Текст книги "BRONZA"

48 глава

Инна сидела перед компьютером, с мечтательной задумчивостью размышляя над вчерашними словами Виктора. Он сказал, что привезет ей из Швейцарии подарок, от которого она не сможет отказаться… И лицо у него было таким загадочным. Вздохнув с непонятной грустью, положила пальцы на клавиатуру. Она уже перестала задавать себе вопрос, что он нашел в ней. Просто хотела верить, что это не прихоть богатого мальчика (он был моложе ее на целых три года), которого от скуки, объевшегося шоколадом, потянуло вдруг на черный хлеб. И добившись своего, этот плейбой не исчезнет из ее жизни также внезапно, как и появился. По крайней мере, она надеялась.

Семь дней… Высчитывая в уме, когда же Виктор должен вернуться, стала загибать палец за пальцем. Сбилась и стала загибать снова. Звонок в дверь окончательно сбил ее со счета. Приехала Лялька.

– Ну, выкладывай, кто он, что он, откуда взялся! – прямо с порога забросала ее вопросами подруга.

– Что выкладывать? – не поняла Инна.

– Да вот, говорят, в твоей жизни появился мужчина! – раздеваясь, та повесила белую норковую шубку на вешалку.

– Да кто же говорит? – опешила Инна.

– Да все говорят!

– Ой, Лялька приехала! – выскочила из ванной Аришка.

Раздосадованная презрительными нотками в голосе подруги, словно та уже заранее поставила на Викторе жирный крест, Инна строго отчитала дочку:

– Ариш, сколько раз говорила тебе не называть так тетю Лену!

– Почему? Ты же зовешь… тебе можно, да?! – возмущенно запыхтела девочка.

– Да ладно вам, девчонки, ссориться по пустякам! – подруга обняла Инну за талию. – Пусть зовет, если нравится. На моем самолюбии это не отразится! Пойдемте лучше пить чай! Я привезла коробочку «Портабелло»! – и отправилась на кухню.

Проходя мимо Аришки, шутливо дернула девочку за косичку. Та с радостным визгом повисла на ней. Инна оторвала от подруги визжащую дочь, развернула в сторону комнаты, поторопила:

– Переодевайся скорей, опоздаешь на свою гимнастику!

Прошла на кухню. Хозяйка Медной Горы уже хозяйничала тут. На плите шумел чайник. Инна стала доставать чайный сервиз.

– Ну, рассказывай! – кивнула ей Лялька, не замечая надменности своего кивка.

– Хорошо, – согласилась Инна, она всегда соглашалась с подругой. Еще со школы. – Рассказывать особенно нечего. Бизнесмен. Зовут Виктором… – начала она.

– Какое интересное имечко. Как раз для победителя, – перебила та, презрительно прищурившись, – он случайно не из тех, кто пришел, увидел, захватил, а после еще и нагадил?! – Лялькин взгляд из-под густой челки стал инквизиторским.

– Ну зачем ты так? – обиделась Инна.

Презрительное отношение Ляльки к сильному полу порой вызывало у нее недоумение, но уже в школе та лихо расправлялась со всеми своими кавалерами, всех мастей и возрастов. Было в ней что-то буйное, ненасытное. Хищница, охотница за «скальпами», она прямо шагала по «трупам». Будь это разрешено, часто думала Инна, подруга действительно украсила бы стены своей спальни мужскими скальпами. И не скажешь, что мстила мужчинам за свое обездоленное детство.

Девочка выросла в хорошей, дружной, а по советским меркам – так вообще в элитной семье. Отец Ляльки, с непримечательной внешностью сотрудника одного солидного ведомства на Лубянке, где до недавних пор в каждом кабинете полагалось висеть портрету «железного Феликса», был большим начальником, дочь любил, но по-глупому не баловал. Вероника Юрьевна, младшая из сестер видного столичного партократа, на работе, в Министерстве Культуры, холодная и строгая, в своих деловых костюмах, очках, с прической классной дамы, была дома доброй и отзывчивой, отличной хозяйкой, любила мужа и души не чаяла в своем единственном чаде. Когда кто-нибудь удивленно спрашивал у родителей подруги, откуда у них такая красавица дочь, мать Ляльки обычно шутила:

– А это, – говорила она, – непорочное зачатие!

