Текст книги "Замужем за незнакомцем"

Глава 13

– Вы выглядите немного утомленной, мэм, – заметила на следующее утро Чиверс.

– Я действительно чувствую себя неважно, – призналась София и потерла поясницу. – О, как глупо с моей стороны, я совсем забыла – просто пришло время, и это в порядке вещей. – Она быстро посчитала про себя сроки: да, примерно в это время.

Умываясь и одеваясь, она не особенно задумывалась по поводу своего состояния и вдруг спохватилась. Она теперь замужняя женщина, и ее муж захочет быть в курсе, если у нее наступит беременность, – он вправе ожидать ребенка.

Но это не тема для обсуждения за завтраком. Она подождала, пока он встал из-за стола и пошел в кабинет, чтобы собрать бумаги перед тем, как отправиться на работу. София последовала за ним наверх, выпрямив спину, пытаясь унять ноющую боль. Он стоял у письменного стола и обернулся, когда она вошла.

– София? Что-то случилось? – И, буквально в два прыжка оказавшись рядом, поддержал ее за плечи. – Ты больна?

Она, видимо, ужасно выглядела, если он так забеспокоился, хотя старалась изо всех сил скрыть свое состояние, поэтому он ничего и не заметил за завтраком, тем более что почти все время читал «Таймс».

– О, не стоит беспокоиться, ничего особенного, таким образом проявляется женская природа. Я подумала, тебе надо сообщить, что я пока не беременна.

– Нет? О, понимаю. Это не имеет значения.

– Разве? Я думала, что ты очень хочешь детей, наследника. И мой долг…

– Долг? – Он сдвинул брови. – Я надеюсь на большее. Ни один ребенок не должен появляться по велению долга. Он этого не заслуживает.

– Я этого не сказала! Я тоже никогда не относилась так к появлению детей, но я – твоя жена, и, вполне естественно, ты ждешь от меня наследников.

– Я не хотел тебя обидеть. – Он сложил бумаги в портфель. – Я не беспокоюсь. Ты скажешь мне, когда это произойдет. А пока я не стану беспокоить тебя в спальне… Ты скажешь, когда тебе будет удобно меня принять?

Удобно? О да, она и забыла, что их брачные узы просто взаимовыгодная договоренность, а не страсть. И она обходится дешевле, чем любовница.

– Как благоразумно. – В ее голосе прозвучала скрытая горечь, она не смогла скрыть, что расстроена. С этими словами София повернулась и пошла к двери.

Проклятье! Он просто болван. Конечно, его расстроило, что не будет ребенка, но он не подумал, что и ее это расстроило. Он бросился вслед за ней и догнал ее у самой двери. У нее было замкнутое, искаженное болью лицо.

– Ты плохо себя чувствуешь? Болит? Ты очень бледна.

– Прости, я не хотела тебя беспокоить. Немного болит, но это обычное дело.

– Обычное? – Ясно. Она считает, что у мужчин это вызывает раздражение, потому что доставляет определенные неудобства.

– Ты должна понять: раньше я никогда не имел дела с женскими недомоганиями, и у меня не было сестер. – На ее лице появилось такое красноречивое выражение, что он улыбнулся. – О, мои любовницы просто исчезали на время, в такие периоды.

Он взял ее за руку, подвел к удобному креслу и бережно усадил. Опять нескладно получилось: хотел помочь ей, но вместо этого начал говорить о любовницах, ей наверняка это неприятно. Каллум нежно держал ее руку.

– Где болит, скажи?

Она вспыхнула и описала симптомы.

– Но каким образом это лечится?

Она пожала плечами:

– Просто жду терпеливо, завтра будет легче.

– Чепуха. – Ему не понравилась мысль, что она будет целый день бродить из комнаты в комнату, страдая от боли. – Пойдем, я отведу тебя в постель.

– Каллум, ты опоздаешь в офис.

– Я могу работать и дома. Уилкинс!

– Сэр? – Камердинер появился из его спальни: в одной руке шляпа хозяина, в другой щетка.

