Текст книги "Синий лабиринт"

38

«Хайлакс», гудя, несся по узким улочкам фавелы, словно слон сквозь заросли камыша. У лотошников не оставалось выбора – только отступать подальше от дороги; пешеходы и велосипедисты либо сворачивали в сторону, либо прятались за дверями. Боковые зеркала заднего вида не раз царапали стенки домов то с одной, то с другой стороны. Похитители Пендергаста молчали и постоянно держали его под прицелом своих винтовок. Машина все время поднималась, решительно петляя по серпантинам, за окнами мелькали сооружения, стоявшие вдоль дороги, как многоцветные грибы.

Наконец они остановились у небольшого огороженного участка на самом верху фавелы. Еще один вооруженный человек откатил самопальные решетчатые ворота, и «хайлакс» проехал на маленькую парковочную площадку. Все четверо вышли из пикапа. Один из них показал винтовкой, что Пендергаст тоже должен выйти.

Агент подчинился. Выйдя, он заморгал от яркого света. Казавшееся бесконечным пространство развалюх и трущобных сооружений простиралось до самого подножия холма, за которым начинались более упорядоченные улицы самого Рио, а дальше виднелась сверкающая лазурь залива Гуанабара.

За ограждением располагались три здания, отличающиеся от остальных сооружений фавелы только тем, что находились в лучшем состоянии. Несколько больших рваных дыр в центральном здании были заделаны цементом и закрашены. Во дворе стоял тарахтящий генератор. По верху проходило не меньше десятка проводов разного цвета, зафиксированных в разных точках крыши. Двое парней показали, что Пендергаст должен войти в центральное здание.

Внутри было темно, прохладно и аскетично. Стволами своих полуавтоматических винтовок парни показали ему на выложенный плиткой коридор с двумя лестничными пролетами, которые вели в большое помещение, наверняка кабинет. Подобно остальной части дома, кабинет не имел никаких украшений, почти как монашеская келья. Из мебели здесь был только стол из какой-то неопределенной древесины, по бокам которого стояли еще два охранника с полуавтоматическими винтовками, и несколько жестких стульев. На одном из стенных шлакобетонных блоков висело распятие, а напротив него – телевизор с большим жидко-кристаллическим экраном. Шла трансляция футбольного матча, но звук был выключен.

За столом сидел человек лет тридцати, темнокожий, с непокорными курчавыми волосами и трехдневной щетиной на щеках. Он был в шортах, майке и обычных гавайских сандалиях. На шее у него висела толстая платиновая цепочка, на запястье – золотой «Ролекс». Несмотря на относительную молодость и неформальную одежду, он излучал уверенность и властность. Человек взглянул на вошедшего Пендергаста сверкающими черными глазами. Он надолго приложился к горлышку стоявшей на столе бутылки богемского пива. Потом что-то сказал похитителям Пендергаста на португальском. Один из них обшарил Пендергаста, извлек паспорт и бумажник, положил их на стол.

Человек посмотрел на эти предметы, но даже и не подумал открыть.

– Pasporte. – Он нахмурился. – Só isso? Это все?

– Sim.

Пендергаста еще раз обыскали, на сей раз тщательнее. Были обнаружены оставшиеся реалы и тоже положены на стол. Когда они закончили, Пендергаст подбородком указал на подшитую полу пиджака.

Они проверили там и нащупали сложенную хрустящую бумажку. Один из них с проклятием раскрыл выкидной нож, вскрыл шов и извлек оттуда фотографию. Это была фотография Альбана после смерти, слегка отретушированная, чтобы он выглядел как живой. Они развернули ее и положили на стол рядом с бумажником и паспортом.

Когда человек увидел фотографию, скучающее выражение на его лице сменилось крайним удивлением. Он схватил фотографию и уставился на нее.

– Meu filho, – повторил Пендергаст.

Человек посмотрел на него, потом на фотографию, снова пристально вгляделся в Пендергаста. Только теперь он проявил интерес к другим предметам – взял сначала паспорт, затем бумажник и внимательно изучил их. Наконец он повернулся к одному из охранников:

– Guarda a porta. Niguen pode entrar[46]46
  Охраняйте дверь. Никто не должен войти (порт.).


[Закрыть].

Охранник подошел к двери кабинета, закрыл ее и встал перед ней, держа оружие наготове.

Человек за столом снова посмотрел на Пендергаста.