«Ой, какие вкусняшки!» Радостный голосок дочки напомнил ей об обязанностях матери и хозяйки. Инна посмотрела на подругу.

– Он понравится тебе. Надеюсь. Малышу вот нравится… Вернется из командировки, я вас познакомлю… – говорила она и улыбалась, быстро накрывая на стол.

Лялька перестала изучать ее лицо, пультом включила телевизор. Шли новости. Набив щеки конфетами, Аришка тут же прильнула к ней и с таинственным видом что-то зашептала на ухо, по секрету. Инна незаметно, с легкой виноватостью вздохнула. У подруги было право тревожиться.

Разве не Лялька заботилась о ней, когда, утратив привязанность к годовалой дочке, утратив привязанность к себе, к миру в целом, безучастная ко всему, она лежала пластом на кровати? С головой накрывшись одеялом. Разве не Лялька кормила ее с ложки, заставляя хоть что-нибудь съесть? Сердито нашлепав по щекам, тащила в ванну и нещадно терла мочалкой, чтобы она почувствовала, что тело ее пока не умерло. Для нее привезла из Германии щенка немецкой овчарки. Заплатила за его выучку, чтобы с таким телохранителем Инна больше не боялась выходить на улицу и не вздрагивала всякий раз на раздавшиеся за спиной шаги. Малыш никого не подпускал к ней ближе, чем на три метра. Да и кто бы захотел подойти, услышав его угрожающее рычание?! Тетя Ника, дядя Володя – родители Ляльки, они все заботились о ней. И постепенно в ее жизнь вернулись краски. Зарубцевалась рана. Она заново научилась улыбаться. Жизнь наладилась…

«Рейс… номер такой-то… самолет упал… недалеко от…» Она поняла только, что самолет Виктора разбился где-то в Швейцарии. В сердце вдруг вонзился раскаленный железный прут, а старенький линолеум на кухонном полу, норовисто взбрыкнув, больно ударил по лицу. «Под лепестками пустота… всегда была пустота…» Звон разбитой чашки – и последнюю мелькнувшую мысль тут же поглотила темнота. Ей больше не снилась музыка, и голос любимого не звал ее. Инне снился ангел смерти с поникшими черными крыльями. И где-то в том, другом мире шел снегопад…

Марк поднялся с земли. Взмахнул крыльями, стряхивая с них снег. В доме горел свет. В темноте падающие из окон теплые прямоугольники света стелились ему под ноги путеводной нитью. Он направился к дому, зашлепал босыми ступнями по неровным ступеням крыльца.

– А где это… мы? – спросил он у Оуэна. Не совсем уверенный, что хочет остаться здесь, вместе с ним, продолжал стоять на пороге, упираясь ладонями в дверные косяки.

– А для тебя это имеет значение? – не ответил на его вопрос Оуэн. Сидел в кресле у камина, пил скотч и смотрел в огонь ушедшим в себя взглядом. В его глазах отражалось пламя.

– Да не особенно… – пожал плечами Марк.

– Тогда не стой в дверях бедным родственником, проходи! – пригласил тот и предложил:

– Выпьешь?

Марк кивнул.

«Вот всегда мы так… барин, одним словом… – подумал с завистью, удивившись чудесному преображению комнаты, в которой недавно очнулся. Просторная, уютно обставленная, она была лишь частью большого охотничьего дома. – Ну, и откуда взялось тут это шале…» – огляделся он вокруг. На стенах коллекция ружей, кабаньи головы. На журнальном столике поднос с едой, выпивка, ведерко со льдом. Мягкие кресла, широкий диван. Ноги Оуэна утопали в пушистом ворсе ковра.

– Ши… тут заходили, в гости, – не изменяя себе, иронично заметил тот, отвечая на его вопросительный взгляд.

Марк понимающе хмыкнул. Этим тварям хлеба не надо, дай только позаботиться о комфорте своего господина! Заметив на столике стакан со следами губной помады, пожимать плечам уже не стал. Почему-то визит неведомой гостьи оставил его равнодушным. Ему было все равно.

