Текст книги "Годы с пумой. Как одна кошка изменила мою жизнь"

В прошлом году мы бы не выжили, если бы не местные добровольные пожарные бригады, los bomberos, которые нам помогли.

А в этом году был один из самых жутких сезонов дождей на памяти местных жителей: бóльшая часть джунглей не высыхала, болото до сих пор доходит до пояса, так что пожаров не было. По крайней мере, у нас.

Я загребаю горсть песчаной земли цвета ириски и пропускаю между пальцев. Знакомая стая капуцинов сидит на большом дереве на дальнем берегу лагуны. Детеныши совсем выросли. Пара ночных обезьян с огромными глазами прячется в бамбуке над моей головой, я слышу, как они шуршат в листве. Наблюдаю за черным силуэтом скользящего мимо каймана и смеюсь. Этот звук для меня самой оказывается неожиданным. Сколько времени я провела в этой воде – мне пора выдать справку, что я психбольная. Много часов, которые, наверное, соединились в дни, даже недели моей жизни, я пыталась уговорить Вайру пойти поплавать. Но она не была здесь уже два года. Возможно, она наконец решила, что не хочет, чтобы ей откусили лапы. Не знаю. Я все равно захожу в воду. А она только смотрит на меня с берега с тихим осуждением, уложив голову на скрещенные лапы.

Она никогда не вернется сюда. Интересно, вернусь ли я?

Посижу ли на берегу, коснусь ли земли, понаблюдаю ли за обезьянами, кайманами, семьей черепах, загорающих на бревне? Берег пляжа изменился за годы. Он стал шире, чем прежде, мы усмирили лианы и бамбук, срубили несколько гнилых деревьев, и стало видно небо. Вернусь ли я сюда? Покажется ли мне эта лагуна маленькой? Будет ли она казаться местом, где я была счастлива, или местом, где я застряла, когда все мы не могли сдвинуться с мертвой точки?

Сейчас небо уже красное. Я подбираю темный камешек, расколотый посередине. Внутри он цвета карамели и расплавленного молочного шоколада. Я сжимаю его в ладони и чувствую захваченное им тепло. Потом бросаю, камень тяжело плюхается в воду, и я смотрю, как расширяются круги.

К тому времени, как я возвращаюсь в лагерь, небо поблекло до черноты.

– Все нормально, Фродо?

Сэмми внимательно рассматривает меня, когда я захожу в хижину курильщиков, fumador. Она вернулась только ради переселения Вайры. И пробудет здесь всего неделю. Но я благодарна, что она здесь. Так бесконечно благодарна. На краю козырька мягко трепещет свеча.

Киваю, стирая со щек ручьи слез.

Чарли поворачивается к Элли:

– Как думаешь, она начнет реветь еще до того, как мы поведем Вайру, или уже в процессе?

Элли корчит рожу:

– Думаю, и до, и в процессе.

– Да пошли вы! Это очень эмоциональный момент! – Я смеюсь и шмыгаю носом. – Переезд – одна из самых стрессовых ситуаций в жизни любого существа. – Я смотрю на Чарли. – Ты готов?

Тот подпрыгивает, потирая руки.

– Я пустой сосуд. Наполни меня знанием.

– Веревки?

Он показывает веревки, которые я подготовила заранее: обе по пять метров, одна тонкая, другая толстая, с одного конца прикреплены к автоматическому карабину. На точно таких же мы раньше выгуливали Вайру. На мгновение беру их, вспоминаю фактуру. Потом защелкиваю у себя на поясе.

– Кто будет Вайрой?

– Можно я? Я! – Элли подскакивает ко мне и хватает карабин. Вчетвером выходим на тропинку.

Элли на четвереньках напрыгивает на Чарли, шипя и фыркая. Он не ожидал нападения, и Элли валит Чарли на землю.

– No más, Wayra![96]96
  Нет, Вайра!


[Закрыть] – кричит Чарли, дрыгая ногами.

– Ребята! – рычу я. – Это серьезно.

Оба встают, смущенно улыбаясь.

– Ладно, Чарли, иди впереди. Вайре всегда нужно, чтобы кто-то шел впереди.

– Чего? – Чарли, потирая голень, обводит нас взглядом, ищет подтверждения. – Всегда? Но это же чушь. Другие кошки…

– Это Вайра, – пожимаю плечами я.

– Ну ладно, супер. Но, значит, мне надерут задницу?

