Текст книги "BRONZA"

23 глава

Избавившись от надоевшего любовника, Оуэн быстро доехал до вокзала. Ши ждал его на перроне. Только они заняли свое купе, поезд сразу тронулся. До поместья Людвига оставалось ехать часа полтора. За окном, набирая скорость, замелькали дорожные столбы. Оуэн улыбнулся. Ему нравилось путешествовать под мерный стук колес.

Разумеется, для него так же ничего не стоило просто войти в большую гостиную в доме Веберов. Но тогда юное поколение гиен, обступив его со всех сторон, начнет допытываться, на чем он приехал. Если, сделав таинственное лицо, он скажет им, что приехал на сером волке – дети сначала притихнут, а потом с дружным визгом бросятся к родителям. Жаловаться, что дядя Генрих опять обманывает! И старшие гиены семейства Веберов добродушно посмеются в ответ…

– Вы слишком добры, милорд… отпустив его так легко…

Голос Ши отвлек Оуэна от приятных мыслей. Посмотрев, как тот выкладывает из портфеля холодные закуски, приготовленные в дорогу, ставит на стол бутылку коньяка, беспечно отмахнулся:

– Забудьте. Скоро «принцесса» утешится в чьих-нибудь объятиях.

Взял протянутую ему рюмку с коньяком, откинулся на мягкую спинку дивана. Он знал, что Ши говорит так не в укор, а из любви к нему. Знал, Шибан любят его и любят, не рассуждая. Но любовь их была безусловна, как рефлекс. В ней не было ни сомнений, ни смятения души, ни отчаяния ревнивого, боящегося все потерять, сердца. Может, поэтому он так долго держал при себе Герхарда. Мотыльком, наколов на булавку и рассматривая в увеличительное стекло своего любопытства.

Но меньше всего Оуэну сейчас хотелось думать о молодом бароне и тем более говорить о нем. Он уже вычеркнул его из своей жизни. Уже забыл. Невозможно осознать, прочувствовать то, чего нет в собственном сердце. Наверное, в этом и заключен парадокс любви. Люди не склонны задумываться о чувствах других. Вот и он рассудил, что Герхард забудет его с такой же легкостью.

Перекусив и допив коньяк, он стал переодеваться в одежду, более подходящую случаю, – удобную и не стесняющую движений. Натянул свитер. Заправил теплые брюки в вязаные гетры. Высокие ботинки на толстой подошве, присев на корточки, помог зашнуровать Ши. Протянул второй свитер. Не хватало еще господину замерзнуть там, в лесу.

В поместье их ждала охота, но не на зайцев и лисиц, а на людей. Для Оуэна что-то вроде аперитива перед обедом. Он весело хмыкнул.

Стрелять по живым людям, словно по мишеням в тире, – забава, целиком принадлежала искушенному уму Людвига. Кто-то из многочисленных приятелей Виго уже третий год подряд присылал для этой цели «материал». Военнопленных, лагерников или заключенных. Их выпускали в лес со словами «кто выберется – будет свободен» – это добавляло стимула жертвам и азарта охотникам.

Вслед за егерями, с трудом удерживающими нетерпеливо повизгивающих, натасканных на человечину ротвейлеров, охотники будут идти цепью, рассредоточившись так, чтобы видеть друг друга. Кто с ружьями под мышкой, кто наперевес. И отстреливать полосатые лохмотья. Переговариваясь. Обсуждая бизнес и семейные дела. Лениво переступая через трупы, стряхивая пепел со своих сигар на испачканный кровью снег, они будут смеяться веселым шуткам и заключать пари. Сможет ли Конрад с одного выстрела уложить вон того долговязого, так смешно задирающего на бегу ноги или опять промажет. Подранков финками добьют егеря. Тех, кто спрячется в кустах или зароется в сугробе, спугнут собаки…

Поезд замедлил ход. Оглядев себя в зеркале в последний раз, Оуэн надел шапку, поправил меховой воротник пальто и улыбнулся своему отражению. Виго – умница (ну, что бы он без него делал) не давал ему скучать. Спрыгнув с подножки вагона, он сразу увидел Людвига, в ожидании уже истоптавшего весь снег вокруг автомобиля. В полушубке а-ля «мадьярский господарь», в волчьей ушанке, радостно оскалившись, барон энергично замахал рукавицами, приветствуя их. Пошел навстречу.

