Текст книги "И наступила тьма…"

Это было нечто непередаваемое, мы проносились над лесами и городами с сумасшедшей скоростью, словно бы вдруг стали реактивным самолетом. В лицо бил холодный ветер так, что трудно было дышать. Я не видела, что ждет нас впереди, так как могла смотреть лишь вниз из-за мощного воздушного потока, а в ушах раздавался свист. А затем я утратила способность видеть и слышать вовсе. Тьма распахнула свои уютные объятия и поглотила меня.

Я открыла глаза и увидела ночное небо. Подо мной оказалась мягкая постель. Спустя мгновение стало понятно, что над головой вовсе не небо, а причудливый балдахин. Так это был сон, вдруг осенило меня. Потом я вспомнила предшествующую полету посиделку и подумала, слава Богу, что сон. А себе пообещала, что никогда больше не буду пить незнакомых напитков.

Выходит, я так и не виделась со своими бывшими сокамерниками. И в реке не купалась. И Аргент не видел меня в непристойном виде.

На столе меня уже поджидал завтрак. Маленькие рулетики казались смутно знакомыми, не только своим видом, но и вкусом. Мне ведь снились точно такие же, вдруг вспомнила я. Или все-таки не снились?

Я оглядела свой наряд и с ужасом обнаружила на себе то самое фиолетовое платье и забранные волосы. А это означало, что мой позор все-таки состоялся. Наверняка Аргент услышал вчера много лишнего в моей голове. Он, конечно, не подаст виду, но я все равно буду думать об этом.

– Ты уже придумала, как мы его убьем? – отвлек меня от тягостных воспоминаний голос невесть откуда появившегося кота.

– Пока втираюсь к нему в доверие, – не могла же я признаться, что вообще не хочу об этом думать, – А вдруг его нельзя убить?

– Почему нельзя? – удивился кот так, будто я запретила кушать его любимое лакомство из-за аллергии.

– Может у него кожа пуленепробиваемая или он бессмертный, откуда мы знаем? – попыталась я объяснить.

– Если он живой, значит и убить можно, – настаивал кот на своем.

– Не сейчас, – отрезала, – Мне нужно изучить его. Он всегда такой холодный, как мертвец. И не знаю, насколько он сильный. Я же не могу напасть на него с ножом. И вообще, мне кажется, простым оружием его не возьмешь.

– Может толпой напасть, – предложил кот.

– А если он свою толпу приведет? У него, небось, целая армия, что мы тогда будем делать?

Кот замолк с задумчивым видом переваривая информацию. Но выдать свой ответ мохнатый так и не смог. В комнату вошла Этрисса в сопровождении ванны.

– Миледи, желаете помыться? – учтиво произнесла служанка.

– Сначала ванну приносите, а потом спрашиваете, – пробурчала я.

Пнув кота, я приступила к водным процедурам. Мохнатый правильно понял намек и скрылся под балдахином.

– Миледи, Мессир велел передать, что сегодня не сможет посетить Вас, – заявила служанка.

Я снова попыталась собрать воедино осколки воспоминаний о вчерашнем дне, но определить, что было сном, а что нет, так и не удалось. Может я вела себя столь непристойно, и до императора все-таки дошло, что не стоит со мной связываться?

– У него сегодня важное заседание, – продолжила Этрисса, – Но, если Вы захотите прогуляться по замку или во дворе, мне поручено сопроводить Вас.

– А Вы можете перемещаться сами? – удивилась я.

– Нет, что Вы, я же из селян, – смутилась Этрисса, – Но я могу показать Вам замок в пределах одного мира, он довольно стабилен и пути стоят на месте.

– Я совсем ничего не знаю о Колхане, – пожаловалась я, – А чем селяне отличаются от… – я, по правде, не знала, как называется тот вид, к которому относится Аргент.

– От дингиров? – закончила Этрисса, я кивнула, и она продолжила, – Дингиры сами создали нас вместе с миром. Они всем отличаются, – девушка вдруг звонко рассмеялась, – Дингиры совсем другие, но и Вы, миледи, Вы ведь не селянка? – она подозрительно уставилась на меня.