Он выразительно смотрит на Элли.

Я гляжу на веревки.

– Если кого-то она и ранит, то скорее меня.

Делаю долгий, дрожащий вдох, чувствую, как в душе бурлят эмоции и воспоминания обо всем, что произошло между мной и Вайрой за десять лет. Молча касаюсь выпуклых шрамов на предплечьях. Прошло два года, два долгих года с тех пор, когда мы с Вайрой в последний раз вместе гуляли. По справедливости, впереди должна идти я. Она меня знает лучше. Чарли она совсем не знает. Но… это будет ее последняя в жизни прогулка. Я не предполагала, что она снова выйдет на тропку. И это только моя задача. Я не могу просить другого человека взять веревки.

– Смотри, – я киваю Чарли, чтобы он шел, – вот как надо выгуливать Вайру…

Мы с Чарли встречаемся в патио в пять утра. На дворе темно, но я хочу в последний раз пройти по тропинкам, в последний раз прибрать напáдавшие листья, прикрыть запахи диких животных, которые могли здесь проходить ночью. Когда пускаемся в путь, все остальные еще спят. Один только Брюс, лежащий в кузове грузовика, поглядывает на нас: не собираемся ли мы проявить к нему нежелательное внимание. У меня за спиной рюкзак, набитый едой и бутылками с водой на случай, если Вайра решит улечься и не двигаться с места в знак протеста. На лбу фонарик, через плечо перекинуты веревки, на мне сегодня особенно толстая рубашка на случай, если дело плохо обернется. Мы идем молча. Дождя нет, но над головой висят низкие, темные тучи, загораживая звезды. Лягушки затихли, но я слышу сверчков в траве и время от времени – уханье совы. По обе стороны от нас покачиваются высокие белые деревья.

– Ты помнишь, что делать? – спрашиваю я.

Когда подходим к деревьям-ведьмам, волнение и радостное возбуждение переплетаются у меня в животе.

– Конечно. Смеяться, если она зашипит, часто спотыкаться, потому что ей нравятся неуклюжие люди, и говорить ей, что она принцесса и красавица и что все будет хорошо?

Я помимо воли усмехаюсь:

– Точно.

Чарли снова кивает:

– Супер.

– Hola, принцесса!

– Hola, душечка!

Я на миг закрываю глаза:

– Душечка?

– А что не так? – Чарли скрещивает руки на груди. – Чем плоха «душечка»?

– Я не думаю, что она душечка. Она не из Северной Калифорнии пятидесятых годов.

– Значит «моя сладкая» ей подходит гораздо больше?

Мы мрачно таращимся друг на друга, и тут слышим писк Вайры.

– Мяу, – пищу я в ответ и подталкиваю Чарли. – Ты тоже мяукни.

– Это идиотский звук.

– Делай, что говорят!

– Мяу!

Вайра снова пищит, и когда мы огибаем угол, она ждет у ограды. Мы оба садимся на корточки и просовываем к ней руки. Ее морда красивого мягкого серого цвета, бледная, как мел в раннем золотистом свете. Она немедленно идет к Чарли и тычется мордой в его ладони. Тот улыбается, и эта улыбка меня раздражает. Я фыркаю.

– Кокетка.

– Я ей понравился! Правда, душечка?

Она долго вылизывает руки Чарли, потом для порядка касается языком моих рук, а потом отбегает, ложится у двери и принимается энергично вылизывать живот.

– Ладно.

Я минуту смотрю на нее.

– Ладно, – повторяет Чарли, засунув руки в карманы. – Готова?

Делаю глубокий, дрожащий вдох.

– Готова.

– Где мне встать?

– Вот тут и стой. Когда я ее выпущу, пройди немного вперед по нашей тропе и начни ее звать.

Я просовываю концы веревок с карабинами для ошейника сквозь щель в двери. Вайра смотрит на меня краем глаза, отведя уши назад, но ничего не делает. Она только ворчит, пока я вожусь с карабином, но вот я его защелкиваю. Пума пристегнута и ждет.

– Ну что, моя сладкая. Готова, да?

Вайра чуть-чуть поворачивает голову и умиротворенно смотрит мне в глаза, а потом так дико шипит, что я аж немного отстраняюсь.

– Ну хорошо, – смеюсь я.

