Текст книги "Гид по чаю и завтрашнему дню"

Глава 26

Позже я складываю постиранные вещи, когда раздается звонок и окно FaceTime всплывает поверх сайта «Ле Кордон Блю», открытого на моем ноутбуке. Я посмотрела их рекламные видео уже сто раз. Звонок от мами. Я отвечаю, и меня встречает семья, собравшаяся перед компьютером за обеденным столом. У мами красное лицо, а в руках она сжимает использованный носовой платок.

– ¿Qué pasó?[87]87
  Что случилось?


[Закрыть] – с жаром спрашиваю я; меня накрывает волной паники. – Кто-то умер? Кто-то разводится? Или что-то с пекарней? Или кто-то угодил в больницу? – Что-то произошло с Хави, Мартой, нашим соседом Чэни или…

– Tranquila[88]88
  Успокойся.


[Закрыть], Лилита, – говорит папи. – У нас такая радостная, очень радостная новость!

Мами шмыгает носом, затем говорит:

– У нас уже заранее есть для тебя подарок на день рождения. – Мое сердце успокаивается, она продолжает: – Это «Фэмили Стайл». Продюсер «Фэмили Стайл» связался с нами и сказал, что они снимут эпизод про «Ла Палому» в конце следующего месяца! У них столько заявок о нас; другому кафе пришлось отказаться, поэтому нас будут снимать пораньше. Представляешь? ¡No puede ser![89]89
  Не может быть!


[Закрыть] Мы годами смотрели это шоу, а теперь примем в нем участие! Нас покажут по телевизору.

Спокойствие как рукой сняло. Любимое кулинарное шоу родителей, в котором показывают лучшие семейные кафе и магазины?

– Ух ты. – Все, что я могу сказать. Мысли летят с той же скоростью, что бьется пульс. Новые возможности и реклама. Толпа новых клиентов, выручка и влиятельность. «Ла Палома» станет знаменитой!

– Нам нужно столько всего сделать, чтобы подготовиться, – говорит Пилар. – Пора возвращаться домой. Мы забронируем тебе билет, и ты даже успеешь вернуться до своего дня рождения, и…

– Нет. – Воздух покидает мои легкие вместе с одним-единственным резким словом. «Нет» – моя первая мысль, бурная и не поддающаяся контролю. На меня накатывает новая волна паники, пока английское лето за окном, а сумерки потихоньку подкрадываются. Я не могу уехать сейчас; и где, где та девчонка, которая умоляла вернуть ее домой всего несколько недель назад?

Но это я, и я не могу уехать. Еще слишком рано. Мне нужно больше времени со своими новыми друзьями, я хочу увидеть кулинарную школу и посетить Лондон. У Флоры только начало получаться и… Орион. Эта мысль режет сильнее и глубже, чем нож. Я не готова покинуть Ориона Максвелла.

– Что значит «нет»? – спрашивает мами, отчего у меня на глазах выступают соленые слезы. Моя дорогая мамочка думала, что одалживает меня Англии на время, чтобы дать мне перерыв и шанс исцелиться. Отправила бы она меня сюда, зная, что я буду держать столь предательский секрет в своем сердце? Очередное «нет».

– Гостиница, – выпаливаю я. – Я не могу подставить Кейт и Спенсера и оставить их без пекаря после того, что они для меня сделали. Полли вернется не раньше середины августа.

– А, tienes razón[90]90
  Ты права.


[Закрыть], – говорит папи. – Мы об этом даже не подумали.

Я киваю.

– Забронируйте мне билет за две недели до съемок. У меня будет достаточно времени, чтобы помочь подготовить «Ла Палому».

– Нужно выбрать цвет, в который перекрасим выставочный зал, – говорит Пилар, – и решить, какую еду приготовим.

– Я могу помочь отсюда. Будет здорово. Идеально. – Возбуждение нарастает. Наш ценный семейный бизнес, созданный бабушкой и дедушкой, будет расти и расширяться как никогда раньше. Abuela, это твое наследие.

