Текст книги "Девушка под сенью оливы"

Над столиком повисло долгое молчание: молчала Пенни, опустошенная после столь неожиданного взрыва чувств, молчал Брюс, пораженный столь необычной откровенностью. Наконец он осторожно взял Пенни за руку.

– Тогда удачи тебе! Она тебе может очень пригодиться!

– И тебе тоже! – Она прикрыла сверху его руку своей. – Ты помнишь нашу первую встречу на балу в Шотландии?

– Да, как сейчас вижу тебя в библиотеке с толстенным томом в руках! Платье на тебе было, скажем прямо, просто дурацкое!

– Оно действительно было ужасным! Сплошные оборки! А куда ты сейчас? – осмелилась поинтересоваться она, чувствуя, как между ними устанавливается некая особая, доверительная близость.

– Куда пошлют… Не имею права распространяться на подобные темы. Думаю, наши пути еще пересекутся. В одном месте, в другом… Я и сам не знаю, где буду завтра. Пенни, прошу тебя еще раз – будь осторожна! Если случится худшее и мы проиграем, не доверяй незнакомым людям. Помни, твое присутствие на острове уже многократно зафиксировано их шпионами. Они шныряют по всем портовым точкам и кафе, скрупулезно помечая каждое новое лицо, появившееся на острове. А ты бросаешься в глаза сразу. Постарайся смешаться с местными. Поработай над освоением местного диалекта. Если что, говори, что оказалась здесь проездом из Афин. Не высовывайся! Не лезь на рожон! И, ради всех святых, немедленно перекрась волосы в черный цвет. На голове носи платок, как все гречанки. Беда вот, что ты гораздо выше всех местных женщин.

– Брюс, зачем ты говоришь мне все это?

– Только затем, – внезапно перешел он на полушепот, – что если события начнут развиваться по наихудшему сценарию, то многие из местных подадутся в горы. Не забывай, народ здесь свободолюбивый. Начнут партизанить. Им тоже может понадобиться медицинская помощь. Тебе ясно? А потому, моя дикая горная козочка, если случится что-то плохое, немедленно уноси ноги в горы. Надеюсь, ты еще не разучилась бегать по горным склонам.

– То есть ты не веришь, что мы сейчас сможем одержать над ними победу?

Брюс помолчал и, с видом заговорщика оглядевшись по сторонам, на случай, если их подслушивают, проговорил вполголоса:

– Если честно, то не очень. Мне кажется, у наших уже не осталось ни сил, ни оружия, ни веры в себя, чтобы вырвать у немцев победу. Пока! Но Крит мы просто так не сдадим. Это все, что я могу сказать. – Он взглянул на часы и тяжело вздохнул. – Мне пора! Пошли, я подброшу тебя до базы.

Всю дорогу до госпиталя они ехали молча, погруженные каждый в свои мысли. Для Пенни весь романтизм ее свидания с Брюсом был начисто смазан его последним заявлением, исполненным пессимизма и горечи. Да и сам он устремляется навстречу опасности, не важно, что за секретная миссия ему поручена. Ясное дело, подробности своей работы он с ней не станет обсуждать. Брюс и так сказал ей слишком много. А главное – предупредил о том, что она должна быть готова к худшему. А может, и правда отправиться в эвакуацию вместе с другими медсестрами? На плавучем госпитале работа для нее обязательно найдется. Да, одно дело иметь мужество и готовность проявить его и совсем другое – подвергать опасности других людей. Предположим, она останется, и местные даже приютят ее. Но ведь их тут же расстреляют, если ее поймают.

Брюс высадил Пенни возле патрульного поста. Она долго махала ему вслед, не в силах сдвинуться с места. Глаза щипало от песка, струями разлетевшегося из-под колес после резкого разворота джипа. Да разве только один песок виноват? Когда они увидятся снова, с тоской подумала она. Каждая встреча с Брюсом так много значит для нее. Война, как ни странно, обозначила новый этап в их взаимоотношениях. Наконец-то!