– Нет, не селянка, но и не этот, дингир, – слово-то какое дурацкое.

– Мы служим дингирам там, где они обитают, но есть и места, где живут одни селяне, которые и не знают о дингирах. Они строят свои города, назначают правителей, но придет дингир, и все, – Этрисса звонко хлопнула в ладоши.

– А ты была в таких городах?

– Нет, что Вы, миледи, селяне не могут видеть другие миры. Я появилась в замке, тут и живу.

– А дингир может провести селянина в другой мир?

– Ну, – она пожала плечами, – Я об этом не думала, но, наверное, может. Только зачем дингиру таскать селянина туда-сюда? Не легче ли создать нового?

– А тебе никогда не хотелось посмотреть другие места?

– А зачем? Мне нравится в замке. И Мессир к нам хорошо относится. Вот до него, – она вдруг запнулась и зажала рот рукой, а затем добавила, – Извините, лишнее болтаю.

– Нет-нет, совсем не лишнее, мне интересно. Так что там было до Аргента?

– Его отец, император Каларис. Он хотел, чтобы в замке все селяне были одинаковые. Совсем одинаковые, Вы понимаете? – я не слишком понимала, но на всякий случай кивнула, – Мы даже думали одинаково, своих мыслей вообще не было, только общие. Но как только Мессир взошел на престол, он снова сделал нас разными. Так мне гораздо больше нравится. У нас появились имена, желания, свобода. Можно даже уйти из замка.

– Куда?

– Ну, куда-нибудь в другое место. Я по правде никогда не уходила дальше сада. Но некоторые куда-то уходят, – она на мгновение умолкла, но затем заговорщицким голосом поведала мне, – Хати уходила в другое место. Она жила где-то за краем мира, но потом вернулась, когда Мессир позволил быть нам разными. Хати мало рассказывала о другом месте, но я знаю, что там живут и другие селяне. Те, которые строят города.

Этрисса помогла мне выбраться из ванны и преподнесла новый наряд. В этот раз меня облачили в довольно простое платье, такие даже в моем мире вполне уместно носить летним днем. «Мокрый» шелк светло-голубого цвета приятно прилегал к телу, а юбка-солнце не прикрывала коленей. Это было даже не платье, а легкий сарафан. А я-то посчитала, что здесь царствует лишь средневековая мода.

Бритоголовые молодцы уже унесли ванну, и Этрисса попятилась к выходу. Мне хотелось узнать от нее побольше об этом странном мире, но я отчего-то не решилась ее задержать. Вдруг возникло странное неприятное чувство, будто я столкнулось с чем-то слишком инородным. И дело было не в самой Этриссе, а в мире, в котором я оказалась. Мне хотелось вписать Колхану в понятные мне рамки. И если замок, диковинные растения, звезды, которые можно снять с неба, и проходы сквозь материю казались хоть и непривычными, но вполне приемлемыми, то люди, которых заставляют мыслить одинаково, как пчел или муравьев, вызывали суеверное отвращение. Даже думать об этом было неприятно.

– Мне вот что непонятно, – я и не заметила, как кот вылез из своего укрытия, он обошел меня кругом и с умным видом продолжил, – Если все их мысли были одинаковы, как твоя служанка вообще может помнить об этом?

– Может она помнит, что было до этого, а сам период одинаковости не помнит? Или они все об этом помнят. Или… – я хотела предложить еще несколько вариантов, но кот прервал меня.

– Или она врет.

– С чего ты взял?

– Ее рассказ содержит ошибки. Ты их проглотила не поморщившись, но я все подметил, – я удивленно посмотрела на мохнатого, пытаясь восстановить наш диалог в памяти, – Она говорила, что есть места, где селяне строят города и не знают о дингирах. Откуда она об этом знает, если дингирам не зачем таскать селян в другие миры?

– А еще она говорила, что Хати уходила в то место, где селяне строили свои города, – припомнила я, – Но зачем ей врать? Какой в этом смысл?

– Спроси у своего Аргента, – кот презрительно фыркнул.

