Текст книги "Невеста авантюриста"

Глава 14

– …И лорд Дрейкотт принял меня в своем доме, – закончила рассказ Лина примерно полчаса спустя. – У меня до сих пор нет никаких вестей от тетушки, поэтому несколько дней назад я написала поварихе, которая живет за городом, но и от нее ответа тоже не было. Так что теперь я совершенно не знаю, что мне делать.

– Так, значит, этот Мейкпис заставил вас пойти к Толхерсту? – Квин смотрел на нее с явным недоверием.

– Ну конечно! А какой у меня был выбор?

– Вы могли убежать.

– Куда?

– Назад в Суффолк, – сказал Квин таким тоном, будто это было ясно и очевидно.

– Отец вышвырнул бы меня из дома. – Она видела, что не в силах убедить его. – А сестра к тому времени тоже уже уехала.

– И вы хотите сказать, Мейкпис пообещал вам это, и вы тотчас поверили ему на слово?

Тут Лина поняла, что даже не задумалась тогда о том, что он мог лгать.

– Ваш отец священник, – не унимался Квин. – Неужели я должен поверить в то, что он прогнал бы вас прочь из дома? Да, он был бы в ярости, я не сомневаюсь. Он когда-нибудь бил вас?

– Нет, – призналась она. Он как-то высек Мег, но ее и Беллу не трогал никогда. – Но он очень кричал…

– И вы хотите сказать, что вытерпеть крики и брань отца сложнее, чем быть лишенной девственности каким-то мерзким Толхерстом?

– Нет, конечно же нет. Но Мейкпис требовал денег. Если бы он не получил их, то воплотил бы в жизнь все эти ужасные идеи в «Голубой двери».

– Он сделал бы это в любом случае. Вы умная женщина, вам стоило бы догадаться об этом.

– Вы не верите мне, ведь так? – напрямую спросила Лина.

– Я верю, что вас готовили стать заменой вашей тетушки на ее посту, и сама тетушка, и ее деловой партнер. Да, вам было неприятно такое знакомство с Толхерстом, но вы приняли его как неизбежное несчастье, постигшее вас. И да, я верю, что вы невиновны в краже драгоценности.

– Но зачем, зачем мне лгать вам теперь?

– Все по той же причине, по которой вы захотели стать моей любовницей, едва я услышал рассказ Инчболда, – потому что я вам нужен.

– Я все понимаю. – Лина была так измучена и несчастна, что была не в силах даже возразить. Она легла на подушки и закрыла глаза. – Итак, что же будет со мной теперь? – Он не мог прогнать ее согласно условиям завещания. Они были связаны друг с другом.

– Мы оба должны будем отправиться в Лондон, – сказал он, напугав ее этим так, что она тотчас вскочила и выпрямилась в постели. – Отправлять письма слишком опасно.

– Мы? Вы возьмете меня с собой? Вы поможете мне?

– Ну конечно. – Квин с недоумением смотрел на нее. – Неужели вы думаете, что я теперь вот так просто оставлю это… то есть вас?

– Но это скомпрометирует вас еще больше, чем даже если меня поймают, – возразила она. – Если они вернутся, вы сможете сказать, что перепутали даты или что-нибудь в этом роде. Но если вы станете что-то предпринимать, вот тогда это, несомненно, сделает вас соучастником, ведь так?

– Вот именно. Так что мы не допустим, чтобы нас поймали.

«Мы, – подумала про себя Селина. – Мы. Я больше не одна».

– Спасибо, – робко пробормотала она. – Я не знаю, почему вы делаете это после того, как я солгала вам, но я безмерно вам благодарна.

– Я ненавижу несправедливость так же, как и ложь, – сказал Квин. Лина опустила глаза, чтобы избежать его острого взгляда. Она понимала, что он не только зол, но и разочарован ею. – Мы поедем в мой дом в Лондоне, тот, что я давно уже купил, но за все время провел в нем всего одну ночь. Мы представим вас как мою любовницу, на случай если полицейские снова проявят к нам интерес. Завтра я напишу Грегору, чтобы он сделал все возможное, чтобы поскорее открыть этот дом, а также нанял прислугу.

