Текст книги "BRONZA"

Иронично усмехнувшись, Оуэн присел на кровать. Марк крепко спал и сопел во сне, подложив под щеку сложенные ладони. «Поросенок, напился специально, знал, что отстану…» – размышлял он, стаскивая с него одежду. Помедлив, трусы тоже стянул. Пусть завтра голова поболит и об этом – было ли «что» или не было, мстительно решил он. Накрыл спящего одеялом и направился в ванную, принимать душ.

36 глава

Подставив массирующим струям воды широкую спину, слегка наклонил голову вперед и уперся руками в стекло душевой кабинки. Из всех его желаний исполнилось только одно – он смог снять с него одежду.

«Марк, поросенок… напился специально… знал, что отстану от него! Неужели я настолько предсказуем?» – снова думал Оуэн. Это открытие его не порадовало. И даже привычное любование своим телом не помогло избавиться от колючего раздражения.

Дверь в ванную с грохотом распахнулась. Быстро прошлепали босые ноги. Затем послышались звуки, обычные для тех, кто обнимает унитаз, стоя перед ним на коленях. Поморщившись, он подождал немного, потом отодвинул перегородку. Дрожащий, с позеленевшим лицом, Марк пил воду из-под крана.

– Так плохо? – спросил Оуэн. Тот кивнул. Без лишних слов он затащил брата в душ.

Смывая озноб и дурноту, вода окутала Марка приятным теплом. Отдавшись горячему дождю, он с благодарностью глянул на Оуэна и закрыл глаза, блаженствуя. И совсем забыл, кто рядом с ним. Забыл, что они оба – в чем мать родила. Не замечал, что ярко-голубые глаза смотрят на него иначе, чем еще минуту назад. Лишь когда шею обжег поцелуй, вздрогнул и резко повернулся. От затрещины на лице Оуэна осталась красная полоса.

– Грязная скотина! Совсем не можешь быть человеком, да?! – глаза Марка потемнели от гнева. – Уйди с дороги! – потребовал он.

Потрогав отметину на скуле, Оуэн сделал шаг в сторону. Резким и настолько же безжалостным ударом врезал Марку под дых. Подавившись собственным дыханием, тот рухнул к его ногам. Не давая подняться, Оуэн пнул его ногой. Присел рядом на корточки. «Жаль, что все так… – склонившись к нему, беспомощному, задыхающемуся от боли, схватил за волосы, – а может, уже и не жаль…»

– Ивама! Не смей! Нет!

Пытаясь сдержать унизительный стон, Марк до крови закусил губу, а Оуэн словно казнил его своим телом. За свою отрубленную голову. За смертный мрак летаргического сна. За нелюбовь. За все! За то, что насиловал его, превратившись в животное, – за это казнил тоже, и Марк стонал под ним не от удовольствия.

Когда все закончилось, не испытывая ничего, кроме досады, Оуэн стоял и хмуро смотрел на забившегося в самый угол Марка. На его трясущиеся от беззвучных рыданий плечи. На тонкую кровавую змейку, что выползла из-под него и быстро исчезла, растворившись в потоке воды. Разве он хотел этого? Со злостью кулаком саданул по перегородке. Закаленное стекло, треснув от удара, осыпалось на пол мелким крошевом. Испуганно сжавшись в углу, Марк закрылся руками, пряча голову.

В полумраке комнаты, освещенной одной-единственной свечой, бледное лицо сидящего на кровати Марка, закутанного в полотенце, казалось безжизненным лицом безмолвной восковой куклы. И очень удивило то, что кукла вдруг заговорила.

– Не трогай меня больше… – попросил Марк.

– Не могу! Ты сводишь меня с ума! – ответил Оуэн, опрокидывая его на спину. Попытался отобрать у него полотенце, но тот намертво вцепился в эту махровую тряпку. Единственную преграду между их обнаженными телами.

– Тише, тише… – Оуэн, как маленького, погладил его по голове. Убрал со лба волосы, поцеловал голубую венку на виске. – Пожалуйста, Марк не сопротивляйся… Я все равно возьму тебя… Избавь же нас обоих от насилия!

– Не делай этого…

– Ш-шш… все плохое уже позади… Позволь мне любить тебя! Позволь подарить тебе наслаждение! Я хочу, чтобы ты был счастлив со мной!

