Текст книги "Опознание"

Глава 4

Ярон Регев сидел в машине и смотрел на дом, где живет его дочь. Ему было все равно, сколько придется ждать. Он может торчать здесь ночь за ночью долгие месяцы, годы, пока не убедится, что с ней все в порядке. Когда она была маленькой и болела, разве он не сидел у ее кроватки ночи напролет? Так что же изменилось? Для него Ади по-прежнему маленькая девочка.

Он открыл пластиковую коробку с бутербродами, которые приготовила ему Ирит. Жена полагала, что он перегибает палку, что, раз уж Ади пожелала вернуться в свою квартиру, они должны уважать ее желание, но коробка с бутербродами стояла на кухонном столе каждый раз, когда он ехал к дому дочери.

Ярон быстро развернул бутерброд и бросил обертку на пассажирское сиденье. Завтра, вернувшись домой, он уберется в машине и выбросит все обертки от бутербродов, пустые стаканчики из-под кофе и пакеты из-под чипсов.

Может, Ирит права и он должен предоставить дочь ее собственной судьбе? Но вдруг он все-таки ей понадобится, пускай даже для совсем пустячного дела? Тогда за ним далеко ходить не придется – и трех минут не пройдет, как он будет рядом с Ади.

В последнее время он часто вспоминает ее маленькой девочкой. Как дочка начинала ходить, говорить, как он водил ее в садик и забирал оттуда, и тогда она бежала к нему, обнимала маленькими ручонками за ногу, не отпускала штанину и смеялась. Как она смеялась! Заразительный заливистый хохот, которому вторила вся семья, наполнял Ярона бесконечной радостью.

Ему больно это вспоминать, потому что Ади перестала смеяться. Она сидит часами, погрузившись в себя, глядит на свои руки, лежащие на коленях, и плачет. Плачет без остановки, совсем беззвучно, но каждая ее слеза, как в китайской пытке водой, капает ему – нет, не на голову – на сердце.

После того страшного дня Ярон постоянно находится на грани – вот-вот взорвется. Он старается быть сильным ради Ади, ради Ирит, но чувствует, что силы покидают его и он мало-помалу теряет рассудок. Все валится из рук. Не получается сосредоточиться, невозможно ни спать, ни работать.

Если ему удается задремать, его мучают одни и те же кошмары. Он видит, как Ади лежит на земле и в ужасе умоляет сохранить ей жизнь, а странный человек, какой-то безликий зверь, насилует ее. Залитые слезами глаза Ади заглядывают в глаза отца, взывают о спасении. Он бежит к ней, тянет руки, пытаясь освободить, оттащить ее, но у него не получается. На лбу у Ярона выступает холодный пот. Он хочет закричать, но не может издать ни звука. Не может даже заплакать. Если бы он мог хотя бы плакать!

* * *

Энергичная песня из радиоприемника разбудила Ярона. Хоть он и хорохорится перед Ирит, но ему тяжело сидеть так целыми ночами. Все тело болит. Он отключается на несколько минут, затем просыпается в панике, и так всю ночь напролет. Ночь за ночью. Три недели. Без отдыха и перерыва. Досыпать Ярон пытается днем, дома, на работе, когда Ади тоже уходит в офис. Там она, хотелось бы надеяться, в безопасности.

Ярон приподнялся посмотреть, который час. Шея совершенно затекла. На часах половина второго ночи, Ади, скорее всего, спит. Может, стоит уехать и поспать дома? Ирит наверняка обрадуется.

Он выпрямил спинку сиденья и потянулся было включить зажигание, но рука замерла на полпути. А если она вдруг проснется и захочет побыть с отцом?

Откинувшись на сиденье, он широко зевнул. Голова налилась тяжестью. Сходить, что ли, в круглосуточное кафе за углом и взять кофе? В Тель-Авиве есть возможности, которых нет в других местах. В Хадере уж точно нет. Но все равно он не хотел бы жить здесь. Конечно, Хадера уже не тот крохотный городок, как в те времена, когда дети были совсем маленькими и все знали друг друга. Но там по-прежнему нет той отчужденности, которая царит в больших городах.

Глаза снова начали закрываться. Подремлю пять минут, а потом пойду и выпью чашку кофе, решил он. Но тут же выпрямился, как подброшенный: мимо машины прошел высокий худой мужчина в бейсболке.