– Он не мой, – прошипела я, – И сегодня не придет, ты сам слышал.

Мохнатый распушил хвост, надулся от недовольства и напряженно умолк.

– И чего это ты так вырядилась? – кот, наконец нашел к чему прицепиться, а потом еще добавил с ухмылкой, – Я твои трусы вижу.

– Ах ты… – от возмущения у меня перехватило дыхание, – Ты кнопка мохнатая! – я отвесила ему добротного пинка и кот с визгом отлетел к кровати.

Настроение ни с того ни с сего внезапно испортилось, и перепалка с котом тут была не причем. Сегодня мне никого не хотелось видеть. Я вышла в оранжерею и продолжила предаваться печали там. Сиреневые колокольчик колыхались, будто от ветерка, которого на самом деле не было, и тихонько позванивали, выдавая замысловатую мелодию. Я была рада, что Аргент сегодня не появится, пусть вчерашний день побудет для меня очередным бессмысленным сном, а рассказ Этриссы пустой фантазией. Мне не хотелось никаких объяснений и поисков истины, не нужно никаких ответов. Пусть мир будет простым и понятным, стоит незыблемо на трех слонах, гвоздями прибита небесная твердь, а Солнце всегда встает на востоке. И не нужно никакой мета-, астро– или квантовой физики, чтобы все объяснить.

***

Новый день как обычно начался с появления бритоголовой команды вооруженной ванной. Они действовали молча и слажено, никто не отдавал им приказов, но ребята точно знали, когда принести свой груз, а когда забрать. Только сейчас я обратила внимание на то, что они действительно работали как муравьи или пчелы. Кажется, коллективное сознание никуда не исчезло. У меня не было часов, но они точно знали, когда я просыпаюсь, хотя сомневаюсь, что мое пробуждение происходило в одно и то же время. Да и вообще, наверняка тут и время течет иначе, а в сутках никак не двадцать четыре часа. Так же обстояло и с доставкой еды, за исключением завтрака, который ожидал моего пробуждения на столе. Обед и ужин приносили едва у меня возникало чувство голода, если же я была не голодна, еды не приносили вовсе. Неужели они проникли ко мне в голову, чтобы предугадывать желания? Такое положение вещей не доставляло мне удовольствия. Отчего-то вспомнился мультик про «Нехочуху» и вдруг появилось раздражение к услужливости местного персонала. Лежу я здесь подобно герою этого мультфильма, а за меня все делают, еще и кормят даже не по первому слову, по первой мысли. Я ведь и волосы сама не расчесываю, от себя становится тошно. Нет, аристократический образ жизни явно не для меня.

Продолжать беседу с Этриссой не хотелось, вряд ли мне по силам выяснить, врала ли она умышленно или сама в это верила, по глупости. Вероятнее, казалось, второе, слишком бессмысленной была ее ложь, хотя, может я чего-то не понимаю? Все-таки любопытство взяло верх, и я задала ей вопрос:

– А откуда ты знаешь о городах, где живут селяне, которые не знают дингиров?

– Каких городах, миледи? – она округлила глаза и глупо хлопала ресницами.

– Ты вчера мне рассказывала, – настойчиво напомнила я.

– Вчера… Простите, миледи, но я не понимаю… – ее удивление показалось мне притворным, ну не может человек обладать такой короткой памятью.

– Ты рассказывала о Хати, она жила в другом месте.

– А, я знаю Хати, – воодушевилась Этрисса, уловив, наконец, нить разговора, – Но я не знаю, в каком месте жила Хати, она ведь совсем недавно появилась и в замке. Ее комната через дверь с моей.

Кот был совершенно прав, служанка врала, наверняка и сейчас врет, что не помнит о городах, другом месте и прочем. Я совсем перестала понимать происходящее. Спросить о селянах напрямую у Аргента? Или он тоже соврет? В голову приходило только одно, моей служанке скорректировали память. Вот черт, с ужасом подумала я, а вдруг они сделаю тоже самое со мной?

– Этрисса, какое платье было на мне вчера? – я решила во что бы то ни стало подтвердить или опровергнуть свою теорию.