С чувственной бархатистостью голос Оуэна уговаривал, просил, настаивал.

– Не надо, отпусти меня…

Марк тоже просил, но Оуэн уже не слушал. Он целовал его, оставляя терпкую нежность своих поцелуев на его горячей коже. Рука, лаская, скользнула под полотенце, заставив Марка всем телом выгнуться навстречу ласке. «Что же это… Да что же это…» Опустились ресницы, прикрыв хмелеющую синеву глаз. Пальцы разжались, отпуская полотенце. Так похожим на вздох, вырвался невольный стон удовольствия.

Оуэн поднял голову.

– Марк! – позвал он. – Посмотри на меня!

И на него поглядели очи. Затуманенные сладкой негой.

– Ивама, дурак… – кончиками пальцев Марк слепо коснулся его лица. – Пожалуйста… – прошептал припухшими губами.

«Вот оно!» – жарко выдохнул Оуэн, склоняясь над ним. «Попроси меня… Попроси меня снова… и я буду любить тебя долго… Так долго…»

Шум льющейся воды, ворвавшись в сознание, оглушил его, смывая наваждение. Он по-прежнему стоял в душе. Один. И вода по-прежнему барабанила по плечам и спине. «Что… черт возьми… я делаю? – тряхнул он головой. Все тело приятно покалывало уходящей истомой. – Я разве сопливый школьник, чтобы грезить тут наяву?» – удивившись, одновременно разозлился Оуэн. Но видение, сами ощущения были такими яркими, такими реальными, что он невольно застонал. А после закаленное стекло перегородки, и в самом деле треснув, осыпалось на пол.

Задержавшись на пороге спальни, Оуэн немного постоял, прислонившись плечом к дверному косяку, засунув руки в карманы халата. В уголке рта мелькнула усмешка. У него, как у любого человека, были свои постоянные привычки. По странной прихоти, он любил только белое постельное белье. Всегда спал в пижаме, потому что мерз и спал один. Он вообще любил жить один. Никто не мог похвастаться общением с ним, если ему этого не хотелось. Особенно семья. И только Марк, безмятежно спящий сейчас в его кровати, на его шелковых простынях, не мог оценить, насколько дорог брату, если ради него тот готов был терпеть даже запах перегара. В спальне стояло сильное алкогольное амбре.

Поморщившись, Оуэн изменил режим кондиционера, раздвинул шторы и открыл балконную дверь, впуская в комнату яркие огни ночного города. Вышел на балкон. Перегнулся через перила, глянул вниз. На такой высоте сразу же возникало ощущение полета. Ветер с силой рванул волосы назад. Он выпрямился. В черном небе бельмом торчала полная луна. Протянул руку, и луна оказалась на ладони Оуэна. Где-то вдалеке расцвел одиноким цветком салют, потом еще один.

«Город неспящих…» – подумал он без всяких эмоций. В памяти всплыло зарево пожара. Никто не уснет этой ночью! Как же давно это было? Вернулся обратно. Марк, разметавшись во сне, бормотал что-то невнятное. «Спит себе и ничего не желает знать о моих чувствах…» Оуэн не сразу понял, от чего брат отказывается таким по-детски испуганным голосом, но прислушавшись, нахмурился. «Глупый… тебе опять снятся кошмары…» – прохладная ладонь его легла на горячий лоб Марка, тот сразу затих. Задышал ровно, глубоко.

А он еще долго лежал без сна. Вернее, сидел, подложив под спину подушки, и курил. В темноте горящий зрачок сигареты чертил тонкие красные линии, когда он подносил ее ко рту. Что это было? Наваждение? Видение? Предложение выбора… или сам выбор?! Интересно, кто из дорогих родственничков посмел вторгнуться в его личное пространство с этим сеансом гипноза? Пока не знал, но был уверен, что скоро узнает. И, кажется, уже догадывался. Мысленно заглянул в желтые, по-змеиному неподвижные глаза. «Будь ты проклят, не смей подсматривать в чужие сердца!» Оуэн смял недокуренную сигарету, отшвырнул прочь. Он был в бешенстве. Не будь рядом брата, разнес бы здесь все в щепки и отправился бы домой, в кои-то веки… выяснять отношения с этой зеленой чешуйчатой гадиной!