Чарли тоже смеется, хотя и немного нервно для первого раза. Я распахиваю дверь. Серые рассветные тени все еще лежат на поляне. Вайра выскакивает наружу. Она вне себя от счастья, что можно погулять так рано. Она, как по расписанию, подбегает к дереву-стражу, мимоходом обнюхивает его и приседает, чтобы пописать. Приседает с трудом, лапы стали плохо гнуться. Помочившись, она на миг задумывается, а потом обходит несколько медленных кругов. Мое сердце колотится так громко, что я уверена: она его услышит.

– Ладно, Вайра, – наконец говорю я, делая глубокий вдох. – Мы сейчас прогуляемся.

Чарли соглашается. Он уже у начала тропы.

– Сюда, Вайра!

Он шуршит пальмовыми листьями, пытаясь ее заинтересовать.

Вайра косится на меня. Замирает, не понимая, что происходит. Она хочет отправиться на свой длинный бегун, как привыкла, но одновременно ей ужасно интересно разобраться, что, черт возьми, творится. «Пожалуйста, Вайра», – мысленно молю я.

Если не получится дойти до вольера, придется дать наркоз, а он опасен для пожилых кошек, особенно здесь, в джунглях, – от него можно умереть.

Я наблюдаю за ней. Я уже готова опустить руки и решить, что придется попробовать в другой день. Завтра или послезавтра. Но если через неделю она по-прежнему не согласится идти…

– ¡Vamos, chica![97]97
  Давай, девочка!


[Закрыть] – зову я.

Вайра смотрит на меня снова, потом подбегает, и я чувствую, как екает сердце, но в последний момент она поворачивает в сторону и запрыгивает на платформу бегуна, новую, построенную в прошлом году, и сидит там, склонив голову, чтобы понять, откуда столько шума.

– Она идет? – спрашивает Чарли.

– Она на платформе, – отвечаю я. – Ты зови, зови.

– Vamos, душечка!

Судя по звуку, он подобрал пальмовый лист и водит им среди папоротников на уровне головы. Вайра настораживает ушки. Внутренне подобравшись, я прохожу перед ней, показываю открытые ладони. Затем снимаю ее веревку с бегуна и прикрепляю карабин к своему поясу. Глаза ее становятся черными от ужаса и гнева. «Ты что делаешь?» – рычит она.

Я давно не привязывала ее к себе веревкой. Я сглатываю и твердо ставлю каблуки на землю, чтобы перед глазами перестали мелькать звездочки.

– Давай, любимая, – умоляю я. – Погуляем.

Она бьет по веревкам.

– Ты можешь, я знаю. Если я могу, то и ты можешь.

– ¡Vamos, Wayra! – кричит Чарли.

Ее голова резко поворачивается на голос парня.

– Ты можешь, – шепотом повторяю я.

Глаза кажутся еще больше, и вдруг она срывается с места. Моему мозгу требуется несколько мгновений, чтобы понять это, и как только до меня доходит, я пускаюсь бежать. Мы мчимся мимо Чарли. У меня едва хватает времени заметить удивленное выражение его лица, и вот его уже нет. Наверное, Вайра в шоке, что ее выпустили из клетки, и она движется по тропе, по которой к ее клетке тринадцать лет приходили люди, так что просто бежит. И начав двигаться, уже не останавливается. Я в такой паршивой форме, что не могу дышать, но все равно бегу. По безупречно чистым тропинкам, мимо лаймового дерева, мимо куста в розовых цветах. Вот мы почти у развилки с тропой до клетки Амиры. Тут Вайра замедляется. Я слышу невдалеке позади нас шаги Чарли. Вайра крутится на месте, похоже, осознав, что не понимает, где находится. Я отскакиваю в сторону.

– Иди вперед, – задыхаясь, выплевываю я, и Чарли подчиняется, без колебаний огибая пуму.

Она смотрит, прижав уши. Столько лет спустя она вспоминает. Вспоминает, что ей нужен телохранитель.

– Все хорошо, душечка, – успокаивает Чарли. – Все хорошо.

Она не шипит. Просто снова идет вперед, уже медленнее, но вполне бодрой рысцой. Молчит. Она не застывает в нерешительности на развилке, а следует за Чарли. Глаза широко раскрыты, уши вертятся то туда, то сюда. Чарли поглядывает на меня через плечо.

– Ты что, плачешь?

– Нет! – я шмыгаю носом, вытираю слезу и улыбаюсь так широко, что почти ничего не вижу.

– Ты совершенно не умеешь бегать.