– Ну, – сказал он на отличном английском, хотя и не без акцента. – Вы – тот человек, который бесстрашно входит в Cidade dos Anjos, одетый как гробовщик, с пистолетом, бродит тут и спрашивает всех про своего сына.

Пендергаст не ответил. Он просто стоял перед столом, чуть покачиваясь.

– Я удивлен, что вы еще живы. Заявиться сюда было настоящим безумием, и, наверно, поэтому все решили, что вы безобидны. А теперь… – он постучал пальцем по фотографии, – я понимаю, что вы вовсе не безобидны.

Человек взял паспорт и фотографию и встал. За пояс его шортов был засунут большой пистолет. Человек обошел стол и остановился перед Пендергастом.

– Вы неважно выглядите, cada[47]47
  Здесь: приятель (порт.).


[Закрыть], – сказал он, видимо обратив внимание на бледность Пендергаста и капельки пота на его висках. Он снова взглянул на паспорт и фотографию. – Сходство тем не менее поразительное, – сказал он скорее себе, чем кому-то другому.

Минута прошла в молчании.

– Когда вы видели сына в последний раз? – спросил он.

– Две недели назад, – ответил Пендергаст.

– Где?

– На пороге моего дома. Мертвым.

Лицо молодого человека исказилось от потрясения или боли, а может, и того и другого. Прошла целая минута, прежде чем он заговорил снова.

– И зачем вы здесь?

Пауза.

– Чтобы выяснить, кто его убил.

Человек кивнул. Такой мотив был ему понятен.

– И поэтому вы приходите в нашу фавелу и спрашиваете всех про него?

Пендергаст провел рукой по глазам. Действие лекарства заканчивалось, боль возвращалась.

– Да, мне нужно… знать, что он здесь делал.

В комнате воцарилось молчание. Наконец человек вздохнул.

– Caralho, – прошептал он.

Пендергаст ничего не сказал.

– Вы хотите отомстить убийце?

– Я только ищу информацию. Что случится потом… я не знаю.

Какое-то время человек обдумывал это. Потом показал на стулья:

– Прошу вас. Садитесь.

Пендергаст опустился на ближайший стул.

– Меня зовут Фабио, – продолжил человек. – Когда мои разведчики доложили, что в мой город вошел необычный человек, бормочущий что-то про своего сына, меня это не заинтересовало. Но когда мне описали этого человека, высокого, с руками как нервные белые пауки, с белой как мрамор кожей и глазами как серебряные раковины, – тут я задумался. Но как я мог быть уверен? Прошу прощения за то, каким способом вас доставили сюда, но… – Он пожал плечами. Потом впился взглядом в Пендергаста. – То, что вы говорите, – это правда? Трудно представить, что такого человека, как он, могли убить.

Пендергаст кивнул.

– Значит, все было так, как он и опасался, – сказал человек по имени Фабио.

Пендергаст посмотрел на него. Он знал, что именно так и одеваются наркобароны Рио; так они живут; такое оружие носят. Он постарался вспомнить слова полковника Азеведу: «Это самая большая, самая жестокая и самая мощная из всех фавел. Наркобароны, которые там заправляют, не только безжалостны, но и бесстрашны».

– Мне всего лишь нужна информация, – сказал Пендергаст.

– Вы ее получите. Собственно говоря, это мой долг – предоставить ее вам. Я расскажу вам эту историю. Историю вашего сына. Альбана.

39

Сев за стол, Фабио допил бутылку богемского пива и отодвинул ее на угол стола. Вместо пустой бутылки немедленно поставили полную. Он взял со стола фотографию и легонько, почти ласково прикоснулся к ней кончиками пальцев. Потом положил ее и посмотрел на Пендергаста.

Пендергаст кивнул, давая понять, что готов.

– Когда вы видели сына в последний раз… живого?

– Полтора года назад в Нова-Годой. Он ушел в джунгли.

– С этого момента я и начну историю. Первое время ваш сын Альбан жил в небольшом индейском племени в глубине амазонского дождевого леса. Это было трудное для него время, и он проводил его, приходя в себя и – как это говорят? – перегруппировываясь. У него были планы для себя, планы для мира. И планы для вас, rapiz[48]48
  Видимо, rapaz – приятель (порт.).


[Закрыть].

Сказав это, Фабио многозначительно кивнул.

