Текст книги "BRONZA"

27 глава

Герхард в одиночестве сидел в ресторане. Китель нараспашку, галстук валялся тут же, на столе. Портупея с кобурой висела на спинке стула. Волосы в беспорядке закрывали лицо. Он уже прилично набрался, но продолжал пить дальше. Его глаза то сверкали злобой, то вдруг наполнялись слезами, и тогда, громко шмыгая носом, он долго сморкался в салфетку.

Уже давно Генрих не приглашал его к себе. Да и до этого был с ним не ласковей февральской стужи. А все этот заморыш! Проклятый, проклятый недоносок! Это он похитил у него сердце любимого!

Где-то в глубине души Герхард чувствовал, нет, знал – его бросили, но упрямо гнал от себя эти мысли. Чтобы не думать о зияющей за ними пустоте, он раскрашивал свое отчаяние в цвета надежды. «Он вернется… Обязательно вернется… Так уже бывало… Кто-то появлялся в его жизни, и он исчезал. На недели… на месяцы… Ничего, мальчишка тоже надоест ему, Генрих вернется и позовет его. И он будет снова сладко замирать в его объятиях, пряча счастливое лицо у него на груди…»

Пьяно всхлипнув, Герхард вновь потянулся за салфеткой и совсем не обрадовался, когда к нему за столик подсел Аксель.

– Убирайся к черту, свинья! – вместо приветствия послал он его куда подальше. И без разницы, что грубил старшему офицеру. Плевать он хотел на субординацию.

Потому что, как-то уговорив Генриха взять его в этот клуб заносчивых любителей покера, сигар и французского коньяка, он в тот же вечер поцапался там с племянником Вебера. Аксель – этот конопатый гад, посмел назвать его «принцессой Софи». При всех! Барон тогда сам разнял их, надавав обоим подзатыльников. Генрих посмеялся, но, как он потом ни упрашивал его, в клуб с собой больше не брал. Разумеется, Герхард ненавидел эту конопатую образину. Поэтому даже в хорошем настроении меньше всего желал бы видеть его нахальную рожу, а сейчас и подавно.

– Ты не слышал, я сказал: убирайся! – повысил он голос.

– Ну, ну… не кипятись, Герхард! Я же по-дружески… Кто старое помянет… – Аксель пересел ближе, миролюбиво приобнял его за плечи. Улыбнулся открытой, способной обмануть кого угодно, мальчишеской улыбкой. Провел ладонью по своим черным, аккуратно зачесанным на косой пробор, волосам. – Сидишь тут один. Слезы льешь. Поссорился с Генрихом, да?! – спросил вполне участливо, но в холодных серо-зеленых глазах промелькнул мстительный огонек. – А я вчера видел Генриха, и он совсем не выглядел расстроенным! – воткнул он раскаленную спицу в сердце, и так переполненное ревностью. – В клубе, у дяди. Кажется… – Аксель понизил голос, – он был не один!

– Я сказал: пошел вон! – Герхард был достаточно пьян, чтобы позволить себе так хамить. – И убери от меня свои лапы! – он со злостью стряхнул его руку с плеча. «Какая гадость… – глянул он на Акселя с внутренней брезгливостью. – Брюнет, откуда же взялась эта россыпь веснушек?»

Но нахальный приставала и не подумал обижаться.

– Ты действительно спишь только с Генрихом? – задал он вопрос, с бесцеремонностью идиота залезая в душу.

– Захлопни пасть! – Герхард стукнул кулаком по столу. Бокал подпрыгнул и опрокинулся, разливая содержимое на скатерть.

– Ха-ха… Так наша деточка не в курсе? – расцвел злорадством Аксель. – Думаешь, и Генрих спит только с тобой?

– А я сказал: захлопни пасть!

– Между прочим, с женщинами он спит тоже! Ты бы знал, что он с ними вытворяет! Такой распутник! – закатил глаза Аксель. – Уж я-то знаю! Ведь это мой дядя устраивает для Генриха и остальных эти «миленькие» оргии.