– Кажется, меня сейчас вырвет, – смеюсь я, держась за колющий бок.

– Вот только этого не надо.

– Ты посмотри на нее! – шепчу я. – Какая она смелая.

Вайра идет, не смотря ни влево, ни вправо, только вперед. Сейчас мы приближаемся к выходу на дорогу, и здесь она колеблется. Это самый опасный этап. Тропа соприкасается с дорогой на протяжении примерно пяти метров, а потом опять ныряет в джунгли. В этом месте я когда-то стояла перед горой камней рядом с недовольным Брайаном и не подозревала, что строительство вольера, который мы тогда даже не начали возводить, когда-то приведет меня сюда.

– Иди вперед, – командую я Чарли. – Иди мимо дороги.

Вайра нюхает воздух, пробует его. Теперь она испугана. Пума неуверенно поворачивает голову и смотрит на меня.

– Все хорошо, – шепчу я. – Все хорошо.

Она чуть не пускается бегом вслед за Чарли. Даже не смотрит на дорогу, только быстро в страхе дергает головой, и вот уже опасность позади: мы снова в джунглях. Я снова плачу, но это неважно. Вайра продолжает двигаться быстрой рысью в полном молчании. Ни разу не шипит и не ворчит. Хорошая прогулка. Идеальная. Солнце только начинает подниматься, краешек выглядывает из-за полога листьев, заливая лагуну слева от нас розоватым свечением.

– Мы почти пришли! – воркует Чарли, и деревья расступаются.

Показывается забор ее нового дома. Тут она останавливается, и я неловко пячусь, чтобы не наступить Вайре на хвост. Мы находимся у длинной северной грани вольера, а чтобы дойти до дверей, надо свернуть влево и обогнуть угол высокого забора. Я предполагаю, что здесь могут быть сложности, но, когда Чарли сворачивает влево, Вайра всего раз шипит на забор и следует за парнем. Мне кажется, пума просто в полном шоке, что оказалась в незнакомом месте, и ее мозг еще не может осознать этот факт.

– Вот так, любимая, – шепчу я, когда она огибает угол и следом за Чарли проходит в открытые двери.

Я иду за ней по пятам. Чарли задерживается, и слышу, как он закрывает за нами двери. Я вожусь с карабинами на ошейнике, а Вайра продолжает идти, не понимая, где находится. Я приподнимаю карабин, покручиваю его, и вот она уже, сама того не замечая, отстегнута.

Вайра неуверенно останавливается и оглядывается. Вольер простирается вокруг нас: влево, вправо и вперед. Мы прошли небольшую часть первой секции, размером примерно с ее прежнюю зону бегуна, перед нами приподнятый над землей деревянный настил с кучей свежего сена, вигвамом из пальмовых листьев и бревнами, чтобы точить когти. А за этой открытой просекой начинаются заросли patuju, сначала жиденькие, а потом густые, погружающие остальную часть вольера в темноту травянисто-зеленого цвета. Слева участок со спутанным бамбуком, впереди скопление толстых пальм, серебристых, растущих веером папоротников, тонких красных деревьев, потом огромное бронзовое хлопковое дерево, следом еще patuju…

Я завожу руку за спину и хватаю руку Чарли. Крепко вцепляюсь в него: кажется, если я не буду держаться, то свалюсь.

– Ты как?

Вайра крутится на месте. Смотрит на нас. Видит нас, видит меня, а я стою куда дальше, чем когда была пристегнута веревками. Чем когда она была пристегнута. Я вижу, как кошка оценивает расстояние, ее конечности странно согнуты в нерешительности. И я наблюдаю, как до нее доходит. Зеленые глаза округляются, становятся черными, а потом зрачки сужаются до крошечных точек.

И тут пума пускается бежать. Не выбирая направления, просто бежит. Я вскидываю руку ко рту. Джунгли шелестят, и вот ее уже и след простыл.

Я слышу ее, слышу, как лес трещит и пригибается под ее лапами, телом, мышцами, но несколько долгих минут мы ее не видим. Медленно отходим назад и садимся на большое бревно у дверей.

– Сколько времени прошло? – наконец шепчу я.

Чарли испускает долгий вздох, и я вижу, как двигается его кадык: парень пытается сглотнуть.

– Десять минут, – говорит он очень тихо. – Всего десять минут.

Я то ли смеюсь, то ли всхлипываю, то ли не знаю что. Мне казалось, на этот путь уйдет целый день. И даже больше.

