Текст книги "Журнал «Юность» №07/2023"

– «Зверобой» стал терапией для тебя в тот момент, когда ты закончила над ним работать, получается? Он был максимальным выходом из зоны комфорта?

– Да, и я думаю, что «Зверобой» также максимальный выход из зоны комфорта и для читателя. Потому что он неприятно откровенный, как и все подобные книги. Поэтому мне очень понравилось, что в «Путях сообщения» была совсем другая история для меня – история одновременно и моя, и всей страны, но не моя лично.

– Насколько для тебя важно найти первое предложение? Или тебе главное начать уже как-нибудь, если из тебя поперло, потом переделаешь? И на каком этапе рождается название?

– Я не переделываю обычно, хотя это уже не совсем справедливо с этой книжкой: я очень много здесь редактировала. Даже не то что редактировала: я читала ее и понимала, что здесь опять какие-то несогласования, что-нибудь неправильно. И правила, правила до последнего. То есть ее уже отправляли в типографию, а я все отправляла правки. По улице шла и дописывала редактору в «Телеграм». С предыдущими двумя так не было, я их вообще практически не правила.

А первая строчка правда очень важна. Я сама так книги выбираю – открываю первую страницу. Если мне не нравится первая фраза – до свидания.

В случае с «Моим белым» первая фраза была абсолютно идеальная, на мой взгляд, и она сразу такой была. В «Зверобое», мне кажется, я сначала написала по-другому, но суть была та же.

Здесь я меняла полностью первый абзац уже даже после того, как она была написана, мне не нравилось начало, я не знала, как правильно начать. Потом я дописала, как, в общем, это должно быть, сейчас нормально.

– Первое предложение сейчас такое: «Тьма накрывала город бесшумно, подкрадывалась за спиной». Сознательная же аллюзия?

– Сознательная.

– А название?

– Эта книга должна была называться «Сочельник». И там в тексте есть отсылки к этому. «Сочельник», потому что это книга о предчувствии и о «последнем вечер перед чем-то». Но книга вышла в апреле. Мне сказали: «Какой “Сочельник”, окстись». А название «Пути сообщения» придумала литературный редактор Татьяна Почуева. Спасибо ей за это.

– То есть просто сезонность сработала?

– Да.

– А если бы она вышла, условно, в ноябре, то была бы «Сочельником»?

– Мне сказали, что издательство было недовольно со всех сторон этим названием, потому что, с одной стороны, сезонность, а с другой – даже если бы роман вышел в декабре, это должна была быть книжка про что-то новогоднее и классное, а тут такое. Поэтому в любом случае мне бы его не одобрили.

– Можешь рассказать о той литературе, которая тебя сформировала? Книги, которые дали тебе понять, что можно тоже что-нибудь написать?

– Сначала я очень много читала в детстве, прям помню, что это был такой специальный понт, когда я приходила в школу с книжкой Конан Дойля, стояла, чтобы все видели. Потом я очень долго не читала, лет до четырнадцати. А потом мне случайно попалась Татьяна Толстая. Я прочитала рассказы, зафанатела и попросила родителей, чтобы они подарили мне на Новый год «Кысь». Нормальное желание у подростка? Я до сих пор помню это утро первого января, когда все уехали на дачу, а я осталась одна и вот открываю эту книжку и не могу ничего прочесть дальше первого предложения от переполняющего меня счастья и от того, что хочется прыгать до потолка до комнате.

– «Бенедикт натянул валенки, потопал ногами, чтобы ладно пришлось, проверил печную вьюшку»… И это как раз тот случай, когда начало запоминается сразу.

– Да, и тут я была уже уверена, что хочу вот так писать. А потом начала много читать и все свои карманные деньги тратила на книжки, благо они тогда были очень дешевые и продавались в ларьках у метро за сто рублей или даже за пятьдесят. У меня при этом долго было какое-то предубеждение перед отечественной литературой. Я любила зарубежку и прочитала вообще все, что вышло на тот момент в «Азбуке-классике», например. Мне тогда больше всего нравились американские и французские авторы.