– Светло-голубое, миледи, – уверенно назвала служанка цвет вчерашнего наряда.

– Вчера ты говорила, что император Каларис хотел сделать вас всех одинаковыми, из-за этого Хати ушла жить в другое место. Так почему сегодня ты утверждаешь иное?

– Простите, миледи, сегодня этого еще не произошло, – Этрисса виновато потупила глаза, – Может быть, Хати уходила завтра? Или оно было послезавтра… – она пожала плеча и задумчиво уставилась в потолок.

О, Боже, где логика, где разум? Оно просто было завтра или послезавтра, и как я сразу не поняла! «Сколько время? Четверг. О, хорошо, скоро зима» – вдруг из глубин памяти всплыла дурацкая присказка, значение которой до сих пор мне было неведомо. Зато теперь я понимаю, где мог произойти такой диалог.

Я прекратила разговор со служанкой, дабы не травмировать и без того покалеченную свою психику еще больше. Все равно не добьюсь от нее понятных ответов, а только больше запутаюсь.

***

Аргент появился к вечеру, если здесь вообще можно употребить понятие «вечер». Солнце за окном так и не соизволило сдвинуться хоть на дюйм, но так как еду мне уже подали в третий раз, я решила, что это был ужин, а значит, наступил вечер.

Император, как ни странно, вошел через дверь. Ворот шелковой белой рубашки бы расстегнут, хитросплетенные косы немного растрепались, и он откинул выбившуюся прядь с лица. Легкая небрежность императору была к лицу, и на мгновение он показался мне совсем земным и человечным, но Аргент подошел ближе, солнечный луч скользнул по его щеке, рассыпался голубым перламутром, и наваждение развеялось.

– Прошу прощения, – произнес он, подойдя совсем близко, – Совет задержал меня непозволительно долго, – император взял мою руку и поднес к губам. Вспомнив, как закончилась наша последняя встреча, я почувствовала, как внутри меня поднимается неприятный жар. Кажется, я покраснела. Даже обычный человек наверняка бы заметил это, не говоря уж об Аргенте, но тот не стал смущать меня еще сильнее и сделал вид, что не слышал моих мыслей.

Я отвела глаза от желто-голубых искорок во взгляде императора и тут же увидела недовольную мохнатую морду. При Аргенте кот предпочитал не разговаривать, претворяясь простым животным, но в то же время по-кошачьи выказывал свое неудовольствие: шипел, фыркал и раздувался от злости как шарик.

– Я все понимаю, Аргент, – сочувственно сказала я, – Куда мы отправимся сегодня? – только бы никаких алкогольных напитков, еще одного позора я точно не переживу.

Аргент распахнул пространство и резко притянул меня к себе за талию с такой силой, что мои ноги оторвались от пола, и я полностью повисла на нем. Я никак не ожидала от императора столь фамильярного жеста и даже взвизгнула от неожиданности. Аргент буквально втащил меня в дыру, и я увидела под ногами небо. Мы оказались сидящими на хлипкой скамейке, болтавшейся в воздухе. Это было подобие канатной дороги, только вот вместо безопасных уютных кабинок к тросу крепились простые деревянные доски. Мне казалось, что стоит сделать лишь одно неосторожное движение и моя несчастная задница соскользнет вниз. Забыв обо всех приличиях, я вцепилась в Аргента всеми силами и даже зачем-то закинула на него ногу. А я и не думала, что настолько сильно боюсь высоты. Где-то внизу проплывали редкие облака, среди которых мелькали крошечные горы. Кажется, на такой высоте только самолеты летают, а может даже воздуха нет, хотя здесь он непременно был.

– Не бойся, отсюда нельзя упасть, – тихо сказал Аргент и погладил меня по голове.

– Почему? – естественно, я ему не поверила.

– Сидение само притянет тебя.

– Как? – страх сделал меня недоверчивой до паранойи.

– Ты же не падаешь с земли, также и отсюда не упадешь.

– Она магнитная? – удивилась я.

– Гравитационная, – уточнил Аргент.

