Текст книги "Журнал «Юность» №02/2023"

– Как это называется… галлюцинации?

– Можно сказать и так, Ваше Величество. В конце прошлого столетия французские коллеги даже придумали термин для этого явления, expérience de mort imminente[3]3
  Переживание близкой смерти (фр.).


[Закрыть], если мне не изменяет память.

– Expérience de mort imminente… как поэтично, Аликс, не находишь?

– Поэтично? Ники, это же какой-то декаданс.

– Любовь моя, подлинная поэзия не принадлежит ни одному жанру. Иные пошляки с умным видом изрекают, что Пушкин, этот сверкающий алмаз, который могла произвести на свет только Россия, всего лишь основоположник реализма. А между тем Пушкин, как истинный гений, необъятен, и загонять его в какие-либо рамки есть вопиющая… Впрочем, мы несколько ушли в сторону, Евгений Сергеевич, прошу меня простить.

– Ну что вы, Ваше Величество, не стоит, право…

– Учтивость – одна из немногих радостей, которые мы можем позволить себе в текущих обстоятельствах. Так что не обессудьте, друг мой. Возвращаясь к вышесказанному… Я, признаться, заинтригован. Правильно ли я понял, Евгений Сергеевич, что по вашему предположению все происходящее с нами есть не что иное, как химера, порожденная нашим угасающим сознанием?

– Совершенно верно, Ваше Величество, вы абсолютно точно подметили самую суть моей идеи! По всей видимости, организм умирающего человека производит особые вещества, которые воздействуют на мозг, затуманивая разум.

– Но как такое возможно? Ведь мы общаемся друг с другом, обмениваемся мыслями и суждениями, и действительность, предстающая перед нашими глазами, одинакова для каждого из нас. Неужели морок, о котором вы говорите, может быть столь… причудливым?

– Сказать по правде, Ваше Величество, в этом я вижу слабое место моей гипотезы. Могу лишь допустить, что мы столкнулись с так называемой коллективной, или массовой, галлюцинацией. Но в большинстве описанных случаев они возникали на почве самовнушения или гипноза. Что касается нас… боюсь, наука все же бессильна это объяснить.

– Евгений Сергеевич, вам не стоит сокрушаться по этому поводу. Думаю, всем нам следует признать, что мы стали свидетелями самого настоящего чуда. А чудо, друзья мои, есть божественный промысел, Его прекрасное и непостижимое творение, снизошедшее до нас, дабы напомнить, что мы лишь крохотная частица огромного древа мироздания. К сожалению, нам не дано понять все величие Его замысла, нам лишь приоткрыта замочная скважина, через которую мы видим отблески священного огня Провидения. И предназначение наше я вижу в том, чтобы выполнить Его волю, какой бы загадочной и невообразимой она ни казалась. Нам остается лишь только верить, что Господь с Россией, и все испытания, выпадающие на ее долю, есть очистительное пламя, из которого она возродится, подобно птице феникс. Но как же горько осознавать, что наше Отечество постигнет участь…

– Papa! Там снова человек!

– Как скоро! Впрочем, этого следовало ожидать. Любопытно, кто же на сей раз.

– Я вижу его, это…

– Не может быть.

– Господи, Ники, нет!

– Никогда!

– Это какая-то ужасная насмешка…

– Друзья мои, я хорошо понимаю ваше негодование, но, боюсь, нам придется несколько пересмотреть наши прежние представления о людях. Если, конечно, мы всерьез намерены осуществить предназначенное. Действительно, на первый взгляд этот молодой человек совершенно не соответствует тому образу, который сложился, пусть и неосознанно, у всех нас. Вы скажете, что служащий учреждения, повинного в столь чудовищных злодеяниях, не может быть нашим выбором. Но мы должны понимать одну простую вещь. Россия изменилась, как и люди, населяющие ее, и этого нельзя не учитывать. Честь, благородство, самопожертвование нынче перестают быть теми нравственными идеалами, к которым когда-то стремились наши современники. Поэтому я призываю вас судить беспристрастно, основываясь на всех сторонах его личности. Пороки и добродетели, сплетенные воедино, могут породить удивительный цветок. Кто знает, быть может, нам нужен именно такой человек.