– Ты не торопишься, Генрих! Так и собаки успеют проголодаться! – попрекнул добродушно, крепко пожимая протянутую ему руку.

– Зато теперь я весь твой. Не ворчи! – весело рассмеялся Оуэн, дружески хлопнув барона по плечу.

Людвиг, изучая, внимательно оглядел его с ног до головы.

– Расскажешь сейчас? – спросил он.

– После.

Они направились к машине. Ши поймал брошенные ему ключи, убрал вещи хозяина в багажник. Через минуту любимый мерседес барона вырулил на дорогу, ведущую к поместью.

– Эй, придурок! А ну, слезай оттуда! Живо!

Сердито стучали по стволу дерева егеря, и заиндевевшая кора звонким эхом отзывалась на удары палок. Взлаивая, подпрыгивали собаки, кидаясь на кряжистый дуб. С налитыми кровью глазами, в бессильной ярости, что добыча ускользнула от них, ротвейлеры, роняя слюну, хватали зубами пустой воздух.

Стали собираться охотники, спрашивать, что случилось.

– Нет, вы только посмотрите на этого акробата!

– Надо же, забраться на такую высоту!

– Да-а, пожалуй, из ружья будет не достать!

– Кто-нибудь уже принесите винтовку! Проявите милосердие!

– И вправду, околеет ведь идиот к чертовой бабушке!

– Эй, ты там, спускайся! Обещаем, будешь жить!

Все собравшиеся рассмеялись. То была шутка.

Оуэн передал свой карабин Ши, придержав рукой лисий малахай, глянул вверх. Он хорошо видел затаившегося высоко в развилке ветвей худого парня. Если бы не собаки, учуявшие беглеца и облаявшие его, охотники прошли бы мимо, ничего не заметив. Сняв рукавицу, он полез в карман полушубка за сигаретами, прислушиваясь к неровному сердцебиению. От желания исчезнуть, слиться с деревом сердце беглеца то совсем замирало, то начинало колотиться часто-часто.

В ожидании, когда один из егерей, посланный за снайперской винтовкой, вернется, многие тоже закурили. Посмеиваясь, обсуждали курьез, предлагали пари. Оуэн заскучал. Его начинала раздражать эта бессмысленная, вопреки всему, попытка обреченного выжить. Если затаившегося на дереве парня не снимут из винтовки, что маловероятно, закоченев, тот скоро сам свалится на землю. Даже если каким-то чудом не переломает себе все кости, дальше парка все равно уйти не удастся. Его догонят и разорвут собаки. Он презрительно хмыкнул, вспомнив: «Ну да, что-то там умирает последним…»

Вернулся запыхавшийся егерь.

– Друзья, позвольте мне! – Людвиг с циничной усмешкой забрал у него винтовку. Проверил оружие, осмотрел цейсовскую оптику, передернул затвор. Раздался выстрел.

Перекувырнувшись в воздухе, тело шлепнулось на землю. Собаки рванулись к упавшему. Они, наконец-то, получили свой долгожданный «приз».

За поздним обедом или ранним ужином шла оживленная беседа. Обсуждали случай на охоте. Все дружно согласились, что охотиться на остальных было уже не так интересно. Кто-то выдвинул идею: в следующий раз устроить для мишеней бег с препятствиями. Идею одобрили веселым хохотом. Людвиг оглядел застолье. За большим столом отсутствовали только Генрих и его помощник – приятный молодой человек со странным именем, мягкой улыбкой и продирающим до костей взглядом. Барон один знал, где они сейчас.