– Но завещание, – вспомнила Лина, и сердце ее сжалось. Конечно, непременно должна была быть причина, по которой все это было неосуществимо.

– У вас нет никакого основания постоянно оставаться здесь. Да, завещание дает вам право жить здесь, но я не находил в нем такого пункта, который обязывал бы вас здесь оставаться. Если я не смогу снять с вас обвинение за отведенные нам полгода, то я отправлю вас за границу до тех пор, пока мне это не удастся.

– За границу?

– По-моему, это лучше, чем Ньюгейтская тюрьма, вам так не кажется? Но пока это чисто теоретически, мы обдумаем это, если будет необходимость.

Облегчение от той мысли, что он не оставит ее, затуманило рассудок, но она по-прежнему чувствовала себя очень виноватой.

– Вы собираетесь сделать это для меня даже после того, как я втянула вас в ужасную историю и обманула. Чем я могу отплатить вам? Я… Вы были готовы заняться со мной любовью, полагая, что я не девственница. Но теперь, если вы все еще хотите меня, то я стану вашей любовницей, Квин.

Уже говоря это, Лина твердо знала, что совершает ошибку.

– Если я заплачу вам за любовь, то это, как вы говорите, сделает вас шлюхой, – сказал он. – Если же вы расплатитесь со мной любовью за защиту, кем это, по-вашему, сделает меня?

– Охранником? – предположила Селина, и ее щеки запылали румянцем еще ярче. Гордость, достоинство мужчины, достоинство именно этого мужчины. Казалось, она не имела об этом ни малейшего понятия, и вот она в очередной раз совершила промах.

Квин вдруг почувствовал, как весь его гнев и напряжение, так долго сковывавшее его, неожиданно отступили. Ему захотелось рассмеяться, кажется, впервые за весь день, но он сдержал этот порыв, боясь, что если позволит себе это, то остановиться уже не сможет. Его невинная куртизанка, проходящая обучение, и здесь успела оставить свой след. Однако на этот раз он был уверен, что это был искренний жест с ее стороны: она лишь предлагала единственное ценное, что у нее было, – себя саму.

– Селина, вы когда-нибудь прежде испытывали физическое влечение к мужчине? – спросил он и увидел, как ее лицо превращается из нежно-розового в почти малиновое. В ответ она помотала головой. – Я знаю вас уже достаточно хорошо, чтобы понять, что вы будете сожалеть, если разделите ваш первый опыт близости с человеком, к которому не испытываете сильных, подлинных чувств, с кем-то, кто не испытывает того же и к вам. Вы романтическая натура. Я польщен тем, что вы находите меня привлекательным, но я не сплю с романтичными девственницами.

Он понапрасну растрачивал слова и чувства, которые вкладывал в попытку убедить ее в огромной значимости того, о чем говорил. Она, наверное, считала его законченным лицемером, негодяем, который только что овладел женщиной, а теперь читает лекцию о важности чистой, романтической любви, целомудрии и значении верного выбора подходящего и единственного мужчины.

Но он слишком хорошо помнил, что значит чувствовать, что та любовь, которой ты предаешься, священна и чиста, и слишком хорошо знал горечь крушения этой веры в нежном романтическом возрасте.

– Но я не…

– Нет, вы по-прежнему невинны. Вот здесь. – Он коснулся своего лба, а она хмурилась, глядя на него. – Вы убедили себя в том, что можете отделить то, что случилось в доме Толхерста, от того, что внутри вас, но поверьте мне, это невозможно.

Она отвела взгляд и взволнованно покусывала губу.

– Я даю слово, что помогу вам, Селина. И мне не нужно от вас ничего взамен, кроме правды.

Ответа не последовало, она лишь едва заметно покачала головой, и Квин перешел к практическим деталям, продумывая их и одновременно посвящая Лину в подробности.