– Увы, Ники.

– Похоже, первое впечатление не обмануло.

– Как жаль…

– Да, друзья, вы были правы. Этот молодой человек, несомненно, умен и честолюбив. И так же, как и вы, я вижу в нем гордыню, малодушие и двуличие. Но не это самое страшное, нет! Ужаснее всего ощущать в нем чувство глубокого, безжалостного презрения к людям. Смертоносное растение, которое Евгений Сергеевич несколько легкомысленно назвал «большевистской охранкой», уже успело заронить свои отравленные семена в эту еще отчасти юношескую душу. Романтизм, свойственный молодости, уйдет, сменяемый холодной прагматичностью вкупе с опьяняющим наслаждением властью. Пока эта власть мала, но что будет, если она возрастет многократно, поддержанная полученным от нас знанием? Боюсь, в этом случае судьба России окажется для него менее значимой, чем те несомненные личные выгоды, которые он обретет, оказавшись на вершине.

– Власть всегда меняет людей, Ники, и ты знаешь это как никто другой. Сложно предугадать, в какую сторону качнется этот маятник. Иоанн Грозный наслаждался криками несчастных, которых варили в кипятке, а твой дед, Царь-освободитель, милостиво даровал крепостным волю. Что только не видела Русь-матушка… Но каждый из царей думал в первую очередь о ней, о ее будущем, о том, какую страну они оставят своим детям, внукам и правнукам. Глядя же на этого самодовольного молодого… опричника, да, именно опричника, я вижу только мещанское своекорыстие, приправленное растущей жестокостью. Конечно, он умен, но…

– Аликс, вот это меня и тревожит! Мы отвергаем уже второго человека, причем, в отличие от предыдущего, куда более способного. Я согласен с тем, что его пороки серьезны, и мы не можем закрывать на них глаза, но вдруг это наш последний шанс? Ведь мы не знаем, сколько еще времени нам отпущено. Что, если чудо, очевидцами которого стали мы все, рассеется прежде, чем у нас получится сделать выбор? Быть может, нам следует попытаться? Ты верно сказала, что почти невозможно предсказать, в какую сторону изменит человека власть. Вдруг все же это будет лучшая сторона.

– А если нет? Что, по-твоему, лучше, Ники, – оставить все как есть или рискнуть и получить, возможно, худший из исходов? На мой взгляд, ответ очевиден.

– Любовь моя, прости меня. Ты совершенно права. Мы не можем быть авантюристами в этом судьбоносном деле, и твое мудрое женское сердце помнит об этом куда лучше, чем мое. Простите меня, друзья! Это была минутная слабость.

– Papa, выходит, мы снова должны ждать?

– Увы, Алексей. Надеюсь, Господь не отвернется от нас, и мы сможем осуществить предначертанное.

– Иного пути у нас нет.

– Да поможет нам Бог.

* * *

Первый секретарь Свердловского обкома КПСС, крепкий сорокашестилетний мужчина с массивным крестьянским лицом, сосредоточенно изучал проект метрополитена, когда из селектора раздался голос секретарши:

– Борис Николаевич, у вас через десять минут встреча с Юрием Ивановичем и его коллегами из Комитета государственной безопасности. Он сказал, что это очень важно.

Первый секретарь поморщился, нажал на кнопку селектора и проговорил в пластиковую решетку:

– Спасибо, Света.

И снова уткнулся в проект. По плану Харьковского проектного института, через город предполагалось проложить три ветки. Первая должна была идти с Уралмаша до Уктуса. Вторая, идущая с запада на восток, соединила бы УПИ и ВИЗ. Третья – Юго-Запад и район станции «Аппаратная».

«Оптимисты, – с грустной усмешкой подумал первый секретарь. – Дай бог, одну согласуют. Мы же не Москва. Там семь миллионов, столица, пассажиропоток ого-го. А мы что? Так, миллион еле-еле наковыряли, какие у нас пассажиропотоки. Одной ветки за глаза хватит. Снобы московские… Тут и выбирать нечего, с Уралмаша на юг, через площадь. На демонстрации будут ездить. Надо записать, кстати, для митинга пригодится».