Лично из присланных Ральфом Вайсманном смертников он отобрал десятка два с искоркой во взгляде. Сильных не телом – духом. Их еще на рассвете спустили в глубокую штольню давно заброшенного, полностью выработанного серебряного рудника. На этих будет охотиться лютый зверь. И барон очень надеялся, что охота понравится демону…

Тем летом для всего семейства Веберов стало глубоким потрясением решение эрцгерцогини привести сына в их поместье в Альпах. Поддерживаемый слугой и матерью, порог их дома переступил настоящий сказочный принц. Впрочем, номинально он и являлся принцем, только вот королевства у него уже не было.

Красота юного Генриха покорила всех. Но больше, чем красота, Людвига покорили стойкость (ни стона, ни жалобы) и мужество, с какими тот ждал смерть. Не всякий захотел бы жить, зная, что с каждым шагом костлявая к тебе все ближе.

Они быстро подружились. Росший здоровым ребенком, выносливый и сильный, Виго посчитал своим долгом опекать красивого, но бесполезного, как цветок в проруби, товарища. Старался всегда быть рядом, предвосхищая его просьбы и желания. В буквальном смысле носил на руках. Когда от очередного приступа Генрих слабел так, что не мог пошевелиться, он нес на себе его изнуренное болезнью, совсем легкое тело.

Охраняя покой уснувшего Генриха от шумных братьев и сестер, подолгу сидел возле его кровати. Любовался его красотой, что день ото дня становилась все более хрупкой, прозрачной. Подобно морозному рисунку на стекле, казалось, согрей дыханием, и он исчезнет. Смотрел на чистую линию лба, глубокие тени на щеках от длинных загнутых ресниц. Темный росчерк бровей. Печальную, уже не скрывающую страданий полуулыбку. И представлял, что скоро ярко-голубые, будто молодая бирюза, умеющие вспыхивать таким светом глаза Генриха закроются, чтобы больше не открыться. Никогда. По нежному лицу начнут ползать черви. Белая, без единого пятнышка кожа покроется трупными пятнами и начнет гнить. И чувства, что обуревали его в тот момент, гневным рычанием клокотали в горле.

Он не понимал, для чего Господь, сотворив подобную красоту, обрекает ее на грязь разложения, прах и забвение. Людвигу было двадцать два года, и он окончательно разочаровался в умении Господа разумно мыслить. А Виго на дух не переносил тех, кто был не в состоянии пользоваться своим «серым веществом».

По настоятельному совету приглашенного в имение тетушкой Брунхильдой провидца Виллигута (которого он считал обычным проходимцем), пообещавшего убитой горем матери, что ее сын будет жить долго и счастливо (хотя все видели, что времени у Генриха почти не осталось), эрцгерцогиня отправилась в Ватикан – припасть к папскому престолу. И свершилось чудо – Генрих в одночасье исцелился от убивающей его болезни. Расцвел, его тело налилось силой и здоровьем. Предсказание Виллигута сбылось.

Людвиг один не поверил в чудесное исцеление. Но ему было наплевать, какая тварь воскресла и смотрит на него глазами Генриха. Для него ничего не изменилось. Он остался любящим братом и верным другом – демону, не требуя от того никаких доказательств. Зато был уверен, что явись ему Христос и яви все, описанные в библии, чудеса, чтобы доказать божественность своей природы, и узри он это собственными глазами, оставил бы за собой право отрицать Его. По губам Людвига Густава Вильгельма барона фон Вебера, цинично приподняв уголок рта, скользнула кривая усмешка. В его душе больше не было места глухому Богу. Да и зачем вера убежденному безбожнику?!

Отвлекшись от своих мыслей на громкий возглас старшего брата, пристрелявшего сегодня новое ружье и весьма довольного этим, барон уже собрался было подшутить над его ребяческими восторгами, но тут в столовую вошел Генрих. Его глаза сияли. Вместе со свежестью морозного воздуха, вплетаясь в сумерки рано наступившего вечера, в комнату вслед за ним проник отсвет кровавого заката.

