Текст книги "BRONZA"

Тот посмотрел на брата почти с жалостью. «Н-да, глупость не лечится… Силы нет, силенок едва хватит удержать ложку, зато гонора на троих… Храбрый портняжка… А ведь у мальчиков отменный слух!» – кивком головы Оуэн дал понять слуге, что не прочь отведать мясного рулета.

– Ши сейчас очень заняты… скоро Рождество. Но если ты уже соскучился без них… – помедлил он коварно, – думаю, они с удовольствием оставят все свои дела, чтобы немного поиграть с тобой! – Оуэн показал Марку пальцами, как кусается собака.

У того загорелись даже уши. Ужин продолжился в полном молчании. Лишь за десертом, уплетая за обе щеки кусок за куском, Марк, наконец, позабыл на него злиться. Шоколадный торт и впрямь оказался восхитительным.

После ужина они вернулись в спальню, опять держась за руки, но Марк уже не возражал. Забравшись под одеяло, не споря, дал себя привязать. Сытый и от этого слегка вялый, сонно позевывая, с нетерпением ждал, когда его оставят одного. Надеясь вскоре услышать удаляющиеся шаги заботливого «дядюшки» или «мамочки» – он уже плохо понимал, в кого там сейчас играет Ивама. Но вместо этого матрас вдруг спружинил под тяжестью присевшего на постель Оуэна.

– Эй, ты это… зачем? – уставился на него Марк с испугом. Приятную сонливость как рукой сняло.

Склонившись к нему, Оуэн требовательно сжал пальцами тонкое запястье.

– Марк, что ты знаешь о Заклятии Преображения? – спросил он строгим тоном учителя. Но, дожидаясь ответа, поглаживал Марка по бедру с каким-то пугающе похотливым выражением лица.

– Впервые слышу! – воскликнул Марк и заторопился: – И вообще! Убери от меня свои руки, понял! Не прикасайся ко мне, если хочешь, чтобы я выслушал тебя!

– О чем это ты? – удивившись с таким видом, как будто его правая рука знать не знала, что делает левая, переспросил Оуэн. Конечно, не стоило дразнить брата, но делая круглые глаза, Марк так забавно пугался, что удержаться от искушения было просто невозможно. Становясь вновь серьезным, он потянулся пальцами к его лбу.

– Хорошо, а теперь спи.

– Подожди! Подожди! – сразу разволновался Марк, уворачиваясь. – Не надо! Я не хочу спать!

– Тебе нужно набираться сил. Спи! – Оуэн остался непреклонен.

– Ну, пожалуйста! – голос Марка стал просящим. – Веревки, пожалуйста, развяжи их. Я не могу все время лежать на спине. Мне неудобно! – разнылся он плаксиво.

Оуэн задержал на нем взгляд, чуть склонив голову на бок.

– Ну, пожалуйста! Честное слово, я не убегу! – продолжал ныть Марк.

Тот вгляделся в него более пристально. У брата на лице было написано: броситься бежать со всех ног, как только его развяжут. В глазах Оуэна сверкнул озорной огонек. Щелчок пальцами – и веревки приобрели способность растягиваться, в пределах кровати, естественно.

– Так будет довольно, – сказал он.

– Но я действительно не хочу спать! – опять заспорил Марк.

– Не волнуйся, ты не увидишь снов… Обещаю, плохих снов больше не будет!

Прохладная ладонь Оуэна легла на лоб брата. Глаза Марка перестали бояться, он глубоко вздохнул, засыпая.

Спустившись вниз, Оуэн прошел в библиотеку. Слишком взвинченный, чтобы заснуть, он решил немного почитать на сон грядущий. Открыл «Mein Kampf» Гитлера. Подарочный экземпляр в янтарных «скрижалях» с личным автографом фюрера. Понадеявшись, что опус этого, так похожего на бесноватого, человека подействует на него усыпляюще, открыл книгу на первой странице, но чтение неожиданно увлекло его нестандартностью излагаемых автором мыслей.