Мы долго болтаем, наверстываем упущенное и строим планы на будущее. Когда наконец прощаемся, я даже не думаю о следующем действии. Я уже в движении, волосы собраны в небрежный пучок на голове, на мне простая футболка и укороченные легинсы. Я сую ноги в кеды и выбегаю на улицу.

Я тяжело дышу, когда открывается входная дверь.

– Привет, – говорит Орион, удивленно моргая.

– Прости. Прости, что не написала. – Я смотрю влево, затем вправо. – Я просто должна была…

– Не глупи. – Он открывает дверь пошире. – Входи. Ты меня пугаешь.

Я вхожу в теплое помещение, замок за мной защелкивается.

– Знаю, ты только с работы.

Орион смотрит на меня, твердо кладет руки мне на плечи.

– Не беспокойся. Отец в магазине допоздна, а Флора отправилась сразу оттуда к Кэти. Я как раз собирался разогреть остатки того невероятного блюда, что ты приготовила. Ropa?

Я фыркаю.

– Ropa vieja. – Старая одежда. Подходящее название для ароматной, порезанной на тонкие полоски жареной говядины, которую я подавала прошлым вечером с черными бобами и рисом под глупое классическое кино и тонну вина. Август кажется уже таким близким, и никто не будет готовить для Ориона после того, как мой самолет улетит.

Он наклоняется ближе и обеспокоенно смотрит на меня.

– Идем, – говорит Орион и ведет меня к кожаному дивану. Он садится рядом, крепко держа меня за руку. – Что стряслось?

Я пересказываю ему разговор с родителями и наблюдаю, как черты его лица меняются в тандеме с интонацией каждого моего слова. Мы молчим, когда я заканчиваю, у обоих перед глазами невероятная ужасная правда.

Наконец он говорит:

– Не могу представить, что эта возможность для тебя значит. Вашу пекарню не выбрали бы, если бы ты и твоя семья не вложили в нее столько трудов.

– Да. – Моя семья. – Но съемки. Я не планировала уезжать на две недели раньше.

– Я тоже. Но мы знали, что так будет. В каждый день, который мы проводили вместе, мы знали, что этому придет конец, – говорит Орион, его голос балансирует на тончайшем канате. Одно неверное движение, и мы оба упадем. – Мы всегда знали, что ты вернешься во Флориду.

– Флорида, – задумчиво повторяю я. И затем решаю отпустить секрет, потому что устала от того, что прошлое поедает меня изнутри. – Андре звонил. Дважды. Сказал, он… хочет снова поговорить. Он одумался.

Орион вздыхает. Брови хмурятся, глаза темнеют. Он встает и торопливо отходит к фортепиано. Мое сердце сжимается, когда он отворачивается от меня.

– Что ж, – говорит он фотографии, на которой их семья в Ирландии, тому времени, когда этот дом хранил сердца всех четырех. – Теперь тебе будет гораздо легче. Майами, успешный бизнес и парень, за которого ты цеплялась. Впереди тебя ждет удивительное будущее.

– Легче?

– Лайла, ты получишь все, о чем мечтала.

– Нет, – повторяю я во второй раз за сегодня.

Он качает головой.

– Андре хочет тебя вернуть.

– Орион, прекрати. Только потому…

– Все очень просто. Ведь одна из причин, по которой ты здесь, – он…

– ¡Me cago en diez![91]91
  Не шути со мной!


[Закрыть] Ты выслушаешь меня, черт возьми?

Это его цепляет. Он поворачивается; губы плотно сжаты, глаза красные. Нет, ему не придется страдать. Ему не придется переживать насчет Андре, и как только я это понимаю, сразу вижу ответ, свободный и ясный.

Мое лицо расплывается в улыбке от неподдельного облегчения, прежде чем я вспоминаю о других проблемах. Я встаю; мы в одном или двух шагах друг от друга.

– Хочешь, покажу, во сколько мне позвонили родители? Потому что ты увидишь, что не прошло и пяти минут между тем, как я повесила трубку и постучалась в твою дверь в таком виде. О чем тебе это говорит?

Он трет лицо, пожимает плечами.

– Что ты чертовски быстро бегаешь, как обычно.