– Пошли с уведомлением на Лиденхолл-стрит, что сегодня я работаю дома. И скажи на кухне, чтобы кухарка держала наготове горячий кирпич, пусть принесет его, когда я позвоню. И не надо нас беспокоить – миссис Чаттертон нужен покой.

Когда дверь за камердинером закрылась и они остались одни, София совсем расстроилась:

– Каллум! Что он теперь подумает?

Он понимал, что ничего серьезного не случилось, и все-таки беспокоился за нее. Странное это чувство – беспокоиться за кого-то. После гибели Дана он никогда его не испытывал.

А его жена выглядела сегодня особенно хрупкой. Он и сам устал все время держать ее на расстоянии, сохранять дистанцию из-за того, что боялся привязаться к ней. Но это ранило ее и делало несчастной. Никогда раньше он не думал, что брак так захватит и поглотит его.

– Я плачу своему слуге не за то, чтобы он думал, – сухо заметил Кэл. – А теперь давай-ка мы тебя устроим поудобнее.

Он развязал ленты на ее платье, расстегнул корсет, спустил вниз сорочку и нижнюю юбку. Она стояла послушно, и он вдруг подумал, что ни разу не раздевал ее. Но ему этого часто хотелось. Раздеть, взять на руки, поцеловать, подержать. Потом нежно уложить и попробовать проникнуть сквозь невидимый барьер, который она воздвигла, – он чувствовал его во время их любовных объятий. Но с женой так вести себя не принято. Она может посчитать это за мужскую прихоть, вольность в обращении, он обязан быть сдержанным и не давать воли фантазиям.

Как только он уложил ее в постель, она сразу повернулась на бок и свернулась клубочком. Кэл снял свой сюртук, положил на стул и завернул рукава рубашки.

– Что это ты делаешь? – спросила она слабым голосом.

– В Индии все становятся докторами, там надо уметь лечить почти все, даже укус змеи и лихорадку. И твое недомогание можно облегчить.

Он перебирал бутылочки с индийскими благовониями, пока не нашел ту, что искал. Звякнула пробка, и комната наполнилась приятным пряным ароматом. На Каллума сразу нахлынули воспоминания о базаре в Калькутте.

Он сел на постель, придвинулся к ней вплотную и, налив немного масла на ладонь, сказал:

– Расслабься. Здесь? – Он положил теплую, скользкую от масла руку на ее поясницу, а другой начал тихонько массировать небольшую выпуклость живота над спущенной юбкой.

Она вздохнула:

– О, как приятно… Каллум, это же блаженство.

Через некоторое время мышцы под его рукой расслабились, дыхание стало глубоким и ровным, она закрыла глаза. Он знал, как успокаивающе действует такой массаж, а масло помогает, когда болит голова.

– Ты скоро замурлычешь, – сказал он немного погодя.

– Ты и тигра заставишь мурлыкать, – пробормотала она и скоро уже спала глубоким сном.

Проснувшись, София обнаружила, что лежит на боку на кровати Каллума, накрытая теплым одеялом, и спину греет какой-то теплый предмет. Она осторожно нащупала прислоненный к спине теплый кирпич. Боль почти исчезла. Дверь в его кабинет была широко распахнута, и она могла видеть Каллума. Он сидел, склонившись над столом, и, кажется, сосредоточенно работал, но вдруг поднял голову и посмотрел на нее, как будто она позвала его по имени. Он встал и прошел в спальню, по пути дернув за шнур звонка.

– Тебе лучше?

– Гораздо лучше, спасибо. – Она накрыла плечи одеялом, как шалью, и села, спустив ноги с постели. – У тебя просто волшебные руки.

Он пожал плечами, но по его лицу было видно, что ему приятно это слышать.

– Я позвонил твоей горничной. Если хочешь встать, может быть, останешься здесь, составишь мне компанию, пока я работаю?

– Я не помешаю тебе? – Идея ей очень понравилась.

– Нет. Ты можешь читать книгу или рисовать. Если хочешь, возьми мои письменные принадлежности.