Из темноты появился приятный молодой блондин в дорогом костюме преуспевающего финансиста с Уолл-Стрит. Оуэн усмехнулся.

– Кажется, я лишил вас ужина? – поинтересовался он. На самом деле нисколько не беспокоясь по этому поводу.

– Ничего страшного, милорд, – с мягкой улыбкой Ши протянул хозяину пепельницу. – Мы плотно пообедали.

– Чудесно! Сколько вам потребуется времени, чтобы свернуть бизнес? – Оуэн снова закурил. – Я решил немного попутешествовать! – сообщил он, стряхивая пепел в пепельницу. – Небольшой вояж, так сказать… по родным пенатам… Ну что я, право, как неродной! – развел он руками. – Пора навестить горячо любимых родственников!

И рассмеялся. Смех был недобрым, мстительно-злым. Шибан кивнули с пониманием. Плотоядно облизнулись. Глаза загорелись. Оуэн одобрительно хмыкнул.

– Да, мальчики… вам, плейбоям, придется на время забыть о гольфе и вспомнить, какими жуткими тварями могут быть ангелы мести! Побудьте немного карающей десницей Божьей! Поиграем в слепую тетушку Фемиду! Кто не спрятался, я не виноват! – он громко хлопнул в ладоши.

– Не проснется? – покосившись на спящего рядом Марка, Ши присел в ногах у хозяина.

– Нет, бутылка текилы оказалась отличным снотворным. Хоть из пушек пали – ничего не услышит! – весело фыркнул Оуэн, проследив за его взглядом.

Ши удовлетворенно кивнул.

– Не знаю, порадует ли это вас, милорд, мы разузнали про оруженосца… Ваши предположения оказались верны.

– Вот как? Интересно! Ну, расскажите мне про всю эту звонкую дребедень! – презрительно заметил Оуэн, устроившись поудобней, он приготовился слушать.

– Сила Щита действительно нерушима. Доспехи выкованы из бескорыстного, чистого Самопожертвования невинной Души и обладают огромной силой. Но…

– Что «но»?

– Но, как и любые доспехи, эти тоже имеют свой изъян…

– И…

Ши глянул на спящего Марка.

– Если маленький паж предаст того, кого поклялся защищать или его предаст тот, кого он защищает… – он дунул на ладони и отряхнул их. – Доспехи рассыпятся в прах, как не бывало!

Оуэн тоже посмотрел на брата.

– Чтобы эти двое предали друг друга? – задумчиво произнес он. – Выглядит достаточно проблематично… У меня просто челюсти сводит от их преданности друг другу!

Он загасил сигарету и достал новую. Ши поднес зажигалку.

– Что-то еще? Узнаю этот хитрый взгляд!

– Оруженосец тоже верит в несокрушимость Щита… Поэтому такой храбрый!

– Скорее, нахальный!

– Да, милорд. Но, похоже, мальчишку обманули… Не знаю, намеренно или нет, но ему не сказали, что мы можем убить его, приняв истинную форму Призванного К Подножию Лестницы. Убить навсегда. Его душа исчезнет из этого и из любого из миров. В любой момент, если на то будет ваше желание!

– Мое желание… – Оуэн снова посмотрел на Марка. – Убить? Насовсем? Когда мой брат так привязался к нему? Это очень жестоко! – строго, осуждающе глянул на Ши и тут же рассмеялся. – Конечно, убейте! Надоел мелкий засранец! Все время путается под ногами!

Ши встал с кровати.

– А что с ним? Он захочет вмешаться…

– С ним? – запустив пальцы в волосы брата, Оуэн слегка взъерошил каштановые пряди. – Что ж, сломайте пару ребер… Святошу хлебом не корми… дай пострадать за кого-нибудь…

С той же мягкой улыбкой Ши откланялся. Исчез так же, как появился, растворившись в темноте. Оуэн потянулся за новой сигаретой, но передумал. Заложил руки за голову и задумался.

В этой жизни он не оставил себе друзей, не завел любовника и Оливера у него тоже не было. Привязанность стоила слишком дорого. Остались только Шибан. «Да, и еще Людвиг…» – вспомнил он. Но барона уже нельзя было назвать другом. Полудемон. Получеловек. Переселяющийся. Теперь Виго и сам, без его помощи, мог побеспокоиться о своем бессмертии.