«Еще слово… и я пристрелю его, как собаку!» – Герхард полез за пистолетом. Снисходительно улыбнувшись, Аксель без труда отобрал у него кобуру с «вальтером» и вновь облапил за плечи. Продолжая строить из себя радостного идиота, спросил:

– А это правда, что Генрих завел себе новую игрушку? Слышал, где-то за городом он держит мальчишку, прикованного цепями, и приходит к нему по ночам? Представляю, что он с ним делает… – поцокал языком Аксель, злорадно воткнув еще одну «спицу». – А между нами, мягко говоря… – понизил он голос до доверительного шепота, – парнишка-то далеко не арийских кровей! Если не сказать больше… Сам понимаешь, чем это может грозить Генриху… если кто заподозрит его в сочувствии…

Пришедшая на ум подленькая мысль, что в таком случае мальчишку точно ждет крематорий, заставила Герхарда устыдиться собственного трусливого малодушия. Он твердо посмотрел в глаза Акселю.

– А кто наябедничает? Может быть, ты?!

Стряхнул его руку со своего плеча, встал и немного плывущей походкой направился в туалет. Тот увязался следом.

– А тебе не кажется странным, что Генрих так молодо выглядит? – сменил Аксель тему. – Мы были совсем мальчишками, когда учитель стал преподавать в школе… Теперь – мы взрослые мужчины, а он ни капельки не изменился! Вот и дядя мой тоже, а ведь Людвигу уже за сорок! – не отставал он.

Герхарду было глубоко наплевать на внешность барона Вебера, да и на все их семейство в целом. Но Генрих…

– Это совсем не твое собачье дело! – огрызнулся он, смерив прилипалу презрительным взглядом. – Не смей обсуждать его! Понятно? Он божество! А божество всегда безупречно!

– Ну, разумеется… – усмехнулся Аксель, заходя за ним следом в туалет.

Закрывшись в кабинке от его назойливой физиономии, Герхард просидел бы там еще довольно долго, в надежде, что Акселю надоест ждать, и тот уйдет. Но к горлу подступила тошнота, и унитаз оказался весьма кстати. Ему пришлось выйти из кабинки. Ухмыляющийся Аксель встретил его с распростертыми объятиями.

– Отвяжись! – отмахнулся от него Герхард и стал мыть руки.

– Послушай, «принцесса»… – сказал тот, продолжая ухмыляться, – когда Генрих окончательно вышвырнет тебя из своей постели, приходи ко мне. Я утешу тебя!

Герхард в ответ сумрачно промолчал. Он был почти трезв.

– А знаешь… там, в школе… – становясь вдруг серьезным, произнес Аксель. И что-то в его голосе заставило Герхарда вопросительно глянуть на него.

– Да-да… ты так настырно все время лез в драку, доказывая, что ты мужчина… Что кое-кто из ребят решил доказать тебе обратное…

Криво усмехнувшись, Аксель замолчал. Догадавшись, о чем пойдет речь, Герхард обжег его неприязненным взглядом.

– Собираясь проучить тебя… мы уже договорились с этим недоумком Отто, чтобы после уроков заманил тебя в библиотеку. Там, за толстыми стенами архива… твоих воплей никто бы не услышал… Но тут в школу явился сияющий Генрих и спас твой зад!

Наверное, именно этих слов не хватало Герхарду, чтобы закрыть лицо руками и больше не сдерживать своих рыданий. Мальчишка! Это он во всем виноват! Его ненависть наконец-то нашла выход.

28 глава

Услышав какой-то звук (похоже, он немного задремал), Оливер, словно уснувший в тепле мерин, встряхнул головой и выглянул в окно. Метель, разгулявшись еще с ночи, улеглась. Ветер, завывавший в каминных трубах жалобным плачем младенца и заставляющий сердце неприятно трепыхаться, стих. Утрамбовывая шинами свежевыпавший снег, черный «Maybach» уже объезжал фонтан.

«Слава богу, наконец-то!» – дворецкий заторопился в холл, открывать дверь. И ничем не выразил своего удивления, когда вслед за господином порог дома неуверенно переступил незнакомый ему юноша. Рассмеявшись, Оуэн вытолкнул своего спутника вперед.