Вытащив из внутреннего кармана пиджака маленькую записную книжку, он быстро набросал несколько предложений.

«Нужно постановление Политбюро, – продолжал размышлять первый секретарь, просматривая эскизы вестибюлей станций. – Придется ехать к генеральному. И чтобы лично подписал. И зарегистрировать, обязательно зарегистрировать. Иначе задвинут. Какие же все-таки сволочи. Ведь он вообще не понимает, что происходит. Первый человек в государстве! Куда же мы плывем, спрашивается?»

– В светлое будущее, – угрюмо произнес он вслух.

Отложив проект, первый секретарь встал из-за стола, подошел к приоткрытому окну.

Темнело в августе рано, и на город уже успели опуститься сумерки. В тусклом свете фонарей виднелись силуэты влюбленных парочек, занявших скамейки возле фонтана. Редкие прохожие торопливо проходили мимо них и исчезали в полумраке аллей, пересекающих площадь. Сквозь вечернюю тишину доносился тихий гул голосов, всплески приглушенного смеха, перезвон проезжающих трамваев.

Первый секретарь на мгновение закрыл глаза. Он вспомнил, как пришел на эту площадь вместе с Наей в июне 1953-го, после сдачи зачета по строительной механике. Зачет прошел быстро: преподаватель, пожилой еврей с добрыми рачьими глазами, уточнил фамилию, задал несколько вопросов про степени свободы систем и, усмехнувшись, расписался в зачетке, напоследок пожелав хорошо выступить на осенних соревнованиях. Ная ждала его внизу, на скамейке у главного здания, красивая, зеленоглазая, в летнем платье с ярким цветочным узором. Он хорошо помнил это платье, потому что оно необыкновенно шло ей, очень нарядное, почти вечернее, пошитое из трофейного шелка, который привезли из Германии Наины родственники.

Тогда они долго гуляли по улице Ленина, укрываясь от солнца в тени бульваров. Он много острил, смешил Наю забавными историями из жизни своих одногруппников и даже пытался изображать миниатюры Тарапуньки и Штепселя, пластинку с записями которых недавно купил его сосед по общежитию. Иногда он обрывал себя на полуслове и с серьезным видом начинал рассказывать какой-нибудь неожиданный факт, вычитанный из Большой советской энциклопедии, наслаждаясь тем, как смеющееся лицо Наи на миг приобретало озадаченное выражение, а затем вновь расплывалось в улыбке.

Увлеченные друг другом, они не заметили, как дошли до сквера на площади Труда. Присев на ближайшую скамейку, Ная, немного стесняясь, заметила, что не отказалась бы от мороженого, он быстро добежал до лотка и вернулся с пломбиром, зажатым между двумя круглыми вафлями. – Спасибо, – улыбнулась Ная.

И глядя, как робко она откусывает от мороженого маленькие кусочки, осторожно придерживая его за вафельные кружки, он вдруг отчетливо понял, что по-настоящему любит Наю, что это именно любовь, а не одна из тех мимолетных влюбленностей, порой случавшихся с ним на танцах или в коридорах института, и вся дальнейшая жизнь – бессмысленна, если в ней не будет этой красивой застенчивой девушки, которая сидит сейчас рядом с ним, ест пломбир и смотрит на фонтан.

Потом были областные соревнования по волейболу, защита диплома, распределение в трест «Уралтяжтрубстрой», где за год он освоил двенадцать строительных специальностей, свадьба с Наей, рождение двух дочерей, вступление в КПСС, назначение в Свердловский домостроительный комбинат, перевод на партийную работу в Свердловский обком, долгие семь лет в должности завотделом строительства, неожиданный вызов в Москву, в ЦК, где много спрашивали про обстановку в обкоме, положение дел в области, разговоры были аккуратные, прощупывающие, вскоре за ними последовала встреча с Брежневым, который сообщил, что Политбюро рекомендовало его на должность первого секретаря Свердловского обкома, на место переведенного в секретариат ЦК Рябова.