Но в одиннадцатом классе я прочитала «Мы» и поняла, что никто не может понять правильно, о чем «Мы». Для меня это самый главный роман о любви в русской литературе, и до сих пор я считаю так. Я ужасно его полюбила и перечитала после этого раз сто пятьдесят. И, кстати, еще поэтому я рада, что мне удалось написать антиутопию.

– Если «Мы» – это роман о любви, то о чем «Пути сообщения» для тебя?

– Я думаю, это прежде всего такая же история о любви в эпоху ненависти, как у Иллиеса, но в декорациях нашей страны. И эта любовь – она не совсем романтическая, это глобально любовь – к ребенку, к подруге, к соседу, к человеку. Иногда машины – к человеку. Иногда другого человека. О том, что вот надвигается что-то огромное, что ты не можешь остановить, совсем никак не можешь на это повлиять, и все, что тебе остается, – это любить. И своей любовью как-то пробивать путь для кого-то другого. Для чего-то другого. Хорошего, в общем. Я думаю, это книга о надежде для каждого из нас.

ЗОИЛ

Денис Лукьянов

Родился в Москве, окончил Институт журналистики, коммуникаций и медиаобразования МПГУ. Писатель и журналист. Ведущий подкастов, контент-менеджер издательских сервисов «Литрес», обозреватель радио «Книга».

МАРГАРИТА РОНЖИНА, «ОДИНОЧКА» («АЛЬПИНА.ПРОЗА»)

Саша родила. У ее сына подозрение на ДЦП, постоянные припадки эпилепсии. Впереди – долгий путь реабилитации, лечение, а после и операция, которая станет часом X – для героини, для читателей. Путь этот для Саши будет устлан колючим терновником: будут и вылазки в клуб против совести – или в сговоре с ней? – и осушенные бутылки вина, и походы к «целителю», и ссоры с родственниками. Но Саша сильная, а вокруг нее – сильные люди. Хорошие, но неидеальные. Как и должно быть. Как и в жизни.

Начать стоит с того, что дебютный роман Маргариты Ронжиной во многих местах пробивает до слез. И это не та жалость, которую горе-сценаристы обычно выбивают из зрителей дешевыми трюками шарлатанов-факиров, наученных тонной «учебников» по психологии. Это печаль, грусть, жалость, как хотите, которая рождается, когда примеряешь состояния героини и события романа на себя. Неважно, женщина ты или мужчина. Книга отзывается – болью, радостью, облегчением. Маргарита Ронжина – Вергилий, ведущий через круги жизни: потери, печали, влюбленности, теплые детские воспоминания, усталости, отчаяния и принятия… И имя этим кругам – легион. Держите Данте в голове – к нему еще вернемся.

«Одиночка» – проза, близкая к поэзии. Книга буквально живет за счет особенного, отчасти экспериментального ритма. Здесь он не менее важен, чем подбор слов и меткость сравнений. Вынь его – и все развалится, станет скучно, обыденно. Маргарита Ронжина – не просто дивный стилист. Автор умело работает с деталями, отсылками, сравнениями (чего стоит один «ребенок-альденте» или «красная тишина набережной»). Всю книгу читателя преследуют яркие эпизодические образы, которые Маргарите Ронжиной особенно удаются: будь то добрая пожилая соседка, или парень в желтой шапке, или размалеванные макияжем «куклы» в фуд-корте. Иногда образы эти становятся реперными точками истории.

Можно ли говорить о некоем двоемирии в «Одиночке»? Вполне. Первые эпизоды в больнице напоминают мир, словами героини, «чуждый», мир «другого» (если вспоминать философию), подземный мир, преисподнюю, где Саше даже кажется, что из окон могут полезть видеоигровые монстры. Теневой ли это двойник мира реального? После выписки и возвращения домой наступает своеобразное безвременье, где пространство может сжиматься, стены и потолок – давить. Впрочем, и время Маргарита Ронжина то ускоряет, то растягивает – в зависимости от ощущений героини; ведь подлинное время и есть время души, а не аристотелевское время-физика. Так, может быть, «Одиночку» стоит делить даже на три части, три «мира»? Больница – ад Данте, первые дни в квартире, полные тумана сомнений, – чистилище, а дальше начинается пусть земной, но все же рай?

