Текст книги "Регулирование экономики и бюрократия"

Там, где Зомбарт пытается говорить о капитализме, он часто делает это, используя терминологию Маркса и Энгельса[151]151
  I, S. 32 ff.


[Закрыть].

Это дает нам возможность познакомиться с наиболее характерной чертой отношения Зомбарта к марксизму: Зомбарт и сегодня не вступает в борьбу с основами марксизма, пусть даже не в его наивно материалистическом изложении в трудах основоположников, а в утонченном виде, который придали ему он сам и другие единомышленники, и пусть даже его практические выводы из марксистской теории отличаются от выводов ортодоксов. Зомбарт также не вступает в борьбу с социализмом, хотя он и не высказывается определенно в его поддержку (как и в поддержку религиозного и государственного социализма).

Зомбарт ставит Марксу в упрек не его теорию классовой борьбы, а ее политизацию и тот вывод, который делается на основе теории классовой борьбы, а именно вывод о неизбежности победы пролетариата[152]152
  I, S. 368 ff.


[Закрыть]. Другими словами, Зомбарт говорит не о том, что марксистского классового разделения вообще не существует и что правильно понимаемые интересы отдельных слоев населения в обществе, основанном на разделении труда, не антагонистичны и в конечном счете однонаправленны, а о том, что противоположность классовых интересов должна быть преодолена с помощью этики. Наряду с классовым принципом, утверждает Зомбарт, «существуют и другие обществообразующие принципы, в том числе имеющие идеалистическую природу». Марксизм же абсолютизирует понятие классов[153]153
  I, S. 356.


[Закрыть]. Зомбарт явно придерживается той точки зрения, что классовые интересы должны быть отодвинуты на второй план, чтобы освободить место интересам более высокого порядка, интересам национальным. Марксистов он упрекает в том, что они мыслят вне категории отечества и проводят космополитическую политику, что во внутренней политике они выступают за борьбу классов, а в международной политике стоят на антинациональных и пацифистских позициях.

Зомбарт игнорирует все, что было сделано до настоящего времени наукой в рамках критики марксистского учения о классах. Он вынужден это игнорировать, так как не желает ничего знать об утилитаризме и теоретической экономической науке и в конечном счете рассматривает марксизм как единственно верную науку о капитализме. Маркс, говорит Зомбарт, «создал… науку о капитализме»[154]154
  I, S.304.


[Закрыть]. Эта наука о капитализме «уже давно и, можно сказать, с подведением всех окончательных итогов доказала, что эта экономическая система является наивысшим выражением всего того, что означает разрушение и распад культуры. В этом Карл Маркс был если и не первооткрывателем, то, во всяком случае, самым великим из провозгласивших это учение»[155]155
  См.: Sombart W. Das finstere Zeitalter // Neue Freie Presse. 25. Dezember 1924.


[Закрыть]. Чтобы не рассматривать следствия, вытекающие из Марксовых теорий, Зомбарт не находит ничего лучшего, кроме как апеллировать к Богу и вечным ценностям.

Зомбарт совершенно прав, утверждая, что «не дело науки заниматься ценностной критикой, т. е. описывать научную негодность отдельных слов, результатов исследований и принципов пролетарского социализма». Но он ошибается, когда, продолжая эту мысль, говорит, что научная критика в гораздо большей степени означает «не что иное, как выявление взаимосвязей и оценку их значимости. При этом взаимосвязи не только между отдельными научными высказываниями и, в определенной мере, отдельными политическими требованиями, не только между этими двумя рядами идей, но и взаимосвязи между содержанием всей системы в целом, лежащими в ее основе вопросами духовной культуры и человеческой судьбой»[156]156
  Ibid.


[Закрыть]. Это точка зрения историзма, который отказывается даже от разработки научных теорий, довольствуясь изучением взаимосвязей, которые существуют между научными теориями и между этими теориями и метафизическими теоретическими системами. Социологическую теорию, каковой при всех недостатках необходимо считать марксизм, можно критиковать только с точки зрения пригодности для интерпретации общественных явлений. Доказать же несостоятельность социологической теории можно лишь на основе такой схемы анализа, которая лучше удовлетворяет наше мышление[157]157
  Здесь я не имею возможности подробно останавливаться на критике классовой теории и могу лишь сослаться на мою работу «Gemeinwirtschaft» (Jena, 1922), S. 265–352 [Мизес. Социализм. М.; Челябинск: Социум, 2016. С. 245–315].