– Альбану не нужно было много времени, чтобы понять: из гущи джунглей он никак не может способствовать воплощению своих планов в жизнь. Он пришел в Рио и быстро растворился в нашей фавеле. Ему это удалось без всякого труда. Вы, сеньор, не хуже меня знаете, что он великолепный мастер… был великолепным мастером притворства и обмана. И говорил на чистейшем португальском и на многих диалектах. В Рио сотни фавел, но он сделал правильный выбор. Идеальное место, чтобы найти приют и чувствовать себя в безопасности.

– Cidade dos Anjos, – сказал Пендергаст.

Фабио улыбнулся:

– Верно, rapiz. Тогда это место было иным. Он кого-то здесь убил – пустого человечишку, одиночку – и похитил его дом и имя. Стал бразильским гражданином двадцати одного года по имени Адлер и легко вписался в жизнь фавелы.

– Имя похоже на Альбан, – заметил Пендергаст.

В глаза Фабио загорелись искорки и тут же погасли.

– Не судите его, cada, пока не выслушаете всю историю. Пока не поживете в таком месте, как это. – Он сделал движение рукой, словно охватывая всю фавелу. – Он занялся делом – импортно-экспортными операциями, что давало ему основания путешествовать по миру.

Фабио свернул крышку с бутылки пива и сделал глоток.

– В то время в Городе Ангелов заправлял гангстер по имени О Пунхо – Кулак – со своей бандой. О Пунхо получил прозвище по тому особенному и жестокому способу, каким он убивал своих врагов. На Альбана – Адлера – О Пунхо и его люди не произвели впечатления. Их беспорядочное ведение бизнеса претило тому чувству порядка, которое он впитал с молоком матери. Верно, сеньор? – Он заговорщицки улыбнулся Пендергасту. – Адлер занимал себя тем, что прикидывал, насколько он был бы эффективнее во главе фавелы. Но тогда он не предпринимал никаких действий, поскольку у него на уме были более неотложные дела. А потом все изменилось.

Фабио замолчал. Пендергаст почувствовал, что человек ждет от него каких-нибудь слов.

– Похоже, вы многое знаете о моем сыне, – сказал он.

– Он был… моим другом.

Пендергаст сумел скрыть свои эмоции.

– Альбан встретил девушку, дочь норвежского дипломата. Ее имя было Даника Эгланд, но все называли ее Анжа дас Фавелас.

– Ангел Фавелы, – перевел Пендергаст.

– Она получила это имя за то, что бесстрашно входила в фавелы, приносила лекарства больным, раздавала деньги и еду. Проповедовала обучение и независимость угнетенных. Вожди фавел, конечно, ей не доверяли. Но им приходилось мириться с ней потому, что она была очень популярна среди людей, и потому, что у нее был влиятельный отец. Даника произвела сильное впечатление на Адлера. Ее осанка, смелость и красота были очень… очень… – Фабио сделал движение пальцем, очерчивая лицо Пендергаста.

– Нордические, – подсказал Пендергаст.

– То самое слово. Но Адлер в то время был занят другими делами. Он много времени проводил за исследованиями.

– Что именно он исследовал?

– Не знаю. Но документы, которые он читал, были очень старыми. Научные, с химическими формулами. А потом он уехал в Америку.

– Когда это было? – спросил Пендергаст.

– Год назад.

– Зачем он поехал?

Впервые за все время Фабио утратил свою уверенность.

– Вы не хотите об этом говорить. Вы сказали, что у Альбана были планы. Эти планы были как-то связаны со мной, верно? Месть?

Фабио не ответил.

– Сейчас не имеет смысла это отрицать. Он собирался убить меня.

– Я не знаю деталей, сеньор. Но да, я думаю, его планы включали… наверное, он хотел не просто убить вас. Он хотел сделать кое-что похуже. И это он держал в секрете.

Тишина, наступившая после этих слов, была нарушена металлическими щелчками – один из охранников играл со своей винтовкой.

Фабио продолжил:

– Адлер вернулся изменившимся. У него будто груз сняли с плеч. Он сосредоточился на двух пунктах – на руководстве фавелой и на Данике Эгланд. В свои двадцать пять она была старше Адлера. Он ею восхищался, его к ней тянуло. А ее – к нему. – Он пожал плечами. – Кто знает, как случаются такие вещи, cada? В один прекрасный день они поняли, что любят друг друга.

Услышав слово «любят», Пендергаст насмешливо хмыкнул.