Зачерпнув льда из ведерка, Оуэн набулькал в стакан скотча, протянул брату, спросил с усмешкой:

– Не хочешь сложить крылья? Одеться…?

– Что, выгляжу неприлично… голым? – вернул ему Марк усмешку. Его одежда аккуратно сложенной лежала на диване.

– Отчего же, напротив! Твоя нагота очень даже соблазнительна. Но если ты дразнишь меня, то сейчас не время, – посмотрел на него Оуэн.

Марк громко фыркнул в ответ.

– Неужели? Какое счастье! Наконец-то ты потерял интерес к моей заднице! – потянувшись за джинсами, отвернулся, и никаких крыльев за спиной.

«Вот всегда мы так… лишь бы наперекор…» – Оуэн промолчал. Одевшись, Марк плюхнулся на диван, большими глотками выпил скотч и поставил пустой стакан на пол.

– Зачем? – спросил он.

– Что «зачем»? – в свою очередь спросил Оуэн.

– Зачем ты заставил его пройти через все это, когда мог просто убить?

– Значит, не мог… – ответил Оуэн.

И Марк больше ничего не стал спрашивать. Сидел и тоже смотрел в огонь. В глазах обоих отражалось пламя. Но возникшее между ними молчание не разделило братьев, наоборот. Оно сочилось в души пониманием неизбежного, объединяя неотвратимостью предстоящего. Все закончилось. Безнадежная, неправильная, искалеченная больным сознанием Сэйрю любовь-ненависть, ненавидящая их любовь – ей больше не удастся играть их сердцами.

– Ты готов?

Оуэн пересел на диван к Марку. Тот кивнул.

– Будет больно…

– Не тяни!

Прижав к плечу голову брата, Оуэн обнял его, коснувшись лба Поцелуем Матери. Распахнув сразу ослепшие от боли глаза, Марк закричал. Но Оуэн крепко держал его бьющееся в агонии судорог тело. Прижимал, пока тот кричал, не отпустил, когда тот перестал кричать. Потом помог встать. На мгновение показалось, что брат, словно испуганный мальчик, хотел спрятать лицо у него на груди, но ему только показалось.

Подхватив со стола бутылку скотча, Марк двинулся по кругу, разливая спиртное по полу. Заклинающий Круг тут же вспыхнул яркими языками пламени. Вокруг них сердито загудел воздух.

– А теперь убьем их всех… Какого черта… пусть этот мир катится в бездну… – с какой-то непривычной для него усталостью в голосе произнес Оуэн.

Отшвырнув пустую бутылку, Марк протянул брату раскрытую ладонь. Близнецы вошли в огонь, взявшись за руки.

– Мне понадобится вся твоя Сила, – заглянул Марк в потухшие, тоскливо зеленеющие глаза Оуэна.

Улыбнувшись, тот подставил ему свое горло.

– Но мы умрем…

– Знаю…

Теперь уже Оуэн смотрел в глаза Марку.

– Я люблю тебя, ты знаешь… А ты?

– Люблю! Люблю больше жизни! – клыки Марка вонзились в горло брата.

…здесь не останется никого, кроме нас. Мы будем вечность обнимать друг друга. Целую вечность смотреться друг другу в глаза. Плачьте, кричите, зовите! Мы исчезнем в зеркале этого мира. Мы утонем на дне озера. Мы останемся в золотой клетке, глухие к голосам, зовущим нас из этой восхитительной могилы…

Читал Марк слова заклятия, обнимая брата. Они сидели в огненном круге, и языки пламени подбирались к ним все ближе.

…мы умрем для каждого и воскреснем в чужих сердцах. Мы последуем за печальной песней, что звучала для нас колыбельной. Мы уснем навсегда под пронзительный крик плачущей птицы…

Шептал, задыхаясь от обжигающего легкие горячего воздуха, Оуэн. Голоса Близнецов едва различались за стеной яростно гудящего пламени. Заклятие Двенадцати Лун, что древнее самого мироздания и старше любого из богов, вызванное к жизни, вспыхнуло, рисуя в раскаленном воздухе огненную вязь.