Он принял предложение и стал полноправным хозяином области со всеми соответствующими привилегиями: роскошной госдачей на озере Балтым, путевками в цековские санатории и новенькой «Чайкой» с личным водителем. Первые месяцы прошли в счастливом головокружении, восторг бил через край, работа кипела, он не замечал, как понедельник сменяется пятницей, а ноябрь – февралем.

Но сейчас, спустя почти год после назначения, стоя у окна и глядя на свой город, он внезапно почувствовал, что к нему начало возвращаться мучительное чувство застоя, впервые возникшее у него после первых двух лет на посту завотделом.

«А что дальше? – тоскливо спросил себя первый секретарь. – Сидеть в Свердловске, пока не вынесут ногами вперед? И смотреть, как старые маразматики окончательно все просрут? Нет, надо двигаться дальше. Сначала в члены ЦК. Потом в Москву. А дальше посмотрим. Им всем под восемьдесят, через пару лет начнут давать дуба. Но как пробиться? Поговорить с Рябовым? Вряд ли поможет, ему не нужны те, кто могут его подсидеть. “Сиди у себя и не высовывайся”. Тогда к кому? Кириленко? Тоже вряд ли: слишком давно в Кремле, лично меня не знает. Как же быть…»

Погрузившись в свои мысли, он не сразу услышал голос секретарши:

– Борис Николаевич, к вам пришли товарищи из Комитета государственной безопасности. Борис Николаевич, вы меня слышите?

– Да, Света, – ответил первый секретарь, подойдя к столу. – Скажи, пусть заходят.

Через несколько секунд в кабинет вошли трое мужчин: начальник УКГБ, начальник пятого отдела и Фомин, держащий в руках черную кожаную папку.

– Здравствуйте, товарищи, – поприветствовал их первый секретарь.

– Здравствуйте, Борис Николаевич, – ответил начальник УКГБ, а Фомин и начальник пятого отдела вежливо кивнули.

Первый секретарь подошел, пожал каждому руку и жестом пригласил сесть за стол для заседаний. Затем вернулся за свой стол, выждал небольшую паузу и негромко спросил, обращаясь к начальнику УКГБ:

– Чем обязан, Юрий Иванович?

Начальник УКГБ поджал губы, отчего его широкое бледное лицо приняло виноватое выражение, и с неохотой проговорил:

– Борис Николаевич, у нас ЧП.

Первый секретарь вздохнул, устало потер переносицу.

– Что случилось? – спокойно спросил он. – И где?

– В доме Ипатьева произошел… – начальник УКГБ не сразу подобрал подходящее слово, – инцидент.

«Этого только не хватало, – мрачно подумал первый секретарь. – Так и знал, что это рябовское наследство мне еще аукнется. Хитер, ничего не скажешь. Постановление о сносе ведь еще в 75-м приняли. А он все тянул. И как ловко: “Памятник истории”, “Краеведы против”. Не подкопаешься! Теперь в Москве, а козлом отпущения буду я. И уже не рыпнуться. “Скоро годовщина расстрела, нельзя допустить, чтобы дом стал объектом поклонения”. Как говорится, шаг вправо, шаг влево… И сейчас какой-то инцидент на мою голову».

– Так что случилось, Юрий Иванович? – поинтересовался он.

– Это так с ходу не объяснить, – криво усмехнулся начальник УКГБ. – Тут нужен непосредственный участник событий. – Он посмотрел на Фомина. – Скажу заранее, что история совершенно невероятная и на первый взгляд прозвучит как бред сумасшедшего. Я и сам не поверил, пока не увидел. Так что дослушайте до конца, а уж потом задавайте вопросы. Олег, передаю слово тебе.

– Спасибо, Юрий Иванович, – кивнул Фомин и повернулся к первому секретарю. – Капитан Фомин, пятый отдел. Сегодня около трех часов дня мы вместе с моим коллегой лейтенантом Морозовым выехали по вызову из дома Ипатьева. Сигнал поступил от сотрудников милиции, которые сообщили про некий инцидент. Мы приехали на место, встретились с ними. Милиционеры рассказали, что ранее их вызвала уборщица, сообщив по телефону, что кто-то забрал их вахтера. Более подробно ее расспросить им не удалось, поскольку к моменту их приезда она находилась в состоянии потрясения, которое затем перешло в помешательство. Не обнаружив вахтера, милиционеры провели обыск дома, после которого приняли решение вызвать нас. Собственно, вот и весь их рассказ… Затем они провели нас на нижний этаж, где продемонстрировали… объект, найденный ими при обыске дома.