Улица была пустынна. Мужчина шел медленно, внимательно глядя по сторонам, словно что-то искал. Отойдя метров на тридцать, он неожиданно исчез из виду. Ярон весь вытянулся, стараясь разглядеть, куда делся этот тип. А, вон его макушка, он просто присел, спрятался между двумя припаркованными автомобилями и выжидает. По другой стороне улицы идет длинноволосая девушка, она вот-вот поравняется с притаившимся мужчиной.

Как это понимать? Неужели этот парень и есть насильник? Явился сюда в поисках новой жертвы и выслеживает длинноволосую девушку так же, как месяц назад выслеживал Ади. Потому и между машинами спрятался, гад!

Что, черт возьми, теперь делать? Этот шанс нельзя упустить. А вдруг удастся спасти девушку и поймать насильника? Нужно хотя бы попытаться.

Ярон выбрался из машины. Старался действовать бесшумно, но звук хлопнувшей дверцы нарушил ночную тишину. Он двинулся к тому месту, где притаился мужчина. Тот словно застыл – ни единого шороха. Ярон подходил все ближе. И тут у него перехватило дыхание: мужчина внезапно одним быстрым движением поднялся, повернул голову и пристально посмотрел на него. За эти считаные секунды Ярон успел запомнить все черты лица незнакомца – длинный подбородок, орлиный нос, тонкие губы и особенно – встревоженные, перепуганные глаза.

Девушка на ходу обернулась, взглянула на них и пошла дальше, довольно скоро свернув в один из дворов. Мужчина снова бросил взгляд на Ярона, должно быть не зная, как поступить. В ответ Ярон заглянул ему прямо в глаза – и теперь он знал наверняка. Именно этот человек изнасиловал его доченьку, его Ади. Все сошлось: телосложение, бейсболка, прогулки поздней ночью, засада на жертву – длинноволосую девушку, испуганный взгляд человека, смекнувшего, что попался.

Бешеный гнев овладел Яроном, угрожая вырваться наружу. Этот монстр напал в темноте на Ади и насиловал ее. Из-за него она теперь сидит и плачет дни напролет. Его красивая милая дочь, его Адинька. Будь у него пистолет, он, не задумываясь, пустил бы мерзавцу пулю в голову. Ярон сжал кулаки. Будь он помоложе, прикончил бы негодяя голыми руками. Но он немолод, а значит, должен действовать с умом.

Человек в бейсболке двинулся по улице, Ярон – за ним.

Завтра утром он позвонит следователю Эли Нахуму, ведущему это дело, и преподнесет ему насильника на блюдечке с голубой каемочкой.

Так, сворачивает в переулок. Ярон ускорил шаг. Нельзя упустить его из виду. Однако когда Ярон свернул в переулок, человек был уже в противоположном его конце. Испугался и побежал? Заподозрил, что за ним следят?

Ярон прибавил шагу. Он тяжело дышал, пот струился по лбу, рубашка прилипла к спине. Сказывались напряжение и усталость последних недель. «Доведешь себя до инфаркта, – предупреждала Ирит, – или сойдешь с ума от недосыпа». Шестьдесят лет возраст нешуточный. Двое внуков подрастают. Двадцатичетырехлетняя Ади – средняя дочь. Как бы Ирит не оказалась права, как бы его не хватил удар прямо здесь, посреди улицы. Ну и что же? Он не должен сдаваться. Если Ади будет знать, что ее обидчика посадили, возможно, она быстрее вернется к жизни, оставит позади этот ужас.

Повернув в конце переулка за угол, Ярон остановился.

На улице не было ни души. Загадочного типа и след простыл. Зашел в какой-нибудь подъезд? Как успел? Ярон задыхался, сердце бешено колотилось. Он сделал несколько шагов назад, сел на скамейку и откинул голову, пытаясь унять сердцебиение. Черт! Какая несправедливость! Он был так близок к цели!

Но нет. Еще не все потеряно. Он вдруг увидел, как человек в бейсболке осторожно вышел со двора, оглядываясь по сторонам, по-видимому ища глазами своего преследователя. Скамейка стояла под углом, так что Ярон ясно видел насильника, а тот его – нет. Он нагнулся, почти припал к скамейке, радуясь выпавшей на его долю удаче.

Человек направился в сторону Ярона. Между ними было не больше ста метров. Если он меня обнаружит, все кончено, подумал Ярон, стараясь бесшумно сползти со скамейки. Нужно добраться до конца переулка раньше, чем это сделает насильник. Там можно спрятаться в одном из дворов, а потом продолжить преследование. До угла улицы оставалось всего несколько шагов. Ты справишься, убеждал себя Ярон, вспоминая армейскую юность.