Присутствующие тут же накинулись на опоздавшего к началу застолья Генриха с вопросами, куда он исчез, где был, что делал. Понимающе переглянувшись с Людвигом, тот ответил, что любовался красотами природы, и заразительно рассмеялся. Барон тонко улыбнулся. Он был доволен, что сумел угодить тому, кого любил святой любовью нерасторжимых кровных уз.

Утром провожать их вышло все дружное семейство Веберов. От всей души пожелали благополучно добраться до Берлина. Ведь обоим еще предстояла Рождественская ночь! Пожимавший руки своим мальчикам глава семейства даже не подозревал, что пожимает руки двум рыцарям могущественного ордена Розенкрейцеров, а его средний сын – последний, тринадцатый рыцарь, и единственный, кого приняли в орден по личной рекомендации самого основателя.

Они с Людвигом успели как раз к торжественному моменту разрезания и раздачи рождественской свинины Магистром ордена. Вскоре пробило десять часов. Был допит коньяк, потушены сигары, брошены карты и недоигранная партия в бильярд. Собравшиеся на Рождество в обители «Роза и Крест» гости стали расходиться по своим комнатам. Оставался час на то, чтобы привести себя в порядок. Совершив омовение, каждый надевал красный шелковый балахон и спускался вниз в главную залу. Здесь рыцарей уже дожидались Шибан.

Несколькими годами ранее в придачу к балахону полагались яркие, словно бы взятые с венецианских карнавалов, красочные полумаски. Но потом Оуэн подумал: «К чему предосторожности?» Такая таинственность, будто они на собрании прыщавых студентов, из какой-нибудь там «Альфа-Сигма-Беты»! Было решено больше не прятать своих лиц. Никого все равно не оставляли в живых.

Получилось даже интересней, когда жертвы узнавали своих будущих мучителей. Одни заранее приходили в ужас. Сердца других вспыхивали неоправданными надеждами и многие из них надеялись на спасение до последнего. Глупцы! Если бы все было иначе, разве оказались бы они здесь!

Одетый в такой же алый балахон, делающий цвет его глаз пронзительно-бирюзовым, Оуэн в одиночестве спускался по лестнице. Несколько немецких баронов, маркиз из Анжу, два испанских гранда, потомок дома Романовых, один канадский золотопромышленник, слуга папского престола из Ватикана и два британца – один пэр, другой, правда, пока только сэр – рыцари уже собрались у камина. Ждали только его. А он задержался, запечатывая Заклинанием Стражи дверь в спальню брата. Теперь никто не сможет войти туда. «Даже сам дьявол, явись он сюда без приглашения…» – усмехнулся Оуэн.

Обнимая его плечи, на груди старым золотом поблескивали звенья герцогской цепи. Вместо массивной подвески – ключ с замысловатой резьбой бородки, который он передаст новому Магистру ордена, чтобы тот завершил Ритуал. Этим ключом открывалась дверь в бессмертие – так, по крайней мере, считали все рыцари, кроме Людвига. Хитрец один знал, что «священная реликвия» – всего лишь обычный ключ. От любимой шкатулки эрцгерцогини. Но замка, который можно было открыть этим ключом, уже не существовало, как и самой шкатулки. Это было их с кузеном «маленькой» семейной тайной. Незаметно переглянувшись с Виго, Оуэн придал своему лицу приличествующее моменту выражение. Сегодня он чувствовал себя как-то по-особенному.

Каждый из рыцарей поприветствовал его крепким рукопожатием. Пробило одиннадцать, и скрытый механизм, повинуясь бою часов, развернул камин, открыв проход в длинный, освещенный факелами коридор. Шибан вручили каждому посох-скипетр. Рыцари, следуя друг за другом, стали неторопливо спускаться вниз по неровным ступеням навстречу самой преисподней, распахнувшей перед ними свою пасть.