Оказывается, поход по Европе с огнем и мечом – не желание тирана завоевать себе полмира, а благое намерение – очистить мир от скверны! Отделить зерна от плевел! Как скоро человечество додумается до мысли, что продолжение рода не обязанность каждого, а привилегия избранных? Вероятно, не скоро, а он уже сейчас задумался о контроле над популяцией человека разумного. Возложить на государственную машину заботу о чистоте расы. Вывести новую породу людей. Волками, «санитарами леса» поставить их надзирать за бесконтрольно размножающимся человеческим стадом. Задача по плечу лишь титану или гению. Сумасшедшему гению. «Да ты у нас Пахарь, Сеятель и Жнец!» – улыбнулся Оуэн наивному желанию альтруиста помочь Богу нести его ношу.

В дверь библиотеки заглянул дворецкий: до Рождества оставалось четыре дня, он хотел узнать, не нужно ли что-нибудь хозяину.

– Здесь недостаточно света, – слуга поставил на камин зажженный светильник.

Оуэн оторвался от книги, по лицу его блуждала задумчивая полуулыбка.

– Этого негодника следовало бы поставить в угол… на горох! – высказался Оливер.

– Не будем суровы к нему, Оли. Он старается, – смешливо хмыкнул Оуэн.

Слова дворецкого одинаково можно было отнести и к брату, и к автору книги, лежащей у него на коленях. Захлопнув книгу, он лукаво глянул на слугу.

– Ладно, уговорил, иду спать!

Дворецкий открыл перед ним дверь в соседнюю с хозяйской спальню. Теперь здесь была новая спальня господина.

– Да, Оли… – задержался на пороге Оуэн, – тебе придется утром позаботиться о нашем юном и таком несговорчивом госте… – улыбнулся он. – Знаешь, у меня просто не хватит терпения воевать с ним… еще и завтра. Я буду занят.

С поклоном, пожелав хозяину доброй ночи, слуга удалился.

21 глава

Со словами «Вставайте, юноша. Я принес вам завтрак» дворецкий потряс спящего за плечо. Церемониться с маленьким грубияном он не собирался.

Марк неохотно приоткрыл один глаз. «Хе-е, завтрак в постель?!»

– А где этот… как его… – он искал эпитет, каким обозначить свое отношение к Оуэну. Вернее, к его вчерашней самодовольной физиономии.

– Господин сейчас занят, – ответил дворецкий.

– Чем же? Пьет кровь невинных младенцев?

«Боже! У хозяина просто ангельское терпение…» – Оливер не счел нужным отвечать глупому мальчишке. Развязал веревки.

Около двери в ванную Марк глянул на слугу с немым вопросом, сердито. С легким полупоклоном дворецкий пропустил его вперед.

– Я подожду снаружи… Вы же не станете причинять себе вред, правда?

Не ответив, Марк захлопнул дверь перед его длинным носом.

– Это, Оли…

Выходя из ванной, он хотел что-то спросить, но дворецкий вдруг цепко ухватил его за плечо, развернул к двери и втолкнул обратно.

– Эй, какого черта?! – возмущенно забуксовал на пороге Марк.

– Сначала примите душ… юноша. И наденьте чистую пижаму.

– А эта грязная что ли? – Марк вытер о себя руки. В нем проснулся дух противоречия.

– От вас… воняет!

Ответ слуги был ударом ниже пояса.

«Вот упырь!» Быстро раздевшись, Марк со злостью швырнул ему пижаму и, демонстративно игнорируя, повернулся к дворецкому спиной. Оливер невозмутимо скользнул взглядом по тонкой шее к торчащим лопаткам, вдоль позвоночника к тощей заднице. Задержался взглядом на кривых ногах. «Да, ни капли благородной крови… Даже и близко…» – подумал дворецкий, доставая большое полотенце.

Марк забрался в ванну, сердито крутанул кран и громко охнул. Ледяная вода острыми иголками обожгла кожу. Он забыл открыть кран с горячей водой.

– И не забудьте хорошенько вымыть голову, – услышал он сквозь шум воды вежливое, но непреклонное замечание.

«Тоже мне указатель нашелся…» – ворчал про себя Марк, яростно намыливая голову. Он уже понял, что дворецкий не Оуэн – со стариком не поспоришь.

Поправив одеяло, Оливер поставил поднос с едой ему на колени.

– Есть буду сам! – решительно изрек Марк, зажав в кулаке ложку.

– Очень надеюсь… – кивнул дворецкий. Кормить с ложки упрямых детей было не самым его любимым занятием.