В госпитале что-то неуловимо изменилось за время ее отсутствия. Не было прежней толкотни, уменьшилось число раненых, лежавших под натянутыми тентами на берегу. Она заторопилась в ординаторскую и по дороге столкнулась лоб в лоб с начальником госпиталя Дугласом Форситом.

– А вы что здесь делаете? – заорал он при виде ее.

– Я пришла на дежурство. Немного опоздала, правда… Но был налет… и я…

– При чем здесь налет? Почему вы не на корабле? – Его загорелое до черноты лицо выразило нескрываемое удивление.

– На каком корабле?

– Итак, они вышли в море без вас. Ночью мы эвакуировали в Египет весь женский состав госпиталя и самых тяжелых больных. Господи ты боже мой! Значит, ночью вас на базе не было? Где же вы шатались, хотел бы я знать? Почему проворонили этот чертов корабль?

Итак, снова роковое стечение обстоятельств, поразилась Пенни превратностям своей судьбы. Уже в который раз судьба все решает за нее. Пенни даже внутренне содрогнулась при мысли о том, сколь велико значение рока в ее жизни. Да, уже в который раз судьба лишает ее права выбора, оставляя лишь одно: покорно плыть в фарватере событий, подчиняясь обстоятельствам. Обстоятельства снова оказались сильнее ее, это правда. В первую минуту Пенни охватило смятение, но она тут же постаралась взять себя в руки. Сделав глубокий вдох, она спокойно ответила:

– У меня оформлены документы на эвакуацию вместе с семьей консула. Я ведь сотрудник миссии Красного Креста.

– Вот и отправляйтесь вместе с ними, ради бога! Я не могу оставить вас здесь. Одна женщина в окружении нескольких сотен солдат. Не положено!

– Но сэр! – отчаянно взмолилась Пенни. – Я же могу оказаться вам полезной, пока еще есть время. Вы же знаете, у меня есть опыт! – Сестре не положено вступать в пререкания с врачом, тем более с самим начальником госпиталя. Но сейчас ей было не до соблюдения формальностей делового этикета. – Неужели вам не нужна пара свободных рук?

– Меня волнуют не столько руки, сколько остальные части вашего драгоценного тела! Куда я вас дену? Где поселю? И с кем? С санитарами?

Но тут к ним торопливо подошел доктор Эллис. Вид у него был крайне озабоченный.

– Представляешь, – обратился он к Форситу, – еще два болвана заработали себе солнечный удар! Сестра Георгиос! Срочно займитесь ими! У меня пять новых случаев диареи. Больных нужно немедленно изолировать. Если так и дальше дело пойдет, то инфекция быстро распространится по всем палаткам. И еще, Дуглас! Не отказался бы ты взглянуть на одного из моих раненых? Что-то мне его спина не нравится.

Пенни пулей помчалась переодеваться. Они потом договорят с доктором Форситом, а пока ей надо спасать бедняг от солнечного удара. Наивные люди! Решили, видно, впитать в себя все солнце Крита. Бедолаги даже не подозревали о том, каким опасным может быть ласковое греческое солнышко.

Завтра она подумает о том, как ей узаконить свое пребывание здесь. Узаконить вопреки всем правилам и инструкциям. Разумеется, начальство, по своему обыкновению, станет протестовать. Но, в конце концов, она же из миссии Красного Креста. В случае необходимости ее можно будет переправить куда-нибудь, так сказать, в частном порядке. Да, корабль, вышедший в море без нее, – это знак. Верный знак того, что ей нужно остаться. И она остается!

2001 год

– Невероятно, да? – воскликнула я, обращаясь к сидящей за рулем Лоис. Мы мчались на арендованной машине по новенькому автобану, именуемому Национальной автострадой, уносясь все дальше и дальше на восток от бухты Суда. Следуя полученным инструкциям, Лоис постоянно сверялась с картой, боясь пропустить указанное место и проехать мимо нашей виллы. – Единственная британская медсестра на всем острове! Но так и было, поверь мне! А про себя я думала: «Наконец-то ты добилась своего!» Впрочем, в глубине души я отлично понимала, какому риску себя подвергаю. Поначалу я даже робко надеялась на чудо. А вдруг кто-нибудь из девушек остался? Вдруг про кого-нибудь просто забыли в спешке отъезда? Или кто-то, подобно мне, задержался в городе и не смог вовремя вернуться в лагерь? Я даже пробежалась по всем палаткам в поисках Сэлли или других знакомых медсестер. Тщетно! Я оказалась единственной идиоткой, оставшейся верной своим безумным принципам, хотя все внутри меня моментально заиндевело от страха. Но делать нечего! Я отправилась на свой пост и включилась в работу. А потом все изменилось!