– Отец девушки знал о ее работе в фавелах и сильно не одобрял это. Он опасался за ее жизнь. Она скрывала от семьи свою любовь. Анжа не сразу переехала к Адлеру, но она много ночей проводила в его доме, вдали от отцовского особняка в охраняемой зоне в центре города. А потом Адлер узнал, что Даника беременна.

– Беременна, – повторил Пендергаст тихим шепотом.

– Они тайно обвенчались. Адлер в то время был одержим идеей захвата власти в фавеле. Он верил, что под его руководством фавела сможет стать чем-то иным, нежели нагромождение трущоб. Он верил, что может превратить ее в нечто аккуратное, эффективное, упорядоченное.

– Меня это не удивляет, – сказал Пендергаст. – Фавела была идеальным местом для организации и запуска его плана властвования. Заменой тому, что было разрушено в Нова-Годой. Государством в государстве с Альбаном во главе.

В глазах Фабио снова загорелись искорки.

– Я не стану делать вид, будто мне известно, что было у него в голове, сеньор. Могу только сказать, что он за минимальное время составил очень умный план переворота в Cidade dos Anjos. Но кто-то рассказал об этом плане О Пунхо и его банде. Кулак знал, что Ангел Фавел – возлюбленная и жена Адлера. И он решил действовать. Как-то ночью он и его люди окружили дом Адлера и подожгли. Дом сгорел дотла. Самого Адлера в доме не было… но его жена и нерожденный ребенок сгорели в пламени.

Пендергаст молча ждал конца истории, пытаясь прогнать одолевавшую его боль. Жена Альбана и нерожденный ребенок сгорели заживо…

– Я никогда не видел человека, так одержимого жаждой мести. Но он держал все это внутри, а внешне выглядел таким, будто ничего не случилось. Однако я знал Адлера и понимал, что все его существо охвачено одним – местью. Он отправился в укрепленное жилище О Пунхо. Он был хорошо вооружен, но пошел один. Я был уверен, что его убьют. Но он устроил там такую оргию насилия, о какой я никогда не слышал и даже вообразить не мог. Он убил Кулака и всех его подельников. В одну ночь он в одиночку покончил со всеми прежними главарями фавелы. Кровь на полмили стекала по водостокам. Ту ночь фавела никогда не забудет.

– Естественно, – сказал Пендергаст. – Он хотел переплавить фавелу в нечто гораздо более величественное – и гораздо худшее, – чем то, что она собой представляла.

На лице Фабио появилось удивленное выражение.

– Нет. Нет, вы совсем не так понимаете. Я как раз к этому и перехожу. Что-то изменилось в нем после гибели жены и ребенка. Я сам этого не понимаю. Изменилось что-то внутри его.

Видимо, сомнение Пендергаста было слишком явным, потому что Фабио продолжил с величайшей серьезностью:

– Я думаю, его изменила доброта его жены и ее жестокая смерть. Он внезапно осознал, что хорошо, а что плохо в этом мире.

– Ну конечно, – саркастически заметил Пендергаст.

– Это правда, rapiz! И доказательство тому – вокруг вас. Да, Адлер захватил власть в Городе Ангелов. Но он переделал его. К лучшему! Исчезли жестокость, наркотики, голод, бесчинства банд. Конечно, вам фавела кажется бедной. И конечно, у нас есть оружие, самое разное оружие. Нам по-прежнему приходится защищать себя от жестокого и безразличного мира: от соперничающих банд, от военных, от коррумпированных политиков, которые тратят миллиарды на футбол и олимпийские стадионы, в то время как люди голодают. В Cidade dos Anjos почти нет насилия. Мы на пути к преобразованию. Мы… – Фабио несколько секунд искал подходящее слово. – Мы заботимся о наших людях. Мы даем им возможности. Да, именно так он говорил. Люди могут жить здесь без коррупции, преступлений, налогов и жестокостей полиции, которые процветают в остальной части Рио. У нас остаются свои проблемы, но благодаря Адлеру ситуация меняется к лучшему.

Пендергаст внезапно почувствовал, что сила его воли начинает ослабевать. Голова у него резко закружилась, кости пронзила боль. Он глубоко вздохнул и спросил:

– Откуда вы все это знаете?

– Потому что я был первым помощником вашего сына в новом Городе Ангелов. Я был его правой рукой. Я знал его лучше, чем кто-либо другой, исключая Данику.