– Спасибо за предложение. Я видела мольберт в твоем кабинете… – И замолчала, спохватившись, что проговорилась. Теперь он знает, что она приходила сюда, когда он уходил на работу. Но тут же нашла оправдание: в конце концов, это и ее дом, она в нем хозяйка и имеет право заходить и проверять порядок во всех комнатах.

– Я всегда пользовался такой доской в Индии и по привычке прихватил эту из Холла. Все мои наброски пропали в море. – Он отвернулся. – Вряд ли я снова стану заниматься рисованием.

– Ты рисовал природу?

– Да, но и людей тоже. – Потом опустил глаза и, глядя на ножку кровати, сказал: – Я рисовал Дана. Сейчас жалею, что не отослал рисунки раньше. – Он пожал плечами. – А теперь думаю, я с этим покончил.

– Ты рисовал акварелью? – Он удивленно посмотрел на нее. – Ты говорил мне об этом, когда мы ехали в Лондон, помнишь? Научишь меня, Каллум? Я никогда не могла освоить акварель.

– Не знаю. Я и сам не очень хорошо рисую. Может быть, попробую. Будем постигать это искусство вместе.

«Пожалуй, лучше его не подталкивать, он все еще полон болезненных воспоминаний».

– А вот и Чиверс. Прикажу подать сюда ланч.

Она думала, что он уже оправился от смерти Даниэля, но, по-видимому, душевная рана лишь затянулась, и не стоило пока ее бередить. Однако, вспомнив, каким взглядом он посмотрел на нее, когда она проснулась, София подумала: может быть, она поможет ему забыть потерю.

– Я лучше почитаю книгу, – сказала она, – не хочется сейчас сгибаться над рисунком. – На самом деле у нее чесались руки, хотелось схватить первый попавшийся карандаш и начать рисовать, но она не могла себе этого позволить после того, что он только что рассказал.

– Тебе не скучно здесь? – спросил он. – На следующей неделе можно пригласить гостей. И сейчас, когда ты наносишь первые визиты, надо ждать ответных приглашений.

– Нет, мне не скучно. – По правде говоря, несмотря на желание иметь друзей, сама мысль о выходе в свет не вызывала у нее энтузиазма и даже немного пугала. Тем более у нее есть возможность рисовать, скучно ей не будет.

Каллум избегал ее спальни, как и обещал. Сначала она убеждала себя, что рада побыть одна. Можно свернуться на кровати в излюбленной позе и почитать перед сном, как она делала перед замужеством.

Но после четырех одиноких ночей ей стало не так уютно и спокойно. Она хотела близости с ним, его любви, хотела еще и еще ощущать его прикосновения. Но была черта, через которую она никак не могла переступить: что-то удерживало ее от того, чтобы полностью отдаться своим чувствам, раствориться в них. Ведь, если это произойдет, она станет требовать его любви – того, что не может дать мужчина, женившийся из чувства долга.

Но как ей хотелось обнять его, снова оказаться в его объятиях! Она грезила об этом, когда тихонько сидела в его кабинете, пока он работал.

Она продолжала рисовать, лихорадочно, стремясь добиться совершенного сходства. Часто вырывала листы, бросала в пустой камин, когда ей что-то не нравилось. И еще просматривала наброски, которые сделала раньше: изображение Даниэля – каким она его представляла, – натюрморты, портреты слуг, вид из окна кареты… У нее не поднималась рука их уничтожить. Может быть, потому, что сейчас они казались ей лучше, чем когда она их рисовала. София со вздохом снова сложила их в свой портфель. На самом деле больше всего ей хотелось рисовать мужа, но все эти дни он почти не бывал дома. А когда возвращался, уходил с кучей документов в свой кабинет и работал.

– Мадам?

Она подняла глаза и увидела Эндрю с серебряным подносом.

– Вторая почта, мадам.

Вот они – долгожданные приглашения! Она разложила их перед собой. Даты приглашений не совпали, значит, можно принять их все. Музыкальные вечера, приемы, ужины, званые вечера… Она мысленно пересмотрела свой гардероб и убедилась, что достаточно экипирована на все случаи. Надо постараться выглядеть так, чтобы не подвести Каллума.