Роман напоминает дыхание после пробежки: сперва тяжелое и почти невозможное, оно наконец восстанавливается, нормализуется; так и Саша идет от темного к светлому, от отчаяния к пониманию и постепенно перестает задыхаться собственными проблемами и сомнениями. «Одиночка» в целом зеркальна: события первых семи частей совершенно иначе преломляются в последующем тексте. Если сначала Саша находит «пластиковых» мужчин на одну ночь, то потом находит мужчину настоящего. Если сначала псевдовера и безумная Мария чуть не губят героиню (как минимум морально), то потом вера помогает, предстает в совершенно ином ключе. Если сначала Саша чурается общения с отцом, то потом прощает его. Если сначала боится работы, то потом загорается ей. Впрочем, нет в «Одиночке» почти ничего полностью «обеленного» или «очерненного»: особенно хорошо это ощущается ближе к финалу. Который, помимо прочего, написан живописно, но совершенно не слащаво. Саша – Алиса, гуляющая по мрачному зазеркалью и вскоре возвращающаяся в привычный мир, где все – наоборот. Все наконец правильно, нормально. Насколько возможно.

«Жестокость этого мира в том, что инвалиды, ничьи дети, старики – все отправляются на помойку. И непонятно, живут они или давно уже умерли. Зыбкая грязь. Всем не поможешь, но кому-то станет чуть легче. Я помогаю, потому что хочу жить в мире, где меньше горя. Я тоже поломанная, как они все, добрых дел наркоман. Но изменить это в себе не могу. И буду помогать дальше».

УНА ХАРТ, «ХОЗЯЙКА ШВАРЦВАЛЬДА» (INSPIRIA)

Кристоф Вагнер был шестым и, как считал отец, самым никудышным сыном в семье. И вот однажды он стал учеником великого доктора Фауста. Сначала пришлось прислуживать – чистить плащи и вытирать пыль, а потом доктор буквально «вдолбил» в голову юноши все: от логики до «Одиссеи» Гомера. После страшной смерти Фауста все наследство (деньги-земли-книги) перешло Вагнеру.

Наступает XVII век, всюду – чем бы еще заняться? – нещадно ищут ведьм. Сколько уже лет Кристофу? Неважно. Важно то, что теперь он сам решает найти ученицу и сделать из нее нового Фауста, раз из него не вышло. Выбор падает на юную Агату, дочь недавно сожженной «ведьмы». Методы у Вагнера не всегда самые приятные – может и в печи в наказание запереть, – но у него, его слуги-демона и других «приглашенных» князей тьмы Агата учится до семнадцати лет… Параллельно происходит еще много чего при минимальном наборе персонажей: конюх, кухарка, няня Агаты, врач и один мерзавец.

«Хозяйка Шварцвальда» – это своего рода попытка переработать семейную сагу, отдельный подвид «большого европейского романа», впустив в него дыхание сверхъестественного. Уна Харт прежде всего прекрасный стилист, поэтому текст мимикрирует под «средневековые романы»: рыцарские и в большей степени плутовские. Вагнер, при всем обаянии, точно не рыцарь; благородный чернокнижник – плут, каких поискать. К слову, особенно ярко плутовские элементы ощущаются в интерлюдиях с участием доктора Фауста (в одном из эпизодов, например, он решает украсть зерно, чтобы накормить голодных. Мефистофель и Вагнер в шоке).

Роман написан бодро, хлестко. В конце поджидает неожиданный и органичный твист. Единственный нюанс: ближе ко второй трети книга может чуть-чуть поднадоесть, но это временные трудности.

Здесь со всей точностью описан не только быт Германии XVII века, но и доминирующие колдовские, медицинские, алхимические теории (за проработку последних автору стоит сказать отдельное спасибо). Так, юная Агата, наслушавшись от учителя о «музыке сфер», действительно пытается ее услышать. Получаются такие… скажем, вариации на тему Фауста при наличии самого Фауста: здесь образ старого доктора постоянно преломляется в других ключевых героях, каждый из которых – по своему – отражает его историю, вечный сюжет вечного же поиска и искушения.