И пришла Она. Золотоволосая. С шальным весельем в бездонных глазах. Источающая аромат. Истекающая нектаром. Любовь сожгла их тела страстью, получив взамен их обугленные сердца. И когда жертва Близнецов легла на ее алтарь, Любовь содрала с себя нежные лепестки чувственной плоти, завернувшись в черный смрад плаща. Сняла улыбающуюся пунцовыми губами маску сладострастия, обнажив глумливый оскал голого черепа. В костлявой руке она сжимала острую косу. Смерть пришла к богам. За бессмертными…

49 глава

Вернувшись из поездки, он бросил вещи нераспакованными и сразу прошел в душ. После перекусил на скорую руку. Машинально убирая упавшую на глаза непокорную прядь, глянул на оранжево-желтый цветок кактуса, стоящий в горшке на столе. Круглый, весь в колючках – он подарит его Инне. Ей не нравились срезанные цветы, он запомнил, она говорила, что не любит смотреть, как те медленно умирают в вазе. Улыбнувшись, Виктор быстро оделся, подхватил растение и захлопнул за собой дверь квартиры. Во внутреннем кармане пиджака лежала бархатная коробочка с обручальным кольцом. Белое золото с голубым бриллиантом. Спускаясь в лифте, все уже решив для себя, мысленно проговаривал те самые важные слова, что собирался сказать, делая предложение любимой женщине.

Вернулся обратно разочарованным и немного расстроенным – дверь ему никто не открыл. К телефону тоже долго никто не подходил. Наконец не желающий ни с кем разговаривать детский голосок ответил, что мамы нет дома, и в трубке прерывисто загудело.

Слегка зациклившись на кактусе (он опять прихватил его с собой), Виктор на следующий день снова стоял перед ее дверью и настойчиво давил пальцем на звонок. Немного погодя дверь открылась. Сногсшибательная брюнетка окинула его насмешливо-оценивающим взглядом. В блестящих, иссиня-черных волосах ее стильно серебрилась одна лиловая прядь.

– Ты, должно быть, Виктор? Елена! Проходи! – сказала она и отправилась на кухню.

«Хозяйка Медной Горы…» – догадался Виктор, переступая порог.

– «А ты счастливчик! Я заскочила на пару минут, забрать кое-какие вещи! По сторонам не смотри, Аришка с Персиком у моих родителей! Инка в больнице!» – услышал он, шагая за ней по коридору. «В больнице…» – отозвавшись на мысленное эхо, болезненно сжалось сердце. Хотел спросить, в какой именно больнице, но по голосу понял – не скажет. Сейчас не скажет. А подруга Инны, усевшись на скрипучий стул, потянулась за сигаретами. Продолжая изучать его, с чисто мужской усмешкой сунула сигарету в уголок рта, щелкнула зажигалкой. Выпустив дым через подрагивающие ноздри, прищурилась:

– Ну, рассказывай, что ты такое? – вроде бы шутливо спросила Лялька и не дала открыть рта. – Да поставь уже куда-нибудь свой «букет» и садись! Инка – девушка хрупкая, но сильная. Выкарабкается!

Виктор узнал, наконец, в чем дело. Так получилось, что в тот день он улетел рейсом раньше, но ничего не знавшая об этом Инна услышала в новостях о разбившемся самолете – его самолете, – и у нее не выдержало сердце. Инфаркт. Чай они пили в перекрестье взаимно-изучающих друг друга взглядов, молча.

– Если ты влез в Инкину жизнь, чтобы разбить ей сердце, то сейчас самое время исчезнуть… Все равно она считает тебя мертвым… – первой нарушив затянувшееся молчание, Лялька скребанула его по лицу жестким взглядом, а по сердцу колючим инеем жестоко прозвучавших слов.

Виктор спокойно выдержал этот сверлящий насквозь инквизиторский взгляд, как и вспышку открытого недоверия. Отступать он не собирался.

– Не из робких… – все с той же мужской усмешкой, хмыкнула она. – Хорошо, поехали! Отвезу тебя к ней в больницу. Дело в том, как нам сообщить Инке о твоем чудесном воскрешении!

Он догадался, что получил «добро».

Ехать пришлось долго, застряли в пробке на Садовом.