– Подумай еще. Я не пошла к Андре с этой новостью. Не позвонила, не написала и даже не подумала о нем. Я не могу быть с человеком, который сомневается в своих чувствах. Да, я долгое время любила его, но я не могу вернуться к нему, Орион. – Мои слова путаются от прилива кислорода. – Он должен быть с той, кто первым делом побежала бы к нему. Я – не хотела.

Орион радостно впитывает эти слова. Шок сменяется неровной улыбкой, которая перерастает в ироничный смех.

– Видишь, я же говорил. Куда ему без мотоцикла.

– И он терпеть не может чай, – подыгрываю я.

– О, да ладно, – говорит он и делает шаг вперед, собираясь не то врезаться в меня, не то заключить в объятия. Я выбираю второе – дом. В его объятиях я чувствую себя как дома. – Лайлу Рейес из Западного Дейда покажут по телевизору. Вот так сенсация.

Я прижимаюсь к нему, и на несколько мгновений во всем мире есть только я и парень со звездным именем, который коснулся моего теста для торта. Спустя несколько недель в моей жизни не осталось ничего, к чему бы он не прикоснулся.

Но время поджимает нас. Он переминается с ноги на ногу, но не отпускает. Как и этот дом на Сент-Кросс, мы знаем, что не можем всегда быть цельными.

– К Андре или нет, но тебе все равно нужно вернуться в Майами. К своей семье, к «Ла Паломе».

– Да, – говорю я в его поло. И это правда. – В то же время я не хочу ничего оставлять здесь. Или никого. – И это тоже правда.

Он отстраняется.

– День за днем. Это все, что у нас есть. – И больше он ничего не говорит. Ты могла бы вернуться. Эти слова движутся от него ко мне. Но произнесет ли он их когда-нибудь вслух? Или это очередная невозможная вещь, о которой он не осмелится просить бога или вселенную?

Он гладит большими пальцами мои щеки.

– Останься, ладно? Я могу поделиться остатками еды, но сначала давай заварю нам чай? Я как раз пополнил запасы.

– То, что нужно.

Я жду на диване, прижимая руки к груди. Слышатся шаги, затем я чувствую, как его мягкий серый кардиган ложится на мои плечи. Разумеется, он держал его наготове. Я сжимаю воротник, затем говорю через спинку дивана:

– Ты не упоминал, что его связала твоя бабушка.

– Не стал после того, как узнал, что ты потеряла свою. – Он возвращается и протягивает мне теплую чашку. – А больше об этом и не думал.

Я делаю глоток ароматного чая и благоговейно вздыхаю.

– Весьма неплох, да? Все те пудинги, которыми ты меня кормишь, напомнили мне об этом сорте. Черный с ванилью.

Я делаю еще один глоток; вкус двух любимых городов сплетается на языке.

– Орион, ты нашел его.

– Что?

– Мой любимый чай.

Глава 27

Лондон Ориона – это улицы, тротуары и фасады домов. Это винтажные книжные магазины и потаенные парки. Это взять латте и наблюдать за людьми в оживленном Ковент-Гардене. Затем Нилс Ярд с рядами ярких, цветных магазинов и эклектичное разнообразие Сохо. Его Лондон – это облокотиться на подпорную стену набережной солнечным субботним днем, когда ему не холодно в футболке, а мне – в длинном трикотажном платье.

Перед нами, извиваясь между городками, течет река Темза. Четырехсотфутовое белое колесо обозрения «Лондонский глаз» вращается над южным берегом, прямо напротив Вестминстерского моста.

– Большинство туристов думают, что Биг Бен – это башня с часами. А на самом деле это колокол внутри башни, – сообщает мне Орион.

Я так жадно вбираю сливающийся пейзаж Средневековья и современности, что у меня все плывет перед глазами.

– Никогда не переставай, – позволяю я реке унести мои слова.

– Никогда не переставать что?

– Рассказывать мне о разных вещах.

Он улыбается и ведет нас в сторону Парламента и Вестминстерского собора. Я беру его под руку и прошу показать мне Букингемский дворец.