«И этот туда же… остроумничает…» – недовольно подумал Марк. Ироничное высокомерие слуги ему не очень-то понравилось, но в животе заурчало. Почувствовав, что наголодался на две жизни вперед, он переключил все свое внимание на еду. Каша с кусочками фруктов оказалась вполне съедобной, а четыре эклера и чашка горячего какао почти примирили его с окружающей действительностью.

– Спасибо! – смотрел он сыто и сонно. Не возражал, чтобы вредный старикан по приказу своего гадкого хозяина снова привязал его к кровати.

– Приношу свои извинения за то, что вынужден делать это…

– Да ладно, – невежливо перебил его Марк, уже засыпая, – ты не виноват, старик!

Дворецкий покачал головой. Юнцу явно не хватало воспитания. Забрав поднос, он аккуратно прикрыл за собой дверь.

К обеду Марк проснулся сам. Вернее, его разбудило голодное урчание в животе. Потянувшись, он поелозил ногами по простыне. Сел, развел руки в стороны, потом соединил ладони вместе, а соединив, уставился на них с непонятным выражением лица. Ивама сказал, что Силы в нем нет – но мало ли что сказал этот хитрюга… Для него соврать – раз плюнуть!

Снова, с большей торжественностью сложив ладони, замер, прислушиваясь. Плохо представляя, каким образом должна проявить себя Сила, ждал: может, щелкнет что-нибудь или начнет тикать, или, может, Сила обратится к нему человечьим голосом. Ну, как в сказках… «Чего изволите, Хозяин?» Но так ничего и не почувствовал. «Надо же, не обманул…» – лицо Марка разочарованно вытянулось. И тут его внимание привлекли узлы на веревках.

«Ивама… вот болван… Я же сбегу! Прямо сейчас!» – подумал он злорадно, быстро развязывая узлы. Отшвырнул веревки в сторону, вскочил с кровати. Но продумать дальнейший план побега не удалось. Шаловливыми змейками веревки кинулись к нему и оплели запястья, завязываясь в узлы прямо у него на глазах. «Что за чертовщина?!» – Марк открыл от удивления рот. Сердито развязал их снова, отшвырнул подальше. Развязал снова и снова. После пятого раза, плюхнувшись обратно на кровать, сложил руки на груди. «Колдун проклятый!»

Оливер, принесший обед, застал его сидящим на постели в позе маленького Мука, у которого воры только что украли его волшебные башмаки. Поставив поднос рядом с ним, развязал узлы. Дворецкого веревки почему-то слушались.

– Я смогу принести вам еще один десерт… если позволите мне забрать ложку! – заметил Оливер с прохладцей в голосе, устав ждать, когда же Марку надоест ее облизывать. Смущенно вспыхнув, тот сердито сунул ложку ему в руки.

Вернувшись через некоторое время с новым десертом, дворецкий раздвинул шторы, приоткрыл окно, и пока комната проветривалась, занялся сменой постельного белья на кровати. Марк топтался рядом, доедая второй десерт.

– Слушай, Оли… можно мне походить тут… Посмотреть… везде? – после сытного обеда, снова воспрянув духом, он решил осмотреться. Наметить пути отступления. Найти хотя бы маленькую лазейку из своей «темницы». Сделал шаг по направлению к двери, но заметив настороженность, с какой веревки тут же нацелились в его сторону, замер.

Занятый взбиванием подушек, дворецкий не обратил внимания, что неодушевленные предметы ведут себя несколько странно.

– Мне не поступало никаких распоряжений на этот счет, но если вы вернетесь в кровать… юноша, – Оливер отогнул край одеяла, приглашая его, – я тотчас разыщу господина и обращусь к нему с этим вопросом.

Вздохнув, Марк забрался обратно под одеяло. Стоило ему лечь, его стало клонить в сон. «Сплю, ем, опять сплю… Откармливает меня, что ли, вместо поросенка? Ага, а потом возьмет и съест…» – хихикнул он, повернувшись на другой бок, к слуге спиной.

Посчитав, что крепкий сон самое лучшее лекарство, Оуэн наложил на кровать заклинание с мягким психотерапевтическим эффектом релаксации, и оно работало безотказно. Надо же было сгладить острые углы воспоминаний брата.

