Текст книги "BRONZA"

24 глава

Он пришел на следующую ночь. Проснувшись оттого, что ему снился брат. Не этот, в чужом нескладном теле, упрямый мальчишка, а родной, божественно прекрасный, любимый. И брат любил его.

Оуэн знал, что еще не время. Знал, что Марк еще слаб, а это тело может умереть задолго до конца Преображения, но эгоистичное желание получить хоть крупицу приснившегося ему счастья – этот призрак надежды заставил его встать с кровати, набросить халат и войти в свою бывшую спальню.

Почувствовав сквозь сон, что больше не один, Марк открыл глаза. Рядом сидел Оуэн и гладил его по лицу. Испуганно отмахнувшись от его руки, он резко сел.

– Чего тебе? Уходи! – потребовал, отодвигаясь от него в самый угол.

Молчание Оуэна, яркий высверк во взгляде и хищная готовность к действию были ответом на все.

Марк вжался в холодные металлические прутья спинки кровати.

– Ты не можешь… сделать «это» со мной еще раз…

Его голос предательски дрогнул.

– Могу, – ответил Оуэн.

И сердце Марка куда-то ухнуло, а внизу живота образовалась липкая, противная до тошноты, пустота. Почудилось, что он уже кричит. Протяжно, с горестным надрывом. От видения собственного изломанного тела подмятым этим чудовищем под себя стало так плохо, что набежавшие слезы вдруг высохли. Подтянув колени к животу, он обхватил их руками и спросил устало:

– У тебя же есть этот… белобрысый. Почему же ты лезешь с «этим» ко мне? Ненасытная ты скотина…

– Потому что люблю тебя.

– Любишь?! – не поверил Марк. – Тогда оставь меня в покое, – подождав, кивнул головой. – Я так и знал, что ты просто лживый ублюдок…

Оуэн пожал плечами.

– Не думай, что мне нужно это жалкое тело, – заявил он, окинув презрительным взглядом скорчившуюся в углу кровати фигурку.

– И правда, зачем бы мне так думать? Это же не ты разбудил меня посреди ночи и тянешь тут ко мне свои грязные лапы… – горько усмехнулся Марк.

Улыбкой оценив его иронию, Оуэн с ногами забрался на постель. Развязал пояс халата. С трудом проглотив застрявший в горле комок, Марк отвернулся, но от шелеста снимаемой за спиной одежды рот снова наполнился вязкой слюной.

– Марк, нам надо поговорить, – сказал Оуэн, придвигаясь ближе.

– Не надо…

– Ты должен вспомнить.

– Не должен…

– Но тогда ты ничего не узнаешь!

– Обойдусь…

– Но ты нужен мне, Марк!

– Нет, не нужен…

– Я люблю тебя!

– Нет, не любишь…

– Ты принадлежишь мне!

– Не принадлежу…

– Ты все равно будешь моим!

– Не буду…

Этот разговор взрослого с глупым, капризным ребенком, когда один говорит, а другой не слышит, начал раздражать Оуэна.

– Ну, все, хватит! – не выдержав, он схватил Марка за ноги, подтащил к себе. Рванул на нем пижаму и замер, разглядывая беззащитную наготу. – О, как бледно и деликатно… – его голос внезапно охрип, – я хочу прикоснуться к нему губами…

Марк ударил его ногой в грудь. Вложив в удар всю свою ненависть. И бешеная ярость полыхнула багрянцем в глазах Оуэна.

– Больше не пробуй… сломаю… обе! – прорычал он, готовый растерзать мальчишку в клочья. О том, что еще минуту назад собирался соблазнять, было забыто. От грубого рывка веревки лопнули, как гнилые нитки. Стиснув тонкие запястья до боли, он впечатал руки Марка в матрас. Придавил коленом.

– Ты… принадлежишь… мне!