– Нам нужно приехать сюда еще как минимум дважды, прежде чем ты… – Ему не нужно заканчивать. – Британский музей очень классный. И Лондонский Тауэр. Тебе понравятся королевские драгоценности и весь арсенал оружия. И мы можем посмотреть изнутри все, что ты захочешь.

Но сегодня солнце высоко, и Мэлл, длинная оживленная улица, ведет нас к фантастическому дворцу у своего основания. По бокам висят британские флаги, и когда моя мечта увидеть Букингемский дворец исполнена, Орион показывает мне роскошный ухоженный район Мэйфер, затем ведет в Кенсингтонские сады.

Любуясь итальянским водным садом, я вспоминаю школьные планы, которые мы строили со Стефани: вместе посетить Лондон и Париж. То, что я здесь с Орионом, а не с ней, не кажется мне потерей. Скорее, переменой. К тому же еще есть Париж.

Орион болтает о разном, латая мое молчание. Например, как в 1861 году принц Альберт построил декоративный сад в качестве подарка для королевы Виктории. Мы прогуливаемся вокруг итальянских урн и ухоженной живой изгороди.

– Прошло уже целых пять минут с последнего суеверия.

Я смеюсь, тычу Ориона в бок.

– Что ж, валяй. Уверена, у тебя есть в запасе что-то про сады или цветы.

– Вообще-то про пчел. Но без них у нас не было бы садов. Это английское суеверие, так что оно будет в тему, – говорит он, пока мы любуемся одним из зеркальных бассейнов. – Пчеловоды считали, что для того, чтобы мед получался высокого качества, нужно разговаривать с пчелами. Так что разговор с пчелами, как они это называли, стал обязательным. Они рассказывали им о любых домашних событиях, таких как рождение детей или свадьба. И особенно о смерти.

В отражении моя голова ложится ему на плечо.

– В частности, когда кто-то умирал и семья надевала траурную одежду, пчел тоже нужно было облачить для траура. Нужно было рассказать им.

– Как можно облачить пчел в одежду для траура? – Мне никогда не пришлось бы задавать такой вопрос в Майами.

Грустная улыбка Ориона расходится рябью по воде.

– Они обычно задрапировывали ульи черной тканью, сообщая им эту новость. Иначе пчелы покинули бы улей или даже погибли. В качестве наказания всей семьи.

– Ты бы понравился моей бабушке. – Мой рассказчик, чайный сомелье и парень, который может ранить и вонзить нож в мое сердце, только потому что живет под другим флагом.

– Она много где путешествовала, но никогда не была здесь и в Европе. Жаль, что она так и не смогла погулять по лондонскому парку. Жаль, что она не увидела Париж или Рим. – Теперь я смотрю на настоящего Ориона, а не размытое лицо, плавающее с кувшинками лилий и цветками лотоса. – Забавно, потому что добраться сюда заняло у нас час на поезде. И всю дорогу я думала, что ее полет из Гаваны в Майами длился всего лишь тридцать минут.

– Так мало, серьезно? – Мы идем в сторону Гайд-парка и гигантского озера Серпентайн, разделяющего парк и Кенсингтонские сады.

– Серьезно. Так близко и так далеко. Ей было всего семнадцать. Как мне сейчас. Она была такой смелой: покинула свою семью… свою страну, совсем одна.

– Как она это сделала?

– Редкая возможность: через свою церковь и приход в Майами – своего рода программа обмена студентами. Сейчас, конечно, намного сложнее. Мне понадобится больше, чем один час езды в поезде, чтобы рассказать тебе о кубинско-американской политике. Но abuela осталась там навсегда. Она жила с принимающей семьей еще несколько лет после того, как закончилась программа обмена, и открыла «Ла Палому» с моим дедушкой. Моя мать не унаследовала способности печь торты, но быстро научилась их украшать. Чем до сих пор и занимается.

– А твой отец?

– Он работал в сфере маркетинга. Но когда родители поженились, присоединился к бизнесу, чтобы у бабушки и мами было больше времени творить. «Ла Палома» удвоилась в размерах, и они купили соседний магазин, чтобы расширить площадь. Пилар так на него похожа. – Мы идем по тропинке и наблюдаем, как лондонцы и туристы попарно гребут или плывут по озеру на арендованных катамаранах.