«Кажется, юноша слегка повеселел…» – подумал дворецкий, задержавшись в дверях. Впрочем, он не собирался беспокоить хозяина его просьбой. Потому что, поднимаясь с десертом по лестнице, видел, как из подъехавшей к дому машины вышел молодой барон Эгерн.

Постучавшись, дворецкий вошел в кабинет.

– Позвольте доложить… – начал он.

Оуэн жестом остановил его. Он разговаривал по телефону.

– Значит, охота завтра…

– Да, Вайсманн как всегда расторопен… Груз уже прибыл. Собрались все… Ждем только тебя и старину Майнца…

– Хорошо…

– У тебя что-то случилось?

– Почему ты так решил?

– Твой голос… он звучит по-новому…

Оуэн рассмеялся.

– О, нет… Виго, ты ведешь себя, как ревнивая жена…

– Ничего подобного, я веду себя как заботливый и любящий кузен…

Послышался добродушный, с приятной хрипотцой, смех.

– Что ж, ты прав… Твой нюх тебя не подвел… Кое-что случилось… Поделюсь при встрече…

– Тогда до завтра.

– До завтра.

Оуэн положил трубку. Доставая сигарету из серебряного, с орлом и свастикой, портсигара покосился на слугу с легким недовольством.

– Что случилось, Оли? За тобой гналось Кентервильское привидение?

– Прошу меня извинить за беспокойство, – дворецкий поклонился, – приехал молодой барон Эгерн. Он желает вас видеть…

– Уже приехал? – Оуэн глянул на часы. – И что… все привез?

– Полагаю, что да, – ответил дворецкий. – Коробку, ту самую, я отнес в спальню.

– Хорошо, – Оуэн закурил, – зови нашего нетерпеливого гостя. Пусть предстанет пред наши светлые очи! – рассмеявшись, махнул он слуге.

– С вашего позволения…

Дворецкий с поклоном удалился. Шел по коридору и улыбался. До Рождества осталось три дня, а у господина хорошее настроение. Это было большой редкостью. «Неужели все благодаря маленькому негоднику, что спит сейчас в хозяйской кровати?» – подумал Оливер, ощутив при этом легкий укол совести. Он так и не выполнил просьбу юноши.

– А где твой гость? – не замедлил спросить Герхард, за небрежностью тона скрывая свой жгучий интерес.

– Спит. В спальне… – ответил Оуэн, как о само собой разумеющемся.

– В спальне? Спит… – эхом отозвался тот. «Не может быть… мальчишка спит в постели Генриха…»

Заметив, как ревниво вспыхнуло лицо молодого барона, Оуэн хмыкнул. Конечно, он мог бы утешить своего любовника, сказать ему, что Марк просто спит и проспит еще долго, пока он не разбудит его. Но не стал делать этого. Зачем? Переживания Герхарда его не волновали.

И в этом был естественный эгоизм любви. Ей всегда было наплевать на терзания другого сердца, если только это не было сердце, которое она любила. А он никогда не заблуждался в отношении своих чувств к молодому Эгерну, зато позволял заблуждаться Герхарду. Поэтому на его предложение вместе поехать в Берлин ответил холодным отказом. Сказал, что будет занят, но как радушный хозяин вышел в холл, проводить гостя.

Упрашивать Герхард не посмел. Знал, любая просьба только разозлит Генриха, если тот настроен так категорично. Поникнув головой, с фуражкой в руке, побитой собакой, побрел к дверям. Оуэн задумчиво смотрел ему в спину.

– Хорошо, ты можешь остаться на ужин, – передумав, разрешил он. Ему показалось забавным познакомить брата со своим любовником.

Герхард, весь просияв, поспешил обратно. Дворецкий, минуту назад помогавший молодому барону надеть плащ, теперь снова помогал его снять. Перед дверью в кабинет Оуэн безжалостно погасил щенячью радость Герхарда.

– Найди себе какое-нибудь занятие… Я действительно занят, – сказал он и ушел, оставив его одного.

Не зная, чем заняться, тот немного потоптался возле кабинета, но услышав, как Генрих просит милую фройляйн соединить его с Людвигом бароном фон Вебером, устыдившись, что его могут застать здесь за подслушиванием, быстро зашагал дальше по коридору.