Слишком слабый, чтобы сопротивляться и дальше, Марк дышал часто, с загнанным хрипом. Впалый живот судорожно вздрагивал. Под бледной, с нездоровым оттенком кожей можно было пересчитать все ребра. Худой, в испарине, дрожащий мальчишка – то было жалкое зрелище для любившего все красивое Оуэна, он остановился сам. До того, как глаза Марка расширились от невыразимого ужаса, и он не закричал – захлебнулся криком.

– А-а-а! Зверь! Не подходи-и-и!!

На лице Оуэна отразилась целая гамма чувств. От встревоженной заботливости до осознанного удовлетворения.

– Ты что-то вспомнил? Скажи мне, ну! – потребовал он.

Но Марк не слышал его, да и вряд ли видел. К горлу подступила тошнота, а живот скрутило так, что он едва успел свеситься с кровати. Его громко стошнило. Оуэн поморщился. Хотел помочь подняться, но услышал ненавидящий окрик «не прикасайся ко мне!» и отдернул руки. В глазах, застывая печалью, промелькнуло разочарование. Брат не любил. Он ненавидел.

Скорчившись на постели, Марк обхватил руками голову. Его плечи вздрагивали от сдерживаемых рыданий.

– Зачем ты делаешь это со мной? Пожалуйста, уходи! Не заставляй меня больше ничего вспоминать… Мне так больно и страшно… – попросил он, вздрагивая все сильнее.

Ошеломленный, прислушивался Оуэн к его словам. Неужели брат жалуется ему? Неужели в омертвевшей коросте его ненависти, как проталина в снегу, наконец-то появилась долгожданная брешь? Осторожно, чтобы не спугнуть, погладил худенькие плечи, и Марк сам пришел в его объятия. Со своим горем. За его утешением. Прижался к Оуэну, а тот, не веря, даже обнял его не сразу. А когда обнял, словно бы ждавший именно этого, Марк уткнулся ему в грудь и разрыдался. Горько и отчаянно, как плачут только маленькие, обиженные дети. Потому что на самом деле был всего лишь мальчишкой, у которого ничего не было в этой жизни. Кроме «поцелуя» с машиной, сбившей его. Короткого рандеву со смертью и долгого, мучительного сожительства со своим кошмаром.

Оуэн не мешал ему плакать. Не утешал словами. Просто гладил по вздрагивающей от рыданий спине, гладил спутанные смоляные завитки волос и ждал. Наконец, выплакав все слезы, Марк затих в его объятиях, свернувшись калачиком у него между ног. «Нельзя настаивать. Нужно стать добрым, терпеливым… хотя это и немыслимо для меня…» – думал Оуэн, не испытывая при этом ни малейших угрызений совести за причиненную боль. Немного подождать, и брат откроется ему, впустит его. Примет. И тогда – Заклятие Преображения! Сила Имару! Отмщение!

Он нехорошо улыбнулся: «Мы выколем тебе глаза! Вырвем когти! Отрубим тебе хвост, а потом… на собственной нефритовой шкуре ты познаешь насилие любви!»

Оуэн огляделся вокруг. О чем это он? Сидит тут, голый… посреди ночи, на смятых простынях. Утешает зареванного мальчишку и мечтает о Царстве? Бережно освободившись от посапывающего во сне брата, встал. Оделся. Перенес переодетого в другую пижаму Марка к себе в спальню. Уложил в свою постель, укрыл одеялом и только после этого отправился за коньяком.

В бледной вуали будущего рассвета фигура Оуэна, сидящего в кресле возле кровати, стала заметней. Без должного почтения к благородному напитку, он пил коньяк прямо из горлышка, задумчиво вглядываясь в лицо спящего. Ему было о чем подумать. След на его груди, оставленный ногой брата и очень похожий на ожог, явно был отдачей охраняющего заклятья. И сторожившая Марка, не пускавшая их друг к другу тварь была такой древней, что он даже не понимал ее сути. Оуэн поморщился. Он злился. Заклятье причинило боль его телу. А он холил и лелеял храм своей души.