Он шел пригнувшись, не зная, видит ли его тот тип, но заставляя себя не оборачиваться. А вот и вход во двор. Наконец! Можно укрыться за этой колонной. Насильник, не заметив Ярона, быстро и уверенно миновал двор, подошел к автобусной остановке и остановился в ожидании. Ярон вспомнил, что в Тель-Авиве запустили ночной автобусный маршрут по уикендам. А что, если подойдет автобус? Он потеряет след!

К остановке подъехал микроавтобус, и человек в бейсболке запрыгнул внутрь. Все-таки большой город имеет свои преимущества, подумал Ярон, когда меньше чем через десять секунд ему удалось поймать такси.

– Езжай вон за тем микроавтобусом, – велел он водителю, словно персонаж боевика.

Водитель посмотрел с удивлением.

– Давай скорей! – нетерпеливо скомандовал Ярон.

* * *

Он вернулся домой под утро. Адреналин гудел в крови, нервы были натянуты до предела. Ярон пошел на кухню и налил себе чашку кофе, потом вторую, третью – все равно уже не заснуть. Ирит он не стал будить. Ей и так нелегко. Несчастье с Ади проехалось по ним катком, утопило в чувстве вины, погрузило в парализующее ощущение беспомощности. Он должен положить этому конец. Ради Ади. Но не только. Ради себя тоже, и ради Ирит.

Ярон считал оставшиеся до рассвета минуты. Хотя во время их последней встречи Эли Нахум сказал, что ему можно звонить в любое время, звонок среди ночи Ярон счел неуместным.

В шесть утра он совсем уж было решил набрать номер, но остановил себя. Нет. Слишком рано. Он читал в интернете, как в полиции проходит опознание подозреваемых в изнасиловании. Собирается целая толпа народу – полицейские, адвокаты. Каково это выдержать жертвам насилия? Одна женщина жаловалась, что подобная процедура опустошила ее, заставила заново пережить ужасное событие.

Он не хочет, чтобы его родная Ади прошла через это. Не хочет, чтобы ей пришлось идти в полицейский участок и отвечать на сотни вопросов под пристальными взглядами копов, отмечающих мельчайшие реакции. И он не хочет, чтобы потом какой-нибудь вязкий адвокат стал расспрашивать ее, почему она колебалась секунду-другую, прежде чем указала на насильника. Ярон видел в кино, что копы способны на какой-нибудь грязный фокус, чтобы поставить под сомнение показания жертвы.

А он хочет другого. Чтобы Ади сразу указала на этого типа. Прямо. Без колебаний, без сомнений. Одна минута – и все. И тогда все будет кончено. Все будет кончено.

Глава 5

Инспектор Эли Нахум ненавидел журналистов. Особенно криминальных репортеров. И больше всех – таких зануд, как Амит Гилади. Его бы воля, он бы слова этому журналюге не сказал. Но… Прошел уже месяц после нашумевшего изнасилования, а расследование нисколько не продвинулось. Центральные издания помусолили несколько дней эту тему и благополучно перешли к другим, однако местные газеты не сдавались. Изо дня в день появлялись сообщения о расследовании, которое топчется на месте, о бездарности полиции, о несостоятельности следователя, ведущего дело. На взгляд Эли, этот крестовый поход был затеян прессой лишь для того, чтобы поднять продажи. Но это нервировало начальство, которое в свою очередь раздраженно давило на него.

Так что у него не было выбора, ему пришлось уступить пресс-секретарю полиции и встретиться в пятницу с Гилади. Битый час он был вынужден сидеть напротив журналиста, слушать колкие вопросы и пытаться объяснить, что, хотя со стороны может казаться, будто история забыта, на самом деле они постоянно занимаются этим делом и уже достигли большого прогресса. Но что этот репортер понимает? Двадцать с хвостиком – ребенок, который хочет казаться мужчиной. Сидит перед ним с серьезным лицом, размахивая авторучкой, как саблей, и важничает. Пяти минут в полиции не продержался бы, этот нуль без палочки.

Нахум проводил взглядом спину журналиста, удаляющегося по коридору, и в изнеможении плюхнулся за стол. Всего три года назад, в рамках общей реорганизации полиции, отдел переехал сюда, в самое сердце современного Тель-Авива. Ему больше нравился старый полицейский участок, шаткое здание с облупившейся краской, построенное еще до образования государства, каждая комната которого дышала историей. Еще он скучал по маленьким закусочным, где готовили еду настолько острую, что от нее прочищались мозги. Здесь все высокотехнологичное, компьютеризированное, тут и там плазменные экраны, а вместо традиционной еды – всюду суши. Полиция пытается стать тем, чем она не является.