– Одна-единственная женщина – и тысячи мужчин вокруг! Как ты с ними только справлялась! – сочувственно сказала Лоис, не отрываясь от дороги, всецело сосредоточившись на непривычном для нас, англичан, правостороннем движении.

– Еду мне приносили. У меня была своя отдельная каморка, из которой я и носа не высовывала в часы, свободные от дежурств. Выходила только на обходы по палатам. А потом обстановка так накалилась, что стало уже не до приличий. Все это полетело к чертовой бабушке. Ну да это уже другая история.

Мы свернули с автострады в сторону побережья, немного попетляли по деревенским дорогам и остановились возле красивого двухэтажного дома из камня с террасой на первом этаже. Небольшая оливковая рощица прямо за домом, внутренний дворик, утопающий в тени деревьев, посыпанный гравием подъезд для машины. А еще переливающийся на солнце бирюзой и лазурью бассейн, мгновенно привлекший внимание Алекса. Он пулей выскочил из машины и тут же помчался к воде. Место показалось мне совершенно незнакомым, хотя название самой деревушки, Каливес, вдруг отозвалось негромким аккордом в самых дальних закоулках памяти.

– Ну как? Нравится? – набросилась на меня Лоис, жаждущая получить достойную оценку ее усилий. – Я подумала, что этот дом тебе точно придется по вкусу. Ты же любишь все необычное.

– Очаровательная вилла! И деревня в двух шагах. Можно самим ходить за продуктами.

– Так ты здесь бывала?

– Не уверена. Главное – море рядом и магазины недалеко. Думаю, мы здесь чудесно проведем время. Но только одна просьба! Не суетись вокруг меня, ладно? Повози Алекса по острову. Покажи ему все местные достопримечательности. Если мне захочется куда-нибудь съездить, я вызову такси, и все дела. А пока же меня вполне устроят прохладная комната и пара глотков воды.

В доме царила прохлада, особенно живительная после испепеляющего зноя на улице. Мраморный пол в холле. Негромко жужжащий вентилятор в потолке. Простая, но уютная обстановка, тяжелые массивные стулья и стол из потемневшего от времени дерева. На столе – кружевная скатерть, кружевные занавески на окнах, на стенах – старинные гравюры и гобелены.

– Тетя Пен! Выбирай себе любую комнату, которая тебе больше нравится.

– Предпочту ту, которая поближе к ванной и туалету, – улыбнулась я.

– Я по дороге сюда насчитал двенадцать усыпальниц, – снова вставил слово Алекс. – А почему там горят лампы? И фотки какие-то…

– Это лампады, милый. Они напоминают каждому, кто проезжает мимо, что жизнь коротка и порой бывает очень жестокой. Зато память может быть вечной. Вечный огонь – это молитва по усопшим, а фотографии позволяют нам не забывать, какими мужественными были те люди, которые обрели здесь свой вечный покой.

– Когда ты умрешь, мы тоже соорудим для тебя гробницу в нашем саду! – прочувствованно пообещал мне Алекс.

– Алекс! Что за вздор ты несешь! – возмутилась его мать.

– О, для меня это большая честь! – рассмеялась я в ответ. – Но, боюсь, наши ближайшие соседи не придут в восторг от вида моей морщинистой физиономии, которая станет день и ночь таращиться на их цветочные клумбы.

– Неужели? – совершенно искренне удивился Алекс и побежал исследовать второй этаж дома.