Однако, его пояснения меня не вразумили. Я все еще помню земную физику и понимаю, что скамейка слишком маленькая, чтобы гравитационного поля хватило на всю меня. Или у скамейки плотность, как у черной дыры? Но тогда почему она не поглощает свет и меня в лепешку не расплющила?

Наверное, Аргент услышал мои дурацкие мысли, он вдруг рассмеялся.

– Не действует тут твоя физика, – ответил он, – Доверься мне, ты не упадешь.

Скамейка издевательски раскачивалась, а страх высоты меня полностью парализовал. Ноги и руки будто бы судорогой свело. Я бы и рада была отцепиться от Аргента, но держаться больше было не за что. У скамейки не было даже спинки, дающей хоть какое-то ощущение защищенности. Просто доска на веревочках без соблюдения хоть каких-нибудь правил техники безопасности.

– Прости, принцесса, – произнес Аргент осторожно пытаясь оторвать от себя мою ногу, – Я решил, что тебе понравится, но я не смогу открыть отсюда дверь.

– Мы здесь так и останемся? – с ужасом спросила я.

– Нам просто придется доехать до конца.

Он кое-как высвободился из плена моих конечностей и вдруг оттолкнулся от сидения, будто пытался спрыгнуть вниз. Но невидимая сила не дала ему этого сделать и вернула в прежнее положение.

– Вот видишь, – сказал император, – Упасть невозможно.

Этот трюк показался мне вполне убедительным, но я все равно изо всех сил сжимала пальцами край доски.

– А веревки? – спросила я, – Они не оборвутся?

– Это мой мир, – излишне жестко ответил Аргент сверкнув зеленоватым огнем в глазах, – Здесь ничего не происходит без моего желания.

Вот каково быть богом, вдруг подумала я. Нужно обладать поистине железной волей, чтоб держать все желания под контролем. Вряд ли я так вообще сумею когда-либо. Стоит вспомнить лишь мир бесконечно длинной реки.

– Ты научишься открывать двери, – ответил на мои мысли Аргент мягким тихим голосом, но мне показалось, что звучит он не в воздухе, а прямо в моей голове.

– Но я ведь не дингир, – возразила я.

– Дингир, – он усмехнулся, – Придумала же.

– Ничего я не придумала. Мне Этрисса сказала.

– Этрисса говорит лишь то, что ты хочешь услышать. Она выудила это слово из твоей же памяти.

– Но я не помню этого слова! – воскликнула я.

– У селян не бывает своих мыслей, они лишь могут быть твоим отражением. Они ведь не настоящие.

Я удивленно вскинула брови и в ожидании объяснений уставилась на Аргента, но он молчал.

– А города, где живут одни селяне? И куда они уходят?

– Когда мы селян не видим, они пребывают в небытие. И просыпаются, когда нужны нам.

– То есть Хати никуда не уходила? Мне служанка о ней рассказывала.

– Скорее всего, никакой Хати вообще никогда не было. И завтра твоя служанка вообще о ней не вспомнит.

– Она говорила такие странные вещи. Я не поняла ее. Мне казалось, что селяне такие же как я. А теперь понимаю, что вообще ни на кого не похожа здесь. Зачем она все это придумала?

– Селяне лишены фантазии. Они не могут что-то придумать или создать. Они могут лишь предугадать твои мысли. Иногда получается весьма забавно. Они называют нам свои имена, но на самом деле это мы их даем им. Они идеальные исполнители, потому что не имеют чувств, мыслей, желаний.

– Как роботы? – спросила я.

Взгляд Аргента вдруг стал совершенно безучастным, будто бы он задремал с открытыми глазами. Но спустя мгновение он очнулся и ответил:

– Да, именно. Кстати, дингир на одном из древних языков твоего мира означает «бог».

– Откуда об этом могла узнать Этрисса? – удивилась я.

– Оттуда, откуда и я. Я ведь тоже умею считывать информацию с тебя, только делаю это сознательно.

– Но я не знаю никаких древних языков.

– Если тебе интересно, я мог бы проанализировать твою память и узнать, где именно тебе встречалось это слово, но это потребует времени.