[Закрыть].

Отправная точка критики Зомбартом пролетарского социализма состоит в вынесении субъективного оценочного суждения – а другого пути не существует – в отношении того, что оно рассматривает в качестве «основных ценностей» пролетарского социализма. В этом случае мировоззрение противостоит мировоззрению, метафизика – метафизике. К науке это не имеет никакого отношения. Это акт веры, а не познания. Очевидно, найдется немало читателей, которые дадут особенно высокую оценку работе Зомбарта, поскольку она не ограничивается узкой сферой научной деятельности и в гораздо большей степени содержит метафизический синтез, являясь не просто научным сочинением, а трудом, наполненным идеями удивительного человека и мыслителя. Вот то, что придает книге ее характер и ее значение. Однако убедить она может только тех читателей, которые еще до ее прочтения разделяли мировоззрение Зомбарта.

Зомбарт даже не пытается подвергнуть имманентной критике средства, предлагаемые социализмом для достижения поставленных целей. Хотя именно исследование тезиса, входящего составной частью во все положения социалистической теории, о более высокой производительности социалистического способа производства, а также вопроса о принципиальной возможности существования социалистической формы хозяйствования может подготовить почву для научного изучения социализма. Проблему неизбежности наступления социализма Зомбарт также подвергает критическому разбору лишь походя.

Книга Зомбарта является историческим литературным феноменом особого рода. Достаточно часто случается так, что мыслитель на протяжении своей жизни меняет свои воззрения на развитие общества, изымая из текста очередного нового исследования некоторые положения, которых он придерживался ранее. При этом каждый раз такие изменения в теоретических воззрениях находили свое публичное выражение в издании нового произведения, как, например, это было у Платона, который вслед за «Государством» написал «Законы». Однако исключительно редко встречается ситуация, когда писатель описывает свою борьбу с какой-то проблемой, которую он ведет на протяжении всей своей жизни, как это делает Зомбарт, постоянно внося изменения в одну и ту же книгу. У нас нет никаких оснований предполагать, что в настоящем издании книги мы имеем последний вариант изложения зомбартовских идей по поводу социализма. Впереди у него долгие годы работы, потребуются новые издания «Социализма» – не только потому, что прежние будут распроданы, но и по той причине, что Зомбарт еще до конца не разобрался с проблемами социализма. В ее сегодняшнем виде книга представляет только очередной этап в борьбе Зомбарта с марксизмом. Зомбарту до сих пор так и не удалось полностью освободиться от его пут, во что он сам, по-видимому, верит. Так что ему еще предстоит на этом пути проделать серьезную интеллектуальную работу.

В силу того что стиль мышления Зомбарта типичен для образованных людей в Германии, независимо от его личности его внутренняя борьба с проблемами марксизма приобретает более широкое значение. Его труд в каждом своем издании достаточно верно отражает то, что думает об этой проблеме каждый немец, представляющий наиболее развитые в духовном отношении слои страны. Отдельные этапы пересмотра Зомбартом своей точки зрения являются одновременно этапами пересмотра точки зрения всей духовной элиты Германии, которую в социально-экономических вопросах Зомбарт формирует на протяжении последних десятилетий.

У антимарксизма множество претензий к капитализму. В этом он сходится с марксизмом. Но одновременно у него также множество претензий к политическим программам марксизма, особенно к его якобы интернационализму и пацифизму. Однако с помощью претензий невозможно заниматься наукой, как, впрочем, и политикой, в лучшем случае это будет демагогия.

Именно то, что в марксизме неприемлемо для каждого научно мыслящего человека – его теоретическое учение, – не вызывает у антимарксистов ни малейших возражений. Мы видели, как высоко Зомбарт еще и сегодня оценивает Маркса как человека науки. Антимарксизм выступает только против политического обрамления применения марксистской теории, но не против ее научного содержания. Он жалуется на то зло, которое принесла марксистская политика немецкому народу, но он не видит той деформации духовной жизни, которая является следствием поверхностного и ошибочного подхода марксизма к постановке проблем и к их решению. Но прежде всего он не видит, что политическая и экономическая нищета является следствием нищеты духовной. Он недостаточно высоко оценивает значимость науки для народной жизни, и в этом отношении находится под влиянием марксистского учения. В истории все проблемы для него решают не идеи, а «реальное» состояние властных отношений.