Как у античного скульптора есть только кусок мрамора и несколько инструментов, так и у Уны Харт максимально простые формулировки и в меру короткие предложения складываются в изящный сверхатмосферный текст. Идет игра на деталях: печках, абортных отварах, особенностях употребления в пищу рыбы, «отравленных» ожогах и даже демонах, которые своим жаром греют постель хозяину.

Бывают романы-косплеи, где все вокруг – красочный карнавал, этакий «Айвенго» Вальтера Скотта, где даже из-под рыцарской маски видно англичанина былой эпохи. Бывают же романы-реконструкции, где, помимо костюмов, важны мысли, действия – словом, воспроизведение не просто быта, но реальности целиком (и, как следствие, ее неминуемого влияния на сознание героев). «Хозяйка Шварцвальда» написана именно по второму принципу. Поэтому герои Уны Харт будут современны читателю любой другой эпохи. Колдовство, не иначе. Но, следуя морали «Хозяйки Шварцвальда», стоит напомнить, что не все колдуны попадут в ад. Колдуны-реставраторы – тем более.

ДАРИНА СТРЕЛЬЧЕНКО, «А ЗА ОКОЛИЦЕЙ – ТЬМА» («ПИТЕР»)

Призвание любой яги – быть стражницей на границе Леса и Хтони, хранить равновесие. Хтонь – место странное и опасное, тут путаются не только тропы, но и помыслы. Попасть в Хтонь можно через особую черную дверь в избушке яги. Когда одна яга умирает, то отправляется к сотне предыдущих в Безвременье, поэтому важно найти себе преемницу, иначе конец равновесию. Или, может, есть иные пути?

Старая яга Абыда воспитывает преемницу Ярину – она растет под ее чутким руководством до шестнадцати лет. Ярина, правда, странная: в ней теплится огромная сила, но в то же время она постоянно сваливается с разными болезнями, ей вечно холодно, хочется спать. Абыда учит девушку разным премудростям, а та, в лучших традициях, вляпывается во всякое: то заговорит, с кем не надо, то посмотрит, куда не стоило. И вот однажды Ярина понимает, что не хочет быть ягой. Но если она откажется, другой преемницы уже не сыскать, как бы Абыда ни старалась. И что делать? Кого слушать? Тем более как пить дать ясно: старая наставница что-то недоговаривает…

Роман Дарины Стрельченко – густой удмуртский отвар, вводящий в особый транс атмосферности. Книга обволакивает и с прозорливой легкостью утягивает за собой. Автор не дает читателю выскользнуть из своих цепких лап и делает это на всех уровнях текста: сюжетном, образном, ритмическом, словесном. Локомотивы «Околицы» – герои и атмосфера. Сюжет как таковой отходит на второй план. Тот редкий случай, когда книге от этого только лучше.

Перед читателем отчасти этакий мультсериал «Аватар» в обертке из удмуртских мифов. Безвременье яг иногда очень напоминает бесконечных духов предыдущих Аватаров, а одну сцену Дарина Стрельченко, возможно, принципиально стилизует под кадры мультсериала. Да и чем Ярина не Аанг?

«Околица» – прекрасный пример книги, где классические сюжетные элементы спрятаны за густыми листьями самобытного папоротника: тут и наставник, недоговаривающий правду, и конфликт сердечного желания с предназначением, и искушение Ярины вернуться домой, сойти с намеченного пути – ей предлагают. Это, безусловно, роман-взросление, но с двумя подвохами: во-первых, «Околицу» стоит назвать скорее романом-инициацией, такой термин будет точнее; во-вторых – история колеблется между точками зрения Абыды и Ярины, отчего текст выходит насыщенней и интереснее. Истории ученицы и наставницы равнозначны – и равнозначно трагичны. Старики-мудрецы здесь не выбелены своей мудростью, как поп-культурные волшебники, бесчисленные вариации на тему Мерлинов и Гэндальфов: они тоже боятся и переживают. В том числе за себя.