Я делаю три шага, прежде чем осознаю, что Орион не сделал их вместе со мной. Я оборачиваюсь; он смотрит в телефон, печатает и недоуменно качает головой.

– Что случилось? – спрашиваю я, подойдя к нему. Мы в том же парке, но пейзаж кардинально изменился.

– Черт возьми. Они снова это сделали. И я…

– Кто что сделал?

Он показывает фотографию, и мое сердце сжимается. Новое граффити. На этот раз разрисованы боковая и задняя стены чайного магазина «Максвеллс», и краски куда больше, чем во все прошлые разы. Большую часть фасада магазина придется перекрашивать. Мысли роятся, как пчелы в его суеверии. Флора. Но она обещала. Она обещала мне. К тому же зачем уродовать собственный магазин?

– Это те чертовы ублюдки, – говорит Орион. – Подожди, отец что-то пишет.

Мой телефон тоже вибрирует.

Флора: Клянусь, это не я.

Прежде чем я успеваю ответить, она присылает еще одно сообщение.

Флора: Я всю ночь была у Кэти. Ее маму зовут Абигейл, я дам тебе ее номер, и ты можешь спросить ее сама. Родители Кэти водили нас на шоу, а после мы с Кэти уснули в гостиной. Это была не я.

Я: Я тебе верю.

Я отвечаю так, потому что это правда.

От напряжения Орион морщит лоб.

– Хватит ждать возможности поймать этих тварей. – Он вертит головой. Смотрит на часы. – Я бы никогда не попросил тебя идти со мной. Могу оставить тебя там, где тебе точно понравится, например, в «Фортнум и Мэйсон», пока я со всем не разберусь. Но я поеду прямо домой к Роту. Заставлю его во всем признаться и перекрасить стены. Прямо сейчас.

– Нет! – Мой учащенный пульс на десять шагов опережает страх.

– Что значит «нет»? Они зашли слишком далеко на этот раз, черт бы их побрал. Они испортили почти весь наш фасад!

Моя кожа блестит от испарины. Что я могу сказать? Я же пообещала Флоре, что сохраню ее секрет.

– Но что, если ты ошибаешься? И это не Рот и его команда? Вдруг…

– Слушай, у нас были проблемы с этой компанией и их выходками задолго до того, как ты сюда приехала. Мы знаем, что это они, и весь город уже сыт ими по горло. Мы устали проводить время с щетками и растворителями. – Он снова показывает фотографию и крепко ругается. – Меня тошнит от этих кретинов, Лайла.

– Но посмотри, тут два цвета. Черный и светло-серый, и это не похоже ни на один из тех символов. И они никогда не портили всю стену. Наверное, это был какой-то подросток. – Орион продолжает качать головой. – Ты не знаешь, что может сделать Рот, если ты пойдешь и обвинишь его без доказательств. Ты говорил, что он вспыльчивый. Вдруг он выйдет из себя?

– Хорошо, тогда я пойду не один. У Реми сегодня выходной. Он сможет приехать. Он выбрал здесь юридический университет – хочет стать адвокатом. Вот и будет ему практика перекрестного допроса.

– Но, Орион, ты не можешь просто…

– Я бы поступил так же ради него. Он приедет.

Мое дыхание учащается. Понравилась бы Джулс эта идея? Перед глазами плывут ужасные картины развития событий. Флора трясется и умоляет: «Пожалуйста, не говори Ориону», ее брат с разбитым лицом, и весь этот кошмар продолжается снова и снова и…

– Подожди! Это не Рот. Я… Я знаю, кто рисовал граффити – не эти, другие, – слышу я себя со стороны; слова вырываются на свободу и атакуют меня. Сильный порыв ветра в моей голове.

Неверие в его глазах разрывает меня с головы до пят.

– Что ты имеешь в виду?

– Не Рот рисовал те символы все это время. Это не они, Орион. Забудь об этом.