Его осенило, когда он почти прикончил бутылку. Протянул руку, сжал изрезанное шрамами запястье. Ничего. Сжал сильней. Марк недовольно заворочался во сне. Уловив легкое, еле заметное покалывание в пальцах, Оуэн тихо рассмеялся. Значит, брат не так беззащитен, как показалось сначала. Он рассматривал еле заметный узор, проступивший на руке Марка и напоминавший ему своими линиями фрагмент Заклинающего Круга. Тот исчез, не оставив на коже и следа. «Так вот в чем дело! Ты не забыл приставить сторожа, подонок! Позаботился о мальчике, прежде чем отпустить одного – в лес, к волкам!» – Оуэн понимающе кивнул. Потянувшись до хруста, сладко зевнул и забрался под одеяло. Притянул к себе теплого, сонного Марка, чмокнул в макушку. Теперь он знал, что делать. Если брат не будет сопротивляться, если по доброй воле, то и сторож не проснется.

Утром господин не спустился к завтраку как обычно, и Оливер позволил себе заглянуть в хозяйскую спальню. Тот крепко спал и спал не один. Из-под его руки выглядывала темная макушка с растрепанными кудрями. При виде «узурпатора», занявшего и эту спальню, в лице дворецкого ничего не изменилось. Он аккуратно прикрыл дверь, спустился вниз, прошел на кухню. Перечитав обеденное меню, добавил в него сочный, с кровью, кусок ростбифа для хозяина. Строго (не понимая, как можно с утра пораньше пить эту зеленую гадость) отчитал повара за распитие мятного шартреза. Холодно напомнил садовнику о лопате, ждущей того разгребать снег. Затем спокойно приступил к своим повседневным обязанностям.

Оуэн проснулся первым, ближе к обеду. Сильное, здоровое тело требовало пищи. Зевая, потянулся. Глянул на сопящего под боком брата. Марк спал к нему спиной, в привычной для себя позе, согнув колени, ладони под щекой. Он потормошил его, чтобы разбудить. Тот нехотя открыл глаза и долго соображал, где это он. Случившееся ночью пока вспоминалось с трудом. Как уснул вчера, вообще не помнил. Кровать была другой, комната тоже, но он все равно спросил:

– Ты почему тут… спишь? Со мной?

Сознание присутствовало, а восприятие явно запаздывало. Улыбнувшись, Оуэн обнял его, чмокнул в макушку.

– Потому что это моя спальня, дурачок!

Марк задумался, как эти жестокие вчера руки, оставившие на его теле столько синяков, могут сейчас так бережно обнимать его. И вдруг напрягся.

– Ты не…

– Ничего не было, успокойся! – крепче прижав к себе нервно дернувшегося Марка, потерся подбородком о его плечо Оуэн. – Правда, я хотел, но ты испугался, а потом… разревелся, словно маленький… – его губы тронула легкая усмешка, – я же не садист… мучить детей.

– Вот не знал, что ты у нас ходячая «добродетель»! – сердито повернулся к нему Марк, обидевшись, как легко Ивама свалил все с больной головы на здоровую. – Предупредил бы, что ли… Я бы не волновался так…

Приподнявшись на локте, Оуэн прижал пальцы к его губам, заставляя замолчать.

– Мне больше нравится твоя глупость, – произнес он с ласковой задумчивостью, чмокнув Марка в щеку, – остроумие тебе не к лицу! – и снова целуя, прошептал коварно: – Глупые мальчишки меня так заводят…

– Эй! Хватит чмокаться! – тут же завопил Марк, отталкивая его.

Рассмеявшись, Оуэн притянул его к себе.

– Перестань орать! Тебя в Берлине слышно! Что за голосок? Труба Иерихонская от зависти лопнет!

Но, барахтаясь в одеяле, тот продолжал вопить, чтобы негодяй убрал от него свои подлые лапы. Оуэну пришлось встряхнуть брата, и довольно грубо.