– Заметила твое недоумение по поводу отсутствия ремонта в квартире, но Инка тут не при чем, – курила Лялька за рулем. – Это квартира моей тетки, – ее голос потеплел. – Она в нашем семействе последняя коммунистка, вот и мотается начальницей партии с бородатыми мужиками-геологами по всей Сибири. Следить за квартирой некогда. В Москве бывает наездами, останавливается у нас, чтобы не стеснять Инку. С ее щепетильностью, та сразу начинает совать тетке деньги за свое проживание, да еще обижается, если мы отказываемся брать. После приходится незаметно рассовывать их в доме по разным углам. Хорошо, Инка забывчивая, радуется, когда находит деньги, думает, сама спрятала.

«Так вот почему Инна зовет подругу Хозяйкой Медной Горы!» – с уважением подумал Виктор. Новая знакомая была из того же теста, что и Родион. Хищницей.

Оба – эгоисты и собственники, тем не менее, они умели оберегать то, что было им дорого. Серебристый кабриолет Ляльки, застрявший в плотном потоке машин, двигался черепашьим шагом, а он слушал ее неторопливый рассказ.

Подруги дружили с первого класса. Инкина мама преподавала в школе английский язык. Полиглот, она свободно разговаривала еще на нескольких языках. Очень увлекалась историей и культурой древнего Китая. И была влюблена в эпоху Семицарствия со страстью, достойной любви к мужчине. Может, поэтому, не выдержав конкуренции с подобным «любовником», отец Инки взял и ушел из семьи. Совсем, как отрезал.

Инка тоже полиглот, школу окончила с медалью. Ей бы в гуманитарный или иняз, но она потащила ее с собой за компанию в Плешку. А дальше случилось то, что случилось. На третьем курсе у Инки умерла мама. Легла спать вечером, а утром уже не проснулась. Врачи говорили, тромб оторвался… – Лялька пожала плечами так, будто сомневалась, возможно ли такое, – Инка осталась совсем одна в пустой двухкомнатной квартире. Сначала притихла, забилась в свою раковину, но потом (откуда он только взялся) в ее жизни появился этот провинциальный Аполлон. Выпускник милицейской школы. Красавец, конечно, но видно же было, что за глянцевой суперобложкой ничего нет – одни лишь пустые страницы голого самомнения. Но влюбившись в него до полной одури, Инка ничего не замечала. Слепая…

Не забывая следить за дорогой, Лялька глянула на Виктора.

– А любовь, как известно, зла… Однажды, среди ночи, Инка оказалась перед нашей дверью в одном плаще, босая, с закутанной в кофту годовалой Аришкой на руках. Попросила заплатить ждущему внизу таксисту, переступила порог и сползла по стене на пол. Я могу только догадываться… Инка так ничего и не рассказала… – взгляд темных Лялькиных глаз стал прожигающим насквозь. – Но полагаю, произошло то, что некоторые двуногие считают своим правом делать, доказывая, кто в доме хозяин.

Она со злостью выбросила окурок в окно. Неожиданно мерс взревел мотором. Сиреной заставив ползущую впереди машину испуганно подпрыгнуть, Лялька вырулила из длинной очереди к светофору (тот опять загорелся красным) за сплошную линию и пошла по встречной полосе, создавая аварийную ситуацию. Едущие навстречу машины, шарахаясь от нее, жались друг к другу, уступая дорогу вдруг взбесившемуся, будто идущему на таран, серебристому кабриолету. Виктор особо не переживал. Он и сам готов был сейчас выйти и набить кому-нибудь морду. До больницы они добрались без единой царапины.

Счастье, если оно огромное, тоже убивает. Только после обстоятельной беседы, выдавая информацию «пипеткой», убедившись, что его посещение не причинит здоровью пациентки никакого вреда, лечащий врач разрешил Виктору войти в палату. Инна сидела на кровати, откинувшись на подушки. Исхудавшая, бледная, с темными кругами под глазами, выступающие скулы, обветренные губы. Некрасивая. Почти дурнушка.