– Откуда ты можешь знать? – спрашивает он, его голос отражается от старого кирпича.

Я жмурюсь, в голове грохот.

– Я…

– Лайла, я ценю, что ты пытаешься меня остановить. Но я должен положить этому конец, и я справлюсь сам…

– Это твоя сестра, – выпаливаю я, ненавидя себя за это. – Флора. Я поймала ее с поличным. – Прости меня, Флора.

Сначала шок, затем выражение его лица становится твердым, как мрамор, пока он слушает о событиях той ночи, когда я бегала после похода в паб Реми.

– Пожалуйста, не говори Флоре, что я все тебе рассказала. Не говори своему папе. Сделай вид, что ничего не было. Она умоляла меня. Умоляла. Она не могла разрисовать ваш магазин прошлой ночью. У нее есть алиби, понимаешь? Она сказала мне, что перестанет это делать, и перестала. – Слезы застилают мой взгляд. – Пообещай мне.

– Пообещать тебе? Пообещать… тебе? – Жар волнами исходит от него. – Боже, Лайла, так вот почему она работает с тобой? Своего рода плата за молчание?

– Это не плата. Я хотела помочь ей. Ей плохо.

– Думаешь, я не знаю об этом? Из всех людей, думаешь, я один не знаю? – Он поднимает руку. – Несмотря на боль, она поступила неправильно и должна нести за это ответственность.

– Ты прав. – Я потираю пальцами виски. – Но в пятницу она сказала мне, что пошла и отмыла ту стену, рядом с которой я ее поймала. Она хорошо справляется с работой в гостинице. Флора открывается. Она просто отчаянно хотела быть увиденной и услышанной. Чтобы ее помнили. Это был крик о…

– Не тебе было принимать это решение. – Он делает шаг вперед. – Она не твоя сестра. Она не твоя ответственность. Это наша семья. Наше дело. Ты сделала выбор за всех нас.

О, эти слова. Внутри меня больше не осталось места для них. Я подхожу вплотную к нему, встречаясь с его непроницаемым лицом.

– Флора – моя подруга. Это ничего не значит? Она просто хочет, чтобы все было как раньше. Я знаю, каково ей, даже если мы обе прошли не через одно и то же. – Мои руки разрезают прогорклый воздух между нами. – Так что я могла бы ее сдать, но не стала. Я решила дать ей шанс, какой дали мне.

Он почти отворачивается, затем указывает на меня пальцем.

– Ты никому не причиняла боль и не портила чужое имущество, как она. Ты не приносила вред своему городу.

– Я причиняла боль себе. По-твоему, это не то же самое?

Я разворачиваюсь и бегу прочь. Без оглядки. Ярость течет по моим венам и подгоняет мои шаги вниз по тропинке вдоль Серпентайн.

Несколько минут спустя я даже не понимаю, как далеко убежала. Кругом столько зелени, столько пространства, в котором можно затеряться. Но теперь я замедляюсь и останавливаюсь, затем сажусь на одну из многочисленных скамеек вдоль воды. С чего я взяла, что мой полулживый план будет лучше других, только потому что я искренне пыталась кому-то помочь? Сегодня передо мной не было лучшего выбора, не было двери, которая привела бы к выигрышу.

Помочь Флоре и сохранить ее секрет – значит, причинить боль Ориону своим обманом.

Рассказать Ориону, как, по его словам, мне и следовало поступить, – значит, причинить боль Флоре, и тогда она, возможно, найдет другую альтернативу краске на кирпичных стенах. Причинить достаточно боли, чтобы сделать ее более осторожной и, может, более разрушительной.

Но все уже сделано. Я не могу выпечь все заново или добавить сахара в кислятину, чтобы она всем понравилась. Мне нужно принять еще одну вещь, которую я не в силах изменить. Нужно двигаться дальше и вспомнить, зачем я здесь.

И я помню: школа, навыки, моя страсть. Даже если это не может быть моим будущим, я сделала этот выбор еще до того, как села в поезд до Лондона. Я пойду через город в Блумсбери, чтобы посетить «Ле Кордон Блю». Я достаю телефон. Я сама найду дорогу и, если понадобится, смогу вернуться в Винчестер.