– Уймись! Я ничего тебе не сделаю! Обещаю! Я не причиню тебе больше зла…

Притихнув, Марк уставился на него, не поверив ни единому слову, но, непонятно откуда, возникло уверенное чувство безопасности.

– Пусти меня! – буркнул он, ощутив естественный позыв. – Мне нужно в туалет!

– Мне тоже.

Встав с кровати, Оуэн набросил на пижаму халат.

– Ну-у, если теперь ты у нас такой «добренький», могу я воспользоваться ванной, чтобы там не маячила твоя физиономия? – высказал свое пожелание Марк.

– Не можешь… – ласково улыбнувшись, Оуэн втолкнул его в ванную, зашел следом и захлопнул дверь. – Только не начинай опять это свое «я стесняюсь»! – предупредил сразу.

– Но…

– Что за «но»? Мы оба мужчины. Стесняться нечего. Да и что есть у тебя такого, что я еще не видел? – пожимая плечами, Оуэн открыл воду и стал раздеваться. – Мы совершенно одинаковы… – продолжил он лекцию по мужской физиологии, – ну разве что за исключением размеров. Замечу, вчера твой дружок смотрелся очень симпатично, но ему, разумеется, не сравниться с моим великолепным… – он задумался.

«Сейчас скажет, что у него там копье Аполлона или какой-нибудь несгибаемый воин… или что-то в этом роде…» – обидчиво насупился Марк. Но, должно быть, тот не нашел ничего лучше простого и емкого медицинского термина. О, это был железный аргумент! Смущенно вспыхнув, Марк отвел взгляд от обнаженной фигуры Оуэна, устроившего для него наглядную демонстрацию. Посмеявшись над его стыдливостью, Оуэн встал под душ, и вода шипящими струями накрыла его тело. Он задвинул штору.

В ванной, кроме них, никого не было, но Марк зачем-то воровато оглянулся по сторонам, прежде чем заглянуть себе в штаны. «Да-а… какой-то я весь маленький…» – огорчился он. Прислушался, Ивама что-то напевал в душе. «Я шут, я паяц, так что же! Пусть меня так зовут вельможи…» У него был красивого тембра тенор, отличный слух, и он не фальшивил.

«Пижон…» – фыркнул Марк, приступая к чистке зубов.

– Прими душ. От тебя воняет.

Оуэн уже стоял рядом, смотрел на него через зеркало, пятерней зачесывая назад влажные волосы. На бедрах полотенце.

«Черт! Я и не заметил, как он подкрался…» – Марк замер с зубной щеткой во рту.

– Что уставился? Нравлюсь?

Предлагая брату еще раз полюбоваться собой, Оуэн развел руки в стороны, поддразнивая, с хитренькой усмешкой потянулся к полотенцу. Стремительно бросившись в душ, Марк резко задернул за собой штору. Прямо в пижаме встал под шипящие струи воды. Охнул. Сильный напор горячей воды ошеломил его. Свирепо она забарабанила маленькими кулачками по его телу.

– Не стой столбом! Мойся! Я голоден! – услышал он голос Оуэна сквозь шум воды. Потом его смех.

– Ивама! Урод!

Сбросив мокрую пижаму, Марк торопливо схватился за мочалку.

– Есть буду сам! – категорично заявил он, когда дворецкий поставил на стол фарфоровую супницу.

– Ешь, – разрешил Оуэн, пожимая плечами.

Оливер незаметно вздохнул. Он вовсе не горел желанием кормить с ложки маленьких грубиянов.