Душа барона оказалась готовой принять такой Дар. И сейчас он упивался своим могуществом, владея несметными сокровищами третьего рейха, став единственным и бессменным магистром ордена Розенкрейцеров. Не оставляя надежды возродить идею селекции человеческой расы (так несправедливо заклейменной словом «нацизм»), Людвиг распустил по всему миру паутину интриг, претворяя в жизнь свои планы. И, кажется, пока не заскучал…

Марк что-то пробормотал во сне, Оуэн протянул руку, погладил спящего по щеке. «Глупый… Мне так мало надо от тебя… Всего лишь твое сердце…» Улыбнувшись, ненадолго прижал брата к себе, чмокнул в теплую макушку и повернулся к нему спиной. Так, на всякий случай. Подальше от искушения.

«А Оливер отказался…» – подумал он, засыпая. В своем эгоизме совсем позабыв, насколько быстротечна жизнь простого смертного, он вспомнил об этом, лишь когда Оли не смог, как обычно, принести ему чашку утреннего кофе. Нашел его по еле слышному биению сердца, в начале коридора, рядом с разбитым фарфором.

Доктор сказал, что у старика инфаркт, и так бодренько заверил, что при хорошем уходе тот проживет еще долго. Правда, с постели уже не встанет. Он не знал, что руководило им: жалость, привычка или нежелание господина потерять хорошего слугу, но он предложил Оливеру свой дар. И, честно говоря, был удивлен его отказом.

– Я все знаю о бессмертии, – слабо улыбнулся дворецкий, – поверьте, милорд, эта ноша не для моих стариковских плеч. – Оливер протянул ему книгу в истрепанном кожаном переплете с медной застежкой. – Сохраните ее в память обо мне… Этого будет достаточно…

Оуэн полистал страницы. «Так вот в чем дело… писанина Якоба Брюса. Сумасшедшего алхимика. Потерявшего разум оттого, что никак не мог умереть… Сначала умолять о бессмертии, а после проклинать полученный дар…»

– Хорошо! – пожал он плечами.

Но одна просьба у Оли все же была.

– Простите, что вот так оставляю вас, но, надеюсь, вы позволите кому-нибудь, кто будет любить вас так же сильно, заботиться о вашей милости… – и Оливер впервые коснулся его руки не в перчатке. – Не хочу лежать и дожидаться смерти, становясь с каждым днем все более немощным, пусть Ши придет раньше… прежде, чем я стану обузой для вас, милорд… – попросил он.

Ши убил старика во сне. Легко и безболезненно. Костлявая так и не успела протянуть к нему свои ледяные пальцы. Можно сказать, просьба старого слуги растрогала его и, будучи растроганным до конца, он даже проводил Оливера в последний путь. Красивый гроб. Могила среди буйно цветущих роз на вилле Людвига. Воздух, душный от их приторного аромата. Он – весь в черном. Сдержанно-мрачные взгляды Ши. Унылая музыка. Пустые слова священника, с постным лицом листающего библию. Все, как и подобает, чтобы черви могли приступить к обильной трапезе.

Книгу он бросил в огонь. Пил коньяк, смотрел, как корчатся и чернеют, превращаясь в пепел, листы с письменами, и думал о том, что слишком долго был человеком… Пора было забыть об этом…

Но однажды, это единственный раз, смерть пришла и к нему, не спросив разрешения. Какой-то больной на всю голову еврейский камикадзе из какой-то там воинствующей организации, объявившей крестовый поход нацистам, узнал Генриха по старым фотографиям. Хотя он и не носил больше форму офицера СС, лицо ведь не изменилось.

Разве мог он подумать, что проходя мимо его столика на открытой веранде, этот плешивый недоносок вдруг шагнет к нему вплотную и выстрелит в сердце из дамского «бульдога», в упор? Не магия – маленький кусочек металла разорвет сердечную аорту, и от неожиданности его вышвырнет из тела прекрасного Генриха, которое он так долго холил и лелеял, не желая расставаться с этим совершенным творением природы.

Озверев от подобной наглости, вселившись в первое же попавшееся тело, с холодной яростью схватил он убийцу Генриха за горло. Кровожадные глаза Иблиса заглянули в лоснящееся угрями, перекошенное ужасом лицо еврейского мстителя. Когтистая лапа Кайи оторвала от пола сутулое, тщедушное тело. Когти демона впились в человеческую плоть, медленно отрывая кусок за куском от дергающегося, верещащего от боли представителя избранного Богом народа.