– Не стоит, – мне было бы не слишком приятно, если бы Аргент копался в моей голове, хотя он и так это делает время от времени, и я спросила прямо, – Ты ведь все мои мысли читаешь?

– Только самые громкие. Извини, но некоторые вещи слишком очевидны. Но намеренно ранее я не проникал к тебе в мысли. Разве лишь для того, чтобы мы могли понимать друг друга, – я с удивлением посмотрела на Аргента, – Неужели ты думала, что мы тоже говорили на одном из языков твоего мира?

– Сначала меня это удивляло, но потом, кажется, я просто привыкла. Я и не думала, что ты говоришь на каком-то другом языке на самом деле.

– А я и не говорю. Это ты теперь говоришь на моем. Я лишь изменил твое восприятие. Еще когда ты была у себя дома.

– Теперь я вообще ничего не понимаю. Я выучила иностранный язык и теперь не сама не знаю, что говорю?

– Язык лишь условность. Предметы, действия, понятия – они существуют независимо от того, как ты их называешь. Речь – лишь иллюзия. Голос заставляет вибрировать среду, вызывает волны, – было заметно, что он делает паузы, подбирает слова, и это не легко ему давалось, – Эти волны ты воспринимаешь, превращаешь в другие волны, которые называешь электрическими импульсами, их расшифровывает твой мозг и, таким образом, понимает, что до тебя хотят донести. Но слова – не волны, не импульсы, а всего лишь слова. На самом деле мы все говорим лишь на одном языке, просто забыли об этом.

– А говорил, что моя физика тут не работает, – с некоторой обидой ответила я.

– Я говорю так, чтобы ты поняла.

– И поэтому во всех мирах у меня не было проблем с пониманием местного населения? То есть теперь я и китайца пойму?

– Поймешь, – он вдруг рассмеялся, негромко и по-доброму, – Но в тех мирах, где ты успела побывать, проблем со взаимопониманием не было не поэтому. Просто те миры ты сама создавала, – кажется, я уже просто устала удивляться, а Аргент все продолжал, – Эти миры были лишь отражением тебя самой.

Я попыталась припомнить, с чем могли быть связаны пустыня, проститутки и тоталитарный режим, как я обозвала те миры, где мне довелось оказаться, но в памяти ничего не всплывало. Везде обстановка была совершенно не знакомой. Если бы я только знала, что сама создавала те миры, постаралась бы сделать их куда более приятными.

– Если хочешь, я могу снова покопаться в твоих мыслях, чтобы все объяснить.

– Давай, – ответила я и махнула рукой, совсем забыв о сумасшедшей высоте. Сама процедура вызывала суеверный страх, но любопытство взяло верх. Аргент снова предал лицу отрешенный вид и замолчал.

Проникновение в мысли не вызывало никаких ощущений. Наверняка, он мог проделывать это сотни раз и без моего ведома. Казалось, что Аргент мысленно пребывал где-то далеко, хотя на самом деле он должен был находиться внутри меня. Это продолжалось совсем не долго, его глаза изменили цвет на сиреневый и он заговорил:

– Когда-нибудь, через тысячи лет, реки, моря и океаны омелеют, а потом и вовсе иссохнут. Люди покинут свои дома и научатся жить, странствуя под открытым небом в поисках пищи и воды. Города засыплет песком, и следующие поколения будут вспоминать их лишь в легендах, в которые никто не будет верить всерьез. Они будут рассказывать своим детям, что когда-то люди жили в огромных каменных коробках, где вода сама текла из железных труб. «Разве можно жить в коробке» – будут удивляться дети, ведь они знаю, что люди живут только в пустыне. И всегда жили.

Ничего себе, антиутопия. Он говорил о мире пустыни, как о возможном будущем. А потом я вспомнила, как сама рассуждала примерно так же, когда мне было лет десять. Именно в этом возрасте я узнала об экологических проблемах и часто пыталась представить будущее. Меня это очень пугало в то время, и я старалась думать об этом как об очень отдаленном будущем.