– Завтра я напишу Грегору, чтобы он ждал нас, мы закончим здесь все дела, а вы сможете попрактиковаться в нанесении макияжа, да так, чтобы любая горничная была уверена, что вы используете его каждый день. А еще через день мы отправимся в Лондон на почтовом дилижансе. И я хочу, чтобы вы записали каждую подробность, которую сможете вспомнить, начиная с того момента, как согласились пойти к Толхерсту, и до того, как вернулись в «Голубую дверь». Записывайте все, абсолютно все до мельчайших деталей. Описывайте все так, будто пишете картину по каждой сцене. Вы меня понимаете?

– Да, – кивнула Селина. – Вы ищете возможные улики, ключ к разгадке кражи сапфира. – Она самозабвенно зевнула и тотчас превратилась в глазах Квина из соблазнительного, прекрасного, рокового создания в усталую молодую девушку, на хрупкие плечи которой лег слишком тяжелый груз. – Ах, прошу прощения.

– Если вы еще раз попросите прощения, то я посажу вас себе на колени, – пригрозил Квин. Он устал от благодарности, он хотел простой честности. – Отправляйтесь в постель.

Селина встала с кровати:

– Доброй ночи, Квин. – Проходя мимо него, она неожиданно наклонилась и несмело поцеловала его в щеку, застав врасплох. – Еще раз спасибо.

«Черт возьми. Впереди целая ночь». Он уже не знал, что именно его пугало больше – неизбежные эротические сны, что ждали его этой ночью, или уже привычные ночные кошмары.

* * *

– Как вы можете читать, когда экипаж так раскачивает? – спросила Лина, обеими руками крепко держась за ремни, в то время как почтовый дилижанс оправдывал свое неофициальное название «желтая развалюха», проезжая участок дороги, особенно изъезженный и изрытый колеями. – Мне бы уже через минуту стало дурно.

– К этому привыкаешь. Вот, например, сидя на спине верблюда, читать гораздо хуже, – сказал Квин, не отрывая глаз от стопки бумаг, которые она передала ему утром того дня, когда они отправлялись в Лондон.

– В самом деле? – Колоритные образы караванов, бороздящих бескрайние пустыни, заняли ее воображение. «Ах, интересно, как бы это могло быть. Я где-то далеко отсюда, в необыкновенных, неизведанных краях, диких и свободных. Вместе с Квином».

– Это все равно что плыть на корабле во время качки. Его раскачивает вперед и назад, и из стороны в сторону одновременно, и ты находишься где-то очень далеко от земли, – сказал он, по-прежнему сосредоточенно глядя в записи и доставая из-за уха карандаш, чтобы сделать какие-то пометки. – Этот Мейкпис человек состоятельный?

– Он настоящий крокодил, – сказала Лина, и верблюды в ее фантазиях сменились живописными видами Нила и его берегов, вдоль которых сплошь и рядом ползали злые, голодные рептилии, уже обнажившие зубы в ожидании жертвы. – А вам доводилось видеть Нил?

– Да. И крокодилов тоже, – добавил Квин и, улыбнувшись, наконец поднял глаза. – И все-таки у него есть деньги?

– Понятия не имею. Я знаю лишь, что он жаждет поскорее вонзить свои гадкие зубы в «Голубую дверь» и внедрить там все эти отвратительные новшества, которые будут приносить ему еще большую выгоду. А что? Вы ведь не думаете, что он мог украсть сапфир?

– Нет, я так не думаю. Уверен, он не стал бы настраивать против себя выгодного клиента, устраивая эту громкую кражу, в то время как одна из его девушек была уже готова к сделке.

«Одна из его девушек. Ведь он говорит обо мне», – подумала Лина, стараясь сохранять спокойствие и не обидеться на слова Квина. Ей пришлось смириться с тем, что он приписал ее к куртизанкам. Он лишил ее девственности, а значит, она это понимала, теперь она оказалась на противоположной стороне тончайшей границы, что отделяет порядочных женщин от их падших сестер. Было довольно странно оказаться с ним наедине в небольшом, замкнутом пространстве почтового экипажа. От негодяя и распутника не осталось и следа. Рядом с ней сидел человек, ради забавы игравший роль порядочного сельского джентльмена. Это снова был путешественник и искатель приключений, который планировал новую экспедицию и был готов к очередной опасной авантюре. Впрочем, она видела в нем и ученого, который сосредоточенно изучал ее историю и повествование, стараясь отыскать необходимые для расследования зацепки и выделить четкие факты.