Он не дал ему потерять сознание, словно жестянку из-под пива, смял кости черепа и еще живого с размаху ударил о землю. Раздался хруст сломанных шейных позвонков. Но пока этот кусок дерьма не превратился в бесформенную кучу переломанных костей, продолжал бить его обо все, что попадалось на глаза. А потом, с подоспевшими на зов Шибан, они разнесли в щепки весь город. Варфоломеевская ночь показалась бы просто детским утренником по сравнению с бойней, что они устроили там. Взрыв бомбы… Землетрясение… Торнадо… Людишки успокаивали себя, как могли…

А у Людвига было то еще выражение лица, когда к нему на виллу, как к себе домой, заявился чужой мужик с бездыханным телом его кузена. Подергивая уголком рта, барон подошел к столу, на который Ши положил труп. Неуверенно, будто слепой, ощупал лицо, грудь Генриха, прижался щекой к холодной ладони и, сгорбившись, медленно осел на пол.

По лицу Оуэна скользнула гримаса. Мысль, что он ошибался все эти годы и Людвиг был любящим братом и настоящим другом не ему, а своему прекрасному кузену Генриху, неожиданно причинила боль. По сердцу скребануло разочарованием. Под ногами будто треснуло и разбилось тонкое стекло. Но он ошибался.

– Ну же, Виго, не будь бабой! Возьми себя в руки! – приказал резко. В глубине глаз полыхнуло.

Обернувшийся на его голос, Людвиг выпустил руку покойника, вскочил с пола, шагнул к нему. Вцепившись взглядом, крепким рукопожатием стиснул ладонь и спросил:

– Генрих?

И вдруг, издав горлом странный булькающий звук, порывисто обнял.

– Мать твою, Генрих! Не пугай меня так больше! Ты же не хочешь, чтобы твой лучший друг стал заикой на старости лет! – радостно оскалившись, барон подтолкнул его к зеркалу.

Увидев свое отражение, Оуэн расхохотался. Коротышка с пивным брюшком. Пальцы-сосиски, унизанные перстнями. Он потрогал толстую золотую цепь на жирной шее. Маслянистый взгляд мздоимца, слащавые усики волокиты и забрызганная кровью форма полицейского чина. Да, они еще долго хохотали с Людвигом, разглядывая его отражение в зеркале.

– Полицейский коменданте в моем доме, и ты на столе – мертвый! Ну, что я должен был подумать?! – добродушно посмеиваясь, оправдывался Людвиг.

После того, как Оуэн переселился в молодое тело одного из членов «Meine Liebe», они лежали в шезлонгах у бассейна, попивая аперитив.

– У меня не было времени выбрать что-то более подходящее, – усмехнулся Оуэн, – да и посмотреться в зеркало тоже.

Он глянул на барона с иронией.

– Что будешь делать с телом своего кузена? Забальзамируешь – и в хрустальный гроб?

– Зачем? – удивился в ответ Людвиг.

На этот счет Оуэн тоже ошибся.

Всерьез увлекавшийся рисованием, Людвиг сделал для себя карандашный набросок с прекрасного, застывшего неземным покоем, мертвого лица Генриха, кремировал тело, а прах в качестве удобрения рассыпал под кусты роз, росших вокруг виллы.

– Красоту к красоте, – сказал этот законченный циник, посыпая пеплом землю под цветами.

Рисунок, в шутку названный бароном «Головой антихриста», был продан на аукционе Сотбис в 63-ем году неизвестной почитательнице за неожиданно большие деньги…

37 глава

Утром у Марка, грубо растолкавшего его, было такое лицо, что Оуэн не удержался от усмешки. «Или убьет сейчас, или расплачется…» – подумал он.

А тот, обнаружив себя совершенно голым, в одной постели вместе с этим чудовищем, не мог даже ничего спросить. Боялся услышать ответ. Голова дико раскалывалась. Во рту словно кошки нагадили, а тут еще одна ухмыляющаяся сволочь не спешила рассеять его сомнений.

