорошим оратором) Больше меня никуда не вызывали и через два месяца (в июле 1937 г.) объявили, что постановлением ОСО НКВД я приговорен за «к. р. деятельность» к 8 годам тюрьмы. Я никогда в жизни не видал и не слыхал и Троцкого и никого из его помощников, не читал абсолютно никакой троцкистской литературы, не был знаком ни с одним троцкистом и вообще ничего общего ни с троцкизмом, ни с троцкистами не имел. Я всегда честно и преданно работал и не жалел никаких сил для того, чтобы быть в первых рядах патриотов своей родины. В 1927 я окончил школу девятилетку и пошел на производство. Работал все время по радио (з-д им. Орджоникидзе, Профрадио и т. д.). 2 года работал на радиостанции ЦДКА им. Фрунзе, затем бортрадистом самолета «Максим Горький» (не погиб на котором в силу простой случайности). За перелеты на самолете «Крокодил» получил благодарность ЦИК СССР. За это время успел без отрыва от производства окончить курс Моск. Института связи (по радио-факультету), затем мне от имени ЦК ВКП(б) было предложено поехать выполнять особые задания, связанные с большой опасностью. Без всяких колебаний согласился и уже через 2 недели после отъезда, за выполнение первой части заданий был награжден орденом «Красная Звезда» и впоследствии за всю дальнейшую работу получал только благодарности и обещания дальнейших наград. Принимая во внимание вышеизложенное, а также то, что я уже три года нахожусь в заключении (2 года тюрьмы и год в лагерях), прошу Вас, гр-н Народный комиссар пересмотреть мое дело в сторону смягчения приговора.