Большое подземелье разветвлялось несколькими глубокими нишами. Голые стены блестели, будто оплавленные. Казалось, что дракон выжег в породе эти каверны своим огненным дыханием. В расставленных вдоль стен треножниках на медных блюдах горел огонь, давая свет и относительное тепло. Но Шибан уже позаботились о хозяине, натащив жаровен с углями, чтобы тот чего доброго не продрог на гуляющем в подземелье сквозняке.

Мрачная пещера напоминала средневековую камеру пыток. Впрочем, она и была ею, оборудованная не только приспособлениями времен расцвета инквизиции, но и достижениями современной инженерии. Быстрым взглядом Оуэн окинул место будущего «священнодействия». У стены, с вбитыми в нее кольцами, прикованные цепями сидели или стояли ровно двадцать семь человек. Главные действующие лица его мистерии под названием «Поворот Ключа». Они еще не знали (с ними пока неплохо обращались), что сегодня им предстоит пройти все круги ада. Один за другим.

Каждый из рыцарей сам решал, кого принесет в жертву. Это мог быть кто угодно. Нерасторопный официант. Мальчишка-посыльный. Родственник, зажившийся на свете, или надоевшая любовница. Партнер. Соперник. Конкурент. Жена друга или сам друг. Одни приезжали в обитель по собственной воле, обманутые ложью, другие с кляпом во рту, связанными, в багажнике машины. Неважно, пьяные, трезвые или под воздействием снотворного, они все оказывались здесь. В подземелье.

Донесся бой часов, половина двенадцатого – наступило время избрать нового Магистра. Уже через два года Оуэну наскучило быть бессменным главой ордена. «Почему бы и мне, как простому смертному, не подчиниться жребию?» – решил он. На первых состоявшихся парламентских выборах каждый из рыцарей написал на листке имя того, кого хотел бы видеть на этом месте. Тот, чье имя встречалось чаще всего, и стал новым магистром. Но и этот процесс показался ему занудным – в писанине на листочках не было ничего интригующего.

Его осенило, а почему бы не доверить слабой руке жертвы самой выбирать для них, могущественных Розенкрейцеров, нового Владыку Ордена? Выборы сразу же приобрели захватывающую, увлекательную изощренность. Правда, встал вопрос, как выбирать того, кто станет этой самой Рукой Судьбы. Но здесь они быстро пришли к общему согласию. Нынешний магистр ордена, облеченный пока всей полнотой власти, тыкал в любого из двадцати семи смертников пальцем. Жертве предлагалось умереть первой или выбрать того, кто умрет за нее.

И тут наступал самый животрепещущий момент. Напряженно затаившись, рыцари ждали, вглядываясь в борющееся сомнениями и поиском выхода лицо жертвы, на ком же та остановит свой выбор. Заключались даже пари. Но еще ни разу, ни один из смертников не пожертвовал собой ради другого. К истечению отпущенного на раздумья срока, упорно цепляясь за свою уже никчемную жизнь, жертва всегда выбирала не себя.

Вот и сейчас рыцари понимающе переглянулись между собой, им ли не знать, как скоро жалкий трус, торгующийся со смертью, получит возможность пожалеть о сделанном выборе.

На этот раз Рукой Судьбы оказался подросток. Его, испуганного, поддерживая под руки, подвели к гранитной плите, на которой рубашками вверх лежали тринадцать игральных карт. На каждой написано одно из имен. Всем было интересно наблюдать, с какой трогательной нерешительностью паренек медлит, словно у стола экзаменатора, наконец, подгоняемый тихим понуканием, переворачивает одну из карт. На ней имя Людвига. На время, забыв о жертве, все тянутся к барону с поздравлениями. Похлопывают, пожимают руки. Никаких косых взглядов, никаких обид. Жребий – точнее не придумаешь.

Первой жертве – единственной, давали умереть милосердно. Без страданий и боли. Привязанному широкими ремнями к плите, пареньку вскрыли вены, чтобы наполнить кровью бокалы. Пробило двенадцать, в хрусталь закапали алые капли. Наступило время Поворота Ключа. Начался ритуал.