«Ох, уж этот Вебер…» – с неприязнью подумал о бароне Герхард. Знал, что между ними ничего нет. Знал, что у Людвига репутация отъявленного волокиты. Знал, что обоих связывают только крепкие братские узы, но все равно ревновал к нему Генриха. К их дружбе.

Послышался звон посуды, разговоры прислуги. Впереди была кухня и подсобные помещения. Кажется, он свернул не туда. Здесь ему уж точно делать было нечего. Герхард вернулся в холл, огромный и уныло пустой. Мрачный особняк и внутри соответствовал своему внешнему виду.

От нечего делать, да и просто любопытства ради, прошел в гостиную. С интересом огляделся вокруг. Громоздкая, украшенная гербами и коронами дубовая мебель. Начищенный до блеска темный паркет. Мраморные, в прожилках, колонны и такие же коричнево-красные, будто кровью заляпанные стены. Статуи в рыцарских доспехах. Над камином, в который он мог войти, наклонив голову, живописная картина кровавой резни при осаде какого-то замка.

Каминную полку поддерживали статуи вставших на дыбы жеребцов. Он пригляделся, и ему стало не по себе. Застывшие в немом ржании, с прижатыми ушами, дико вытаращив глаза и раздувая ноздри, те смотрелись довольно жутковато. Так и не разобрав, что именно хотел изобразить скульптор – то ли агонию загнанных насмерть лошадей, то ли безумие озверевших от боли животных, Герхард поежился от пробежавшей по спине неприятной дрожи и поскорее отошел прочь.

За длинным прямоугольным столом могли бы расположиться человек тридцать, не меньше. Но стульев оказалось всего тринадцать. Он шел вдоль стола, скользил пальцами по отполированной временем дубовой столешнице и думал о том, какими же могущественными должны быть эти люди, если их так мало. Всего-то чертова дюжина.

Таинственный орден Розенкрейцеров, в котором состоял Генрих. Только сейчас, здесь, в обители, со всей очевидностью Герхард понял всю неуместность своего вопроса, который однажды задал. А он спросил у Генриха: «Почему рыцари ордена до сих пор позволяют фюреру управлять страной? Почему не убьют его и не возьмут власть в свои руки?»

И услышал в ответ:

– Управлять страной? Вести за собой это стадо баранов, уверенных, что лишь ты знаешь, куда ведешь их? Уволь! – презрительно фыркнул Генрих. – Взвалить на свои плечи такую обузу? Быть всегда на виду… Всем нужно твое внимание… Все от тебя чего-то хотят, отнимая время твоей жизни… – произнес он с легкой задумчивостью. – Не будь наивным, Герхард. Это скучно. И совсем не интересно. Жить для себя намного увлекательней! Личная власть – вот что по-настоящему притягивает меня…

Небрежным жестом привлек Герхарда к себе, толкнул на колени, склонился над ним.

– Смотреть в твои глаза, ломая тебе кости… Слушать твои крики, уродуя это смазливое личико… Ты ведь позволишь мне сделать с тобой все, что я захочу, правда? – спросил он с мягкой вкрадчивостью, запрокидывая ему голову.

Глаза Генриха были по-прежнему ярко-голубыми, чуть ироничными, но Герхарда вдруг поглотила тьма. Глубокая, всепоглощающая тьма. Испугавшись, он непроизвольно издал горлом придушенный всхлип и закашлялся, скрывая за кашлем свой страх. Ладонью, снисходительно, Генрих похлопал его по спине.

– Ты милая игрушка, Герхард… Хрупкая… Тебя будет легко сломать. Не заводи со мной больше разговоров на бесполезную тему… Особенно в постели…

Вздохнув, Герхард отошел от стола. Он так и не научился понимать, когда Генрих шутит и шутит ли…

В доме имелось электричество, поэтому его удивило, что большую залу освещают лишь два десятка позолоченных напольных канделябров. В хрустальной люстре тоже горели свечи. Из комнаты вели три двери. Одна, как он уже знал, вела в холл. Выбрав наугад, Герхард открыл ту, что была справа, и очутился в другой гостиной.

В отличие от мрачного интерьера большой залы, будто перенесенной сюда из позднего средневековья, эта комната, с окном-эркером, придававшим гостиной овальную форму, обставленная современной удобной мебелью, производила приятное впечатление. Правда, в ней тоже был камин, но без художественных излишеств, слава богу. На полу с ярким узором толстый ковер. Мягкие диваны, несколько кресел. Два бильярдных стола. Здесь тоже стояли подсвечники, но он щелкнул выключателем, и зажегся свет.