– Она смогла.

– Она смогла!

– После всего…

– А я-то думал, она тебя искромсает у меня не глазах! – восклицает Чарли, смеясь. В голосе невероятное облегчение.

– А она даже не шипела.

– Она…

Чарли замолкает: Вайра размазанным пятном вырывается из зарослей patuju. Она такая быстрая, что долю секунды я ничего не понимаю.

Она бегает иначе, выглядит иначе, она…

И тут до меня доходит. Она бегает без веревок. Она бегает, и ни веревки, ни забор не сдерживают ее движения. Она просто бегает. Помню, когда впервые ее увидела, Вайра казалась раздавленной. За пределами клетки, на тропе, она выглядела огромной. Выросшей в объеме. И здесь то же ощущение, только в тысячу раз мощнее. Я смотрю на нее с раскрытым ртом и не могу пошевелиться, не могу это переварить, но Чарли хватает меня за руку, поднимает на ноги. Вайра бежит к нам. Глаза широко раскрыты: она не верит своему счастью, она взбудоражена. Мое сердце неистово колотится от выброса адреналина: свободная пума мчится прямо на нас. Однако в нескольких метрах замедляется, а потом тычется лбом в мои ноги. Я на всякий случай закрываюсь руками, думая, что она собирается напрыгнуть, но Вайра начинает меня облизывать. Я тут же снова сажусь, а она прижимается к моей груди, лижет мне предплечья, ладони. Потом начинает мурлыкать. Обычно, когда я слышала ее мурлыканье, оно обрывалось уже через несколько секунд, когда Вайра вспоминала, что мир не так уж и прекрасен. А теперь она мурлычет и мурлычет, и эта вибрация гудит у меня в районе ключиц и в сердце.

– Боже мой!

Слова вырываются одним комком.

Вайра подходит к Чарли и облизывает и его. Она продолжает мурчать, мурчать и мурчать. Задерживается возле нас на несколько недолгих, драгоценных минут, а потом вприпрыжку убегает и снова растворяется в джунглях. Она исчезает, возвращается, исчезает, возвращается. Через какое-то время бока у нее так и ходят от усталости. Вайра обнюхивает забор, облизывает несколько веток, точит когти о поваленное дерево, а потом ложится на влажные листья в паре метров от нас и кладет голову на лапы, слегка набок. Ее щека касается сырой земли. И она продолжает мурлыкать.

– Я никогда такого от нее не слышала, – наконец говорю я, не совсем веря, что это происходит на самом деле, что это правда, что она лежит перед нами, не на веревке, и теперь ей принадлежит больше двух тысяч квадратных метров джунглей.

– Может, она… – Чарли умолкает, будто не смеет сказать это вслух.

– Говорит спасибо? – шепчу я.

– Ага.

Смотрю на Вайру. Смотрю и смотрю, не в силах говорить, не в силах думать ни о чем, кроме того, что она смогла, мы смогли, все позади, и мы здесь.

– Это… – наконец говорит Чарли, ища подходящее слово, – это потрясающе.

– Да, – соглашаюсь я и смеюсь.

Голова кружится. Вайра затихает и в конце концов засыпает на солнышке. А мы сидим на поваленном дереве. Наконец я достаю телефон и набираю номер.

– ¿Hola?

– ¿Laurita?

– Nena, – шепчу я.

– ¿Sí, todo bien? – голос у нее напряженный, взволнованный. – ¿Qué pasó?[98]98
  Что произошло?


[Закрыть]

Я обхватываю голову ладонями.

– Nena. Wayrita está en la nueva jaula[99]99
  Вайра уже в новом загоне.


[Закрыть].

– ¿En serio?[100]100
  Серьезно?


[Закрыть] – восклицает Нэна сквозь треск помех.

– Sí, – киваю я. Ноги начинают дрожать.

– Oh, Laurita, – шепчет Нэна. – ¿Ella es feliz?[101]101
  Она счастлива?


[Закрыть]

– Sí.

Облегчение, шок, гордость, неверие. Все это так грохочет, что я едва слышу ее голос. Я едва слышу собственные слова. Вайра счастлива. Счастлива.

– Wayra es feliz.

А потом мы обе ударяемся в слезы.

Эпилог

Сейчас начало 2019 года. В вольере Вайры есть одно дерево. В самой середине, там, куда я не заходила при Саме, в той части, которой я никогда раньше не видела. Мы с ней ходим туда вдвоем.