– Мне нужно попасть в «Голубую дверь» и переговорить с вашей тетушкой, – сказал он, нахмурившись, разглядывая записи Лины. – Полагаю, это будет не слишком сложно?

– Не должно быть, если, конечно, с тетушкой все в порядке, – согласилась Лина.

– Тогда вы должны рассказать мне, где именно я смогу найти ее. Мейкпис наверняка захочет смыть пятно с репутации заведения, но, я полагаю, он не знает, где вы скрываетесь, а мы не можем рисковать, позволяя ему втереться в доверие к представителям власти и выдать им вас.

– Так, значит, вы признаете, что у меня есть основания бояться его?

– Несомненно. – Квин недоуменно приподнял одну бровь. – Содержателями борделей крайне редко становятся люди тонкого мироощущения и высоких моральных принципов.

– Будет лучше, если я пойду с вами, – сказала Лина, словно не заметив, что логический вывод из сказанного Квином причислял и ее, и ее тетушку к той же низшей категории людей. – Этот дом – совершеннейший лабиринт.

Она предполагала, что он, не задумываясь, категорически откажется от такой идеи. Но вместо этого он взглянул на нее и неторопливо убрал за ухо блестящий локон.

– Это очень опасно. Помимо того, что вы рискуете быть пойманной, существует также большая вероятность, что я не смогу мирно миновать швейцаров, и тогда дело дойдет до серьезной драки.

– Я уверена, вы с ними справитесь. – Она действительно не сомневалась, что ему это удастся, причем довольно легко. Ведь он привык жить там, где насилие было частью повседневности и, даже если бы она не подслушала однажды благоговейного рассказа Майкла о тренировках в амбаре, она все равно точно знала, что он стоек, подтянут и силен.

– Я вас пугаю? – спросил Квин, и она, вздрогнув, очнулась от своих воспоминаний о его обнаженном теле.

– Да, – ответила Лина. – Да, потому что вы вне общества, вы за пределами правил поведения и условностей. Вы свободны, и эта свобода мне непостижима.

– Я бы никогда не причинил вам боли, – сказал Квин, протянув руку, чтобы коснуться ее ладони, очевидно думая, что напугал ее. – По крайней мере, не больше той, что уже причинил, – добавил он почти шепотом.

– Я знаю. – Лина позволила взять ее за руки и на секунду даже сжала ладони, обняв его пальцы своими, но тотчас высвободилась. Она не должна была потакать своему желанию прикоснуться к нему, слишком хорошо она представляла теперь, каким скорым и простым может быть их расставание, и ее это пугало. Что она будет делать, испытывая это пылкое чувство к человеку, который уже через несколько месяцев навсегда исчезнет из ее жизни? – Я… – «Люблю вас. И всегда буду любить». – Я верю вам, Квин.

– Тогда расслабьтесь и успокойтесь. Вместе мы непременно поразим этого злого дракона.

– Конечно, мы справимся, – сказала Лина. – Хотя, честно говоря, у меня не слишком большой опыт в подобных рискованных приключениях, – добавила она. – Так же как и в борьбе с драконами. – Было бы нечестно не предупредить его об этом. – Сестры всегда говорили, что я самая робкая и застенчивая.

Квин удивленно посмотрел на нее:

– Робкая? Я так не думаю. Вы сбежали из дома и добрались до Лондона. Затем вы выбрались в окно из дома Толхерста и убежали к Саймону. Вам удалось на удивление быстро справиться с потрясением и паникой, к которым привела его смерть, а также мое прибытие.

Лина прикусила губу, почувствовав горькую иронию в его словах. Ее обман не был прощен.

– Я… – Что ж, да, она совершила все это. Быть может, ей действительно не хватало мужества.

– Кроме того, вы не потеряли и присутствия духа в обществе полицейского, хотя были весьма напуганы. Это тоже требует стойкости.

– Это мне далось не слишком хорошо, – пробормотала Лина, вспоминая, что целиком положилась на Квина в этой ситуации. Без него она бы тотчас лишилась чувств, вне всякого сомнения.