Подойдя к бару, Герхард угостил сам себя выпивкой, оценив отменный вкус вина. Открыл хумидор из испанского кедра, вынул сигару, вдыхая тонкий аромат элитного табака, провел сигарой у себя под носом и положил обратно: он не курил. Взял кий. Забил несколько шаров в лузу, но играть одному в бильярд было неинтересно. Перетасовав колоду карт на покерном столе, решил посмотреть, а что же находится за еще одной дверью.

Там оказалась большая библиотека. Стеллажи от пола до потолка были забиты книгами, в основном старинными. Возле камина большое кресло с подставкой для ног. На нем шерстяной плед и тяжелая книга в потертом кожаном переплете, с медной застежкой. Он представил, как вчера Генрих сидел здесь с книгой у огня, и захотелось узнать, что же читает его божество. Уселся в кресло. Листая плотные, шероховатые, пожелтевшие от времени страницы дневника, вчитывался в написанное от руки каким-то Якобом Брюсом. Почерк был красивым, каллиграфически четким, но множество старонемецких, уже не употребляемых оборотов, и латынь мешали понять, о чем идет речь.

А речь, кажется, шла о надеждах и чаяниях молодого алхимика. О его встрече с Сияющим Демоном. О щедром даре адского гостя. Ничего не попросив взамен, демон подарил Якобу философский камень и открыл секрет бессмертия. Но со временем несдержанные восторги юности сменились пониманием зрелого ума, усталостью и сожалением того, кто больше не мог умереть. Якоб прозрел. Все, что было дорого, стало прахом, он остался один на один с вечнотекущим временем. Щедрый дар демона оказался непосильным бременем для души человека. Он писал о том, что был глупцом, что бессмертие не для людей – для богов. Лишь им под силу нести такую ношу. Осознав это, он возжелал смерти и искал ее. Но напрасно. А еще искал того демона-насмешника, чтобы вернуть ему его «подарок». Это стало единственной страстью алхимика на многие века.

Герхард захлопнул книгу. Его не интересовали философские камни и рецепты вечной молодости, его интересовал только Генрих. Вспомнив тут про мальчишку, вышел в холл и стал быстро подниматься по лестнице на второй этаж, с тайным умыслом найти спальню Генриха, чтобы выяснить, действительно ли замухрышка спит в его постели. Шел, открывая одну дверь за другой, и шаги гулко отдавались в пустом коридоре. «Зачем в особняке столько спален?» – чувствуя себя ревнивой супругой Синей Бороды, в поисках ключа от тайн своего мужа, он открыл очередную дверь.

Эта комната отличалась от других. В ее убранстве чувствовался вкус хозяина. Настольные лампы горели мягким, рассеянным светом. Кровать была занята, и он сразу же догадался, кем. Осторожно ступая, Герхард приблизился к кровати, чтобы как следует рассмотреть мальчишку. Заметил веревками привязанные руки. «Может, буйный?» – подумал он, с брезгливой миной на лице делая быстрый шаг назад. Ну, зачем все это Генриху? Искренне недоумевая, нервно огляделся по сторонам и облегченно вздохнул. Вещей Генриха здесь не было. Его спальня оказалась дальше по коридору.

Радостно улыбнувшись, довольный, что тот не спит с этим (уже не зная, как еще обозвать мальчишку, «кирпичом на голову» свалившегося в его жизнь), Герхард зашел в комнату. В ванной перенюхал всю стоящую на полках парфюмерию. Провел по своим щекам помазком для бритья, представляя, как это делает Генрих. В спальне, откинув одеяло, упал на кровать, прижался лицом к подушке. От постели исходил слабый аромат. Запах его божества. Волнение тут же окрасило щеки Герхарда румянцем, он почувствовал, что возбуждается. Вскочил с кровати, походил из угла в угол. Открыл шкаф. Стоял, трогая рубашки Генриха, перебирая руками его вещи и, наверное, провел бы здесь еще долгое время, совсем забывшись, но открылась дверь. Возникший на пороге дворецкий сухо спросил у него:

– Вы заблудились, юноша?