– Прошу любить и жаловать! Вот, Оли, выиграл зайчика в карты! Так что принимай не глядя!

Улыбнувшись веселой шутке господина, понимая, что у того хорошее настроение, дворецкий окинул гостя внимательным взглядом. Совсем еще мальчик, белокурый, голубоглазый, кажется, чем-то сильно обеспокоен, но старается не показать своей тревоги. «И в отличие от некоторых… хорошо воспитан…» – отметил про себя Оливер. Юноша не забыл вежливо поздороваться с ним. Помогая хозяину раздеться, дворецкий поинтересовался, хорошо ли тот доехал.

– Прекрасно, Оли… Прекрасно, если учесть, что я гнал как сумасшедший! – весело ответил Оуэн.

– Какое безрассудство! В такую-то погоду! – запоздало встревожился слуга.

– Пустяки, Оли! Ведь я уже дома! – отмахнулся от его тревоги Оуэн и посмотрел наверх. – Как там Марк? Не успел соскучиться без меня? – спросил он. Не скрывая своего нетерпения, потянул нерешительного паренька за собой. – Идем, познакомлю тебя с будущим хозяином… твоего тела! Надеюсь, ему понравится…

По щекам юноши ярким румянцем разлилось неподдельное смущение. Неуверенно поставив ногу на ступеньку, он снова оглянулся на запертую на засов дверь.

«Столько милой застенчивости… Откуда же на уме одни грешные мысли…» – лукаво глянул на него Оуэн, но тут же нахмурился. Поведение мальчишки, а он вел себя так с самого начала, уже начинало раздражать. Какого черта он все время оглядывается? Ждет, что за ним явится его бывший хозяин? Надеется, что этот кусок свинины прискачет сюда спасать его! Но вспомнив, какое выражение лица было у Ральфа Вайсманна, наконец-то осознавшего, что проиграл своего любимца в карты, перестал хмуриться.

Они с Людвигом с интересом ждали, что же ответит Ральф на его предложение выкупить у него мальчишку. О, это того стоило – увидеть, с какой заносчивостью посмеет отказать ему рыжий боров!

– Зачем Генриху мой полукровка, славянское отродье… – хохотнул Ральф, повернувшись к Людвигу, – он даже не захотел попробовать его, когда я предлагал… в прошлый раз!

Смотрел на обоих нагловато, свысока. Наконец-то и у него имелось то, что так хотелось заполучить этим накрахмаленным аристократам. Его физиономия чуть не потрескалась, расплывшись от самодовольства.

– Генрих вроде бы предпочитает развлекаться с чистокровными мальчиками! – Ральф опять хохотнул, открыто намекая на молодого Эгерна.

«С такой рожей… еще немного, и этот болван, пожалуй, удостоит меня панибратским похлопыванием по плечу…» – подумал Оуэн.

– А с чего ты решил, что мальчишка нужен мне для этого? Может, я просто убью его… С особой жестокостью, – заметил он, бросив на Ральфа взгляд проголодавшейся змеи.

Какая-то пришибленность, промелькнувшая в глазах Ральфа, заставила всю наглость в момент сползти с его раскрасневшейся физиономии. Он категорически отказался продолжать разговор на эту тему, а тем более продавать своего питомца.

«Так-так… неужели все-таки любовь?» – они с Людвигом насмешливо переглянулись. Барон налил всем выпить. Оуэн распечатал колоду карт. Игра началась. Поддаваясь и все время повышая ставки, он подождал, пока у опьяневшего от азарта Ральфа заблестят глаза, и в два счета раздел его до нитки.

Ошарашенный крупным проигрышем, Вайсманн сидел, уставившись прямо перед собой, с трудом веря в свою неудачу.

Карточный долг среди офицеров считался долгом чести, выплатить его тоже было делом чести. Но и не дать сопернику отыграться считалось дурным тоном. Людвиг «великодушно» предложил приятелю денег. Тот с радостью ухватился за его предложение.