– Напротив, возможно, даже слишком хорошо, – возразил Квин, не отрываясь от листов, испещренных мелким почерком. Но уголок его рта при этом едва заметно дрогнул.

Как бы он повел себя, если бы она сейчас села рядом с ним и поцеловала эту нечаянную полуулыбку? Наверное, он бы решительно схватил ее и, не желая терпеть возражений, усадил бы на прежнее место, подумала она, но так и не решила, хорошей это было идеей или вздорной.

Его действия свидетельствовали о том, что, хотя она и лишилась девственности, судя по всему, это не было так уж ужасно. У нее не было никакого риска оказаться беременной, к тому же она не успела приобрести опыта в любовных утехах, хотя ее попытки ласкать его, видимо, показались ему убедительными.

Он же, казалось, напротив, успешно противостоял тому, что, вероятно, находил в ней столь возбуждающим, когда хотел, чтобы она стала его любовницей.

Конечно, он был способен на это. Она обманывала его и поставила в такое положение, что и он сам был вынужден либо лгать, либо предать ее. Затем она впустила его в свою постель, позволив думать, что она опытная женщина, искушенная в делах любви, женщина, которая к тому же была замужем. «А вместо этого, вопреки всем ожиданиям, он обнаруживает, что обесчестил девственницу, что ранило его достоинство и вызвало негодование большее, чем вся предыдущая ложь. Хорошо еще, что я была как-то связана с «Голубой дверью», иначе его благородство велело бы ему на мне жениться. Да уж, вы слишком многого хотите, мисс», – тотчас горько усмехнулась своим мыслям Лина.

– Не вздыхайте, – сказал он, по-прежнему не поднимая головы. – Вы не должны унывать и отчаиваться, иначе у вас не останется воли к борьбе, а вам она очень и очень нужна сейчас.

– Я вовсе не отчаиваюсь, – сказала Лина. – Но чем нам поможет то, что мы проникнем в «Голубую дверь»?

– Подождите, не все сразу. – Квин постучал кончиком карандаша по зубам и нахмурился над ее записями. – Вы говорили тетушке, что не могли вспомнить, был ли перстень с сапфиром на пальце Толхерста, когда вы прибыли к нему, но сейчас полагаете, что он был?

– Добравшись до дома, я была в таком состоянии, что едва ли могла мыслить ясно, – призналась она. – Но, записывая все в подробностях, как вы велели, я начала вспоминать некоторые детали. Он заставил меня раздеться, и сам… Я старалась не смотреть на него, но он тоже снимал с себя одежду, и, пока делал это, я заметила, как блеснуло что-то ярко-синее. Должно быть, это и был тот камень в перстне, который засверкал, поймав блик света.

– На какой он был руке?

– На левой. И именно левую руку взял его сын, Реджинальд Толхерст, чтобы нащупать пульс. Но, возможно, я в чем-то ошиблась, потому что в этот момент кольца на пальце уже не было. Он опустил руку своего отца ему на грудь, и ее было очень хорошо видно.

– Понятно. Реджинальд не является его наследником?

– Нет, все наследство получил его старший брат Джордж. Его в тот момент, кажется, не было в городе.

– Отлично, – сказал Квин, словно это подтверждало какие-то из его догадок. Наконец он свернул бумаги и отложил их в сторону. – Вы играете в шахматы?

– Нет. – Лина в нерешительности наблюдала, как Квин достал из саквояжа, стоявшего на соседнем сиденье, небольшую коробочку, в которой, когда он открыл ее, оказался дорожный набор шахматных фигур. – Не думаю, что из меня получится хороший игрок.

– Нет, Селина. – Квин покачал головой, разложил на сиденье доску и стал расставлять фигуры. – Никаких пораженческих разговоров. Можете делать что вам угодно. Итак, это пешка…

Глава 15

Уроки игры в шахматы были единственным способом отвлечься от многочисленных проблем, как казалось и самой Селине, несмотря на то что одна из этих проблем сидела прямо напротив нее, сохраняя почтенную дистанцию и в четвертый раз терпеливо объясняя, в чем состоит разница между ладьей и конем.