– Объект? – переспросил первый секретарь.

– Да, так мы его теперь называем. Он представлял собой какую-то светящуюся газообразную… – Фомин растерянно посмотрел на своего начальника.

– Субстанцию, – подсказал тот.

– Да, субстанцию. Она находилась на месте двери в комнату, где расстреляли царя. После визуального осмотра, который мы произвели на расстоянии, лейтенант Морозов, по-видимому, принял решение непосредственно ознакомиться с объектом. Сделав несколько шагов в его сторону, он крикнул, что его начинает затягивать, и продолжил движение. В итоге лейтенанта затянуло туда, и он исчез. Вот и все, если вкратце.

Закончив, Фомин переглянулся с начальниками, и все трое вопросительно посмотрели на первого секретаря. Тот, ошеломленный услышанным, молча переводил взгляд с одного на другого.

– Это какая-то шутка, – наконец произнес он. – Вы меня разыгрываете?

Начальник УКГБ грустно улыбнулся.

– Борис Николаевич, наша профессия не располагает к юмору, – покачал головой он. – Особенно в отношении высших должностных лиц.

– Тогда как это понимать?

– Ровно так, как вы это услышали. Наши сотрудники обнаружили в доме Ипатьева неизвестное науке явление. Один из сотрудников, по всей видимости, стал жертвой этого явления. Это все, что мы имеем на данный момент.

Первый секретарь недоверчиво хмыкнул.

– Слышал я про такие явления, – проворчал он. – Помню, мать рассказывала, что у них в селе, году в 32-м, неожиданно стали падать надои у колхозных коров. Прежде с одной коровы было ведро в день – и вдруг только половина едва набегает. Мужики в затылках чесали. Думали, болезнь какая или, может, с сеном что-то. Нет, все в порядке. Долго понять не могли, что не так. Оказалось, сосед сделал ключ от коровника у кузнеца и по ночам с братом потихоньку сдаивал. Все по указу 7–8 пошли – и братья, и кузнец. Вот вам и загадка. Все в этом мире имеет объяснение.

– К сожалению, выходит, что не все, – развел руками начальник УКГБ. – Мы понимали, что эта история прозвучит нелепо и вы нам не поверите, поэтому принесли доказательства. Олег, покажи.

Фомин открыл папку, вытащил оттуда несколько фотографий и положил их на стол перед первым секретарем. Фотографии были необычные: маленькие, квадратные, с неестественно яркими цветами.

– Моментальные, – пояснил начальник пятого отдела. – Американская новинка, коллеги привезли из командировки.

Первый секретарь с любопытством взял одну из глянцевых карточек, поднес к глазам. На снимке были запечатлены темные стены комнаты, которые заканчивались большим светящимся кругом ярко-зеленого цвета. Искажение оттенков делало фотографию чересчур насыщенной, придавая ей сходство с рисунком из детской книжки.

«Северное сияние какое-то», – подумал первый секретарь, откладывая карточку в сторону, и вслух спросил:

– Товарищи, а вы точно уверены, что это что-то неизвестное? Может, молния какая-то или газ?

– К сожалению, точно, – ответил начальник УКГБ. – Те немногие исследования, которые мы отважились провести, это показали.

– Исследования? Вы там консилиум собрали, что ли? – попытался пошутить первый секретарь.

– Борис Николаевич, ну что вы, – скривился начальник УКГБ. – Вы же понимаете, что чем меньше людей знает про это, тем лучше. Нам не нужно, чтобы завтра у дома собралась толпа, которая будет говорить про «чудо на месте гибели царя». Поэтому мы приняли решение засекретить этот инцидент и ограничить число допущенных к нему лиц.

– И сколько человек в курсе?