После обеда, устроившись в овальной гостиной, они провели остаток этого короткого дня вместе. Оуэн ни на шаг не отпускал его от себя, но навязчивым не был. Они даже беседовали, а Марк не помнил, чтобы когда-нибудь о чем-нибудь разговаривал с ним. Они всегда спорили, ссорились и ненавидели друг друга. А потом убивали…

Добрый же Ивама, заботливый и внимательный Ивама казался ему чем-то нереальным. Слегка нервничая из-за этого, он ершился больше обычного. Но давший себе слово стать самым лучшим братом на свете, Оуэн терпеливо сносил все его колкости. К концу вечера события прошлой ночи почти стерлись из памяти Марка. Остался легкий осадок не слишком удачной шутки. Но тело помнило. Чувствуя себя немного разбитым, он рано запросился спать. Оуэн вызвался проводить его. На середине лестницы Марк споткнулся и чуть не полетел вниз. Мгновенно среагировав, тот успел схватить его за шиворот и без лишних слов, подхватив на руки, понес в спальню. Тишину тут же огласили громкие, сердитые вопли Марка «поставить его обратно».

Дворецкий, со знанием дела поворачивающий ключ в механизме часов, покачал головой. «Не посоветовать ли господину добавить к веревкам еще и кляп…» – подумал он совершенно серьезно.

Оуэн уронил брата на кровать.

– Ты мог упасть и покалечиться, – сказал он еще с улыбкой, но уже нахмурив брови. – Я всего лишь избавил себя от твоих криков – от боли!

Оказалось, что терпение его небезгранично. Почувствовав, что в комнате как-то резко похолодало, Марк быстро забрался под одеяло, свернувшись клубком, проворчал себе под нос:

– Персеваль, тоже мне, выискался… Хе-е… На руках носи принцессу свою… белобрысую…

Его глаза слипались. Услышав звук захлопнувшейся двери, удивился сонно:

– Привязывать не будешь?

– Зачем? Мы спим вместе, – Оуэн присел на кровать.

– А-а, понятно, – скривился Марк, – веревками будешь ты сам…

Оуэн легонько щелкнул его по носу.

– Да не собираюсь я приставать к тебе. Я же пообещал!

Растянувшись на кровати, потянул одеяло на себя и заявил с глубокой проникновенностью:

– Я подожду, пока ты сам этого захочешь…

Лжец, он не собирался ждать так долго. У него уже был «блицкриг» по укрощению строптивого – приучить Марка к своему телу, а потом соблазнить глупого мышонка.

«Хе-е… сначала у тебя выпадут все зубы, ты состаришься и умрешь…» – позлорадствовал про себя Марк.

Оуэн прижал его к себе, не забыв про поцелуй на ночь, пожелал тепло:

– Спи. Сладких снов.

В этот вечер свет в доме погас рано.

Новый год они встречали в Овальной гостиной. Придавая комнате таинственное очарование, повсюду горели свечи. В камине весело потрескивал огонь. У окна, издавая запах смолы и свежей хвои, стояла украшенная с большим вкусом лесная красавица. Марк не стал спрашивать, где Оуэн взял елку. Может, и вовсе наколдовал. Фокусник!

Вся мебель в комнате была передвинута, чтобы освободить место для обеденного стола, персон так на восемь. «Кого, интересно, пригласил в гости этот злыдень?» – напомнил себе Марк, кто тут рядом с ним. Такой весь элегантно-холеный, в светлом костюме. Ни черной формы, ни барского халата. Тонким намеком на непринужденность общения на шее вместо галстука шелковый платок. И вообще. Этим вечером Ивама выглядел по-домашнему уютным и уж больно мирным. Злыдень, одним словом!

Он тоже хотел встречать праздник в костюме. Но в ответ на свою просьбу услышал, что спящей красавице, полдня валяющейся в постели, пижамный наряд пойдет к лицу как нельзя кстати!

Марк досадливо нахмурился.

– А трусы какие-нибудь в этом доме водятся? Могу я надеть хотя бы трусы и майку? – вспылил он.

Лицо Оуэна сделалось подозрительно задумчивым.

– Мои тебе будут велики… – загнул он палец. – У Оли… полагаю, спрашивать не стоит, – загнул второй палец, – а Ши… даже не знаю, носят ли мальчики нижнее белье.

Глянув на свою пижаму (будь на ней полосы, сошла бы за тюремную робу), Марк со злостью одернул серый шелк.