– Лайла, – зовет запыхавшийся голос позади скамейки.

Что ж. Я поджимаю губы, склонив голову.

Он садится рядом, но дальше, чем когда-либо.

– Я не хотела лгать тебе. Прости, – говорю я, затем отмеряю следующие слова тщательно, как ингредиенты для суфле. – Думаешь, мне хотелось хранить секрет Флоры? Думаешь, это была моя прихоть? Думаешь, мне было легко держать все это в тайне от тебя каждый раз, когда мы были рядом? – Я смотрю ему прямо в глаза.

Сердце не должно быть разорвано надвое и разбросано между морями и небесами. Разделено между людьми, которые мне дороги, и…

Орион придвигается, но всего на пару дюймов.

– Нет, я так не думаю. И ни секунды не думал. – Он трет лицо. – Но я теряю ее, Лайла. Ее почти никогда нет рядом, и она практически со мной не разговаривает. Даже не ездит навещать маму так часто, как раньше.

Потерять сестру. Потерять маму.

– Но я много думал, – добавляет он и прислоняется спиной к скамейке. – Пару дней назад, когда я был у мамы и не мог пойти с тобой на пробежку, Флора принесла домой булку свежего хлеба. Она так гордилась этим, и это многое значит. Я уже давно не видел, чтобы Флора была так горда чем-либо.

– Я знаю, как сильно ты ее любишь. Как ты тянешься к ней, хочешь, чтобы вы оставались близки. И она начинает открываться. С ней весело. Нам здорово вместе даже рано утром.

– Знаю. И это тоже многое для меня значит. – Тяжелый вздох. – Поэтому я выполню твою просьбу. Теперь мы оба будем хранить ее секрет.

Я облегченно выдыхаю.

– Я не пытаюсь ее воспитывать. Я просто хотела, чтобы рядом с ней был человек, которому она сможет довериться. Такой же, какой есть у меня.

– Довериться. – Он прижимает кулак ко рту, тяжело вздыхает и кивает. – И все же я наговорил тебе ужасных вещей. Я всегда стараюсь трезво и правильно смотреть на жизнь. Но это не означает, что я всегда говорю правильные вещи.

Я протягиваю руку. Он крепко сжимает ее.

– Иначе ты был бы одержимым чаем, фанатеющим от истории киборгом на слишком шумном мотоцикле. А это больше похоже на персонажа из комиксов, чем на живого человека. Ты же знаешь, что можешь быть со мной самим собой.

– Я не хочу причинять тебе боль.

– Да, но ты это сделаешь, – говорю я. – А я причиню боль тебе. Но так случается между… друзьями, и это делает тебя человеком. Время лечит любую боль. – Я думаю о Стефани, о том, какую боль мы причинили друг другу. Наше будущее еще неясно, оно далеко не такое постоянное и теплое, как солнце на моих открытых плечах.

Я придвигаюсь ближе.

– Но еще люди могут причинять друг другу более опасную боль. От такой нужно держаться подальше.

– Вот почему ты убежала от меня. Там, в саду.

– Мне нужно было разобраться в своих мыслях и не выпустить на тебя гнев Рейес.

Он вскидывает бровь и указывает большим пальцем в сторону.

– То есть это еще был не гнев?

– Смешно, что ты подумал, будто это был мой гнев.

Он нервно смеется, но становится серьезным, когда встречается со мной взглядом.

– А сейчас что ты чувствуешь? Хоть одна частичка тебя сможет принять мои извинения?

Я киваю.

– Принимаю их вся целиком.

Он улыбается и берет мою вторую руку.

– Хочешь вернуться в «Сову»? Или позволишь отвести тебя в «Ле Кордон Блю»? Показать тебе район?

– Идем.

Но вместо того чтобы встать, он кладет голову мне на плечо.

– Я не причиню тебе опасную боль, Лайла. – Скоро мы пойдем дальше, но не сейчас. Прямо сейчас он теплый, как свитер, и верный, как звезды. И у него множество других опасных качеств, которые мне известны.