Аргент сделал глубокий вдох и продолжил:

– Рыночные отношения распространились на отношения, – эту фразу я прекрасно помнила, так приговаривала одна моя сокурсница, бросая завистливые взгляды на богатеньких бойфрендов подруг, – Было бы справедливее установить таксу и не морочить голову ни себе, ни людям высокими чувствами, – он даже интонации ее перенял, – И вообще детский сад получается, у кого конфетки, тот мой лучший друг.

Эти причитания я уже слышала и не раз, в той, другой жизни. Та девушка обладала весьма скверным характером и не имела своей личной жизни, зато со знанием дела окуналась в чужие, во все сразу, с головой и редкостным остервенением. Отвратительная особа, если честно. Вот уж не думала, что ее слова так глубоко въелись в мою память

Аргент перевел дыхание и заговорил снова:

– То, что сейчас считается дикостью, варварством, совсем недавно было единственной действительностью, нормой. Разве мог человек быть свободным, если за инакомыслие полагался расстрел? – я не могла вспомнить, где я это слышала, но слова показались знакомыми, – Режим обезличивал человека, загонял в рамки подобно Прокрусту, подменял понятия настолько, что можно было бы с легкостью убедить всех, что земля квадратная, – он замолчал, прикрыл глаза, будто уснул, но из-под ресниц просачивались золотистые электрические разряды.

Я так и не смогла припомнить автора монолога, только что воспроизведенного Аргентом, но точно знала, что речь шла об СССР тридцатых годов. Возможно, я просто прочла это на просторах интернета. Этот период всегда казался мне занимательным и пугающим. Репрессии, безосновательные расстрелы, принудительная коллективизация, лагеря. Подсознательно я всегда радовалась, что родилась горазда позже, и вообще после распада Союза, кто бы ни говорил, что раньше было прекрасное время, комсомол, картошка, БАМ – стройка века. Я слишком хорошо знаю историю, чтобы поверить ностальгическим россказням.

Получается, мне довелось посетить извращенные, доведенные до абсурда, версии будущего, настоящего и прошлого.

– Теперь тебе ясно, какой силой ты обладаешь, – это был не вопрос, а утверждение, – И как неосознанно действуешь. Тебе предстоит подчинить эту силу воле.

– Я не смогу! Мне даже припоминаются все эти вещи, о которых ты говорил с трудом. Как я могу все это контролировать? – в порыве эмоций я всплеснула руками и едва не соскользнула с доски, с которой-то и невозможно упасть. Аргент обхватил меня за талию и притянул к себе так, что я целиком оказалась у него в руках. Сквозь шелковую ткань я ощущала прохладу ладоней. Его рука змеей скользнула по бедру и обхватила меня под коленом, пальцы хоть и были холодны, обжигали кожу. Он наклонился совсем близко, я чувствовала его ментоловое дыхание. Он смотрел на меня ледышками глаз, которые стали едва ли не светлее кожи, искры исчезли вовсе, зато я легко могла увидеть в них свое растерянное отражение. Эти глаза совсем ничего не выражали, будто их заволокла зеркальная пелена. Он больше не казался мне человеком вовсе. По коже пробежала волна паники. И в то же время меня охватило странное чувство умиротворения, словно мне ввели наркоз, и я медленно погружалась в небытие. Ледяная рука скользила по спине рискуя изорвать когтями тонкую ткань платья. Страх сжался в пульсирующий комок и притаился где-то в глубине сердца, и уступил перед влажной волной вожделения, хотя и не исчез вовсе. Его губы были такими же холодными, как и ладони. Я закрыла глаза и отдалась волне страсти целиком и полностью.

Наваждение отступило. Я снова сидела на летающей скамейке на своем месте, даже припомнить не могла, когда Аргент усадил меня обратно. Во мне все еще пульсировало желание. Его глазам вернулся привычный мне синий цвет, только искр в них не было.

– Этого не должно было быть, – произнес он голосом полным мировой скорби.

– Почему? – его слова вызвали у меня удивление, граничащее с обидой, – Ты, ведь, кажется называл меня своей невестой…

– Ты не верно понимаешь смысл императорского брака.

– Я понимаю, что такое династический брак, – возразила я.