С антимарксизмом можно полностью согласиться, когда он заявляет, что возрождение немецкой нации должно произойти через преодоление марксизма. Однако это преодоление, если относиться к нему серьезно, должно быть делом науки, а не политического движения, руководимого неприязнью. Немецкая наука в течение десятилетий пребывает в состоянии теоретического бессилия, с помощью экономической науки и социологии она должна преодолеть робость перед теорией и освоить все то, что на протяжении жизни последних поколений – в том числе в Германии – было создано в теоретической области.

И сегодня не потеряли актуальность, причем для всей обществоведческой литературы, слова Карла Менгера, которые он произнес более сорока лет назад о новейшей немецкой экономической литературе: «…в сущности малоуважаемая за границей, по своим тенденциям едва понятная там, изолированная в течение десятилетий, стояла вне влияния серьезных противников и в непоколебимой вере в свои методы отвергала строгое самоиспытание. Всякого, кто следовал в Германии иному направлению, скорее игнорировали, нежели опровергали»[158]158
  Ср.: Мепдег С. Untersuchungen uber die Methode der Sozialwissen-schaften. Leipzig, 1883. S. XX ff. [Менгер К. Исследования о методах социальных наук и политической экономии в особенности // Менгер К. Избранные работы. М.: Территория будущего, 2005. С. 297–298.]


[Закрыть]. Обстоятельное изучение работ немецкой и зарубежной социологии, выходящих за рамки этатизма и историзма, могло бы помочь сдвинуться с мертвой точки, в которой сегодня пребывают господствующие школы в Германии. При этом роль немецкой науки никоим образом не была бы сведена до роли воспринимающей стороны. Большие проблемы ждут своего решения, которое будет невозможно без немецкого участия. Здесь мы хотели бы снова привести слова Менгера: «Каждый культурный народ имеет свою особенную миссию в разработке наук, и всякое заблуждение всех или значительной части ученых какой-либо страны порождает известный пробел в развитии научного знания. И политическая экономия не может обойтись без содействия немецкого ума»[159]159
  Ibid. S. XXI ff. [Там же. С. 299.]


[Закрыть].

Немецкая наука должна сегодня в первую очередь научиться правильно оценивать значение марксизма. Не только марксисты, но и антимарксисты невероятно переоценивают значение марксизма как научной теории. Не менее значительна эта завышенная оценка у тех, кто, с одной стороны, хочет оспорить заслугу Маркса в том, что он первым сформулировал идеи, составляющие сущность марксизма, а с другой стороны, не выдвигает никаких аргументов против научной силы этих идей. Только тот, кто непредвзято без марксистских шор сумеет посмотреть на мир, будет в состоянии подойти к решению серьезных проблем социологии. Только тогда, когда немецкая наука сумеет освободиться от марксистских заблуждений, в которых она сегодня погрязла столь глубоко, марксистские лозунги потеряют свою силу и в политической жизни.

Теория твердых государственных цен[160]160
  Handwörterbuch der Staatswissenschaften. 4. Aufl. VI. Bd. 1923.


[Закрыть]

Понимание того, что цены целиком и полностью или в узких границах определяются ситуацией на рынке, пришло сравнительно недавно. Возможно, отдельным авторам эта мысль в еще расплывчатом виде приходила в голову и в более отдаленные времена, однако как система обмена и статики рынка она была сформулирована физиократами и представителями классической политической экономии. Каталлактика как наука, таким образом, преодолевает индетерминизм в теории цен, который выводил цены из требований продавцов и не знал других ограничителей уровня цен, кроме их чувства справедливости.

Тот, кто рассматривает образование цен как неконтролируемый процесс, без особых усилий придет к мысли о необходимости ограничить его с помощью внешних предписаний. Если в продавце не проснется совесть, если он, не страшась гнева Божия, потребует цену, превышающую «низкую», то тогда должна вмешаться светская власть и помочь восторжествовать справедливости. С другой стороны, говорилось об установлении минимальных цен на определенные товары и услуги, цены на которые могли, как не совсем логично считалось, отклоняться от справедливых не по желанию продавцов, а под давлением покупателей. Другими словами, речь шла о призыве к власти навести порядок в ситуации хаоса и произвола.