Местный Кощей – отдельная звезда всего «шоу», но и другие второстепенные персонажи не оставят равнодушными: допустим, антропоморфные Утро-День-Ночь, три статных молодца. Домовой здесь будет пьянеть от масла (как кот от валерьянки), а местный водяной – просить у яги соленых огурчиков. Кстати, все герои названы оригинальными удмуртскими именами и отличаются от своих славянских «братьев». «Околица» – ни в коем случае не топорное славянское фэнтези. Это нечто более необычное.

В тексте огромное множество артефактов: обереги из змей и паучьей травы, зеркала, нити, пуговицы, осколки Кощеевой короны… Дарина Стрельченко знатно развернулась! Получилась своего рода квинтэссенция Проппа, которая, впрочем, более чем оправданна: разве может быть иначе в пространстве, абсолютно сказочном? «Околица» – книга не о мире людей. Лес, если хотите, – коллективное бессознательное, изнанка, самый что ни на есть мир мифов и архетипов, живущий за гранью привычных вещей, и существует он не иначе как по сказочным правилам. А потому любой знакомый мотив, любой привычный сюжет здесь – матрица жизни. И ее очень легко сломать, из сострадания нарушив равновесие и проявив излишнее своеволие.

АНДРЕЙ ПОЛЯКОВ, «ПРЕСС-ТУР» («ЭКСМО»)

Когда шахтеры в России случайно нашли вещество, позже получившее название «росений», ситуация в большой экономике изменилась. Ведь росений – уникальный источник энергии, новое черное золото, не чета нефти. Добывают его в городе Краснополярске. И вот решено провести пресс-тур на завод: надо же освещать такие события и для граждан, и для политических партнеров. Журналисты и блогеры приезжают в Краснополярск, но слишком поздно осознают, что город охвачен эпидемией. Что же нашли вместе с росением? Или… кого же?

Андрей Поляков – молодой автор, победитель крупнейшей российской премии в области электронных и аудиокниг «Электронная буква – 2022» в номинации «Дебют года». Летом бумажная версия романа выйдет в «Эксмо». Нетрудно догадаться, чем автор подкупил читателей и жюри. «Пресс-тур» – динамичный развлекательный роман, не лишенный глубины. Прежде всего, глубины персонажей. Книга держится на трех китах собирательных образов, которые, с одной стороны, сохраняют связь с нашей реальностью, а с другой – не дают забыть, что все выдумано. Чтобы было не так страшно.

Андрей Поляков не пользуется дешевыми приемами, меняющими уровень адреналина в крови: излишним описание мерзости и жести, которыми часто грешат современные фильмы ужасов. «Пресс-тур» – хоррор, построенный прежде всего на каркасе психологического напряжения и базового человеческого страха: ведь, как замечает один из героев, неизведанные антропоморфные существа куда страшнее грибов-убийц или оживших динозавров. Потому что одновременно похожи на нас и не похожи. Равны и не равны.

Основная сюжетная линия в тексте перемешана с дневниковыми записями, бортовыми журналами и расшифровками опросов. Действие романа после условного «вступления» тут же консервируется, становится герметичным. Тогда-то и начинается настоящая, как говорят, «русская бытовуха», помноженная на фантастические элементы. В этом смысле есть в книге что-то от «Покрова-17» Александра Пелевина: оба автора отрабатывают разные задачи примерно одними и теми же инструментами. Андрей Поляков в большей степени подкупает градусом динамики и героями, которых, в отличие от персонажей «Покрова-17», читателю куда проще ассоциировать с собой. Легко встать на их место: они молодежные, современные, живые.

«Пресс-тур» – внедорожник, несущийся на полной скорости и не боящийся ухабов необычных решений, сюжетных поворотов и экшен-сцен под стать видеоиграм. Порой тексту хочется добавить густоты описаний, чтобы ужас сковывал еще и на другом уровне – эстетическом. Если и заставлять сердце читателя биться, вводя страхи разного толка внутривенно, то уж «разными» препаратами – всей писательской аптечкой. В целом атмосфера романа… Скажем так, если скрестить «Комьюнити» и «Псоглавцев» Алексея Иванова, добавив игрового и комиксового хоррора, а сверху – несколько киношных приемов (особенно в финале, он тут замечателен тем, что на своем месте и не выбивается из общей концепции), то получится нечто, по атмосфере очень близкое к «Пресс-туру». Тем, кто любит зрелищно пощекотать нервы, роман подойдет как нельзя кстати.