– Теперь вы, я, Валерий Павлович, капитан Фомин, двое сотрудников, которые сейчас охраняют вход, и три человека внутри, которые ведут наблюдение. Собственно, они и провели предварительный анализ этого явления. Ну и соответственно, трое милиционеров и уборщица. Хотя уборщицу не стоит брать в расчет, она сейчас в областной психбольнице, врачи говорят, что надежд мало. Врачи, кстати, не знают, что произошло, к моменту приезда скорой речь уборщицы стала бессвязной, а по дому они не ходили. Так что для них она просто пожилой человек, у которого внезапно, извиняюсь за выражение, поехала крыша. С милиционерами же была проведена беседа, взяты подписки о неразглашении – там все серьезно, вплоть до высшей меры.

– Вы еще говорили про вахтера, – наморщил лоб первый секретарь.

– С вахтером пока непонятно. Его так и не нашли, милиционеры считают, что он так же, как и наш лейтенант, был поглощен объектом. Единственным человеком, кто мог бы это подтвердить или опровергнуть, была уборщица. Больше в доме людей не было, всех остальных служащих перевели в другие помещения пару дней назад.

– Понятно, – кивнул первый секретарь.

Встав из-за стола, он молча походил по кабинету, сцепив руки за спиной. То, что он услышал от сотрудников КГБ, было совершенно нелепо, немыслимо, даже безумно. Но они говорили серьезно, явно веря в свои слова. И эти фотографии…

– Хорошо, – проговорил первый секретарь, вернувшись к своему столу. – Вы меня убедили. Что дальше?

– Пока ничего, – пожал плечами начальник УКГБ. – Мы решили проинформировать вас, прежде чем сообщать в Москву. Чтобы не возникло… неловких ситуаций. Так что вы пока занимайтесь своими делами, а мы свяжемся с Лубянкой и получим дальнейшие указания. Они более компетентны в таких вопросах.

Первый секретарь нахмурился.

– Юрий Иванович, я думаю, вам пока не стоит торопиться с докладом, – заметил он. – Вот что: я хочу сам посмотреть на эту штуку. И прямо сейчас. Чтобы, так сказать, иметь собственное представление. А потом можете и Москву запрашивать.

Начальник УКГБ растерянно переглянулся с подчиненными. Предложение первого секретаря застало их врасплох.

– Борис Николаевич, вы уверены? – с тревогой спросил начальник УКГБ. – Мы же не знаем, что это такое. Вдруг что-то пойдет не так и…

– Не волнуйтесь, – улыбнулся первый секретарь. – Я аккуратно, одним глазком. Как говорится, бог не выдаст, свинья не съест.

– Но…

– Никаких «но», – отрезал первый секретарь. – Пока что я отвечаю за область и за этот город. И я должен знать, что тут происходит. К тому же я буду не один, а с вами. Разве Комитет государственной безопасности не сможет обеспечить мою безопасность?

– Ну-у… – неуверенно протянул начальник УКГБ. – Если вы там будете недолго, то, пожалуй…

– Вот и хорошо, – кивнул первый секретарь. – Тогда едем.

Поняв, что переубедить его уже не получится, начальник УКГБ выразительно посмотрел на Фомина и начальника пятого отдела, словно говоря: «Вы сами все видели». Затем все трое встали и вышли из кабинета. Первый секретарь двинулся за ними.

– Света, я уехал, – бросил он секретарше в приемной.

Они спустились по лестнице, вышли во двор. У входа стояли две машины: «Чайка» первого секретаря и «Волга» начальника УКГБ. Рядом с ними прохаживались водители.

– Вы со мной или сами? – спросил первый секретарь у начальника УКГБ.

– Сами, – ответил тот. – Нам надо еще обсудить несколько рабочих вопросов.

– Тогда встречаемся на месте.

Первый секретарь махнул своему водителю, открыл дверцу «Чайки» и сел на заднее сиденье. Водитель сел за руль, завел мотор.

– До Балтыма, Борис Николаевич? – спросил он.

– Пока нет, Алексей, – ответил первый секретарь. – Отвези меня к дому Ипатьева. Помнишь, где он?

– Конечно, Борис Николаевич. Тут и ехать нечего, пешком дойти можно. А что у вас там?

– Да так, – пробормотал первый секретарь. – Нужно решить один вопрос с товарищами, по поводу дома.