Я тоже поднялась наверх и быстро определилась с выбором комнаты. Из окон открывался великолепный вид на Белые горы, заснеженные вершины которых искрились и переливались на солнце. Несмотря на жару, высоко в горах всегда лежит снег. Это я запомнила еще по тем давним годам.

Однако я изрядно устала плюс была возбуждена. После стольких лет отсутствия меня вдруг охватило странное чувство, будто я снова вернулась к себе домой. И я снова перенеслась в те страшные майские дни сорокового года. Сказать по правде, это чувство во мне возникло, едва я различила на горизонте ломаную линию залива и знакомую бухту, едва вдохнула в себя полузабытые запахи дизельного топлива и соленой воды вперемешку с мазутом, услышала громкую гортанную речь. А еще я вдруг поняла, что мое возвращение сюда вовсе не является случайным, что это – начало чего-то очень важного. Трудно объяснить словами, но в глубине души я точно знала, что не ошибаюсь.

Я подошла к окну и увидела вдали спешащих по делам людей, толпы туристов и отдыхающих, множество скутеров и мопедов. Большинство прохожих – в джинсах, шортах, многие отдыхающие – в пляжных костюмах. Надо же, разочарованно вздохнула я. А ты, старушка, надеялась увидеть критян в их традиционных костюмах: короткие штаны, куртки, кружевные банданы на голове, белые ботинки. Нет, ныне все это уже фольклор. И времена изменились, и Европа стала ближе. А потом я увидела старуху с клюкой, в черной шали, повязанной под самый подбородок, как это принято у местных вдов, и память услужливо перенесла меня в тот страшный день, когда начался захват Крита. 20 мая 1940 года. Дата, которую никто из нас никогда не забудет.

Я машинально глянула в безоблачное небо, безотчетно боясь увидеть в нем ту незабываемую и страшную картину, и содрогнулась, вдруг вспомнив, как радостно закричала тогда стоявшая недалеко от меня малышка: «Мамочка! Ты только посмотри! Вон дяденьки с зонтиками падают прямо с неба!»

* * *

Райнер Брехт сидел на балконе своего гостиничного номера и, потягивая пиво, созерцал окрестности.

Такси доставило его из Ханьи на один из местных курортов на западном побережье острова. Судя по обилию грузовиков на автостраде и техники в самом поселке, курорт все еще находится в стадии строительства. Шофер, пока вез его сюда, опробовал на своем пассажире прекрасный английский и весьма неплохой немецкий.

А когда Райнер похвалил его уже на греческом, то молодой человек расплылся в широкой улыбке и пояснил, что какое-то время он с родителями жил в Америке.

– Зато сейчас мы дома! – с явным удовлетворением в голосе доложил он.

Райнер был искренне рад тому, что таксист, в свою очередь, не поинтересовался у старика, откуда тот знает греческий. А ведь вопрос «Где вы были во время войны?» буквально витал в воздухе. Одного взгляда достаточно, чтобы отнести его к ветеранам той войны.

Дорогой он узнавал и не узнавал когда-то знакомые места. Повсюду безвкусные здания из стекла и бетона, которые изрядно потеснили многочисленные оливковые рощи. Те словно сжались в размерах, уступая пространство современным технологиям. Ханья тоже стала гораздо больше. Город устремился в сторону горной гряды. А он-то когда-то надеялся, что прекрасные горные пейзажи сохранятся в своем нетронутом виде навсегда. Правда, на дорогах уже почти не встретишь повозок с впряженными в них мулами или осликами. Все больше электрокаров, мотоциклов, элегантных автобусов. По всему чувствуется, что в остров вкладываются немалые деньги. Правда, кое-где еще сохранились крохотные кубики старых жилых построек и старинные особняки, полностью затерявшиеся на фоне высотных жилых домов. Но в целом это был совсем другой мир. Ничего общего с тем, в который он спустился на парашюте в 1940 году и из которого прыгнул прямиком в 1941 год.