Сначала она мурлыкала каждый день. В течение многих месяцев каждый день играла. Она была в состоянии блаженного, восхитительного счастья. Но в последнее время страхи снова стали проникать в ее мирок. Иногда она шипит непонятно на что, иногда рычит. Но только иногда. Не всегда. Не так, как прежде. И она уже не такая, как прежде.

Вайра хромает при ходьбе, бережет правую переднюю лапу, старается не переносить вес на задние. От затхлости и влаги очередного уходящего лета ей трудно разогнуться. Скоро снова придет холод, принесет с собой ветра, которые выворачивают деревья с корнями и заставляют нас натягивать шапки и флисовые куртки. Потом снова придут кошмарные пожары. Бриз будет носить угрожающий запах дыма по всей Бразилии, Боливии, Парагваю…

Но сейчас по-прежнему влажно и жарко. В воздухе чувствуется осенняя нотка. Опавшие листья цвета фиолетового кровоподтека усыпали землю под нашими ногами. Мы с Вайрой гуляем по тропкам, которые она сама проложила. Она идет в нескольких сантиметрах позади меня – так ей до сих пор нравится. На ней нет ни ошейника, ни веревок. Я чувствую легкое покалывание между лопаток, шелест пумы, наступающей на мою тень, но не более того. В основном ощущение, как когда гуляешь с другом.

Когда мы доходим до середины вольера, я смотрю вверх, на ветки. Не знаю, как называется это дерево, но знаю, что его листва раскинулась, как у плакучей ивы, тысячу раз переплелась и укрыла эту крошечную полянку фиолетово-желтым ковром. Я слышу высокий птичий крик «ии, ии, ии, ии», пронзительный визг другой птицы, разрезающий это утро, как автосигнализация. Кора у дерева медового цвета. Ветви толстые, крепкие, обернутые пятнами и завитками шершавого на ощупь мха. На стволе до сих пор видны отметины от когтей Самы. С изнанки листья темно-зеленые, почти черные. Когда держу один из них в ладони, он на ощупь напоминает влажную бумагу.

Вайра стоит рядом – так близко, что я кожей бедра чувствую тепло, исходящее от шерсти, чувствую, как быстро и возбужденно бьется ее сердце. Пума тоже смотрит вверх. Я знаю, что скоро мне придется привести сюда Осо с мачете, чтобы срубить некоторые ветви. С ее артритом лазать по деревьям небезопасно и противопоказано, но… пока с этим можно повременить. Не сейчас. Сейчас ее зрачки расширены в утреннем свете. Небо еще розовое. Я чувствую запах цитрусовых. Нос у Вайры влажный, уши, кончики которых будто обмакнули в чернила, повернуты на крики птиц. Скоро придут капуцины, беличьи обезьяны. Я чувствую прилив жара, щекотку в позвоночнике, великолепное, счастливое, дикое ощущение того, что я здесь. С ней. Вдруг ее хвост дрожит, и Вайра запрыгивает на дерево. Она на верхних ветках, дерево скрипит. Вот она в пяти метрах над землей, потом в десяти, и я делаю шаг назад, чтобы полюбоваться ею. Я здесь, потому что она мне разрешает. Сердце стучит от тревоги: пожалуйста, только не упади, – и уважения, потому что она делает идеальный прыжок вслепую, сквозь листья. Она покрыла отметины от когтей Самы множеством слоев своих собственных. Это похоже на язык, на заявление своих прав на это место. Их я тоже касаюсь, прижимая пальцы к шрамам на коре.

Вайра стоит, напружинившись, среди веток, хвост вибрирует, рот широко раскрыт, и она неописуемо довольна. Наши взгляды устремляются в бледное розовато-золотое небо, с которого начинает сыпаться дождь. Капли стучат по нашим лицам и листьям, тонким, как бумага, и бутылочно-зеленым, как трава.

Хотела бы я закончить книгу здесь. Сказать вам, что заповедник процветает.