Оуэн отказался принимать ставку деньгами.

– Что же ты тогда хочешь? – захлопал на него рыжими ресницами Ральф.

– Играем банк! Ставлю все, что выиграл, против твоего зайчика! – выдвинул Оуэн одно-единственное условие.

Людвиг с невинным видом заинтересовался своими ногтями. Возникла пауза. Им обоим было любопытно, что победит – чувства, поселившиеся в скупом сердце Ральфа или жадность, что жила там всегда. Внутренняя борьба оказалась недолгой. Победила жадность. Болван, видимо, не сомневался, что фортуна не может вот так, запросто, от него, баловня судьбы, отвернуться!

Экономка привела парня. Узнав, что Вайсманн больше не его хозяин, юный шляхтич разволновался, побледнел. Пока Оуэн одевался, тот все пытался поймать взгляд хмуро сопящего Ральфа. На лице мальчишки явно читалось нежелание покидать этот дом. Пришлось развернуть его к двери и дать коленом под зад, задавая нужное направление.

Но и на улице, вместо того, чтобы сесть в машину, как ему было велено, паренек продолжал топтаться на месте: порываясь что-то сказать, он то и дело оглядывался назад. Даже предупреждение «не злить» не возымело на него действия. Влепив парню хорошую затрещину, Оуэн запихнул его на заднее сиденье. Ему было наплевать на забившегося в угол, с глазами, полными слез, мальчишку. Он торопился домой. Там его ждал Марк. Доверчивый, теплый, желанный. Это случится сегодня! Он больше не может ждать! Почти два месяца – и так целая вечность! Да, сегодня! Никто не уснет этой ночью!

Педаль газа ушла в пол, автомобиль с визгом рванул с места, оставив на сером асфальте черные отметины от сгоревшей резины…

Голос слуги вывел его из задумчивости.

– Что тебе, Оли? – улыбнулся Оуэн, он прослушал, что тот сказал.

– Простите, что не доложил сразу, – повторил Оливер, – вас дожидается молодой барон Эгерн. Он привез важную депешу и был очень настойчив в желании передать ее лично вам в руки.

Лицо Оуэна перестало улыбаться. Глаза сделались холодными и злыми. Повернувшись к слуге, спросил:

– И давно он здесь?

– Да уже с полудня… – ответил Оливер. – Я оставил барона в овальной гостиной…

– Иди в машину, Оли! – резко приказал Оуэн, толкнув к нему юного шляхтича.

– Но, как же… так? – прорвалось удивление на невозмутимое лицо дворецкого.

– Если хочешь жить, жди меня в машине!

Оуэн стал подниматься по лестнице.

Старый слуга понял, что совершил какую-то непростительную оплошность, но господин милостиво прощает его. И позволит и дальше служить себе, если он тотчас исполнит его приказ. Вцепившись в руку юноши, словно клещами, Оливер торопливо потащил гостя за собой к дверям. Почти силком затолкал ничего не понимающего парня в стоящую у подъезда машину и заторопился по мраморным ступеням крыльца обратно в дом. Подпрыгивая на ходу подбитым аистом, бросился в библиотеку. С огромным сожалением оглядев полки, заставленные плодами человеческого ума: трудами мистиков, алхимиков, философов и врачей, схватил с кресла плед, дневник Якоба Брюса и покинул особняк.

Протянул дрожащему в нервном ознобе юноше плед, книгу спрятал в бардачок и только после этого, перестав мельтешить, сел за руль. «Mea culpa… mea culpa…» – сухие пальцы дворецкого с силой сжали руль, но Оливер тут же взял себя в руки. Благовоспитанному слуге совершенно не подобало терять лицо до такой степени.

Открывая дверь в спальню, Оуэн уже знал, что брата здесь больше нет. На кровати лежала пустая, никому ненужная оболочка. В груди небольшое отверстие от выстрела в упор.

От стены отделилась темная фигура. К нему, шатаясь и размахивая «вальтером», направился Герхард. Не дойдя несколько шагов, упал на колени. Больной от ревности, он был смертельно пьян горечью обманутой любви.