– В Колхане все обстоит иначе. Это не династический брак в твоем понимании, не брак по любви, это другое. И ко всему тому, о чем ты думаешь не имеет никакого отношения.

– Ну так объясни! – разозлилась я. Сладостный трепет сменился яростью. Мало того, что я ничего не понимаю, так он еще в наглую читает мои мысли.

– Прости, я не могу. Но это совсем другое. Совсем, – он отчеканивал каждое слово, – Тебе нужно учиться открывать двери, – его голос снова стал мягким и успокаивающим, он погладил меня по голове, – Учись каждый день. Не бойся заблудиться, я всегда буду рядом. Ходи в любые миры, ты свободна.

– Ты так говоришь, как будто прощаешься, – злость моментально улетучилась, и вдруг стало грустно, – Аргент, я совсем ничего не понимаю.

– Рано или поздно, ты научишься понимать все, и вопросов больше не останется, но пока не стоит грустить, если ты чего-то не понимаешь. Это как раз и есть самое прекрасное в жизни. Ты можешь просто быть.

– Как будто ты этого не можешь, – возмутилась я, хотя уже понимала, что говорит он все это не просто так. В голову пришла мысль, что он неизлечимо болен, но это было бы слишком банальным, чтобы быть правдой. Он усмехнулся в ответ моим размышлениям и вдруг крепко прижал меня к себе.

– Я совсем другой, – Аргент улыбнулся и его глаза снова заиграли желтыми огоньками, – Меня не так-то просто убить, практически невозможно. И уж точно не под силу твоим выдуманным болезням.

– То есть ты бессмертный? – то-то я обрадую кота.

– Почти. Мы можем жить практически бесконечно долго, но если умираем, то целиком и полностью. Никакой загробной жизни, перерождения, просто перестаем быть, и это навсегда.

– А разве бывает иначе?

– Бывает. Ты, например, проснулась бы в другой жизни. Потому что для тебя все жизни как сон. В этом плане ты более бессмертна, чем я.

– Но мы ведь не можем знать… – начала я, но Аргент прервал меня на полуслове.

– Мы – можем, – отрезал он.

Мне всегда казалось, что неопределенность посмертного существования дает хоть какую-то надежду, что жизнь продолжается, пусть в какой-то совсем другой форме, пусть мы не будем помнить о прошлой жизни, но смерть – это не абсолютный конец. Ведь даже физики уже подтвердили, что энергия жизни не исчезает, а лишь переходит в другую форму. И мне хотелось дать эту иллюзорную надежду Аргенту. Хотелось сказать, ты ведь там не был, тогда откуда знаешь, что там ничего нет? Но спрашивать было бессмысленно, он действительно знал. Это не пустое суеверие, он, наверняка, прожил гораздо более длинную жизнь, чем я могла бы предположить. Интересно, сколько же ему лет? Я ведь по глупости решила, что Аргент едва ли не мой ровесник, ну может на пару годков старше. Он снова усмехнулся, видимо подслушал, о чем я думала.

– Намного старше, – тихо проговорил он.

– Какая же я глупая, – с досадой произнесла я.

– Просто другая. И время у нас с тобой текло по-разному. И жизнь в нас течет разная. И смерть разная.

Мне стало так грустно от этого разговора. И еще я уяснила для себя, что совершенно не хочу его убивать. Ведь он знал, что мы с котом собирались сделать. И дал мне понять, насколько я сама этого не желаю. Кажется, я попросту влюбилась в этого холоднокровного красавца. И я бы рассказала обо всем коту, убедила бы отринуть мысль об убийстве и привыкать к новой жизни. И жили бы мы долго и счастливо. Но «брак это совсем другое», Аргент умолчал о чем-то. О чем-то очень важном, что я и не в силах понять. И его это тоже терзало, как мне казалось.

Аргент крепко сжал мою руку и со словами:

– Мы можем лететь! – оттолкнулся от сидения и, потянув меня за собой, полетел. Вниз.

Мы падали, а острия гор стремительно приближались.

– Ты должна открыть дверь! – прокричал Аргент.