Что его наводнили горящие энтузиазмом волонтеры. Что мы набрали штат сотрудников из местных жителей, и все эти крепкие звенья сбалансировали работу, и теперь у заповедника есть все, что нужно для длительной, эргономичной работы, а перед ним открываются большие перспективы. Что все животные здоровы, и вообще никто больше не отдает нам животных, ведь нелегальная торговля экзотической фауной резко пошла на убыль. Что мне больше не приходится летать туда-сюда. Что вырубка тропических лесов прекратилась, изменений климата больше не происходит, и Австралия не подверглась пожарам, а горнодобывающие компании не уничтожают бассейн Амазонки и селения и города Южного полушария в попытках найти минералы для мобильных телефонов, что нефтяные компании не прокладывают новые трубопроводы, транснациональные корпорации и правительства не превращают леса в поля монокультур…

На языках народов кечуа, аймара и чиригуано-гуарани «Инти Вара Ясси» значит «солнце», «звезда» и «луна». «Заповедник», как я его здесь называю, это приют «Амбуэ Ари», один из трех приютов организации «Комунидад Инти Вара Ясси», боливийской негосударственной организации, созданной в 1992 году. Тогда боливийские волонтеры начали работать с семьями шахтеров в Ла-Пасе, на высокогорьях. Они надеялись дать молодым людям из этих семей цель в жизни, научить их важным навыкам и показать красоту страны. В процессе работы волонтеры и молодые люди открыли для себя проблему вырубки лесов, подсечно-огневого сельского хозяйства, увидели диких животных, запертых в клетках. Поэтому вместе основали первый в Боливии приют для спасенных диких животных. Он называется «Мачия», и там как раз сейчас живет Нэна, одна из основателей «Комунидад Инти Вара Ясси», со своими друзьями – паукообразными обезьянами.

Но это был тяжелый год для «Инти Вара Ясси», для Боливии и для всего мира. В сентябре 2019 года Боливия потеряет почти 2,4 миллиона гектаров тропического леса и саванны из-за пожаров. Такая же площадь леса уничтожена в Бразилии, только Боливия меньше Бразилии в восемь раз. Плюс к этому (а может, отчасти и из-за этой катастрофы), президента Боливии Эво Моралеса (упорно державшегося за власть с 2006 года) уличили в подтасовке голосов на выборах, в результате чего он был вынужден отправиться в изгнание в Мексику. По всей стране начались протесты и борьба между collas (убежденными сторонниками Эво, фермерами, выращивающими коку, коренными жителями предгорий) и cambas (более богатыми равнинными жителями, обвиняющими Эво в коррупции, обмане и фальсификации результатов выборов).

«Мачия» – это приют, который десять лет назад работал благодаря поддержке пятидесяти, а то и восьмидесяти волонтеров на пике сезона, но в этом году были месяцы, когда здесь не было ни единого волонтера. В «Амбуэ Ари» в Рождество 2018 года работало три. В нашем третьем приюте, «Хакх Куиси» («земля грез») часто совсем нет волонтеров, хотя он расположен недалеко от Рурренабаке, одного из самых популярных пунктов для экотуризма. Животных, о которых надо заботиться, не убавилось, но при этом меньше людей, земли и финансов. Уже официально подтверждено, что правительство будет расширять дорогу, которая проходит через «Мачию», хотя на ней и так настолько активное движение, что зачастую Нэна двадцать минут не может ее перейти, когда от паукообразных обезьян отправляется в свой дом на другой стороне дороги. Стало так много грузовиков. Эта дорога уничтожит большую часть инфраструктуры «Мачии», сровняет с землей немалый кусок джунглей и оставит бесчисленное множество животных без дома. Мы пытаемся придумать способ перевезти подопечных в «Хакх Куиси», но это колоссальная задача.

Каждый год западная наука чуть больше узнает о разных разумных существах, с которыми люди живут на одной планете. Потихоньку открывает для себя малую толику того, что коренные народы Америки знали давно. Например, ученые доказали, что птицы видят магнитные поля Земли, и благодаря этому могут мигрировать. У каждой коровы уникальное мычание. Осьминог не только пользуется человеческими изобретениями, но и сохраняет их на будущее. Ночной африканский навозный жук ориентируется по Млечному Пути. А пумы не одиночные хищники. Выяснилось, что в природе между пумами существуют сложные общественные связи, простирающиеся на огромные расстояния, и пумы-друзья могут даже делиться едой.