Либерализм как практическое учение, опирающееся на выводы научной политической экономии и социологии, выступает против любого вмешательства в игру рынка как излишнего, бесполезного и вредного. Излишнего, поскольку и без этого вмешательства действуют силы, которые ставят преграды произволу участников обмена; бесполезного, поскольку намерение властей понизить цены невозможно осуществить; вредного, так как это вмешательство выталкивает производство и потребление за рамки наиболее важных с точки зрения спроса направлений. Иногда либералы называют вмешательство власти в ценообразование невозможным. В каком смысле оно является таковым, будет показано в последующем изложении. Без сомнения, власти могут отдавать приказы, которые регулируют цены, и наказывать нарушителей. Поэтому было бы корректнее называть фиксированные цены не невозможными, а нецелесообразными, т. е. противоречащими намерениям их авторов.

Либерализм был очень быстро отодвинут в сторону социализмом. Социализм предполагает замену частной собственности на средства производства общественной собственностью. Сам по себе социализм не обязательно должен отвергать научную теорию цены; вполне можно представить, что он признает ее полезность для понимания рыночных явлений в рамках общественного устройства, основанного на частной собственности на средства производства. Если он это сделает, то тогда он по необходимости должен будет, как и либерализм, признать вмешательство власти и других силовых организаций в ценообразование излишним, ненужным и вредным. Тем более что в теории марксизма наряду с совершенно неприемлемыми положениями и требованиями встречается достаточно соображений, которые могли бы послужить основой для выработки такого рода подходов. Яснее всего они сформулированы в связи с критикой утверждения о том, что с помощью профсоюзов якобы возможно постоянное повышение уровня заработной платы, а также в связи с отрицанием предлагавшихся («мелкобуржуазных», по определению Маркса) вариантов решения социальных проблем. Однако в политике марксизма преобладает влияние этатизма. Этатизм как теория является учением о всесилии государства, как практика – политикой, которая стремится упорядочить мирские дела с помощью предписаний и запретов властей. Общественный идеал этатизма – особым образом сформированная социалистическая общность людей; рассматривая этот общественный идеал, принято говорить о государственном социализме или даже, в определенных обстоятельствах, о военном социализме или о церковном социализме. На первый взгляд общественный идеал этатизма не сильно отличается от капиталистического общественного устройства. Этатизм далек от того, чтобы путем полной отмены исторически изжившего себя правового порядка формально перевести в собственность государства любую собственность на средства производства.

Он полагает, что должны быть национализированы только наиболее крупные предприятия промышленности, горнодобычи и транспорта; в сельском хозяйстве и в средней и мелкой промышленности частная собственность номинально сохранится. По сути же все предприятия должны превратиться в государственные. Их собственникам будут оставлены все титулы и почести, связанные со статусом собственника, а также право на получение «соразмерного» или «отвечающего их общественному положению» дохода; но по сути все предприятия будут превращены в государственные ведомства, все профессии, в государственную службу. В государственном социализме в любой его форме для самостоятельности предпринимателя места нет. Цены будут регулироваться административными распоряжениями; власти будут решать, что, как и в каком количестве должно быть произведено. Не будет ни спекуляции, ни «чрезмерных» прибылей, ни убытков. Новшества будут внедряться только по распоряжению властей. Всем руководит и всё контролирует администрация.

Одна из своеобразных характеристик этатистского учения состоит в том, что оно не в состоянии представить себе сосуществование людей в обществе иначе, как в виде, соответствующем его особому социалистическому идеалу. Внешнее сходство между «социальным государством», которое оно восхваляет и которое ставит своей целью, и общественным устройством, основанным на частной собственности на средства производства, позволяет ему не замечать их сущностных различий. Все, что противоречит предположению о тождественности двух типов организации общества, этатист рассматривает как временную аномалию и как подлежащее наказанию несоблюдение административных распоряжений; государство должно взять бразды правления в свои руки, и тогда все будет в полном порядке. Представление о том, что общественная жизнь людей протекает в определенных условиях, что она подчиняется закономерностям, сравнимым с природными закономерностями, этатисту чуждо. Для него все дело во власти, причем его представления о власти носят грубо материалистический характер.