– И зачем вы рассказали мне все это?

Фабио снова уселся за стол и помедлил несколько мгновений, прежде чем ответить:

– Я уже сказал вам, сеньор: это мой долг. Три недели назад Адлер во второй раз покинул фавелу. Он сказал мне, что летит в Швейцарию, а оттуда – в Нью-Йорк.

– В Швейцарию? – неожиданно встревожившись, переспросил Пендергаст.

– После смерти Даники Адлер – Альбан – заставил меня пообещать, что если с ним что-то случится, то я найду его отца и расскажу историю его искупления.

– Искупления! – повторил Пендергаст.

– Но он мне так и не сказал, как вас зовут, – продолжил Фабио, – или как вас найти. Он уехал три недели назад… Я ничего о нем не знал. И вот появляетесь вы и говорите мне, что он мертв. – Фабио снова присосался к бутылке пива. – Я рассказал вам его историю, как он об этом просил. Теперь мой долг исполнен.

Некоторое время оба не произносили ни слова.

– Вы мне не верите, – заговорил наконец Фабио.

– Этот дом Альбана… – сказал Пендергаст. – Тот, что сгорел. Какой у него был адрес?

– Тридцать один, Рио-Параноа.

– Вы не прикажете своим людям отвезти меня туда?

Фабио нахмурился:

– Там ничего нет, кроме пожарища.

– И все-таки.

Поколебавшись, Фабио кивнул.

– А этот О Пунхо, о котором вы рассказывали. Где он жил?

– Здесь, в этом доме, конечно. – Фабио пожал плечами, словно это было очевидно. – Что-нибудь еще, сеньор?

– Я бы хотел получить назад свое оружие.

Фабио повернулся к одному из охранников:

– Me da a arma.

Через минуту Пендергасту принесли его «лес-баер».

Пендергаст спрятал пистолет в карман пиджака. Медленно, очень медленно он забрал со стола свой бумажник, паспорт, фотографию и пачку денег. Благодарно кивнув напоследок Фабио, он повернулся и последовал за вооруженными людьми вниз по лестнице, на жаркую улицу.

40

Ровно в два часа дня д’Агоста вошел в просмотровую комнату музея. Его просил об этом Хименес, и д’Агоста надеялся, что его визит не продлится больше пятнадцати минут: он пришел в пересменок между представлениями в планетарии и очень рассчитывал, что ему не придется переживать еще одно восьмидесятидецибельное рождение космоса.

Хименес и Конклин сидели за маленьким столиком и тарабанили по клавиатуре ноутбуков. Д’Агоста подошел к ним, двигаясь в полутьме между стеллажами с оборудованием.

– Что тут у нас? – спросил он.

Хименес поднял голову:

– Мы закончили.

– Да ну?

– Просмотрели все записи с камер у входа в музей с двенадцатого июня, дня убийства Марсалы, до шестого апреля. То есть на неделю раньше того дня, когда, по показаниям свидетелей, убийца впервые появился в музее, но мы прибавили эту неделю на всякий случай. – Он показал на ноутбук. – На записи, которую вы нашли первой, он входит в музей двенадцатого июня во второй половине дня. У нас есть записи, как он входит и выходит из музея двадцатого апреля, а также аналогичные записи от четырнадцатого апреля.

Д’Агоста кивнул. 20 апреля скелет Офелии Паджетт выдавался на изучение в последний раз. И без сомнения, 14 апреля было тем днем, когда убийца, выдав себя за командированного ученого, впервые встретился с Марсалой и договорился об исследованиях. 12 июня было совершено убийство.

Он опустился на стул рядом с детективами и сказал:

– Хорошая работа.

И он не кривил душой. Работенка была еще та: день за днем просматривать под грохот Большого взрыва зернистое видео, от которого слезятся глаза и садится зрение. Детективы выявили две предыдущие даты прихода убийцы в музей и его появление непосредственно в день убийства. Но момент его выхода из музея после убийства оставался неустановленным.

Д’Агоста и сам не мог понять, почему приказал своим людям довести поиски до конца. Подозреваемый был мертв – покончил с собой. Собирать улики для предъявления в судебном процессе было не нужно. Наверно, подумал он, это старомодный полицейский в нем требует расставить все точки над i.