И только море осталось прежним. Море не меняется. Оно веками хранит свои тайны, погребая в своих водах останки тех, кто погиб здесь когда-то. Брехт специально остановил свой выбор на этом крохотном отеле, где его никто не знает. Обычный трехзвездочный отель, чистенький, но без всяких претензий. Повсюду чувствуется запах свежей краски. Значит, готовились к открытию сезона. Правда, постояльцев пока мало, и это тоже хорошо. Он ведь сюда ехал не ради общения. Для него это – в полном смысле паломничество в собственное прошлое, ибо пришло время собирать камни. С улицы потянуло запахом барбекю, где-то вдалеке заиграла музыка. Оставалось надеяться, что веселые пикники не станут помехой в его невеселых размышлениях о прошлом. Иначе он съедет отсюда и поищет себе местечко поспокойнее. Машину напрокат он брать не стал: и возраст не тот, да и зрение уже не то. В случае чего обойдется такси по вызову.

Цветные фотоснимки острова Крит (он собирал такие открытки на протяжении десятилетий) не передают и сотой доли того очарования и буйства красок, которыми встречает тебя остров в реальной жизни. К сожалению, он немного опоздал и знаменитая пора цветения, когда луга и долины Крита напоминают сплошные ковры из цветов, уже отошла. Да и жара тому поспособствовала.

Он достал портмоне, извлек оттуда стопку любительских снимков, запечатлевших его товарищей по оружию, и разложил пожелтевшие от времени фотографии прямо на кровати. Какие у всех веселые лица, улыбаются, щурятся на солнце. Снимки сделаны на каком-то пляже, еще до того, как все началось. И никто из них пока не знает, что их ждет впереди. Такие молодые! Большинство из них так и остались навечно молодыми. Как часто они являлись ему во снах, как часто он думал о них, о загубленных жизнях этих молодых, полных сил и надежд парней. И вот он приехал сюда, чтобы отдать дань уважения и памяти своим товарищам по оружию, чтобы вспомнить поименно каждого из них.

Кто мог знать наверняка в те далекие майские дни, какие опасности подстерегают их в море, в горах, за каждым поворотом дороги и за каждым деревом в этих прелестных оливковых рощах?

Разве знали они, что из райских кущ приморских пляжей греческой столицы перенесутся прямо в ад? Или что их жертвенная отвага откроет новую страницу в военной истории, изменив ее ход?

20 мая 1940 года

С первыми лучами зари транспортные самолеты взяли курс на Крит. Бойцы сидели в два ряда, друг против друга. Райнер исподтишка разглядывал лица своих людей. По глазам видно, настрой боевой. Экипировка превосходная. Теплые шерстяные костюмы, специально для прыжков с парашютом, с множеством карманов на все случаи жизни. На головах – новенькие каски без ободков. На некоторых лицах блуждают самоуверенные улыбки, другие с сосредоточенным видом еще и еще раз проверяют свою амуницию или просто отрешенно молчат, оглушенные ревом моторов. Какие же они все молодые, мелькнуло у него в голове, и прежний страх за то, что с ними будет, вернулся снова.

Но вот радист рявкнул в микрофон:

– Приготовиться к прыжку! Крит!

В окно иллюминатора Райнер увидел знакомые по множествам карт, чертежей, схем очертания острова. Он стремительно приближался к ним в потоках сияющего утреннего света. Самолет быстро пошел на снижение, потом так же круто набрал высоту, уходя из-под ударов береговой артиллерии. Райнер почувствовал уже знакомую пустоту в желудке: цель близка. Некоторые бойцы, чтобы совладать с расходившимися нервами, громко загорланили полковой гимн. «Вперед, друзья! Вперед, друзья!» – звучало в его ушах. Последняя проверка на готовность к прыжку. Все встали и пристегнулись. Разумеется, первым пойдет он. Личным примером он должен показать им и что такое свободное падение, и что такое точность приземления.

Удивительное это состояние – свободный полет. Такой прилив адреналина, и такую чувствуешь в себе силу. Но уже в следующую секунду приходит паническая мысль: а вдруг парашют не раскроется? Следом вздох облегчения: все идет нормально. И снова ужас при виде того, как стропы парашюта у одного из десантников зацепились за хвост самолета и он камнем рухнул вниз.