Хотя этатистскому идеалу общества будущего и не удалось вытеснить другие социалистические идеалы, в вопросах практической политики этатизм все же сумел одержать победу над всеми остальными направлениями социализма. Сегодня все социалистические группы, как бы сильно они ни расходились в своих воззрениях и целях, в практической политике стремятся к тому, чтобы с помощью внешнего вмешательства, за которым стоит сила принуждения, оказать воздействие на цены рынка.

Учение о твердых государственных ценах должно исследовать вопрос, к каким последствиям приведет административное вмешательство в рыночный процесс образования цен в обществе, основанном на частной собственности на средства производства. В его задачи не входит изучение воздействия твердых государственных цен в социалистическом обществе, которое сохранило номинально частную собственность на средства производства и по этой причине наряду с другими средствами использует для управления производством и потреблением также твердые цены. В этом случае твердые цены имеют только техническое значение, они не оказывают влияния на сущность протекающих процессов, а социалистическое общество, которое их применяет, по своей сути не отличается от социалистического общества, имеющего иную организацию.

Важность теории твердых государственных цен объясняется тем, что часто можно слышать утверждение: наряду с обществом частной собственности на средства производства и с обществом с общественной собственностью возможна третья форма организации общества, в котором частная собственность на средства производства продолжает существовать, но как «регулируемая» мерами административного вмешательства. Эта точка зрения, которую в последние десятилетия представляют катедер-социалисты и солидаристы, пользовалась и продолжает пользоваться еще более высоким авторитетом среди государственных деятелей и во влиятельных политических партиях. Она, с одной стороны, используется для истолкования экономической истории Средних веков, а с другой стороны, служит теоретической основой современной интервенционистской политики.

А) Санкционированные цены

Санкционированными ценами мы называем такие твердые государственные цены, величина которых устанавливается настолько близко к величине цен на свободном рынке, что это не приводит к сколько-нибудь серьезным последствиям. Таким образом, санкционированные цены решают весьма скромную задачу; их введение не направлено на то, чтобы, исключив влияние рыночных факторов, реализовать далеко идущие цели экономической политики. Простейшим случаем является ситуация, когда власти просто соглашаются с существующими рыночными ценами и своим вмешательством санкционируют их. Похожая ситуация возникает тогда, когда власти устанавливают потолок цен на уровне, немного превышающем рыночный, или нижний порог цены на уровне чуть ниже рыночного. Несколько иначе обстоит дело, когда твердые цены применяются в качестве средства принуждения монополиста к сохранению идеальной конкурентной цены вместо ее увеличения до более высокой монопольной цены. Когда власти создают монополии (аптекарей, нотариусов, трубочистов) или ограничивают число конкурентов, стимулируя тем самым заключение монополистических соглашений (концессии в гужевом транспорте), то они, безусловно, должны прибегнуть к механизму твердых цен, если не хотят заставить потребителей платить монопольную цену. Ни в одном из этих примеров административное вмешательство не приводит к отклонению цены от уровня, на котором она бы установилась на свободном рынке.

Несколько отличная, хотя и не принципиально, ситуация возникает там, где административное предписание лишает продавца возможности при определенных условиях требовать и получать более высокую цену, чем та, которую он мог бы получить при обычных условиях. Если, например, гужевому транспортному предприятию в административном порядке устанавливают тарифы, то тем самым его лишают возможности использовать те случаи, когда находятся клиенты, которые готовы заплатить более высокую цену, чем та, которую обычно можно получить за такого рода перевозки. Состоятельный путешественник, прибывший поздней ночью на вокзал незнакомого города с маленькими детьми и с большим багажом, охотно заплатит за поездку до удаленной гостиницы гораздо больше, чем обычно принято, если таким образом он сможет выиграть в конкурентной борьбе за место в повозке у других прибывших пассажиров. Расчет на чрезвычайные прибыли в результате использования подобных ситуаций позволил бы хозяевам гужевого транспорта во времена, плохие для бизнеса, смириться с более низкими доходами, чтобы увеличить спрос. Следовательно, вмешательство властей устраняет разницу между ценой периода высокого спроса и ценой периода низкого спроса и ведет к установлению средней цены. Если же власти пойдут на еще большее снижение твердых цен по сравнению с этой идеальной средней, то тогда мы будем иметь дело с настоящей твердой ценой. Но о настоящих твердых ценах мы поговорим чуть ниже.