ИВ МАКДОННЕЛЛ, «ИНОЧАС» («ФОЛИАНТ»)

Двенадцатилетний парень по прозвищу Спица дружит с Вороной по кличке Сорока. Но в этом ничего необычного: Спица видит «цвет» чужих слов и так может ориентироваться в настроении людей. А еще он может читать «прошлое» вещей (сокровищ), которые подбирает, будь то бусинки или наперстки. Спица обязательно увидит перед глазами историю бывшего владельца. И вот однажды герой находит очень горячее сокровище, которое обжигает. Оказывается, что его принесло из будущего, в котором городок Интингтон затопит. А вскоре Спица и сам попадает в это будущее.

Глори живет как раз в Интингтоне будущего. Работает она в ювелирной мастерской миссис Скор. Хозяйка – дама не самая приятная. Ладно, будем честны: она ужасна и симпатии почти не вызывает. К тому же миссис Скор не говорит никому, что украшения на самом деле создает Глори. А когда важный лорд заказывает трость для своего друга, начинается паника и переполох: ведь заказ надо выполнить! Глори, кстати, тоже общается с той же самой Вороной-Сорокой, которая таскает побрякушки для украшений. И вот Глори встречает Спицу. Теперь им придется не только разобраться во временных перипетиях, но и предупредить город о скорой катастрофе. Но вот кто поверит?

Роман Ив Макдоннелл – уютная и добрая история, написанная в пастельных и чуть холодноватых тонах. Приключения здесь переплетаются с семейными перипетиями, что добавляет героям дополнительный слой глубины. Они не яркие силуэты-человечки из цветной бумаги, мельтешащие туда-сюда и задающие бодрость повествования, а этакие статуэтки из папье-маше. Глори – сирота, родители погибли от лихорадки, случилось все быстро. Спице в прошлом тоже жилось тяжело. Из семьи ушел – или просто пропал? – отец. Автор задает такой тон и вшивает такой подтекст, что «Иночас» просится на большой экран. История, с одной стороны, очень кинематографична, а с другой – полна весьма поэтичных образов.

«Иночас» напоминает книги Роальда Даля и «Финта» Терри Пратчетта: красиво, бодро, не без юмора, с детьми-героями, на которых давят и реальные проблемы, и фантастическое допущение. Романы о путешествиях во времени – ловушка, которую авторы обычно ставят сами себе. Но Ив Макдоннелл сплела все нити с умением Арахны: Ворона стала отличным связующим звеном между прошлым и будущим, а финальный твист не только удивляет, но и ставит все на свои места. В целом же «Иночас» – история для тех, кто хочет, чтобы книга после прочтения не утекла сквозь пальцы, а оставила в голове ребенка золотой песок смыслов: о дружбе, семье и памяти.

АНИТА ФЕВЕРС, «ОГНЕВИЦА» («КОМПАСГИД»)

Огненное колдовство в мире Аниты Феверс – исключительно мужское. Таких колдунов называют «девайсы». Но Итрида – огневица – почему-то тоже обладает этим даром: он пожирает ее изнутри, а когда просится наружу, то его сложно сдерживать. Конечно, у этой «аномалии» есть свои причины. Всего таким даром обладают две женщины в мире, и личность второй – большая загадка, о которую читателям придется поломать зубы. И вот Итриду начинают преследовать тени прошлого: вороны и старуха с ручным волком…

Девайсу же Марию Болотнику (персонажу предыдущей книги автора, «Раганы») поручают важное дело: разобраться, почему странным образом сгорели княжеские терема. Ниточки уже начинают стягиваться… И вдруг некоторые люди, обладающие даром огня, сгорают заживо – как один несчастный парнишка на глазах у толпы. Конечно, Марию придется встретиться с Итридой, а еще вернуться в Серую Чащу – место на грани миров, место, где живут навьи твари. Разгадка у головоломки будет весьма… занятной и, скажем так, многоликой.