И вдруг изумрудно-зеленая долина скатертью расстелилась перед ними, и он увидел озеро. Совсем рядом – огороженные бараки тюремных построек. Именно на территории тюрьмы они должны разбить свой временный лагерь. С неба между тем начали планировать парашюты с ящиками, в которых находится амуниция, боеприпасы, продовольствие. Все ящики окрашены в разные цвета, в строгом соответствии с маркировкой грузов. Груз нужно обнаружить раньше, чем он попадет в руки врага. Итак, первейшая задача – как можно быстрее собрать людей, увести в укрытие и вооружить их.

Сам Райнер приземлился без всяких происшествий, но некоторые из его бойцов упали на деревья. То тут, то там уже слышался стрельба, автоматные очереди перемежались с разгневанными криками людей. А еще началась пальба по парашютистам. Их отстреливали прямо в небе, как уток на охоте, и они безвольно падали вниз в столпах огня: парашюты воспламенялись легко и сразу. Красивые бравые ребята буквально пожирались огнем, превращаясь в обугленные останки еще до того, как долетали до земли. Какая наглость, возмутился Райнер в первую минуту. Разве так воюют настоящие джентльмены? Но уже в следующее мгновение вспомнил: это ведь не обычная война с ее писаным и неписаным кодексом чести. Они ворвались сюда сами, и, следовательно, их встретили так, как встречают врага.

Райнер отрывисто скомандовал бойцам укрыться в оливковой роще и в пойме пересохшей от жары речушки. Вот она, игра в кошки-мышки с врагом. Началось! Было невыносимо жарко, костюм давил своей тяжестью. Страшно хотелось пить, а он выронил где-то флягу с водой. Наверное, потерял ее, когда столкнулся лицом к лицу с английским солдатом, спрыгнувшим на него прямо с дерева. Выстрелом он снес ему половину лица – и ни капли жалости. На войне ведь так: либо ты, либо тебя. Кажется, им все же удалось прорваться за линию огня. Где-то на западе острова вовсю гремела орудийная канонада, и небо стало черным от обилия самолетов и людей. И все же с самого начала все пошло не по плану! И встретили их отнюдь не цветами, как обещал генерал, а градом пуль. Но правильно поется в их полковом гимне: «Вперед, друзья! Вперед, друзья!» Обратной дороги у них нет.

* * *

– Какой большой летит! Да от этих гадов в небе черно! – возопил санитар с характерным шотландским акцентом, помогая Пенни перетаскивать в укрытие носилки с очередным раненым.

Береговая артиллерия раз за разом взрывалась громоподобными залпами, пытаясь остановить надвигающуюся на остров чуму. Самолеты, похожие издали на больших черных ос, обрушивались на остров волнами. Сбрасывали свой смертоносный груз и улетали прочь, чтобы через какое-то время вернуться снова. Было приказано срочно перенести всех раненых в укрытие.

– Всем надеть каски! – распорядился доктор Форсит. – Вот мерзавцы, что творят! Неужели они не видят опознавательный знак Красного Креста на песке? Сестра! Немедленно убирайтесь с линии огня!

Пенни сделала вид, что не расслышала приказа. В такой канонаде это не удивительно. К тому же она была занята. Помогала переносить раненых из-под навесов в траншеи, которые в спешном порядке копали неподалеку. Накануне ночью она специально обошла территорию базы в поисках места, где можно было бы спрятать больных в случае опасности. Пожалуй, самое подходящее – это воспользоваться несколькими пещерами, которых полно в прибрежных скалах.

Но доктор Эллис лишь пренебрежительно отмахнулся от ее предложения:

– Вы видели, что там творится внутри, сестра? Сплошная грязь и антисанитария! Я бы не рискнул поставить в эти пещеры даже собственную лошадь!

– Зато там темно и прохладно! – упорствовала Пенни. – А грязь можно убрать! И уж там раненые точно будут защищены от прямых попаданий снарядов.

Напрасно старалась! Кто станет слушать простую медсестру?