Вволю налюбовавшись немым трагизмом его лица, Оуэн посоветовал брату принять душ и повернулся к нему спиной, собираясь спать дальше. Щенячья растерянность Марка уступила место яростному желанию удавить Оуэна голыми руками, но тот оказался молниеносней змеи в броске. Заставив болезненно охнуть, вывернул руку так, что попробуй Марк дернуться – и получит перелом.

И время наполнилось тишиной. Один кривился от боли, другой снисходительно улыбался. Сейчас, выверни он ему руку посильней, а Оуэн мог это сделать, и Марку пришлось бы уткнуться носом прямо ему в пах. Оуэн настроился на игривый лад.

– Без одежды… твое тело смотрелось соблазнительно… – сказал он, заставив Марка невольно напрячься. – Но тебе не повезло. Я не настолько отчаялся, чтобы переспать с напившейся до бесчувствия свиньей! – успокоил он его, не забыв унизить при этом. – Иди, прими душ, – ослабил хватку, отпуская, – холодная вода прекрасно освежает мозги!

Небрежный жест рукой «иди, иди» был не менее оскорбительным, чем сами слова. Марк сжал кулаки. На лице Оуэна появилось выражение ласкового участия.

– Не желаешь ли надеть трусы? Или тебе все же что-то надо от меня? – спросил он, вопросительно изогнув бровь.

Марк голышом бросился в ванную. «Ты, скотина!» С грохотом захлопнулась дверь.

– А она-то чем виновата? – философски заметил Оуэн, снова растянувшись на постели. Прислушался. Из ванной не доносилось больше ни звука. «Может, плачет там? Пойти… утешить…» – мелькнула заботливая мысль, но тишина постепенно убаюкала его, он заснул.

«…вместе с изумрудной прядью волос он наматывал на палец серебряную нить своего отчуждения. Она пришла с единственной просьбой, и они опять ссорились…

– О, мой коварный сын! Твой план безупречен! Разлучить Близнецов, обречь на терзания людских страстей, посадив их в клетки человеческих тел! Как умно с твоей стороны заставить Имару ненавидеть – о, нет, не тебя! – смотрела она на сына бездонными глазами, и черный бархат ее платья медленно покрывался седым колючим инеем неприязни. – Глупый, злой Сэйрю! Отсюда… тебе достаточно хорошо видно, как страдает Имару, потерявший самого себя? Страдания моего сына радуют твое жестокое сердце?

– Уходи! – прогнал ее Сэйрю.

Но она не ушла.

– О, мой трусливый сын! Ты так и не сказал своему возлюбленному, что ненависть, сжигающая его душу, есть пламя его печали! Не признался тому, кого так сильно любишь, что тоска, делающая его жизнь пустой и безрадостной, – всего лишь жажда крови? Не поведал, что собираешься вечность кормить его ложью? В надежде, что когда-нибудь в благодарность он лизнет твою ладонь!

Дракон навис над ней рассерженной глыбой зеленого льда. Его ледяное дыхание, убившее все вокруг, коснулось ее лица.

– Почему он не любит меня? – спросил он, хватаясь за пряди ее волос. – Я мог стать для него целым миром! В моем сердце он мог найти все, что пожелал бы! Но, бессердечный, посмеявшись над моими чувствами, он отверг меня! И отвергнутый, я умирал от горя, потому что больше всего на свете желал быть Солнцем и погружаться в Океан, в котором уже утонуло Небо! Мое единственное желание… Почему он не хочет исполнить его? Нет, рано или поздно я заставлю его… ответить на мою любовь!

– Рано или поздно Близнецы обретут друг друга и тогда… Имару придет к тебе, за твоей головой! – воскликнула она. Легкой дымкой черные пряди волос выскользнули из его пальцев. – Пока не поздно, освободи его от своей неуемной любви! Я исцелю сына от ненависти к тебе! Имару достаточно страдал, он поймет твою боль и простит тебя!

Дракон надменно вскинул голову в венце белых рогов.

– Мне не нужно его прощение!

И нежные лепестки синих ирисов почернели, рассыпавшись прахом от его дыхания.

– Ты знаешь… сказал он, – время не лечит сердечные раны. Можно попытаться забыть о них… Можно забыть многое… Но и упавшего в осеннюю лужу маленького листочка будет достаточно, чтобы вспомнить, как душа твоя исходила криком, а ты был не в силах сдержать его или остановиться! Я сердце свое вырванное держал на ладони и просил его: возьми и позволь мне любить тебя, замирая от боли!