Резким спазмом в желудке сознание кольнула пугающая мысль, как это страшно – жить, зная, что уже никогда бы не увидел ее, если бы она умерла. «Никогда больше, господи, не пугай меня так…» – он присел на кровать. Инна слабо улыбнулась. Видимо желая убедиться в его реальности, потянулась к нему, ладонями, ледяными пальцами ощупала лицо. Глаза ее наполнились светом. Она радовалась, но не за встречу с ним – радовалась, что живой, – понял Виктор. Улыбнувшись в ответ, осторожно сжал тонкие, совсем прозрачные пальцы, мягко привлек Инну к себе, обнял. До этого момента он не был уверен, что тоже любим.

С хорошей скоростью джип гнал по свободному в этот час Ленинградскому шоссе, наматывая на колеса темнеющую в предутренней зыбкой мгле мокрую ленту асфальта. Виктору приходилось теперь разрываться между работой в Москве и дачей родителей под Питером. Родион, мотнувшись до неблагодарных шведов, как он любил выражаться, привез те самые, нужные лекарства, что и мертвого на ноги поставят. Лялька оказалась права. Инна выкарабкалась.

Выписав ее из больницы под свою ответственность, он отвез Инну к родителям на дачу. Здесь, под наблюдением трех самых лучших врачей на свете, с его точки зрения, ей был обеспечен самый лучший реабилитационный период. Конечно, со своей интеллигентной щепетильностью она сначала отнекивалась и отказывалась ехать, не желая доставлять лишних хлопот занятым людям. Но тут у него неожиданно появился союзник. Дочь Инны.

Аришка оказалась на удивление мудрым ребенком. Она приняла его сразу, без всяких там ревнивых детских капризов «мама моя и больше ничья». Словно сговорившись с Родионом, стала звать его Вик, правда немного растягивала окончание, отчего слышалось «Вика». Но если честно, зови она его хоть королевой Викторией, ему было бы все равно – радовало, что смог найти с девочкой общий язык. До этого общаться с детьми у него не очень-то получалось. И тому был пример: сын Родиона.

Когда бы он ни бывал у них в гостях, всегда заставал этого медлительного увальня сидящим перед компьютером, играющим в очередную «комбат мортал», и так ужасно хотелось пнуть мальчишку под зад, чтобы убедиться, не прирос ли тот к стулу.

А пока Инна находилась под присмотром его родителей, Виктор занялся «экспроприацией экспроприаторов». Он решил вернуть Инне доставшуюся ей от матери двухкомнатную квартиру, где остались памятные, дорогие для нее вещи. Квартиру, в которой до сих пор проживал человек, «беспошлинно» пользуясь чужой собственностью, и которого он считал своим личным врагом. Родион с радостью ухватился за возможность помочь другу.

– Не бери в голову, старик! Даже не парься! – развел он руки в стороны с намерением обнять Виктора и потискать. – Чтобы этому мерзавцу – да сошло все с рук?! – Родион все-таки обнял его, потискал. Отпуская, широко улыбнулся. – Ребятки без дела совсем заскучали… – сказал он, что-то уже прикидывая в уме. – Подброшу им работенку. Порадую мальчиков!

Через полторы недели ему позвонили на работу и предложили встретиться в кафе, недалеко от офиса. Навстречу из-за столика поднялся молодой человек в хорошем костюме, с незапоминающейся внешностью, цепким взглядом «бульдога» и недолгим, но сильным рукопожатием широкой ладони. Подождал, пока Виктор закажет себе кофе. Пододвинул к нему черную папку, ключи. Сказал:

– Здесь все. Квартира юридически и физически свободна. Документы переоформлены на хозяйку.

Прозвучало исчерпывающе и лаконично.

– Сколько? – спросил Виктор, изучая свидетельство о собственности на имя Инны.

Молодой человек неожиданно тепло улыбнулся.

– Об этом не переживайте, Виктор Павлович! Вопрос улажен! У Монсеньора… то есть у Родиона Амирановича, – поправился он быстро, – не забалуешь! У него как в швейцарском банке!