Эндрю передвигался бесшумно по комнате, устраняя легкий беспорядок, который она учинила, потом испарился. Дом, хозяйство отлажены как часы. Дом Каллума. Слуги Каллума. Но они подчинялись ей, она управляла ими твердой рукой. Теперь остается наладить отношения с его друзьями, начальниками и партнерами. Ради его карьеры.

Хватит жалеть себя и сетовать на жизнь! Он ее спас от одиночества, от участи старой девы, дал ей жизнь – полную чашу, спас мать от нищеты. И как только Марк будет рукоположен, Уилл подыщет ему хороший приход, хотя Марк раздражал его своими напыщенными манерами и нелепыми поучениями в день свадьбы.

А она, неблагодарная, прекрасно понимая это, все-таки скучала по прежней жизни. В Хартфордшире она старалась свести концы с концами, сама распоряжалась домом, и благодаря ее стараниям они существовали сносно. Могла в любое время видеться с друзьями, рисовать, что и кого угодно. Она была свободна.

А сейчас? Карандаш вдруг с треском сломался в ее пальцах. Но ведь можно рисовать и сейчас. Она снова открыла папку. Рисунки вроде весьма неплохие. Или ей это кажется, а на самом деле она заурядная любительница, хотя и довольно талантливая?.. Вот бы показать свои работы на выставке или хорошо продать их. Тогда бы она убедилась, что и в самом деле у нее есть талант. А может, рискнуть?

– Этим утром я работаю дома, – сказал Каллум, когда она наливала ему вторую чашку кофе. Прошло шесть дней после того, как она сообщила ему, что не беременна. – Может быть, хочешь прогуляться по Грин-Парку после обеда? Если у тебя нет других планов на сегодня.

– О, с удовольствием. – Она не скрывала своей радости, хотя и несколько удивилась своей горячности. Ее муж, с которым они женаты две недели и два дня, предложил прогулку, это в порядке вещей, муж и должен так поступать, а она растрогалась, будто он предложил ей ложу в театре на год и экипаж для личных нужд. – Приятно будет прогуляться и немного размять ноги, а то я засиделась дома, – добавила она уже более сдержанно. – Сегодня хотела купить себе новую пару шелковых чулок, потому что вчера у одного спустилась петля, но я сделаю это до ужина.

– Очень хорошо. Тогда увидимся за ланчем, в час. – Он сложил газету, взял чашку с кофе и пошел в кабинет, оставив ее в раздумье.

Она попыталась мысленно составить список необходимых покупок, но никак не могла сосредоточиться: «Зубной порошок, большая губка для ванной… Я просто должна ему сказать, что он может вернуться ко мне ночью в постель. Чулки. Лучше купить еще одну пару, из хлопка. Сказать ему прямо сейчас? Не получится, что я ему навязываюсь? Это неприлично… Но я скучаю по нему. Не думай об этом. Зубной порошок, губка…»

Глава 14

Они преодолели короткое расстояние от Хаф-Мун-стрит, пересекли Пикадилли и вошли в парк. София все еще раздумывала, какими приличествующими леди словами сказать ему, что она снова ждет его ночью. Судя по всему, муж находился в очень хорошем расположении духа, был с ней любезен, делал комплименты. Заметил, что ей очень идет это зеленое платье с пелериной и такого же цвета шляпка с широкими лентами.

– Я думаю, мы должны кое-что обсудить… Мне показалось, после моих неосторожных слов о любовницах между нами возникло некоторое недоразумение… – вдруг услышала она и от неожиданности споткнулась. Он поспешно поддержал ее и продолжал: – Наверное, в последнее время я совсем утратил чувство юмора. – Кэл крепко держал ее под руку, и это было приятно. – Я заговорил об этом, потому что мне кажется, ты не можешь забыть моих слов, и я хочу исправить положение.

– Это я была бестактна и наивна. Ты совершенно не обязан отчитываться за свою жизнь в Индии. Ты ни с кем не был связан обязательствами, так что все логично. – Она сама просунула руку под его локоть.