– Ничего себе, – удивился водитель. – Его же вроде сносить хотели. Неужто передумали?

Первый секретарь не ответил.

«Чайка» выехала на проспект Ленина, свернула на улицу Толмачева и через несколько минут подъехала к дому Ипатьева. Вскоре рядом остановилась «Волга» начальника УКГБ.

– Подожди тут, – сказал первый секретарь водителю. – Я ненадолго.

– Хорошо, Борис Николаевич, – ответил тот.

Первый секретарь вылез из машины и посмотрел на дом.

Это было двухэтажное каменное строение, выполненное в русском стиле с элементами модерна. Построенное почти сто лет назад, сейчас оно имело обветшалый вид: стены, выкрашенные в кремово-коричневый цвет, покрылись трещинами, оконные стекла помутнели от пыли, а некогда белые полуколонны пожелтели. Но, несмотря на внешние признаки угасания, дом производил благоприятное впечатление, всем своим видом показывая, что может простоять еще лет пятнадцать.

– Любуетесь? – спросил начальник УКГБ, подошедший вместе с Фоминым и начальником пятого отдела.

– Красивый дом, – тихо ответил первый секретарь.

– Вам, как профессионалу, виднее. Но давайте не будем задерживаться, мы привлекаем внимание. – Начальник УКГБ показал глазами на прохожих, которые с любопытством смотрели на «Чайку» и «Волгу», негромко о чем-то переговариваясь.

Первый секретарь кивнул, и они быстро двинулись к главному входу.

– А днем зевак не было? – спросил первый секретарь у Фомина, поднимаясь на крыльцо.

– Нет, – ответил тот. – Милиционеры потом мне рассказали, что еще до нашего приезда прохожие подходили и интересовались, но быстро разошлись. Им сказали, что от жары у женщины случился инсульт. Вы скажите, какие молодцы, Борис Николаевич? А то сейчас бы через толпу продирались.

– Умно, – согласился первый секретарь.

Они зашли в дом. У дверей их встретил оперативник.

– Здравствуйте, – поздоровался он, округлив глаза при виде первого секретаря.

– Все нормально, – успокоил его начальник УКГБ. – Борис Николаевич хочет посмотреть на объект. Как обстановка?

– Виктор с Максимом пробили стену, – ответил второй оперативник, который сидел за столом вахтера. – А так без изменений.

– Какую стену? – не понял первый секретарь.

– В ту самую комнату, – объяснил Фомин. – Через дверь теперь в нее не попасть. А там могут быть вахтер и Женя.

– Нет их там, – ответил оперативник. – Так Смоляков сказал, вам лучше поговорить с ним. Мы вниз стараемся лишний раз не соваться. Согласно приказу.

– Все правильно, – кивнул начальник УКГБ. – Пойдемте.

Спустившись на нижний этаж, они оказались в полутемном коридоре, где едва не столкнулись с худощавым мужчиной лет сорока, одетым в темно-синюю мохеровую кофту.

– Осторожнее, – буркнул тот, но, увидев первого секретаря и начальника УКГБ, смущенно добавил: – Прошу прощения. Здравствуйте, Борис Николаевич.

– Николай Викторович Смоляков, доцент кафедры теоретической физики УПИ, – представил его начальник УКГБ. – Ранее он нас консультировал по нескольким околонаучным вопросам. Как успехи, Николай Викторович?

– Пока никак, – покачал головой тот. – На данный момент у меня все еще не сложилось определенного представления о том, что это может быть. Правда, и оборудования недостаточно. Но те же спектры показывают, что это что-то…

– Николай Викторович, давайте по существу, – прервал его начальник УКГБ. – Расскажите Борису Николаевичу в двух словах, что вам удалось выяснить.

– На самом деле немногое. Объект представляет собой сгусток неизвестного светящегося газообразного вещества размером около двух метров в ширину, двух метров в высоту и полметра толщиной. У него постоянная температура, равная примерно двадцати трем градусам Цельсия, объем также не изменяется. Объект практически никак не взаимодействует с окружающей средой, за исключением выделения небольшого количества озона, которое мы зафиксировали при помощи спектрометра. Теперь про исследования… Визуальный осмотр не подтвердил наличие какого-либо излучения, воздействующего на сознание. – Смоляков с усмешкой взглянул на Фомина.