Они уже въехали в Лондон и теперь с шумом катились по мостовым городских улиц, которые были ей совсем незнакомы, так как они двигались в южном направлении от Мейфэр. Квин сказал ей адрес: Клиффорд-стрит. Не самый роскошный квартал, но весьма респектабельная и, несомненно, фешенебельная улица, к востоку от Бонд-стрит. «Интересно, насколько же богат Квин?» – подумала Лина, оценивая взглядом его простые брюки и сюртук. Он владел драгоценностями и шелками, вел дела в Константинополе, а теперь еще и этот дом, к которому они подъезжали и который, если не был взят в аренду, стоил, должно быть, огромных денег.

– Соседняя дверь ведет к Грегору. – Квин кивнул в сторону точно такого же портика, с оштукатуренной каменной крышей над входом и коваными украшениями тонкой работы.

– Вы вдвоем купили один дом?

– Да. Нам это показалось неплохим вложением, – сказал он, помогая ей спуститься из экипажа. – Пока я планирую проводить время здесь, а позже приобрету больше собственности. Лондон растет и расширяется с каждым днем.

– Добро пожаловать. – Грегор стоял на верхней ступени крыльца собственного дома, с улыбкой встречая гостей. – Вы привезли мне приятные перемены как раз вовремя, когда я начал уставать от Лондона. – Он сбежал вниз по ступеням и оказался рядом с ними на тротуаре. Едва он увидел кардинально изменившийся облик Лины, брови его в изумлении забавно подскочили вверх. – Мадам! У нас намечается маскарад?

– Добрый день, Грегор. – Она присела в реверансе, чем заставила его улыбнуться еще шире.

– Нет, это не маскарад, – серьезно ответил Квин, и Лина заметила, что к концу фразы от веселья русского не осталось и следа. – Пойдемте прогуляемся и поговорим там, где нас не смогут подслушать.

– Для начала я бы все-таки хотела войти внутрь, – сказала Лина. При мысли о том, что ей придется идти по улице при свете дня, не успев даже проверить, что ее маскировка не пострадала во время поездки, сердце ее учащенно забилось.

– Ну конечно, я должен был догадаться. – Квин, вероятно, подумал, что ей требовалось зайти в дом по определенной, сугубо личной необходимости.

– Давайте все вместе зайдем в дом, выпьем по чашечке чаю, а затем направимся на прогулку? – предложила она и, к ее облегчению, мужчины безропотно проследовали за ней мимо дворецкого, вошли в парадную дверь и почти натолкнулись на Лину, когда она неожиданно остановилась в просторном холле. – Как здесь чудесно!

И она была права. Большой, полный света и воздуха зал с высокими потолками и роскошной подвесной люстрой, с широкой лестницей с коваными перилами и целым рядом массивных деревянных дверей.

– Я намерен поразвлечься от души, – сказал Квин, словно предупреждая, что собирается объявить кому-то войну.

Лина бросила на него краткий взгляд и обратила внимание на выражение его лица: казалось, он был весел, но взор его был холоден и беспощаден.

«Что он имеет в виду?» – задумалась она, пока Грегор представлял Квину нового дворецкого, мужчину средних лет по имени Уайт.

– С остальной прислугой я поговорю позже, – сказал Квин. – Распорядитесь, чтобы в гостиную принесли чай, и пожалуйста, пусть служанка мисс Хаддон сейчас же покажет ей ее комнату.

Грегор нанял для нее приятную скромную девушку, производившую впечатление осмотрительной и разумной особы.

– Пруденс, мэм, – представилась та и сделала реверанс. – Прошу вас сюда.

После готического своеобразия поместья Дрейкотт-Парк, спальня в этом доме показалась ей современной, светлой, легкой и просто роскошной. Лина сидела перед зеркалом туалетного столика, покрывая щеки белой рисовой пудрой и осторожно прорисовывая тонкие угольно-черные контуры вокруг глаз, а Пруденс тем временем поправляла выпавшие из прически шпильки. Лина размышляла о том, что может подумать девушка, которой приходится прислуживать той, кто является любовницей хозяина, даже не пытаясь этого скрыть.