Он повел ее в сторону от центральной аллеи по боковой дорожке.

– Не могу сказать, что это меня оправдывает.

– Из вас двоих ты был всегда более серьезен и следил, чтобы Дан не натворил глупостей, я уверена.

– Вот как?.. – Она услышала смешок, но не поняла причину его веселья, а когда взглянула на него, он уже принял серьезное выражение. – Впрочем, в основном, наверное, так и было.

– Думаю, в конце концов, Даниэль повзрослел и тоже стал серьезно относиться к жизни. Разве не так?

София смутилась, не зная, как он отнесется к ее словам – возможно, сочтет их бестактностью.

– Ну, я бы так не сказал… Он всегда был порывист и действовал под влиянием момента, не задумываясь, что будет потом.

– Как тогда, когда он сделал мне предложение?

– Возможно. Он был эмоциональный, открытый и щедрый.

– Это ты щедрый.

– Но не столь импульсивен, как он, и гораздо менее открытый.

– Но это не означает, что ты бесчувственный, что тебе все безразлично. Что ты не испытываешь того же. Просто ты более скрытный и сдержанный.

– Ты хочешь, чтобы я был более откровенен в чувствах, София?

Она посмотрела на него из-под полей шляпки и поймала многозначительный взгляд, заставивший ее вспыхнуть. Что он имел в виду, говоря об откровенности в чувствах? Физическую близость?

– Да, – ответила она. – Да, хотелось бы.

Он ничего не ответил, только крепче прижал к себе ее руку.

– Мне здесь нравится, – сказала она немного погодя, когда ей показалось, что обсуждение щекотливого вопроса закончено. Над деревьями показались башни Вестминстерского аббатства. Вот он – символ ее новой жизни. Замужняя дама в Лондоне.

– Ты имеешь в виду Лондон?

– Грин-Парк. Он уютный и вполне меня устраивает, пока что я еще не готова к роскошному променаду по Гайд-парку.

– Потому что ты жила в провинции и чувствуешь себя неловко?

– Боюсь, что так.

Она засмеялась. Смешно, всего несколько недель назад она ломала голову, как устроиться на работу, а теперь, когда рядом муж, который готов защитить ее, она вдруг струсила. Или дело в том, что она потеряла свою самостоятельность и превращается в послушную благодарную куклу? Ведь теперь он диктует, что делать, как себя вести и что надевать.

И снова мысли о независимости. У нее хорошее образование, о котором только может мечтать девушка, у нее много идей, есть свое мнение по любому поводу, некоторый талант… Ей хотелось бы расправить крылья и добиться чего-то в жизни благодаря самой себе.

– Не стоит стесняться, – после молчания заговорил он, поскольку она не стала развивать тему. – Ты имела большой успех вчера вечером. Тебе ведь понравилось, как тебя принимали?

– Спасибо, да, я нашла это очень занимательным, – призналась она.

«Как глупо выйти замуж по расчету, а потом требовать любви».

Каллум обратил ее внимание на красивые дома, выходившие фасадом к парку. Они остановились полюбоваться на знаменитый Спенсер-Хаус.

– Дома здесь гораздо роскошнее, не то что наш на Хаф-Мун-стрит, – заметил он. – После фамильного гнезда Флэмборо-Холл он наверняка показался тебе довольно убогим.

– Но все равно наш дом расположен в фешенебельном районе, в центре. А что мне делать целый день в одиночестве в таком огромном замке, как Флэмборо-Холл? Неуютно и скучно. Я и не ожидала, что в Лондоне у нас будет большой дом.

– Как только я разберусь с делами, закреплюсь на новом месте, мы подыщем что-нибудь посолиднее, но в любом случае, пока у нас нет большой семьи, этот дом нас устраивает.

При упоминании о семье София удивленно взглянула на него и невольно провела рукой по своему животу:

– Прибавления семьи не случится, пока во всяком случае, – и добавила тихо: – Ты снова можешь… Я имею в виду, если ты хочешь, приходить в мою спальню… – И замолчала.