– Хорошо! Не хотите переносить раненых в пещеры, давайте хоть перенесем туда медикаменты и прочие запасы. Я обнаружила четыре пещеры в очень сносном состоянии. Лучше ведь, чем хранить все это под тентами, простреливаемыми с воздуха.

– Вы только взгляните, что делается! – Эллис указал рукой на запад. Сотни красных, желтых, зеленых парашютов красиво планировали в воздухе, плавно приближаясь к земле.

– Да их там как саранчи! – отозвался Форсит, оторвавшись на секунду от раненого.

Пенни тоже посмотрела в сторону моря. Легкие планеры скользили над самой поверхностью воды, то ныряя в волны, то взмывая ввысь. На берегу полыхали огнем разбомбленные здания, и нескольких парашютистов взрывной волной затянуло в эти огненные воронки. Вот полыхнул один из планеров, но прежде, чем рухнуть в море, он успел сбросить людей вниз. Парашютисты приводнялись под шквальным огнем береговых батарей. Тех же, кто добирался до берега, уже встречали с оружием в руках. Стреляло все, что могло стрелять, но с каждой минутой их становилось все больше и больше.

– Что будет, если они все же захватят остров? – спросила Пенни, не обращаясь ни к кому конкретно, но никто не ответил.

Между тем совсем недалеко от них, на прибрежной отмели завязалась рукопашная схватка. Дрались с остервенением, жестоко, не разбирая, кто жив и кто ранен. Последних добивали с особым равнодушием, словно скот, приготовленный к забою. Пенни, давшая когда-то клятву сестры Красного Креста помогать всем раненым, независимо от того, свой ли это или вражеский солдат, лишь зажмурилась и в ужасе отвернулась от творящейся на ее глазах дикой расправы. Что они делают? Ведь эти мальчишки – чьи-то дети, мужья. Они всего лишь исполняют свой воинский долг. А что, если бы на месте одного из них оказался ее брат Зандер? Но времени на раздумья не было. Санитары укладывали всех раненых прямо на берегу, всех подряд, не разбирая, кто есть кто. Некоторые парашютисты были без сознания от полученных тяжелых ран, другие – будучи жестоко избитыми местными жителями. У кого-то были сильнейшие ожоги, кто-то ослеп. Совсем еще мальчишки, некоторые даже плакали, боясь, что их расстреляют на месте без суда и следствия. Эллис и Форсит работали не покладая рук и не разбирая, кто свой, а кто чужой. Они просто спасали всех, кого еще можно было спасти.

– Тащите их отсюда в пещеры! – приказал Форсит, махнув рукой в сторону скал. – Судя по всему, это никогда не кончится. Во всяком случае, не сегодня!

Госпиталь напоминал самую настоящую скотобойню, и везде царил хаос.

Внезапно буквально над ухом раздались короткие автоматные очереди и крики на немецком языке. Несколько парашютистов ворвались на территорию лагеря и приказали всем, кто в состоянии двигаться, идти за ними. Пенни, душа в пятках, быстро юркнула в одну из пещер, куда уже успели перенести нескольких раненых из числа военнопленных. Некоторые стали кричать своим товарищам, что они здесь, в пещере, и что с ними пока все в порядке. Пенни, затерявшись между ними, осталась незамеченной, а врачей немцы увели с собой.

Несколько часов Пенни работала одна, не осмеливаясь даже высунуть носа наружу. Она слабо представляла себе, чем все это может закончиться. Возьми себя в руки, уговаривала она себя, пытаясь сохранить остатки хладнокровия, и делай что должно. «Господи, дай мне силы и мужество достойно встретить смерть, если она придет», – молилась она про себя. Если ей суждено умереть здесь, пусть так! Она готова.

Пожалуй, это был самый долгий день в ее жизни. Но постепенно страх, паническое чувство одиночества, все это отступило на второй план. Слишком много раненых, слишком много работы. Переживать за себя в подобных условиях – непозволительная роскошь. «Вот когда у меня появится время, тогда я и начну волноваться за себя», – не без горькой иронии подумала она. Стрельба возобновилась, но стала тише и глуше. А потом на базу вернулись врачи в сопровождении санитаров из новозеландских частей. Их можно было легко узнать по шляпам с широкими, опущенными вниз полями. При виде врачей Пенни так обрадовалась, что готова была броситься им на грудь и расцеловать каждого. Но вовремя вспомнила, чему их учили в школе Красного Креста: спокойствие, хладнокровие, выдержка. Сестре милосердия не пристало вести себя словно экзальтированная барышня.