«Огневица» – настоящий фэнтези-детектив, и особенно ярко это ощущается на первых страницах: таинственные незнакомцы, происшествия, столкновения героев… Но это детектив двуликий: здесь, с одной стороны, есть четкая линия «расследователя»-Болотника, а с другой – линия Итриды, вращающаяся вокруг ее туманного прошлого и странного дара. Почему она такая, какая есть? Кто и зачем сделал с ней это? Просто ли за ней ухаживала странная старуха? Вопросов, как водится, больше, чем ответов. Можно сказать, что «Огневица» – это такой сериал «Шерлок», которого одели в балтийско-славянскую мифологию. В том смысле, что загадки и расследования здесь струятся по двум уровням: локальным и глобальным. Ключики к последним – в конце книги. Не стоит думать, что в романе есть только интриги и шифры, – Аните Феверс удаются очень зрелищные экшен-сцены: с Голливудом им, конечно, тягаться сложно, а вот «Ведьмака» от Netflix по красочности они переплевывают. В «Огневице» вообще много всего: это и детектив, и драма, и «роман-дорога». И такая «бугристость» задает бодрый, но не опережающий события темп.

Действия «Огневицы» происходят в том же мире, что и события «Раганы», но напрямую обе книги не связаны. Здесь разе что появится приятное камео на главную героиню «Раганы», ну и причинно-следственные связи сохранятся. При этом в новом романе Анита Феверс значительно расширяет географию, и путевая карта становится глобусом: появляются, например, жаркие пустыннее земли, жители которых – явный оммаж в сторону персов (они любят красиво одеваться, торговать и любить, простите тавтологию, женщин).

У «Огневицы» мрачноватая тональность: герои могут быть жестоко истерзаны до неузнаваемости, а количеству сгоревших заживо (даже «за кадром») можно вести учет. При всех различиях «Рагана» и «Огневица» – два кусочка одного пазла, которые стыкуются и дополняют друг друга. Если в предыдущем романе все крутилось исключительно вокруг главной героини (остальные персонажи и события по отношению к ней были так или иначе вторичны), то здесь сюжетные линии Итриды и Болотника равноценны. Хотя, конечно, бедняге Итриде досталось куда больше проблем. Зато она и коня на скаку остановит, и в горящую избу войдет, особенно если сама ненароком ее подожжет.

ЕКАТЕРИНА ЗВОНЦОВА, «БЕЛЫЕ ПЕШКИ» («ПИТЕР»)

Представим, что жил некогда человек по имени Валаар. Представим, что он решил захватить мир с помощью игральной доски Хаоса. Представим, что его перехитрили, а он сам стал ни жив, ни мертв, да и ни демон, ни человек. И представим, что теперь он может отыграться… силами иного порядка.

Что могут поставить на кон Добро и Зло, Рай и Ад, Бог и Дьявол? Это шахматная партия, господа, и пешки здесь – шестнадцатилетние подростки из Москвы 2007 года. Они разные: один – художник, другой – сын владельца фармацевтической компании, третья хочет работать в милиции. Они мечтают, падают и поднимаются, дышат свободой жизни. Но они – белые пешки в шахматной партии нечеловеческих масштабов.

Роман Екатерины Звонцовой – законсервированный дух начала 2000-х, запакованный в красивую обертку магического реализма с ярко выраженными «магическими элементами». Достаточно сказать, что высшие силы здесь сталкиваются в баре и уминают фисташки. «Белые пешки» – история Великолепной Восьмерки. Она почти как великолепная семерка, но не по-вестерновски (и даже не по-самурайски), а по-русски. Это роман о дерзкой молодости: местами, как положено, дерзкий и хлесткий, а местами, наоборот, полный расцветающей душистой сиренью романтики. Большие мечты, большие надежды – вот чем пропитаны «Белые пешки». И это пропитка, как керосин, воспламеняется, стоит чему-то пойти не так. Или стоит кому-то того захотеть.