Его взгляд был таким откровенным и многозначительным, что она испытала легкое потрясение. Вот и ответ на ее вопрос! Когда он так смотрел на нее, она не могла потом сосредоточиться ни на чем, долго пытаясь справиться со своим волнением и вихрем эмоций. Может быть, наконец удастся заставить себя преодолеть барьер, который не позволяет ей выпустить на волю чувства, живущие внутри и жаждущие свободы? Она ему намекнула, что хотела бы от него большой откровенности, но и ей самой придется ответить тем же.

Они снова вернулись на центральную аллею, и София лихорадочно и безуспешно подыскивала нейтральную тему, потому что с трудом удерживалась от вопроса: «Ты хочешь вернуться домой, чтобы мы занялись любовью немедленно, хотя еще светло?»

Но вместо этого она спросила:

– Как ты считаешь, будет прилично, если я как-нибудь приду сюда порисовать, в сопровождении Чиверс, разумеется? Или лучше взять кого-то из лакеев?

– Лучше возьми лакея, на всякий случай, если какой-нибудь нахал станет к тебе приставать, – ответил он. – Смотри, какое прелестное местечко.

Они подошли к небольшой купе деревьев в окружении кустарников, где стояло несколько пустых скамеек. Они сели на одну из них, в укромном уголке среди кустов. Он намеренно выбрал это место? Но когда они сели, он спокойно сказал:

– Расскажи мне о своем увлечении. Ты говорила, что после семьи для тебя это самое важное в жизни.

– Я рисую в основном карандашами, углем или пастелью. Портреты, натюрморты, ландшафты – все что угодно. Но я всего лишь любитель.

Она сознательно утаивала степень своего увлечения – многим мужчинам не понравился бы такой, почти профессиональный, интерес, такое занятие – для леди. Знай Каллум, как она мечтает о выставках, о продаже своих произведений, он бы отшатнулся. Разве такого ждут от воспитанной и благоразумной жены?

– Я припоминаю те времена, когда вы встречались с Даниэлем. У тебя вечно нос был вымазан углем, а пальцы в мелу. Помню, Даниэлю нравились твои рисунки.

– Они были ужасные. – Она не сказала, что до сих пор эти рисунки, включая небольшой портрет Даниэля, хранятся в ее комнате, в родном доме в Хартфордшире.

– Думаю, с тех пор ты улучшила свое мастерство.

– Надеюсь, что это так, хотя боюсь оказаться пристрастной.

– Мы как-нибудь вернемся сюда. Я возьму свои краски, и посмотришь, как я рисую акварелью, да и сама сможешь рисовать. Ты ведь этого хотела?

Он снял свою шляпу с высокой тульей, положил ее на скамейку и повернулся к ней, внимательно вглядываясь в ее профиль.

– Что, у меня на лице мошка?

– Нет, просто разговор об искусстве заставил меня посмотреть на одно произведение, сидящее сейчас рядом со мной.

Она покачала головой, давая понять, что его лесть слишком заметна. Но он продолжал:

– Впрочем, ты не безупречна, я только что заметил маленькую веснушку, вот здесь, под глазом. – Он кончиком пальца дотронулся до веснушки в форме сердечка, потом ласково провел по щеке. – Раньше я ее не замечал, в полумраке спальни ее трудно разглядеть, зато при ярком дневном свете все прекрасно видно.

– Не знаю. Раньше у меня было много веснушек, но мама заставляла меня умываться голландским лосьоном, и все исчезли. – Она пыталась говорить небрежно, но сердце ее вновь забилось. Он придвинулся ближе и впервые был так нежен с ней днем, сбросив свою иронически холодную маску. Впервые она получала от него столь интимные знаки внимания в публичном месте.

– Как жаль! Бедная сиротка, она осталась одна. – Он прижался губами к тому месту, где нашел веснушку. Его волосы, почти такие же темные, как у нее, щекотали ей лицо.

– Ты можешь поискать и другие, – предложила она, осмелев.

– Я это непременно сделаю. Какое заманчивое предложение, милая. – Он приблизил губы к ее губам. – Послушай, я очень соскучился.