Они пили чай в изысканной, элегантной гостиной, мужчины обменивались деловыми и светскими новостями, мнениями о новых изданиях и мелких домашних трудностях, с которыми пришлось столкнуться Грегору. Лина заметила, что он был очень скромен и благоразумен в то время, пока жил здесь, хотя она подозревала, что он будет менее сдержан в ее отсутствие.

– Беркли-сквер, – сказал Квин, опустив на стол чашку. – Уверен, Селина, вам понравится мороженое у Гантера.

«Если даже я скажу «нет», то все равно окажусь там», – подумала Селина, но так и не поняла, забавляет ее это, или раздражает.

* * *

Всю дорогу мужчины были к ней очень внимательны и не отпускали от себя ни на шаг, так что она чувствовала себя маленькой пленницей между двумя огромными конвоирами. Всю дорогу она шла опустив голову, постоянно ожидая, что полицейский с Боу-стрит может в любой момент выскочить из-за угла и выдвинуть против нее обвинения.

– Волнуетесь? – спросил Квин, когда они остановились у края тротуара, чтобы переждать движение и перейти на другую сторону Бонд-стрит.

– Нет… то есть да. Да, очень волнуюсь, – призналась Лина.

– Что ж, тогда прекратите всем своим видом демонстрировать, что вам есть что скрывать или что вы вот-вот лишитесь чувств от переживаний, – сказал он. – Запомните, вы моя любовница, и ведите себя соответственно.

Лина крепче сжала руку Квина, гордо приподняла подбородок и теперь шла по улице, расправив плечи, с откровенным, дерзким любопытством глядя по сторонам. В определенном смысле это было довольно просто. Никогда прежде она не отваживалась проникнуть так глубоко в этот престижный, исключительный мир Мейфэра, а во время прогулки по такому фешенебельному району, как Бонд-стрит, был шанс встретить любых представителей высшего света, вплоть до принца-регента.

Квин свернул на Брутон-стрит:

– Нам непременно нужно пройтись по магазинам. Откровенно говоря, вы выглядите как дорогая куртизанка.

К тому времени, как они добрались до Беркли-сквер, Лина окончательно утвердилась в ощущении, что сегодня она вне милости Квина. Еще ни разу с тех пор, как они прибыли, он не был более властным и деспотичным и менее сострадательным. Возможно, он осознал масштаб проблемы только здесь, в Лондоне, или, быть может, попросту сожалел о том, что взялся помогать ей. «Как же глупо было влюбиться в вас», – подумала она, намеренно надув губы и сердито посмотрев на него, а потом, взмахнув ресницами, бросила взгляд в сторону проходящего мимо джентльмена. Молодой человек улыбнулся в ответ, замедлил шаг, но, оценив ее грозное сопровождение, отвел глаза и снова пошел быстрее.

Не заметить заведение того самого Гантера, о котором говорил Квин, было почти невозможно. Возле него стояли ряды открытых экипажей, в каждом из которых сидела одна или несколько дам. Мужчины, сопровождавшие их, то и дело склонялись к дверцам экипажей или ограждениям, окружавшим их со стороны сада, в то время как официанты в больших белоснежных фартуках сновали туда-сюда с подносами, полными мороженого.

– Поскольку у нас нет роскошного экипажа, как того требует заведение, мы сядем под платанами, – сказал Квин, проходя за калитку. – Чего бы вам хотелось, Селина? Мороженого или сорбета?

– Лимонного мороженого, пожалуйста. – Лина раскрыла свой кружевной зонтик от солнца и стала осматриваться, пока Грегор отошел сделать заказ. – Что произошло, Квин? Что-то не так?

– Ничего, – сказал он и улыбнулся.

Лина продолжала смотреть на него. Нет, ничего не произошло и все в порядке, он просто в постоянном напряжении, точно натянутая струна, от возбуждения и бесконечных стараний сосредоточиться, сдержать себя. Он испытывал удовольствие от чувства близкой опасности, риска, а острота в отношениях с ней была подобна отчаянному приказу офицера перед наступлением. Наконец вернулся Грегор, а за ним следовал официант. Когда все они расселись и не осталось никого, кто мог бы их услышать, Грегор начал разговор.