Наверно, этот молодой репортер разочарован результатами интервью. Люди считают, что, если преступление не раскрыто по горячим следам, значит, полиция все проворонила. Они и не задумываются о сложностях сыскной работы. В фильмах история заканчивается за два часа, так почему в жизни должно быть не так?

Ну в одном-то он был честен с Гилади: с самого начала расследования дело Ади Регев лежало у него на столе и он не переставал ежеминутно о нем думать. Оно зацепило инспектора буквально в первую же минуту.

Он приехал допросить Ади Регев почти сразу, как только ему позвонили из больницы и сообщили об изнасиловании. Правая сторона лица у нее была вся в синяках, оттого что ее волокли по земле, под подбородком виднелся свежий шов от зашитого пореза, оставленного ножом насильника, глаза опухли от слез. Она сидела на кровати, полностью уйдя в себя, и, как маленькая девочка, жевала кончики волос. Разговорить девушку не получилось – в ответ на большинство вопросов она кивала головой или пожимала плечами. Она и не собиралась никуда заявлять – вот и все, что она сказала членораздельно. Но на исходе субботы, поскольку Ади все выходные не отвечала на звонки, приехали родители и, увидев, в каком она состоянии, с большим трудом убедили ее обратиться в больницу и написать заявление в полицию. Отец стоял подле Ади в течение всего допроса и уговаривал отвечать на вопросы. Мать просто молча обнимала дочку за плечи.

* * *

Нахум работал в полиции давно. Армейскую службу он проходил охранником в военной тюрьме, и после демобилизации ему была прямая дорога в полицию. Он начал с работы в интендантстве, но всегда мечтал стать следователем. Вновь и вновь он пытался поступить на курсы подготовки офицеров и неизменно получал отказ. Но Нахум не сдавался. В конце концов, когда он дослужился до сержанта, его отправили на курсы, и он стал офицером и следователем.

С чем только не сталкивался Эли Нахум на протяжении своей долгой карьеры: видел убийства, изнасилования, домашнее насилие, жестокое обращение с детьми. Через его руки прошли почти все статьи Уголовного кодекса. За годы ежедневных встреч с самыми отвратительными проявлениями человеческой природы его чувствительность несколько притупилась. Душа отгородилась высокими стенами, помогающими избежать лишних потрясений и дающими возможность нормально выполнять свои обязанности. Но бывали случаи, проникавшие сквозь эти стены, и они не отпускали его, бередили сердце. Вид Ади Регев – девушки-девочки, в одну ночь утратившей всю радость жизни, – глубоко тронул его. У него тоже есть дочь, всего на полтора года моложе Ади. Правда, довольно скоро он понял, что Ади – полная противоположность его независимой, амбициозной и сильной дочери, но все же не мог не представлять себе дочку в такой же ситуации, в роли жертвы злобного насильника.

Ади Регев оказалась в больнице почти через семьдесят два часа после изнасилования. Он знал, что спустя такое длительное время шансы найти на ее теле остатки ДНК насильника крайне малы, особенно если учесть, как основательно она мылась.

Место преступления за несколько суток почти не претерпело изменений, поскольку прохожих там почти нет, однако пользы от этого было мало. Следов крови насильника найти не удалось, вероятно, оттого что короткая борьба с жертвой не причинила ему телесных повреждений. Спермы на земле тоже не обнаружили, как и отпечатков пальцев. Единственным свидетельством стали частично отпечатавшиеся на песчаной почве подошвы обуви – кроссовок фирмы «Найк», размер сорок три.

Возглавляемая Нахумом группа серьезно поработала.

Сначала искали свидетелей – ходили по квартирам, опрашивали соседей. Никто ничего не видел, никто ничего не слышал. Все спали или смотрели телевизор, наглухо запершись в своих квартирах.

Хотя Ади утверждала, что насильник ей незнаком, они проработали всех ее бывших парней и случайных знакомых. Она часто бегала на свидания, эта девочка. Но раз за разом следователи заходили в тупик. Девушке предъявили фотографии известных полиции людей, совершивших преступления на сексуальной почве. Вдруг она сможет кого-то опознать? Безуспешно.