– Женя долго пялился на него, – пробормотал Фомин, покраснев. – Вот я и подумал, мало ли…

– Мы по очереди вставали на том же расстоянии от объекта, что и вы, но никто не побежал в комнату сломя голову, – звенящим голосом произнес Смоляков. – Как говорится, один раз – случайность, два – совпадение, три – статистика. Предлагаю все же вернуться к науке. После визуального осмотра мы приняли решение исследовать объект с помощью бороскопа. В ходе исследований объект никак не реагировал на прибор, на основании чего мы предположили, что он взаимодействует только с живыми существами. Также бороскоп показал, что дверь, на месте которой находится объект, отсутствует.

– Ничего себе, – сощурился начальник УКГБ.

– Да… Что с ней стало, неясно. Скорее всего, ее постигла судьба вашего коллеги. Хотя это несколько противоречит предыдущей гипотезе про выборочное взаимодействие… Как бы то ни было, бороскоп без проблем прошел сквозь объект, и мы увидели комнату.

– Ту, в которой расстреляли царя? – уточнил первый секретарь.

– Да, ее. Она, кстати, пустая, поэтому вопрос, что стало с вашим коллегой, остается открытым. На всякий случай я попросил сделать пролом в стене, чтобы осмотреть объект с другой стороны. Картина абсолютно идентичная.

– А что скажете по поводу притяжения? – спросил Фомин. – Я сам видел, как лейтенанта будто бы тащило туда.

– Мы решили не рисковать, – усмехнулся Смоляков. – Судя по всему, радиус действия этого явления, если оно, конечно, существует, распространяется только на проходную комнату и смежное с ней помещение. Так что мы поставили стулья перед дверью и проломом, чтобы кто-нибудь ненароком не зашел.

– Какие еще исследования успели провести? – спросил первый секретарь.

– Только те, что я перечислил. И еще поставили кинокамеру, чтобы запечатлеть этот феномен на пленке. Хорошо бы, конечно, провести опыты с живыми существами – собаку бы какую-нибудь запустить в комнату или мышь. Но пока не стали. Ведь мы ждем инструкций из Москвы, я правильно понял? – Смоляков посмотрел на начальника УКГБ.

– Да, все верно, – кивнул тот. – Сейчас Борис Николаевич посмотрит, и мы запросим Лубянку. Скорее всего, они пришлют своих ученых.

– Кто бы сомневался, – вздохнул Смоляков. – Хотя с их оборудованием… эх…

Он мечтательно прищурился и покачал головой.

– Спасибо за обстоятельный рассказ, Николай Викторович, – проговорил первый секретарь и посмотрел на остальных. – Ну а теперь, товарищи, покажите мне это загадочное явление. Не терпится уже увидеть.

– Идемте, – кивнул начальник УКГБ, и они двинулись по коридору.

Впереди шел Фомин, затем начальник пятого отдела и начальник УКГБ, а последними – Смоляков и первый секретарь.

– Скажите, Николай Викторович, – вполголоса спросил первый секретарь у Смолякова, – а сами вы что думаете по этому поводу? После всех исследований у вас же должны быть какие-то предположения.

Смоляков внимательно посмотрел на него.

– Знаете, Борис Николаевич, – задумчиво произнес он, – это, конечно, совершенно антинаучно, и я стараюсь отгонять такие мысли… Но нельзя не учитывать тот факт, что все это происходит на месте убийства царя.

– Вот и я думаю о том же, – проворчал первый секретарь.

Коридор закончился, и они остановились в небольшом предбаннике перед проходной комнатой.

Это помещение было теперь чем-то средним между лабораторией и строительной площадкой. На столе, стоявшем возле стены, разместились измерительные приборы, накрытые брезентом. Пол был усеян обломками кирпича, кусками штукатурки и обрывками обоев. Проем двери, распахнутой настежь, перегораживал стул. Напротив стояла кинокамера на треноге, рядом с которой отдыхали двое мужчин лет тридцати.