– Я не хотел убивать, нет… Я только хотел понять… Почему не я? Почему – он? – Герхард повел пистолетом в сторону кровати, и оружие со стуком выпало из его непослушных пальцев. Он не сделал попытки подобрать его, лишь стиснул руками голову. – Почему твой взгляд меняется, когда ты смотришь на него? И почему со мной ты никогда не был таким?

Спрашивал он с надрывом. Задавая извечные вопросы отвергнутого сердца. Валяясь в ногах у своего божества и уже не надеясь, что сумеет выпросить прощение за содеянное. Таким мраком веяло от застывшей посреди комнаты фигуры Генриха.

А Оуэн, в бешенстве настолько сильном, что оно лишило его способности двигаться, смотрел на корчившееся у его ног жалкое существо, посмевшее отнять у него самое дорогое. И разрывая горло запертым внутри безумным криком, в нем клокотала, нарастая, слепая ярость.

Герхард поднял на него горевшие сухим лихорадочным блеском глаза.

– Я не хотел убивать, правда! Но он сказал: ты никогда не будешь моим, пока он живет… – его пальцы нащупали рукоять пистолета, – и я не смог больше смотреть, как ты счастлив… оттого, что он есть в твоей жизни…

Грань, за которой даже отчаяние уже не имело значения, стерла капризную жеманность с лица Герхарда, сделав его в этот момент по-настоящему красивым. Он засунул дуло «вальтера» себе в рот.

«Не слишком ли простой способ избежать наказания?» Ярость Оуэна, наконец-то, вырвалась наружу. С безумным ревом схватила Герхарда за горло и оторвала от пола.

– Я буду жрать тебя медленно! – пообещал демон, в отвратительном оскале обнажив белые, быстро растущие клыки.

Беспощадные, страшные глаза Иблиса уставились в помертвевшее лицо обезумевшего от ужаса барона Эгерна. Острые когти впились в язык, вырывая его. Тело Герхарда судорожно выгнулось. Рот растянуло беззвучным криком невыносимой боли. На пол закапала кровь.

Увидев хозяина, медленно спускавшегося по ступенькам крыльца, дворецкий со вздохом облегчения кинулся открывать перед ним дверцу автомобиля. Набросил на плечи плащ.

– Поехали, Оли… Нам незачем больше здесь оставаться… – спокойно сказал Оуэн, усаживаясь на заднее сиденье. Запахнул плащ. На белой манжете рукава краснело несколько маленьких пятнышек.

– Но, как же… особняк? – спросил Оливер. В нем чувствовалось растерянное: «Мы, что, все так и оставим?»

– Поехали! – нахмурился Оуэн.

Автомобиль, с медлительностью похоронного катафалка, проехал в распахнутые настежь ворота, которые так и остались стоять открытыми. Заклинание Стражи больше не охраняло это место. Позади, за окнами второго этажа, окрасив стекла в тревожно красный цвет, разгорался пожар. И скоро там все выгорит дотла. Обрушатся даже стены, похоронив под собой несбывшиеся мечты своего владельца.

«Никто не уснет этой ночью! Никто уже никогда не уснет в этом доме…» – саркастично усмехнувшись своим мыслям, Оуэн достал портсигар из кармана галифе, закурил. И тут его бесцельно блуждающий взгляд наткнулся на юного шляхтича.

Губы снова скривились в усмешке. Тело, которое он хотел подарить брату. Он уже забыл про мальчишку и теперь смотрел на него со смесью досады и недоумения. «Ты мне больше не нужен… Почему бы и тебе не умереть…» – его рука сжала тонкую шею, отбирая жизнь.

Но неожиданное сопротивление вызвало у Оуэна некоторое любопытство. Пытаясь оторвать ледяные пальцы смерти от своего горла, шляхтич вырывался, царапаясь с отчаянием дикого зверька. Потому что хотел жить. Потому что ему было ради чего жить. У него было то, ради чего он должен был жить.