– Мне щекотно, – сказала она, и он засмеялся. Она перестала думать о том, что их могут увидеть, и, забыв обо всем на свете, растворилась в необыкновенно приятном и волнующем чувстве близости. Было это просто желание? Или… – Я тоже соскучилась, – прошептала она.

Если бы она сама сделала сейчас смелый шаг, он мог бы расценить это как нескромность: женатые пары не должны так явно проявлять свои чувства, учила мама. Трусиха. Она уловила какое-то движение впереди, но разглядеть, что там, мешала голова Каллума.

– Сюда кто-то идет, – шепнула она.

– Проклятье! Только собрался поцеловать свою жену в романтической обстановке – и вот тебе. – Однако он отстранился и, не глядя в ту сторону, молча пережидал, когда можно будет возобновить свои ласки. – И кто там? Любители пикника, гувернантка с кучей детишек? – поинтересовался он.

– Ни то ни другое. Такая же пара, как мы. Сейчас они пройдут мимо.

Это была явно счастливая пара такого же возраста, как они с Каллумом. Они шли рука в руке, прислонившись головами, и, улыбаясь, заглядывали друг другу в глаза.

– Нет, – прошептала София, – они остановились, она поправляет ленты на своей соломенной шляпке.

– А мне очень нравятся деревенские шляпки. Купи себе такую же.

Она улыбнулась:

– У меня была точно такая же. Помнишь, когда ты сбил меня лошадью около нашего дома? И шляпка тогда погибла.

Она снова посмотрела на пару. Девушка никак не могла справиться со шляпкой, поднявшийся порыв ветра трепал широкие поля, ее спутник стал помогать ей, но укололся о шляпную булавку, выпустил шляпку из рук, и ее понесло ветром. Кавалер бросился вдогонку. Придерживая одной рукой свою шляпу, он едва поспевал за убегающим соломенным кругом, а его дама с улыбкой наблюдала. Но после того как он умудрился потерять и свою шляпу, она не выдержала и рассмеялась звенящим, серебристым смехом. Каллум застыл.

– Эврил? – Он вскочил, глядя в сторону леди. И вдруг побежал к ней, подхватил, весело закружил, а она обвила его руками за шею, и вдруг София увидела, как он поцеловал ее.

Она вскочила, ошеломленная. А эти двое просто как с ума сошли, совершенно беззастенчиво демонстрируя страстную привязанность на виду у всех. Никаких клевков в щеку, принятых между друзьями, о нет, тут было большее. Ей стало так плохо, что она чуть не застонала. Ревность. Боль. Все вместе. А он словно забыл о ней, своей жене! София как будто приросла к земле. Что делать? Уйти? Остаться? Но она не могла сдвинуться с места. Потом ее охватила ненависть к незнакомке. Джентльмен, ее спутник, в это время поймал обе шляпы, вернулся и, подойдя, дотронулся до плеча Каллума. Сейчас он ударит его. Так ему и надо, мстительно подумала она. Надо же, целовать на ее глазах другую женщину, а ведь только что, можно сказать, объяснялся ей в любви. Спутник леди был выше Каллума и шире в плечах, вид у него был очень мужественный. Отлично!

– Чаттертон!

Они вдруг крепко обнялись, в то время как леди просто сияла от счастья.

– Д’Онэ! Когда ты вернулся в Лондон? – воскликнул Каллум.

– Только вчера. – Мужчина обладал мужественной красотой: орлиный нос, сильный подбородок – властное лицо человека, привыкшего повелевать.

– Несмотря на то что благодаря неотложным требованиям лордов Адмиралтейства наш медовый месяц прерывался дважды, – продолжал он весело, – цель была достигнута – Брэндон смирился с потерей своей невесты, убежавшей к «полуфранцузу и авантюристу», то есть ко мне, и мы могли вернуться в общество, когда сплетни утихли и больше не расстраивали Эврил.

– Простите, мы, кажется, нарушили вашу идиллию, – услышала София и увидела, что леди стоит рядом. – Я – графиня д’Онэ. А вы, мисс?..

– Миссис Чаттертон. – Она не смогла удержаться от ледяного тона. – Вы только что целовали моего мужа.