И посмотрел так – одним строгим взглядом «отшлепав» его, будто нашкодившего щенка. Жестом приглашая на выход, добавил:

– Прошу за мной. Хозяин уже спрашивал о вас.

Сконфузившись, что его застали здесь, подобно воришке, Герхард захлопнул шкаф. Спускаясь по лестнице вслед за дворецким, злобным взглядом сверлил седой затылок и думал, что слуга слишком много позволяет себе. Пусть в этом и проявлялся истинный аристократизм Генриха – обращаться с прислугой, как с равным себе, он все равно считал, что тот излишне мягок со своим дворецким. Служи этот английский мерин у него в доме, Герхард живо бы стер выражение высокомерия с его худого лица. Да и вообще, ему нравилось «тыкать» слуг, чтобы те знали свое место.

Оставив молодого барона Эгерна в большой зале, дворецкий удалился. Стол уже был сервирован к ужину на три персоны.

– Да не сплю я… Не сплю! – откликнулся Марк на настойчивую тряску за плечо. Потер кулаками глаза, собираясь объявить выговор назойливому старикану, но увидел Оуэна и сразу нахмурился. «Явился, не запылился…» А он-то рассчитывал, что сегодня «добрейшего дядюшку» уже не увидит.

– Сердись, сколько хочешь, – пожал плечами Оуэн, – но пора ужинать. И я надеюсь, ты будешь вести себя прилично, потому что у нас к ужину гость.

Развязал веревки, протянул брату теплый стеганый халат. Бледные щеки Марка пошли неровным румянцем.

– Тебя не будут привязывать к стулу и кормить с ложки… если ты об этом, – весело заметил Оуэн, догадавшись, о чем тот подумал. – Но взамен рассчитываю, что, оценив мою доброту, ты не станешь за столом демонстрировать моему любовнику отвратительные черты своего характера…

Пряча в глубине глаз веселые искорки, замолчал, дожидаясь ответной реакции.

– Моему… кому? – не понял Марк, но тут до него дошло. – Ах, так вот кому! «Бесстыжая скотина, совсем обнаглел!» – у него покраснели даже кончики ушей. Не зная, куда деть глаза, буркнул:

– Если тебя так волнуют приличия… Я лучше останусь здесь… чтобы ничего вам не испортить…

Сам не понимая, отчего так расстроился, недовольным взглядом оглядел Оуэна с ног до головы. «Костюмчик можно было и попроще нацепить!» – не одобрил Марк бархатного халата цвета бычьей крови, одетого поверх белоснежной рубашки. Черные шелковые брюки с широкими манжетами ему так же не приглянулись, как и лаковые туфли.

– Тоже мне, денди… Расфуфырился… Свидание у него, как же… Смотри, не умри от полноты ощущений… – тихонько ворчал он себе под нос, надевая поверх пижамы полосатый, мышиного цвета халат.

Оуэн слегка улыбнулся недовольству брата и, не будь он таким эгоистом, разрешил бы остаться в спальне, но желание видеть его рядом с собой, пусть обиженно дующегося, словно маленький ребенок, оказалось сильней. Он хотел все свободное время проводить вместе с ним. А так как был сейчас по-настоящему занят, да и Марк большую часть дня спал – то время за столом было, пожалуй, единственным временем, которое они могли провести вместе.

– Нет, ты поужинаешь со мной, – отклонил он «прошение» брата.

Обреченно вздохнув, Марк вложил руку в протянутую ему раскрытую ладонь и поплелся следом, путаясь в длинных полах халата. Собственная ладонь сделалась почему-то горячей и потной.

Герхард украдкой разглядывал мальчишку. Наконец-то он видел его бодрствующим и очень надеялся понять, что же такого особенного нашел Генрих в этом заморыше. Профессор, помнится, сказал, что пациенту лет восемнадцать, но худенький, щуплый и такой некрасивый, тот выглядел лет на четырнадцать, не старше. Только глаза…

Ему показалось, что на этом мальчишеском лице живут чужие глаза. Такими они были уставшими, старыми. И в этом было что-то омерзительное. Герхарда передернуло. Но весь светившийся лукавым коварством, обхаживая сопляка, Генрих не заметил его брезгливой гримасы. А сопляк без конца дулся, дерзил и к тому же чавкал за столом.