– Итак, расскажите мне наконец, мой друг, что же происходит. Вы присылаете мне эти загадочные распоряжения, отправляете в дорогой бордель, на что, поймите меня правильно, я ничуть не жалуюсь. А потом еще и мисс Селина прибывает вместе с вами в новом, совершенно очаровательном образе, однако выглядит теперь далеко не так, как подобает почтенной юной леди, да еще с таким видом, будто ее преследует сам дьявол.

– Квин, если мы посвятим в это Грегора, то тем самым втянем и его, – сказала Лина. – Мне кажется, стоит подумать.

– Да, действительно. Грегор, ты не против стать соучастником тяжкого преступления?

– И кто же его совершил? – спросил русский. – Вы убили своего мужа, Селина? Он заслуживал этого?

– У меня нет никакого мужа, и я не совершала ничего предосудительного. По крайней мере, – поспешила оговориться она, – я не совершала никаких тяжких преступлений. Но меня несправедливо обвиняют в одном из них.

– Не сомневаюсь. Ну так расскажите мне обо всем. Я полагаю, мы здесь, чтобы доказать вашу невиновность, не так ли?

– Да, но если нам это не удастся, то вас и Квина будут преследовать как сообщников, оказывавших мне помощь.

– И что же? В этом мире множество других стран, в которых я могу жить, и притом вполне счастливо. Давайте выкладывайте.

– Селина проживала в том борделе, куда я отправил тебя, – сказал Квин.

Лина ждала, что выражение лица Грегора резко переменится. Однако он лишь кивнул и устроился удобнее, чтобы выслушать весь рассказ Квина от начала до конца, включая те события, что она детально описала в своих записях. Несмотря на то что он не сказал этого вслух, Лина знала, что Грегору покажется очевидным, что она отправилась в дом Толхерста добровольно и намеренно, с целью продать свою девственность.

«Я не стану вести себя так, будто мне стыдно, – думала она. – Мне нечего стыдиться».

– Нам непременно нужно побеседовать с тетушкой Селины, мадам Деверилл, и выяснить, что ей удалось разузнать, и сделала ли она хоть что-то, чтобы восстановить доброе имя Селины. Впрочем, она может быть по-прежнему слишком больной, чтобы сделать хоть что-то. Ты видел ее, когда был там?

– Да. Она яркая личность и дама с сильным характером, – сказал Грегор. – В свое время, она, должно быть, творила чудеса – была настоящей чаровницей.

– Полагаю, того же мнения был и мой дядюшка, – сказал Квин. – Она здорова?

– Она выглядит очень слабой и хрупкой, точно из стекла, но держится стойко.

– У меня есть ключ от задней двери, – сказала Лина. – Мы могли бы пробраться внутрь и попасть в комнату тетушки Клары.

– Нет. – Квин решительно покачал головой. – Я хочу увидеть, чем занимается Мейкпис, если он там, и хочу войти через переднюю дверь, так, чтобы, если нас обнаружат, мы имели возможность затеряться среди прочих присутствующих в доме.

– Тогда я войду через черный ход, – предложила Лина. – Я по-прежнему не понимаю, что Мейкпис собирается со всем этим делать.

– Он здесь лишняя деталь, от которой я хочу избавиться, – сказал Квин, слишком образно, что рассердило Селину. – Итак, мы входим через переднюю дверь, и точка.

– Но я не могу сделать этого!

Грегор взглянул на нее, затем перевел взгляд на Квина и рассмеялся:

– Ага! А вот и наш юный друг, принц, прибывший инкогнито.

– Точно. Вещи в моем саквояже.

– О чем вы говорите? – заволновалась Лина.

– Позвольте мне объяснить, – сказал Квин. – Однажды нам пришлось вызволять одну молодую леди из такого места, оказаться в котором она была отнюдь не рада.

– Из гарема?

– В одном из перевалочных пунктов на пути к нему. Мы не могли выйти оттуда с девушкой, поэтому с нами оказался…