Эли Нахум устало потер глаза. Он знавал и крупные победы, и сокрушительные поражения. В конце концов, размышлял он, только поражения остаются с тобой. Даже спустя много лет он мог перечислить их все, не нуждаясь в напоминаниях, особенно в напоминаниях такого противного репортера, как Амит Гилади. Нахум знал, о чем шепчутся у него за спиной. Что он уже стар, бесполезен, что чересчур много размышляет о каждом уголовном деле, что поиск злоумышленников занимает у него слишком много времени, да и не всегда ему удается их найти.

Когда-то задачей детектива было распутать сложную загадку. Сегодня полиция – это сплошь таблицы и отчеты о производительности труда. Проклятая программа «Компстат» – «компьютеризированная статистика» – всю их жизнь перевернула. Работу следователей оценивают только по скорости выполнения, словно они рабочие на заводском конвейере. Ему были хорошо знакомы уловки, к которым прибегали коллеги, чтобы улучшить статистические показатели. Они старались брать себе простые дела, закрывали целую серию дел якобы за недостатком доказательств или отсутствием состава преступления, убеждали потерпевших не подавать заявления. Он мог бы делать то же самое, удостаиваясь одобрительного похлопывания по плечу и высоких позиций в рейтинге. И вполне мог бы продвинуться по службе. Но он слишком стар и, возможно, как говорит его жена, слишком горд для подобной тактики. В его возрасте уже поздно менять себя, да он и не любит легких путей.

Нахум закрыл глаза. Голова болела. Если бы он считал, что его недоброжелатели правы, то ушел бы из полиции. Но он не согласен с ними. Он знает, что еще способен на многое. И это дело он непременно распутает, заглянет во все его закоулки, чтобы найти насильника.

Это будет нелегко. Раскрываемость изнасилований в случаях, когда насильник незнаком с жертвой, невысока. Многие пострадавшие вообще не пишут заявление в полицию или пишут слишком поздно, когда драгоценное время уже упущено. А ведь большинство подобных преступлений тщательно спланировано, их совершают люди умные и расчетливые. Поди поймай их тогда!..

Инспектор просмотрел файлы с делами по всем недавним случаям изнасилований в Тель-Авиве и окрестностях. Никто из преступников не похож по описанию на того, кто напал на Ади Регев. На основании единственного нападения психологический портрет преступника составить чрезвычайно сложно; это может быть как нелюдим, так и человек социально адаптированный, возможно, он вышел на дело впервые или, напротив, имеет за плечами опыт насилия. Поскольку сексуальные преступления вызывают зависимость, высока вероятность, что насильник не остановится. Если это случится, можно будет составить более точный портрет и нащупать его след. Существует также вероятность, что в следующий раз он допустит какую-нибудь ошибку. Опыт показывает, что именно на мелочах, на небрежности эти мерзавцы и прокалываются. Попадаются кому-нибудь на глаза. И их наглость, свойственный большинству из них нарциссизм приводят к задержанию.

Что ж, остается только сидеть и ждать, пока насильник совершит новое преступление и допустит ошибку. Вероятно, это самое разумное в сложившейся ситуации. Есть и другие нераскрытые преступления, их список растет, и многие из них не менее отвратительны. Но нет. Не имеет он морального права сидеть и ждать второго изнасилования, чтобы раскрыть первое. Мысль о страданиях, на которые он, инспектор Нахум, обрекает следующую жертву, гонит его вперед и не дает покоя. Его задача – избежать очередного нападения. Он призван служить и защищать, как гласит девиз американской полиции, а не ждать у моря погоды и придумывать отговорки.

Взглянув на Нахума со стороны, можно было решить, что он бездельничает: сидит себе и смотрит в пространство. На деле же таков был его метод работы – снова и снова прокручивать в голове факты текущего расследования. «Полицейский старой школы», так называл его шеф, суперинтендант Моше Навон, и Нахум не знал, обижаться ему или гордиться этим прозвищем.

На столе зазвонил телефон.

– Эли… это Ярон Регев, отец Ади, – раздался в трубке дрожащий голос, который прервали сдавленные рыдания.

Холодная испарина выступила на лбу Эли. Только не это. Травма, вызванная насилием, нередко толкает жертвы на непоправимые поступки. Ади Регев как раз из тех, кто может сломаться и совершить акт отчаяния. Всю жизнь ее баловали родители, у нее было все, что она хотела, ей никогда не приходилось бороться с жизненными трудностями, и вдруг – эта трагедия, разом перевернувшая ее жизнь.

– Ярон, что случилось? – тревожно спросил он.

Отец продолжал рыдать.

– Что с Ади? – спросил Эли и почувствовал горький комок, застрявший в горле.

– Я нашел его, – прорыдал Ярон Регев, – нашел насильника.