Неожиданно вспомнив ходившие об ордене слухи, Герхард размечтался. Розенкрейцеров считали мистиками, знавшимися с темной силой, приносящими человеческие жертвы. Вдруг мальчишка здесь именно для этого! О, он готов был предложить свои услуги, лишь бы увидеть собственными глазами, как противный заморыш умрет на жертвенном камне. «Ну, почему ты не сдох… в этой своей психушке… еще неделю назад?!» – смотрел он на мальчишку с болезненным недоумением, мучаясь и сожалея об этом всей душой.

А Марк, свободный от принудительного кормления, позволил себе насладиться хорошей едой и так наелся, что даже оставил последнее пирожное нетронутым.

– Могу теперь я пойти к себе? – буркнул он. Его клонило в сон.

– Нет, ты побудешь со мной. Вечер еще не закончился, – не разрешил Оуэн.

– Но я не хочу сидеть тут, с тобой! Я устал. Мне хочется спать… – закапризничал Марк.

– Так и быть, плесну тебе немного коньяку. Это взбодрит тебя, – пообещал Оуэн.

– Да-а, а вчера ты сказал, что мне рано пить, что я маленький… – обидчиво протянул Марк.

Задержав на нем взгляд, Оуэн чуть склонил голову набок, словно прислушиваясь к чему-то, потом пожал плечами.

– А может, я передумал. Может… – в его голосе появились мурлыкающие нотки, – мне будет забавно посмотреть на пьяного мальчишку. И может быть, ты окажешься непослушным, и я накажу тебя…

Показав острые клыки, Зверь только что зевнул во всю пасть, предупреждая, что его лучше не дразнить. Собираясь встать из-за стола, Оуэн всего лишь отложил салфетку в сторону, а Марк уже испуганно подскочил со стула.

Возникший на пороге дворецкий поинтересовался, где господин собирается провести остаток вечера.

– Принеси мне «как обычно» в Овальную гостиную и что-нибудь для этого несносного мальчишки, – сказал Оуэн, переглянувшись со слугой. Подтолкнул притихшего брата к дверям и поманил молодого Эгерна за собой.

Овальная гостиная, где уже побывал Герхард, очаровывала уютностью обстановки. В камине весело потрескивал огонь. Свет не горел, но несколько зажженных подсвечников придавали комнате интимную теплоту. Оливер вкатил сервировочный столик с разнообразием выпивки в хрустальных графинах. Затем невозмутимо руками в белых перчатках протянул хозяину поднос, на котором лежали свернутые веревки. Когда тот взял их, сунул поднос подмышку и вышел с таким же невозмутимым видом.

Оуэн некоторое время разглядывал кресло, в котором на самом краешке сидел не сводивший круглых глаз с веревок в его руках Марк.

– Не надо, пожалуйста… Я буду послушным… – шепотом, умоляюще попросил тот шагнувшего к нему Оуэна.

– Я знаю… – улыбнулся Оуэн, связывая ему руки. – Это чтобы ты не сбежал… от меня, – заглянул он в ставшее сразу обиженным лицо брата. Присел перед ним на корточки, и веревки с такой же деликатностью оплелись вокруг щиколоток Марка.

Марк не хотел плакать, но все равно шмыгнул носом. Одинокая слезинка, скатившись по щеке, прежде чем упасть, задержалась на подбородке, и он сердито мотнул головой.

Герхард сидел на диване и, нервно покачивая коньяк в рюмке, следил за обоими напряженным рысьим взглядом. Умоляющий шепот мальчика. Мягкий голос Генриха в ответ. Как тот трогал мальчишку, аккуратно связывая ему руки. Как присел перед ним на корточки, чтобы связать ноги. Какими смотрел глазами. Все это было любовной игрой. И в каждом движении Генриха чувствовалась сдерживаемая страсть.

О, он был хорошо знаком с этим языком любви. Смущающим, чтобы потом соблазнить. И только Генрих умел разговаривать на нем так чувственно, волнуя кровь. Герхард опрокинул в себя коньяк, даже не ощутив вкуса выдержанного напитка. Ревность острыми когтями впилась в сердце. Он прикусил губу, потому что сам хотел быть на месте мальчишки. Быть связанным и молить о пощаде.