Непонятно как, но жертва всегда безошибочно вычисляла, кто из рыцарей самый главный, вот и парнишка не сводит с него глаз. В карих, испуганно-расширенных, в них столько мольбы, что смягчилось бы самое жестокое сердце. Оуэна вдруг заинтересовало, чем именно не угодил кому-то из рыцарей мальчишка. Не проявил должного почтения? Или плохо почистил обувь и нахально попросил на чай? Но тут некстати он вспомнил Марка, паренек чем-то напоминал брата, и ободряюще улыбнулся ему. «Потерпи немного, дружок… Скоро смерть обнимет тебя, нежно баюкая в своих объятиях, и ты заснешь под ее колыбельную…»

Паренек вздрогнул, щекой коснувшись холодного камня, в начинающих сонно мутнеть глазах, не отпускавших его взгляд, появилось понимание. И благодарность. Оуэн слегка нахмурился, что это он сегодня какой-то прочувствованный, словно без кожи. Словно бы с него самого уже содрали кожу.

Глянул на трехметровое распятие у стены. Без привычной, изображающей страдания, деревянной фигуры. Пройдет совсем немного времени, и здесь распнут одну из жертв. Прибитая к кресту ржавыми гвоздями, она будет корчиться в муках, следуя своим путем на Голгофу.

Используя библию в качестве руководства к действию, рыцари методично придерживались написанного текста. Но, к его огромному удивлению, ни одна из жертв пока не выдерживала до конца всех страстей Христовых. Многие умирали уже под плетьми. У него сложилось впечатление, что два тысячелетия назад или люди были крепче или Христос все же не был человеком.

По губам Оуэна скользнула саркастичная полуулыбка. Ночь Рождества. Он не случайно выбрал для ритуала это время. Его безумно раздражала слезливая басня про ясли, волхвов с их подарками, звезды и рождение младенцев. С упрямством испорченного, злого ребенка, который все шалит и шалит, он ждал, когда же явится сердитый бородатый дядя и накажет его. Ну, или хотя бы погрозит пальцем.

«Ну же, вот я, весь как на ладони! Попробуй, останови меня, если ты существуешь!» Демон, он хотел увидеть людского Бога, наверное, не меньше чем люди – живого дьявола. Но ни шелеста крыльев, ни архангелов с трубами, ни гласа Господнего. Ничего. Ни малейшего дуновения и на этот раз. Оуэн усмехнулся: «Какое разочарование!»

Ши протянул хозяину наполненный свежей кровью бокал. Тот огляделся вокруг. Приветствуя друг друга, рыцари пили кровь. С важным видом произнося тарабарщину, которой он научил их (баловства ради, взяв слова из арабских сказок), они думали, что пьют за свое бессмертие. Увы, даже всемогущему Демону не под силу остановить быстротекущее время.

Ритуал «Поворот Ключа» был придуман им, чтобы дать своим марионеткам иллюзию вечной жизни. Нет, сначала он и в самом деле хотел одарить «избранников судьбы» бессмертием богов, из мстительного желания насыпать соли на хвосты своим дражайшим родственничкам. Пусть потом расхлебывают! Но тут явился рассерженный Хранитель Времени. Пылая огненным оперением праведного гнева, Сузаку[3]3
  В японской мифологии Сузаку – Священная Птица. В европейских легендах и сказаниях – Феникс. В русских сказках – Жар-птица. В восточном гороскопе – Петух.


[Закрыть] сказал, если он попробует снова подарить смертным недоступное их пониманию, у него отберут все игрушки, а самого запрут между Царствами. Где не будет ничего, кроме тварей, лакомящихся его внутренностями!

«Тоже мне, Аполлон Бельведерский! Начитался легенд и мифов древней Греции! Ты меня еще отшлепай!» – Оуэн исподтишка показал суровому гостю язык, но раздачу «подарков» пришлось отложить. Хранитель Времени не шутил.