– Слава богу, вы живы! – искренне обрадовался Форсит, приветственно помахав ей стетоскопом. – А мы там лечили немцев, причем их же лекарствами.

Доктор Эллис сообщил, что десантники обошли их стороной и направились в глубь острова. На какое-то время госпиталю ничего не угрожает. По слухам, основные вражеские силы высаживаются в Малеме.

– Ну, там их быстро расчихвостят! – жизнерадостно воскликнул один из санитаров, скорее выдавая желаемое за действительное, поддавшись патриотическому порыву.

– Как сказать, как сказать, – задумчиво обронил Форсит и провел ладонью по посеревшему от усталости лицу. – Немцы хорошо вооружены и дело свое знают на все сто. Надо же! Попасть в такую переделку! Мы ведь сейчас оказались на ничейной территории. Узенькая полоска между аэропортом и Ханьей. Скоро здесь будет простреливаться каждый дюйм, а мы тут словно утки в заводи. Бери нас голыми руками. – Сестра! – повернулся он к Пенни. – Должен признаться, я был не прав. Эти пещеры напомнили мне родной Дорчестер. Раненым там действительно гораздо лучше. Кстати, и вам, моя юная леди, лучше убраться с глаз долой. Брысь в пещеру! Не прощу себе, что вы остались здесь! – Неожиданно его лицо озарила улыбка. – Но я чертовски рад, что вы рядом!

Ночью под покровом темноты были обследованы все пещеры и гроты. В некоторые приходилось заходить с масками на лице, столь сильным было зловоние.

– Ну прямо как в порту после шторма! – невесело пошутил Форсит. – Что скажешь, Эллис?

– Сестра Георг абсолютно права. Здесь раненые будут защищены и от ветра, и от дождя, и от солнца. Входы в пещеры можно замаскировать. Одна понадобится нам для операционной. В остальные поместим всех, кто еще остается в палатках. Вот только что делать с этой грязью?

– Надо обратиться за помощью к военным, – тут же предложила Пенни. – Пусть помогут навести хотя бы относительный порядок. У нас нечто подобное было под Артой. Там ураган разметал и разорвал в клочья все наши палатки.

– Да, дела! Госпиталь в катакомбах! Никогда о таком не слышал. Но другого выхода у нас нет. И времени на передислокацию госпиталя тоже нет. Хорошо! Я еду в штаб.

– Будем надеяться, что нашим удастся отбросить немцев. И они улепетнут с острова ни с чем! Вернутся в Афины, – воскликнул молодой санитар из шотландцев, но глаза его были полны страха. – Пошли, сестра! Пока придет подмога, мобилизуем всех наших. Надо успеть вынести оттуда как можно больше дерьма, пока эти субчики не нагрянули сюда снова.

Пенни закатала рукава и послушно пошла за санитаром. У нее ныла спина, болели руки, в ушах стоял звон от непрерывной артиллерийской канонады. В небе было по-прежнему черно от самолетов. Что с ними будет в этой ловушке? Одни, без прикрытия, без малейшей надежды на помощь. Да и кому они нужны в этой суматохе? О них уже и думать все забыли! Но работа есть работа. Грязная работа! Наверное, мелькнуло у нее, она сейчас единственная женщина на острове, которая вытаскивает навоз наравне с мужчинами. Но чего не сделаешь ради своих больных! Пенни вдруг вспомнила, как еще подростком чистила стойло своего любимого пони Гектора в Стокенкорте. Могла ли она тогда представить себе, чем может закончить свои дни? Сердце вдруг сжалось и упало куда-то вниз. «Спокойно, – приказала она себе. – Работа до седьмого пота – это именно то, что тебе сейчас надо. Ты сильная!»