Самоубийство. Перед его мысленным взором вновь и вновь возникал образ убийцы на допросе в тюрьме города Индио. То, как он нес эту чушь про вонь гниющих цветов, его возбуждение, бессвязная речь. Не говоря уже о том, что он бросился на Пендергаста с явным желанием убить его. Подобные вещи быстро не забываются. И господи боже, надо же придумать такой способ самоубийства: откусить большой палец ноги и подавиться им! Значит, у него были очень веские основания для того, чтобы выйти из игры таким вот образом. Как-то плохо это согласовывалось с образом липового профессора Уолдрона, человека явно уравновешенного и рационального, если уж ему удалось провести Виктора Марсалу и других работников музея.

Д’Агоста вздохнул. Что бы ни происходило с этим человеком после убийства Марсалы, один факт оставался неизменным: 12 июня, в день убийства, он определенно был в здравом уме. Ему хватило убедительности заманить Марсалу в глухой музейный уголок, быстро и эффективно убить его и придать убийству вид грошового ограбления, пошедшего по дурному сценарию. И самое главное, ему удалось после этого каким-то образом выйти из музея, минуя камеры наблюдения.

Может быть, совсем не важно, как этот чертов тип выбрался из музея?

Д’Агоста восстановил в памяти свое путешествие по музею в сопровождении охранника Уиттакера. Убийство произошло в уголке брюхоногих в дальнем конце зала морской жизни, рядом с выходом в подвал и неподалеку от зала южноамериканского золота…

Внезапно д’Агоста подскочил на месте.

«Конечно же!»

Ну какой же он идиот! Он встал и принялся расхаживать по комнате, потом подошел к Хименесу:

– Марсала был убит в субботу вечером. А когда музей открывается в воскресенье?

Хименес порылся в бумагах на столе и нашел сложенный музейный путеводитель:

– В одиннадцать.

Д’Агоста подошел к одной из рабочих станций службы безопасности музея и сел. Рядом начиналось трехчасовое представление планетария, но он не обратил на это внимания. Просмотрел несколько меню на экране, пробежал длинный список файлов и выбрал интересующий его: запись с северной камеры Большой ротонды от одиннадцати утра до полудня в воскресенье, 13 июня.

На экране появилось знакомое изображение ротонды с высоты птичьего полета. Д’Агоста запустил запись с нормальной скоростью, а когда его глаза привыкли к зернистому изображению, увеличил скорость в два раза, потом в четыре. Хименес и Конклин встали у него за спиной, наблюдая, как в ускоренном темпе густые, плотные потоки людей входят в музей через посты охраны и двигаются слева направо по экрану.

Вот оно! Одинокая фигура, идущая справа налево, в противоположном направлении, как пловец, борющийся с приливом. Д’Агоста уменьшил скорость прокрутки и отметил время: одиннадцать тридцать четыре. За полчаса до того, как д’Агоста вошел в музей и открыл дело. Он увеличил изображение и снова запустил запись. Ошибиться было невозможно: лицо, одежда, до наглости неторопливая походка – это был убийца.

– Черт! – пробормотал Конклин над плечом д’Агосты.

– Прямо за уголком брюхоногих есть выход, ведущий в подвал, – сказал д’Агоста. – Подвал – настоящий лабиринт туннелей на разных уровнях, там множество хранилищ. Убийца прикинул, что видеозапись в лучшем случае будет крупнозернистой. Он провел там ночь, дождался открытия музея и на выходе просто смешался с толпой.

Д’Агоста отодвинулся от экрана. Значит, они нашли ответ и на этот вопрос. Вход и выход убийцы из музея теперь задокументированы.

Зазвонил сотовый д’Агосты. Номер звонившего был ему неизвестен, код принадлежал Южной Калифорнии. Д’Агоста нажал зеленую клавишу:

– Лейтенант д’Агоста.

– Лейтенант? – раздался голос с другого конца континента. – Меня зовут доктор Сэмюэлс. Я патологоанатом пенитенциарного центра в Индио. Мы проводили аутопсию безымянного самоубийцы и обнаружили кое-что интересное. Старший надзиратель Шпандау сказал, что я должен позвонить вам.

– Я слушаю, – сказал д’Агоста.

Обычно д’Агоста гордился своим полицейским профессионализмом. Он не терял присутствия духа, не вытаскивал оружие по пустякам. Не бранился в присутствии гражданских. Но, слушая коронера, д’Агоста забыл про служебную этику.

– Твою мать… – пробормотал он, все еще прижимая телефон к уху.