Поэтому сейчас, чувствуя, как Сила уходит из него, словно вода в песок, он пил горячую кровь и, скрестив пальцы, творил Заклятие Прерванного Пути, возвращая каждому из рыцарей и телу прекрасного Генриха прожитый ими год. Но скоро Сила вернется к нему. Скоро, отдаваясь от стен глумливым эхом, подземелье заполнят крики ужаса и боли. Очень скоро, высвободившись, энергия зла, в которой он будет просто купаться, с лихвой вернет ему затраченное. Поглотив черной аурой кровожадного безумия двенадцать человек.

Из всех присутствующих единственный, кто имел здесь демоническую природу, порой и он сомневался, а люди ли перед ним. Здесь пытали изощренно, продлевая страдания до бесконечности. Избивали, заставляя жертву харкать своими внутренностями. Насиловали самыми извращенными способами. Четвертовали на кругу и распинали на кресте. Монстры! Демоны похоти! Исчадия ада! Это у них учился он жестокости. Наслаждению убивать. Учился быть человеком.

Отдаваясь от стен подземелья многоголосым эхом, первыми криками зазвучала позвавшая его Песнь Смерти. Оуэн ощутил ни с чем не сравнимое возбуждение, всего лишь на мгновение багрянцем отразившееся в глубине его глаз. Как выяснилось, для того, чтобы убивать, Сила была не нужна. Оказывается, люди изобрели тысячи способов, делающих убийство себе подобных пикантным блюдом – тонким и острым, сродни многократному оргазму, удовольствием. Он научился убивать медленно. И убивая, научился смотреть в глаза своей жертве. Смотреть, как от ужаса надвигающейся мучительной смерти выцветают, превращаясь в стекляшки, человеческие глаза.

Часы пробили шесть раз. Под агонизирующие стоны умирающих Рождественская ночь пролетела незаметно. Вот и последняя жертва приказала долго жить. Новый магистр ордена Розенкрейцеров, лицо которого до сих пор дышало кровожадным восторгом, снял через голову золотую цепь, заляпанную кровью. Из его глаз постепенно уходило безумие. Ритуал завершился.

Вкусившие безраздельной власти, запредельной вседозволенности и безнаказанности рыцари покидали подземелье один за другим. Приняв душ, смыв с себя пот, кровь и страдания невинно убитых, разъезжались по домам, молча, ни с кем не прощаясь. Звери, они пока не были готовы почувствовать себя снова людьми.

Убедившись в очередной раз, что нет чудовища кровожадней человека и демонов страшнее тех, что живут в людских душах, Оуэн поймал себя на мысли, что впервые торопит гостей с отъездом. Ему вдруг ужасно захотелось увидеть брата, он соскучился.

Открыв дверь в спальню, прислонившись плечом к дверному косяку, Оуэн задержался на пороге. Здесь, в предутренней сонной тишине, его встретил совсем другой мир. По его губам скользнула мимолетная улыбка. Времени прошло не так уж много, Марк был здесь всего лишь пленником, и в комнате не было ничего, что принадлежало бы брату, но каким-то образом все здесь уже принадлежала ему.

«Захватчик…» У него потеплело в груди, в том месте, где, как он считал, у него не было сердца. Оторвавшись от косяка, Оуэн шагнул в комнату. Он уже успел принять душ и переодеться в длинный велюровый халат. Светлые домашние брюки. Мягкие кожаные туфли. И конечно, не забыл надеть свежую рубашку. Манжеты скрепляли золотые запонки в виде львиных голов, и шелковый платок на шее был им в тон.

Аристократ до мозга костей, он смотрелся настоящим денди и выглядел на все сто, а то и двести процентов. Словно уже искупался в молоке и отведал молодильных яблок. Впрочем, так оно и было, только вот в его «средстве Макропулоса» имелись ингредиенты пострашнее высушенных паучьих лапок или глаза тритона.

А увидев его, Марк непременно решил бы, что эта самонадеянная сволочь, без спроса заглянувшая к нему в спальню, подозрительно напоминает змею, только что сбросившую кожу, таким Оуэн был сверкающим и блестящим. Но накрывшись с головой, он спал, избавленный от вероятности делать круглые глаза и вставлять на место выпавшую от завистливого восхищения челюсть. Из-под одеяла выглядывала лишь узкая ступня с глубокой ямкой подъема.