Но, несмотря на это, нелегальная торговля дикими животными с каждым годом набирает обороты. Это многомиллиардный бизнес, который с появлением соцсетей только вырос. В сетях видео с «миленьким» детенышем пумы, делающим что-то «миленькое» мгновенно вирусится. В Боливии и, конечно, во всем мире, существует бессчетное количество бездомных животных и людей. Или не бездомных, но живущих в ужасных условиях. И есть животные и люди, о которых Нэна и заповедник из последних сил пытаются заботиться каждый день, потому что у нас нет места, нет штатных работников, нет волонтеров, нет поддержки правительства, нет денег, либо мы просто п****ц как устали.

Я сейчас в своем маленьком домике в заповеднике. Пакую вещи, собираясь домой. Вайра живет в «новом» вольере почти два года, и мне повезло, что я вернулась сюда, провела с ней несколько месяцев и помогла, чем могу. Пытаюсь справиться с чувством вины из-за перелетов, потому что у меня нет других вариантов увидеться с Вайрой. Я пытаюсь подходить к вопросу рационально, мысленно оправдаться. Это будет мой единственный перелет за год! Я посажу деревья, чтобы исправить последствия! Я все компенсирую, честно… Но правда в том, что мое сердце разбилось бы, если бы я не прилетела. Если бы я не смогла снова ее увидеть.

Не одна я постоянно возвращаюсь.

Конечно, многие не возвращаются так часто. Многие вообще не возвращаются. И от этого любовь, которую эти люди нашли здесь, не ослабевает. Каждый из них мог бы написать книгу. Я бы хотела узнать, для скольких людей две недели или два года в заповеднике в корне изменили жизненный маршрут. Я могу назвать сотни людей, которые после работы в заповеднике стали ветеринарами, медсестрами, исследователями окружающей среды, биологами, адвокатами, активистами, организаторами и борцами за окружающую среду. Я, в свою очередь, стала художником и литератором. Я шесть лет управляла галереей ONCA в Брайтоне и наконец поняла, что после заповедника никогда не буду счастлива в городе. Я переехала на маленький островок в Шотландии со своим псом Нело, которого когда-то подобрала. Он очень похож на Вайру. Жизнь на острове принесла ему исцеление, но иногда, как и Вайра, он не может забыть о прошлом.

Все время, пока я пишу эту книгу, ONCA процветает. Ею сейчас управляет команда, которая каждый день сносит мне башню, и я их за это обожаю.

Они научили меня: если грустно, надо вспомнить, как сильно могут расступиться границы нашего мира, если у нас достаточно сильна творческая мысль.

Еще в заповеднике я узнала, что такое надежда. Он никогда не появился бы, если бы не творческая мысль первых боливийских волонтеров, без их отваги и силы воли. Его создали не заостренной палкой, не мечом. Его основал не один-единственный герой. Заповедник больше похож на пакет, контейнер, сосуд. Эту мысль я позаимствовала у одного из писателей, которые помогли мне переварить путешествие. У Урсулы К. Легуин. В своем проницательном эссе 1986 года «Литературная теория хозяйственной сумки» она говорит о том, что мы можем начать иначе рассказывать истории, возможно, при этом отказавшись от жестокой мощи героев-одиночек. Сделать шаг в сторону сотрудничества и удобрения, совместной работы и объединения. Для меня заповедник – это место, в котором все это сходится воедино. Мы плечом к плечу, мы «удобрение», и мы не только люди, но существа, которые, независимо от своего биологического вида, истории жизни и разнообразных травм, нашли дом. Мы все просто болтаемся рядом, чтобы создать значимые связи. Только они по-настоящему важны и могут что-то изменить, ведь так?

Моя сумка готова к отъезду, и сейчас она в два раза меньше, чем была. В ней лежат те же вещи, которые я привожу каждый год. Легинсы, рубашки, дырявые и все в пятнах, вонючие, сколько бы я их ни стирала, зато мягкие. Несколько дурацких курток эпохи восьмидесятых – отлично защищают от москитов. Головная сетка и налобный фонарик. Пара лифчиков. В сумке уже нет банок с арахисовым маслом, которым я питалась последние несколько месяцев, нет подарков для доньи Люсии, а также таблеток, мазей и ветеринарного оборудования. Куркумы для кошек, глюкозамина, молочной смеси. Я беру легкую как перышко сумку и, прежде чем выйти за дверь, на прощание окидываю комнату долгим последним взглядом. Надеюсь, я вернусь в следующем году примерно в это же время. Надеюсь, к моему приезду еще останется немного болот. И надеюсь, о, как я надеюсь, что Вайра еще будет ждать меня за поворотом тропинки, там, где джунгли становятся бутылочно-зелеными.