– Мужа! Вы вышли за Каллума? Но он ведь не был помолвлен. Был помолвлен Даниэль…

– Но Даниэль погиб. – София смотрела на нее и не могла ничего понять – не сходит ли она с ума? – Я – София Лэнгли.

– Вы невеста Даниэля!

Эврил Хейден уставилась на нее как на привидение.

Да! Была! София высоко подняла голову – не станет же она объясняться и каяться перед незнакомкой!

– О, мне так жаль, скорблю о вашей утрате. Но вы с Каллумом обрели друг друга, и Даниэль был бы этому рад.

София не видела никакого неодобрения на лице графини, наоборот, та с трудом сдерживала слезы.

София проглотила ком в горле.

– Я на это надеюсь. – Наступила пауза, и обе взглянули в сторону мужчин.

– София, – позвал Каллум, – это Эврил Хейден, она плыла с нами на «Бенгальской королеве». Ее спас вот этот смелый капитан д’Онэ, и теперь они женаты.

– Капитан? Простите, но вы сказали, кажется, вы – графиня? И кто такой Брэндон?

– Люк – французский граф, он эмигрант и служит в Королевском флоте, – объяснила Эврил и доверчиво взяла Софию за локоть. – Я возвращалась из Индии и должна была выйти за человека, которого никогда не видела. Брэндон, мой жених, был, естественно, в гневе: я себя скомпрометировала, потому что предпочла выйти за Люка, бросив жениха. Скандал замяли, но мы на время уехали из города, пока страсти не улягутся.

– Чаттертон был моим шафером на скромном венчании, – улыбнулся граф.

– Как мило. – Софии вдруг стало почему-то обидно и больно – эта Эврил знала обоих братьев и говорила о Даниэле с искренней болью, как настоящий друг. Ей надо было радоваться, но София замкнулась, надулась и, хотя понимала, что это глупо, не могла себя пересилить. Она отвернулась от Эврил и взглянула на Каллума – такого счастливого лица она не видела у него с тех пор, как он вернулся домой.

– Вы должны зайти к нам на чай. Мы живем недалеко, на Хаф-Мун-стрит, – предложила она, стараясь быть любезной.

– О, и мы туда переехали. Наверное, мы будем теперь соседями, – весело отозвалась леди д’Онэ.

София уговаривала себя успокоиться, перестать дуться, чтобы не выглядеть смешной. Эврил д’Онэ была веселой и приятной особой. Именно о такой подруге она мечтала.

– Тогда давайте вернемся, – предложила она. – Мы с вами пойдем вперед, и миссис Датчетт успеет приготовить чай к тому времени, как мужчины присоединятся к нам.

– Ты недавно женился? – спросил д’Онэ, когда они вышли на главную аллею. София и Эврил были уже далеко впереди, быстро направляясь к выходу.

– Две недели и два дня, – быстро подсчитал Каллум и подумал: неужели только две недели? Они не спали вместе уже несколько дней, но она только что сказала, что он снова может приходить в ее спальню. Теперь не придется напоминать жене о ее обязанностях.

– Наша свадьба тоже была скромной, в деревне. Правда, не такая тайная, как ваша. Мы не хотели шумихи, ведь Даниэль погиб, а София была с ним помолвлена.

Кэл понимал: она не возражала, чтобы ее целовали в парке, но ей не понравилось, когда он поцеловал другую женщину. Возможно, подумала, что он солгал по поводу любовницы, или просто ревновала. Ему стало приятно от мысли, что София его ревнует.

– Это верное решение. Наверняка твой брат одобрил бы этот брак. Он упрочит твою карьеру, и ты позаботишься о ней.

– Разумеется.

Он поспешил сменить тему. Почему-то его уколола мысль, что его друг с такой легкостью решил, будто он должен был жениться из холодного расчета. Но ведь так оно и было. Сдвинув задумчиво брови, Кэл смотрел, как обе женщины идут впереди и ветерок развевает их юбки. Они беседовали, оживленно жестикулируя. Кажется, София обрела подругу.