Оуэн не собирался будить его прямо сейчас, зашел просто проверить. Но не удержался, игриво пощекотал голую пятку. Ступня, протестуя, сжала пальцы и спряталась. Тихо рассмеявшись, он засунул руку под одеяло и пощекотал снова. Пробурчав что-то сердитое, спящий лягнулся. Резким жестом Оуэн откинул одеяло в сторону.

Марк спал на боку и, видимо, спал неспокойно, потому что великоватая для него пижама вся сбилась. Голубой шелк штанов, закрутившись вокруг худенькой задницы, оголил бледную полоску тела. Выступающую остро косточку бедра. Взглядам Оуэна предстала щемящая детскость позы. Согнутые колени. Ладони, сложенные под щекой. Припухшие со сна губы. Бархатные стрелки подрагивающих ресниц. Его окутало тяжелым облаком просыпающегося желания. Дрогнув, пальцы потянулись к пижаме.

«И что же ты собираешься делать? – остановил он сам себя. – Глазеть на него голого, пока он спит?» Оуэн чуть склонил голову набок, прислушиваясь к самому себе. Ирония в собственный адрес? А почему бы и нет! Сейчас он ощущал легкую приподнятость настроения, игривую шаловливость и беспечное, подобно пузырькам шампанского, легкомыслие.

Улыбнувшись своим мыслям, поправил на Марке пижаму, накрыл одеялом, встав коленом на постель, поцеловал голубую венку на виске. Но не в знак угрызений совести. Разве она у него была? Просто он уже наслушался криков и стонов в том, другом мире. А в этом, дышащем покоем, ему хотелось сладкого шепота. Торопливого стука сердца. Прерывистого дыхания. Разогретого истомой податливого тела, принимающего его. И блеска звезд в его и своих глазах. Этого забытого обоими света счастья. Он склонился к губам Марка, целуя их нежно.

В дверь постучали. Помедлив немного, он позволил войти. На пороге возник Ши. Привычно милый, аккуратный, безупречно вежливый. Оуэн улыбнулся. «Картинка, прямо загляденье! Кто скажет, что зверюга – первым брошу камень в лжеца!» Впрочем, он не особенно вникал в настойчивое стремление Шибан выглядеть примерными пай-мальчиками. Но глядя на них, верилось, что сейчас они бросятся переводить старушек через дорогу, снимать котят с деревьев или защищать девушек от хулиганов.

«Столько усилий, чтобы обманчиво казаться теми, кем они никогда не были и никогда не будут…» – подумал он. Продолжая улыбаться своим мыслям, поинтересовался, разъехались ли гости.

– Да, милорд! В особняке остались только мы одни. Приготовить вам завтрак?

Он кивнул. Поклонившись, Ши собрался исчезнуть.

– Как думаете, стоит ли разбудить нашего соню и пригласить к столу? – остановил его своим вопросом Оуэн.

Ши хмыкнул что-то неопределенное.

– Можно и пригласить, если таково ваше желание, милорд. Только, как всегда, он успеет испортить вам настроение! – раскосый взгляд метнулся к кровати. – Милый он, пока спит…

Уловив за сарказмом Ши ревнивую обиду (не за себя – за хозяина), Оуэн рассмеялся. Подошел. Хлопнул по плечу. Растрепал аккуратную прическу.

– Как же ты прав, голубчик! Когда-нибудь я отрежу ему язык! – пообещал он весело, беря Ши под руку. – Что ж, идемте завтракать без него!

Ши «облизал» лицо хозяина полным обожания взглядом. В раскосых глазах мелькнуло понимание момента и явное удовольствие. У милорда хорошее настроение! Это такая редкость! Правда, Шибан ни в коем случае не считали, что причиной тому – один мелкий засранец, нахально занявший хозяйскую спальню.