«Так вот, в чем дело…» – заглянув в расширенные страхом зрачки, Оуэн помедлил, прежде чем разжать пальцы.

– Что ж, тебе придется постараться… – произнес он с усталостью в голосе и оттолкнул мальчишку от себя, позволяя жить.

Закашлявшись, тот забился в самый угол машины. Растирая саднящее горло, смотрел исподлобья, но постепенно страх уступил место вспыхнувшей вновь надежде. Он тоже успел заглянуть в глаза этому красивому, словно древние боги, мужчине, и сердцу стало больно от бесконечной печали в их страшной багровой глубине.

Всю дорогу до Берлина, удерживая за плотно стиснутыми зубами мольбу о помощи, юный шляхтич повторял про себя: «Только он один… Только он…»

Белый особняк в стиле барокко – родовое гнездо ван Вайтефелей – встретил хозяина светом и теплом, будто он и отлучился-то всего на минуту.

– Входи, побудешь гостем!

Оуэн слегка подтолкнул застрявшего в дверях юношу, тот стоял у него на дороге и мешал пройти. А благовоспитанный польский мальчик разинул рот, как попавший впервые на столичную ярмарку провинциал. Он и предположить не мог, что в уныло-сером по-военному Берлине возможно что-нибудь подобное феерическому убранству этого дома.

Здесь было все – от роскоши Дворца Дожей до изысканной элегантности венецианского палаццо. Беспечность праздника и восхитительное буйство красок вечного маскарада, где каждый мог спрятать отвратительное лицо своих пороков за изяществом красивых масок. И ничего мрачного или пугающего.

Оуэн прошел в просторную гостиную, упал на изогнутый полумесяцем диван. Дворецкий тут же захлопотал вокруг своего господина. Подложил под спину подушки. Пододвинул поближе столик. Поставил пепельницу, наполнил коньяком рюмку, остановил строгим взглядом юношу, порывавшегося что-то спросить, и замер по стойке смирно за спинкой дивана, неуверенный, имеет ли право задавать какие-либо вопросы. Хозяин пока не отпускал его.

Чувствуя в душе пустоту и легкость, словно был воздушным шариком, Оуэн все больше уходил в себя. Потеря брата утратила уже свою остроту. Да о нем и не стоило беспокоиться. Наверное, в эту самую минуту, вокруг него уже радостно вьется белоснежно-полосатое «ну, прямо добрейшей души» существо. Марк, мой мальчик! И затем громкий хохот. Монсеньор, сколько лет, сколько зим! И дальше глупое хихиканье. Мысленно передразнив обоих, он усмехнулся, представив себе «долгожданную встречу» двух родственников, но тут заметил испачканную кровью манжету. С отвращением поморщившись, капризным тоном попросил Оливера принести ему чистую рубашку.

Неожиданно юный шляхтич, про которого опять все забыли, чуть не сбив дворецкого с ног, бросился к Оуэну. Схватил за руку, прижался к ней щекой, удивив не только его своей просьбой:

– Спасите мою семью! Они до сих пор там! У моего бывшего хозяина! Теперь, когда вы забрали меня, они ему больше не нужны! Он убьет их! Убьет!

Уверенный, что ослышался, Оуэн переспросил:

– Спасать твою семью? Мне? У тебя, должно быть, жар, раз ты бредишь…

– Но вы можете! Я знаю! Вы всемогущий и такой же всесильный! – воскликнул юноша, от волнения повысив голос.

У Оуэна возник легкий интерес к происходящему.

– Ну и кто же я, по-твоему? – полюбопытствовал он.

– Мефистофель! – ответил юноша.

Кажется, он свято верил в то, о чем говорит.

– Так ты знаком с «Фаустом»?! Похвально, – иронично заметил Оуэн, отнимая у него свою руку. – И что… Теперь ты предложишь мне свою бессмертную душу в обмен на их жизни?

Юный шляхтич с готовностью кивнул.

Пальцем Оуэн поманил юношу к себе. Взглядом разрешил присесть рядом. В глазах заплясали лукавые бесенята, выдавая перемену в его настроении.