Распрощавшись с ним, вышел на улицу и незаметно растворился в толпе прохожих. Виктора, убиравшего документы обратно в папку, меньше всего волновало, насколько сильно «запачкались» мальчики Родиона, выполняя его поручение. Ему было глубоко наплевать, что случилось с человеком, который слишком долго оставался безнаказанным…

Мельком глянув на часы, Виктор прибавил скорость. Он как раз успеет позавтракать с дедом. Проведает Инну, родителей и завалится спать до обеда. Суббота только начиналась. Джип свернул на вновь уложенную асфальтом дорогу, ведущую к дачному поселку. Территория была огорожена и въезд только по пропускам. Посигналив, он разбудил охранника, заспанный, тот бросился поднимать шлагбаум. Когда проезжал мимо, охранник взял под козырек: то ли был отставным военным, то ли принял его за генерала.

Он медленно ехал мимо высоких заборов по обе стороны дороги, расчленяющих пространство на узкие коридоры, создающих неприятное ощущение запутанного лабиринта. А в детстве, помнится, здесь были только небольшие штакетники, чтобы собака не забежала с улицы, да и то не у всех. Теперь же одни глухие заборы. Остановил машину перед высоким коричневым забором. Им тоже пришлось отдать дань постсоветскому менталитету. Если раньше «железный занавес» был один на весь Союз, то сейчас железные двери, железные заборы – у каждого имелся свой персональный «занавес», подумалось ему. Набрав на брелке код, нажал кнопку. Бесшумно ворота заскользили в сторону, открывая проезд. Поставил свой джип рядом с отцовским «вольво». Профессора Лабушева – лауреата государственной премии – на дачу привозил персональный автомобиль. С удовольствием потянувшись, Виктор вдохнул полной грудью и стал подниматься по дорожке, красиво выложенной декоративной плиткой, к дому.

Профессорская дача. Сквозь белые стволы берез просматривались очертания большого дома на горке. Рубленный из кедра пятистенок и полгектара земли, нетронутой рукой человека девственной природы. Что бы там ни говорили, в советское время порой умели ценить заслуги человека. Разбогатев, конечно, он внес сюда некоторые изменения. Сруб подняли на высокий фундамент. Бельэтаж отделали замковым камнем. Смотрелось шикарно. Чердак переделали в мансарду. Пристроили новую просторную террасу. Провели городские коммуникации. Поставили новую баню. Приезжавший к ним погостить Родион любил зависнуть там, философствуя о смысле жизни под водочку с осетринкой.

Возле террасы росло несколько кустов сирени, жасмин, у крыльца старая яблоня. И никаких грядок или причесанных газонов «канада грин». Вдоль невысокой изящной кованой ограды, отделяющий от них соседний участок, росли в ряд голубые ели. Они смотрелись оловянными солдатиками на карауле. Он улыбнулся, поднимаясь на крыльцо. С этими «кремлевскими» елками вышел один курьезный случай.

– Что?! Какой-то объевшийся «зелени» козел прет на рожон, как на буфет с тремя копейками, – мячиком подскочил из кресла Родион, – и ты молчишь?!

– Почему молчу? Вот, говорю… – пожал плечами Виктор. – Мама позвонила только сегодня. Ты же знаешь родителей. Отец сказал: не стоит связываться. Бог с ними, с метрами…

– Ну, нет! Так дело не пойдет! – запротестовал Родион. – Какое-то быдло, еще от грязи не отмылось, а уже мешает отдыхать приличным людям! – и похлопал себя по карманам, проверяя, все ли на месте. – Если что, меня нет… Я в Питере! – сказал он. – Объясняю одному уроду, что по чем и сколько стоит!

В Родькиных глазах полыхнуло чем-то плотоядным. Офисная, из закаленного стекла, дверь жалобно дзынькнула ему вслед, так стремительно он покинул зал для переговоров. Таким рассвирепевшим Виктор давно его не видел.

Осталось тайной, какими «волшебными» словами воспользовался Родион, но быдластый хам – новый соседушка по даче – забор свой двухметровый с их участка убрал. А на испорченной земле с глубочайшими извинениями посадил голубые ели. Да и эта художественно-выполненная ограда тоже была поставлена за его счет. На этом единственный дачный конфликт благополучно себя исчерпал. Заметив свет, загоревшийся в кухонном окне, – там хозяйничал дед, просыпавшийся рано, Виктор заторопился в дом.