– Что, пижама моя не нравится? – тут же вкрадчиво поинтересовался Оуэн и добавил с коварством: – Могу и снять!

«Так, понятно… Пошли отсюда!» Понимая уже, что напрасно затеял весь этот разговор, Марк запахнул халат, быстро завязал пояс и бодро зашагал вон из комнаты по коридору, на лестницу. Раздавшийся вслед заразительный смех лишь подстегнул, заставив ускорить шаг. Вот, и кто Ивама после этого? Конечно, злыдень! В квадрате!

Дворецкий, сегодня чопорней обычного, вышагивая аистом, с важным видом заканчивал сервировку стола. На две персоны. Не думая, что ставит этим Оливера в неловкое положение, Марк напористо усадил старика за стол и предложил встречать Новый год вместе с ними. Глянул на Оуэна с вызовом.

– Вдвоем ведь скучно, правда?

Оуэн отреагировал на выходку брата и отнекивания слуги довольно спокойно.

– Отлично! В таком случае, сегодня у нас будет а-ля фуршет! – заметил он и попросил растерявшего часть своей чопорности дворецкого поставить на стол еще пять приборов.

«Пять?!» – удивился Марк, а стоило бы догадаться. К бою часов и «стрельбе» шампанским подоспели Шибан. Но даже присутствие за праздничным столом этих вездесущих «шмыг-шмыгов» не испортило ему настроения. Он просто забыл закрыть рот, когда в гостиную на сервировочном столике торжественно вплыл огромный торт-мороженое.

Засахаренный белой глазурью, заснеженный кокосовой стружкой, сказочный замок. Честь разрезать торт, естественно, выпала хозяину дома, но тот взял лопатку в руки только после долгих уговоров. Марк, нетерпеливо пускающий слюни перед лакомством, чуть не убил Оуэна за такое кривляние. К большому удивлению, первый кусок торта достался не ему, а Оливеру.

«Как самому старшему из присутствующих здесь!» – объявил Оуэн вредным голосом распорядителя торжеств и посмотрел на Марка с не меньшей вредностью. Растеряв остатки своей чопорности, дворецкий попытался глубоким поклоном выразить хозяину свою признательность. Оуэн удержал его взглядом.

– Оли, не суетись. Можешь до утра забыть о своих обязанностях. Сегодня мы все как в сказке… – он снова лукаво покосился на брата. – Вот и башмачков еще никто не потерял, да и тыкву пока не съели…

Шибан пофыркали вполне дружелюбно. Хитро поблескивая раскосыми глазами, переглядываясь то между собой, то поглядывая на Марка, увлеченно хрустевшего вафельной крышей замка, молодые люди пили шампанское, похоже, десерт их не особенно заинтересовал.

Прежде чем отправиться спать, он не забыл повесить над камином в гостиной свой носок, так, на всякий случай. Понятно, Ивама тут же в снисходительном недоумении красиво изогнул одну бровь. Демонстративно. Олени, видите ли, от такой скачки давно бы костьми полегли!

«Подумаешь, какой зануда!» – Марк и спорить с ним не стал. Лежал себе, свернувшись калачиком под одеялом: сонный, благодушный, умиротворенный и, можно даже сказать, счастливый. Пожелав сладких снов, Оуэн перечмокал ему все щеки, но почему-то это уже не вызвало у него протеста. Зажмурившись, сложив ладони вместе, он хотел загадать что-нибудь большое и доброе для всех… Сон сморил его где-то на середине.

На следующее утро какое-то идиотское хрюканье, которое издавал дворецкий, повернувшись к нему спиной, и не менее идиотское хмыканье Оуэна, после завтрака сразу же уткнувшегося носом в книгу, навели на мысль, что его каким-то подлым образом провели.

Марк бросил возиться с пожарной машиной. Красная чудо-игрушка (если завести ключом) даже могла ездить сама. «Не смейте обращаться со мной, как с ребенком! Тупые и взрослые!» – переводил он сердитый взгляд с одного на другого.