– Позволь, разочарую… Я не тот, о ком верещат ваши попы на каждом углу, и мне не нужна твоя душа… – он снисходительно потрепал юного просителя по щеке. – Не скажу, что сочувствую, но тебе нечего предложить мне, дружок!

Но шляхтич и не думал сдаваться.

– Тогда возьмите мою жизнь, только спасите их! Я готов умереть, чтобы они жили! Я хочу, чтобы они жили!

Голос юноши, требовательный, звенящий вырвал у дворецкого возмущенный возглас. Оуэн повернулся к слуге.

– Оли, будь добр, оставь нас наедине, вдруг это заразно… – с улыбкой попросил он. Покосился на юного шляхтича. – Хм, твоя жизнь не предмет торга… если ты об этом… Я могу отобрать ее у тебя в любой момент. Что еще ты можешь предложить взамен? – спросил лукаво.

Расстегнул портупею, снял и бросил китель на спинку дивана. Прежде чем сделать глоток, покачал коньяк в рюмке. Медленно пил, покачивая носком сапога, уверенный, что сейчас в душе мальчишки рассыпается возведенный напрасными надеждами песочный домик.

– Тогда спасите просто так! – юноша вскочил на ноги, гордо выпрямился. – Спасите, потому что вы можете, а никто другой не может! Мой брат – талантливый скрипач, пишет музыку с шести лет! Господи! – он стиснул кулаки. – Как вы не понимаете – он должен жить! У него должно быть будущее!

Вошедший с чистой рубашкой дворецкий ахнул. Что за неслыханная дерзость! Никто до сих пор не осмеливался разговаривать с господином в подобном тоне. Взглядом удержав слугу от проявления каких-либо эмоций, отставив в сторону недопитый коньяк, Оуэн поднялся с места. Молча переоделся. Надел китель. Застегнулся на все пуговицы. Поскрипывая ремнями портупеи, подошел к юноше, взял за подбородок, любопытствуя, ласково заглянул в лицо.

Так вот огонь какой жертвенности заметил он в этих глазах, еще там, в «Эдельвейсе». Значит, безропотно отдавая себя на потеху, гордый мальчик делал это осознанно. Спасал брата и тех, кого любил больше жизни, закрывая их своим телом, словно щитом! Даже сейчас он смотрел на него с вызовом.

Оуэн вернулся на диван. «Семья» – это слово было пустым звуком для него, но брата он тоже любил. Передумав пока сворачивать нахальному сопляку шею, подумал, может быть, действительно стоит сделать что-нибудь противоречащее своей натуре… Вдруг это развлечет его, кто знает?

Чуть колыхнулся бархатный полог с золотыми кистями, разгораживающий пространство гостиной наподобие театрального занавеса.

– Вы звали, милорд? – мягко улыбнулся приятный, немного бледный, молодой человек.

– Ши, голубчик… вам придется привести мне семью нашего юного гостя. Гость настаивает! – смешливо фыркнул Оуэн.

Бросив на взволнованного шляхтича косой взгляд, молодой человек спросил:

– А как быть с хозяином дома, если вздумает помешать?

– Этого… – Оуэн на секунду задумался, – оставьте Людвигу на съедение. Не будем лишать моего кузена удовольствия. Остальных убейте.

– Да, милорд.

Молодой человек исчез за вновь колыхнувшимся занавесом.

– Теперь, надеюсь, ты отстанешь от меня? – спросил Оуэн и вдруг заинтересовался, как юношу зовут. Услышав имя, весело рассмеялся.

– Извини, но я просто не в состоянии выговорить такое трудное славянское имя! Я буду звать тебя «зайчиком»!

Развалившись на диване, всем своим видом давая понять, что собирается вздремнуть, вновь расстегнул китель, поправил подушки, набросил на себя покрывало, закинул руки за голову и уставился в потолок, на коварно подмигивающее ему оттуда золотое солнце. «А не походить ли мне по воде… или, может, воскресить кого из мертвых? Не пробовал, но и это, кажется, я умею…» Оуэн действительно решил вздремнуть.