Текст полон аллюзий и отсылок к литературе и масскультуре: впрочем, сложно представить подростков, которые не захотели бы ввинтить в свою речь шуточки про Оби-Вана Кеноби и другие отсылки. Екатерина Звонцова возрождает жанр эпистолярного романа в молодежной фантастике. Работать в нем не так просто, как кажется, но автор справляется. «Белые пешки» – капсула времени не только для героев, но и для читателей, где динамика не в последнюю очередь достигается за счет совершенно по-разному звучащих «голосов» героев-рассказчиков и перемешивания, как рваных бумажек, событий и дневниковых записей (герои ведут общую тетрадь). Это роман-хор, внимательно следящий за дирижерской палочкой Екатерины Звонцовой.

Автор вспоминает «Мастера и Маргариту», когда рассказывает о книге. Это, безусловно, верная аналогия, но все же хочется вспомнить и Фауста с его прологом на земле и небесах. Только сделок никто не заключает: какой бизнес? Сплошные манипуляции смертными! А «интерлюдии» (названные здесь «смертями») напоминают сцены из сериала «Джессика Джонс», и где-то на заднем плане маячит актер Дэвид Теннант в образе Человека в фиолетовом – то есть, простите, в случае Екатерины Звонцовой, в лиловом. И не то чтобы человека. Да и… в общем, все сложно. Надо читать.

ЕВГЕНИЯ САФОНОВА, «РИДЖИЙСКИЙ ГАМБИТ. ИНТЕГРИРОВАТЬ СВЕТ» («ЭКСМО»)

Заключительная часть дилогии Евгении Сафоновой начинается там, где в предыдущей все резко оборвалось так, чтобы читатель не расслаблялся. Стоит напомнить, что девушка Снежана – гений-математик и геймер – попала в волшебную страну Риджию, где из пленницы вскоре стала союзницей. Почти два десятка лет назад в Риджии отгремела война между темными и светлыми эльфами. Снежана влюбилась в местного колдуна, а заодно поняла, что не все так однозначно и «светлые» могут быть вполне себе хуже «темных». После провалившейся миссии по заключению мира и пропажи светлого принца Снежане и компании нужно попытаться предотвратить войну. Но что делать, когда на стороне врага фанатичная избранная с мощным магическим даром, а лепреконы не хотят помогать и отдавать артефакты? Правильно. Брать хитростью. Ну а решить дела любовные после такого – раз плюнуть. Или все-таки нет?

В романе «Интегрировать свет» читатели смотрят на зеркало сюжета как бы с новой, неизученной стороны: раскрываются мотивации, до этого умалчиваемые, становится понятней, что же движет светлыми эльфами. Ведь при их дворе хватает своих интриг. И если в первой книге «светлые» все же существовали в качестве важного, но фона, то здесь, как и следовало ожидать, порционный баланс сюжета восстановлен. Героев наконец-то догоняет рефлексия по события предыдущего романа: например, теперь точно понятно, что произошло между героями после жестокого публичного наказания из первой части. До этого Евгения Сафонова прятала все кулуарные подробности за плотной ширмой интриги, а теперь пришло время добавить еще больше бэкграунда персонажем. Чем сильнее у них ломятся плечи от груза событий и рефлексий, чем интереснее читателю. Впрочем, подобных ширм у автора запасено в достатке. Интрига – одна из важнейших шестеренок в табакерочном городке Евгении Сафоновой. Важнее разве что неожиданные повороты и уже упомянутый многотонный груз печалей и трудностей на плечах персонажей.

Вся дилогия «Риджийского гамбита» – шахматная партия автора и читателя, где Евгения Сафонова, конечно, на шаг впереди. Во второй части расставляется максимум точек над i, и даже узел любовного треугольника хитрым и болезненным образом наконец-то распутывается. Автор решает вопрос по-взрослому. Снова стоит напомнить, что вся дилогия – игра с правилами жанра, в том числе с приемом «попаданчества» (который, поясним еще раз, не несет в себе ничего потенциально некачественного). Для Евгении Сафоновой фэнтези – конструктор, и из знакомых всем кубиков автор собирает историю совсем не по инструкции.