Взгляд ее стал непроглядно темен.

– О, мой противоречивый сын, а что ты сделал, ты помнишь? – спросила она.

– Молчи! Молчи! Молчи! – заткнул уши Сэйрю, зная все, что она собиралась ему сказать. Она скажет, что нетерпением своего сердца, не смирившись, запечатал он Близнецов в теле прекрасного юноши с волосами цвета ночи, с глазами цвета вечернего неба. Надел на шею Имару ожерелье Забвения, коварно лишив Образа Священного Зверя. И похитил его. Заперев в клетке из золотой паутины обмана и лжи, постелил возлюбленному постель греха из лепестков лотоса и оставил спящего в плену своего желания.

И тысячи лет приходил к нему на закате, воруя сладкие вздохи с его губ, воруя любовь обманутого сердца. И однажды, уверовав в свой собственный обман, самонадеянно решив, что отныне возлюбленный принадлежит ему, разорвал сплетенное из зеленого золота своих волос Ожерелье Забвения. Но Имару, вернувший себе Образ Священного Зверя, не простил обмана, возненавидел его и проклял.

Сломал клетку и вырвался на свободу. Длинные кинжалы когтей полоснули по нефритовой чешуе Сэйрю. «Я никогда не прощу тебе этого! До скончания веков!» Взмахнув огромными черными крыльями, ненависть брата уносила Имару все дальше прочь. Оставив его, истекающего кровью, ползти к Источнику Жизни…

– Молчи! – шагнул к ней Сэйрю. – Ты не смеешь просить меня об этом… – глухо произнес он. – Я не позволю Имару возненавидеть меня снова!

Она приняла сына в свои объятия. Успокоившись, Дракон свернулся вокруг нее в нефритовое кольцо, положив свою рогатую голову ей на колени. Вздыхая, гладила она серебристо-пепельную гриву. Ей ли не знать о страданиях своего первенца? Любовь была к нему жестока. Но самого младшего – двуликого Имару, светлого ли, темного, – она любила прежде всех остальных своих детей.

Искрясь слезой матери, по бархатной щеке ночи скатилась одинокая звезда…» Книга 12-ти Лун, глава девятая

Громкие, азартные реплики спортивного комментатора, проникнув в сознание, окончательно разбудили его. Проснувшись, Оуэн слегка удивился, что брат не ушел, пока он крепко спал. Он застал его в гостиной, возле телевизора. Марк увлеченно смотрел какую-то спортивную передачу и, кажется, уже позавтракал: на журнальном столике стояло большое блюдо с остатками торта, креманка из-под мороженого и две пустые чашки от какао. Пахло ванилью и шоколадом. У него потеплело на душе, но потом он вспомнил: «Ну, да… у святоши же миссия…» И настроение тут же испортилось.

Увидев его, Марк выключил телевизор. Молчал, смотрел сердито, искал слова, способные заставить это чудовище перестать швыряться трупами. На лице явно читалось: поскорее закончить со всем этим и уйти отсюда.

– Тебе стоило только попросить… – помог ему Оуэн.

Марк в ответ рассмеялся. «Как же, только попросить… Если небеса обрушатся на голову, и тогда эта сволочь не сделает ничего без личной выгоды…» – не поверил он его словам.

Оуэн усмехнулся.

– Ты угадал, – заметил он, – я солгал. Но ты можешь выкупить у меня жизнь следующей жертвы…

Выкупить? На лице Марка отразилось легкое замешательство, а смутное подозрение заставило покраснеть.

– Расслабься, мне не нужно, чтобы ты, спасая несчастную, предложил мне взамен свое тело!

От прозвучавших с такой иронией слов щеки Марка залило густым румянцем стыда. Он как раз подумал, что даже ради всех невинных не согласится пойти на такое. И хотя на Оуэна сейчас не смотрел, все равно чувствовал, как тот усмехается.

– Я хочу поцеловать родинку, что у тебя на шее, над ключицей!

Услышав желание Оуэна, Марк удивленно поднял голову.

– Ты шутишь?

– А когда это я шутил с тобой?

– Но…

– Торгуешься? – сузил глаза Оуэн.

– Нет, просто я не верю тебе! – нахмурился Марк. – Поклянись ослепляющим заклинанием! По крайней мере, лет триста будешь бродить по свету, натыкаясь на предметы… если нарушишь свое слово! – потребовал он, уверенный, что тот откажется.

Оуэн сложил ладони и вокруг него появился Заклинающий Круг.

– Клянусь, ради тебя убивать не буду! – разомкнул он ладони.

Яркая вспышка, Круг исчез, а глаза Оуэна сделались фиолетовыми. Он моргнул, возвращая им прежний цвет. Формулировка была не та, но Марка и это порадовало: знать, что не ты причина чьей-то смерти, тоже было неплохо. На повелительно-ждущий взгляд зажмурился, ослабил узел галстука, оттянул воротник рубашки и отвернулся.

«Святоша… думаешь, приносишь себя в жертву?» Лицо Оуэна вдруг сделалось злым, он шагнул к брату с таким видом, будто собрался перегрызть ему горло, а не поцеловать, из вредности оставив на видном месте след от засоса.

«Да что же это…» – подумал Марк, приходя в смятение, стоило теплым губам коснуться его шеи. Непонятная слабость в коленях заставила ухватиться за отвороты махрового халата на груди Оуэна. Тот обнял его и, словно защищая, прижал голову Марка к своему плечу.

– Ивама, ты…

– Ш-шш… Просто будь моим братом… Просто будь моим…

Марк с силой оттолкнул Оуэна. Отшатнулся. Смотрел растерянно. «У него столько власти надо мной… Почему я хочу, чтобы эти руки продолжали обнимать меня? Почему я… Почему мне…» – в нем нарастало отчаяние. Он не заметил, как в фигуре напротив появилось что-то зыбкое, меняющее облик. Не заметил глаз, полыхнувших багрянцем. Не почувствовал, как под смуглой кожей на несколько мгновений с невероятной силой напряглись все мускулы, а пальцы скрючились, уже готовые оторвать ему голову.

На лице Оуэна появилось выражение ласковой задумчивости.

– Приезжай в Нью-Йорк, как-нибудь осенью… – на губах мелькнула, но тут же погасла улыбка. – Я раскрою тебе тайну твоего оруженосца. Ты ведь опять с ним, не так ли?

– Он мне не оруженосец! – снова нахмурился Марк.

– Да какая разница… – пожал плечами Оуэн. Его холодный взгляд дал понять, что брат волен идти на все четыре стороны.

«Отлично! Может, повезет… и не увижу эту самодовольную буддистскую скотину лет сто…» – Марк презрительно фыркнул, направившись к дверям.

– Стой! – услышал он резкий окрик. Оборачиваясь, хотел было сказать: «Ну, что тебе… еще?» Удар Силы был не смертелен, но и он сложил его пополам. Перед глазами неожиданно выключили свет.

С вежливым стуком на пороге возник Ши. Закрыл за собой дверь, переступил через тряпичной куклой лежащее на полу тело, прошел к столу.

– Он снова надерзил вам, милорд? – спросил, ставя на стол блюдо, накрытое колпаком.

– Терпеть не могу пренебрежения… – отозвался Оуэн.

Ши понимающе кивнул. «Этот засранец так и не научился хорошим манерам…» – подумал он, без всякой жалости глянув на бесчувственного Марка.

– Я приготовил вам ланч. Вы же еще не завтракали! – с этими словами он стал накрывать на стол. Заметил в руках хозяина толстую книгу в богатом переплете, прочитал название: «Демон Кайя, или как я стал добычей греха» и скривился.

– Как вы можете читать подобную чушь, милорд?! Смесь третьесортного дешевого чтива и заумной теософии.

– Нет, Ши… вы не понимаете, – лукаво покачал головой Оуэн, – это любовные письма. Не будем же судить автора слишком строго!

Рассмеявшись, он перевернул книгу. С обложки на него смотрел седой, красиво состарившийся мужчина в одеждах католического священнослужителя. В белых, с золотом. Узкая аристократическая ладонь старика лежала между ушей немецкой овчарки, сидевшей рядом с креслом хозяина.

– Вы были великодушны к нему, милорд… – заметил Ши, раскладывая столовые приборы, и добавил: – Люди – такие эгоистичные существа. Они неверно, в свою пользу, истолковывают ваши поступки…