Похожая ситуация возникает тогда, когда власти напрямую не устанавливают цены, однако предписывают продавцу, например хозяину ресторана, сделать запрашиваемые им цены доступными для всеобщего ознакомления. В результате и в этом случае продавец лишается возможности, используя особые обстоятельства, требовать от отдельных покупателей более высокую цену, чем обычно. Продавец должен теперь учитывать такую возможность в своих финансовых расчетах: если, с одной стороны, он больше не может в благоприятных условиях требовать более высокую цену, то тогда ему будет затруднительно снижать эту цену в других, менее благоприятных условиях.

Другие регулируемые твердые цены преследуют цель предотвратить получение случайных прибылей, которые порой появляются в условиях чрезвычайной ситуации. Если по каким-то неожиданным причинам на несколько дней из строя выходит осветительная система большого города, можно ожидать сильного взлета цен на свечи. При этом торговцы, имеющие свечи в запасе, смогут получить от их реализации весьма значительную непредвиденную прибыль. Если в этом случае власти примут решение об установлении потолка цен на свечи и одновременно обяжут продавцов распродать имеющиеся у них запасы свечей, эти действия не окажут долгосрочного воздействия на снабжение рынка свечами, поскольку причина временного повышения цен на свечи – авария системы городского освещения – будет быстро устранена. Административные меры вмешательства будут иметь долгосрочные последствия только в той мере, в какой продавцы и производители надеются на такие случайности и учитывают их в расчетах цен и объемов товарных запасов. Если при повторении сходных благоприятных для сбыта каких-либо товаров событий соответствующим административным распоряжением будет запрещено использовать сложившуюся конъюнктуру, это вызовет повышение цен сверх обычного уровня и ослабит побудительные мотивы для создания более значительных складских запасов.

В) Настоящие твердые цены

Настоящими твердыми государственными ценами мы называем такие твердые цены, с которыми власти связывают намерение установить цены, отличные от тех, которые образовались бы на свободном рынке. Если власти хотят установить цену выше рыночной, то, как правило, они принимают решение о фиксации нижнего порога цены, если они хотят понизить рыночную цену, то тогда, как правило, устанавливается потолок цен.

Сначала рассмотрим потолок цен или максимальные цены. Естественная, или статическая, цена, которая сложилась бы на свободном рынке, соответствует равновесию всех цен и услуг. На этом уровне цена и издержки совпадают. Если в результате административного распоряжения это соотношение меняется, продавцы будут вынуждены отдавать товары по более низкой цене, чем та, которая установится на свободном рынке, и тогда доход будет меньше понесенных издержек. В этом случае продавцы, если речь не идет о скоропортящихся товарах или о товарах с быстро уменьшающейся стоимостью, откажутся от продажи своей продукции до более благоприятного времени в ожидании, что ограничительные меры администрации окажутся непродолжительными. В то же время покупатели, желающие приобрести товар, будут лишены этой возможности; вместо желаемого товара они купят другой, который они в ином случае не купили бы, поскольку он, например, в меньшей степени удовлетворяет их потребности. (Здесь необходимо отметить, что цены на такие суррогатные товары вследствие роста спроса начнут повышаться.) Однако в планы властей такой результат не входил. Они лишь хотели с помощью декретных цен обеспечить реализацию товаров потребителям по более низким ценам, а не лишить их вообще возможности приобрести эти товары. Поэтому власти наряду с установлением потолка цен обяжут продавцов отпускать по декретированной цене все товары, имеющиеся на складе. Но в этом случае мы сталкиваемся со следующей большой проблемой, связанной с декретированием цен, а именно: на свободном рынке игра цен приводит к тому, что цены устанавливаются на уровне, на котором спрос и предложение уравновешиваются. Количество покупателей, которые готовы заплатить за товар цену, соответствующую рыночной, таково, что весь товар, поступивший на рынок, может быть реализован. Если же в результате административного вмешательства цена товара опустится ниже цены свободного рынка, то прежнему количеству товаров будет соответствовать большее число покупателей, готовых заплатить за товар более низкую, декретированную властями цену. Предложение более не соответствует спросу, спрос превышает предложение, и рыночный механизм, который в противном случае за счет изменения цены обеспечивает соответствие спроса и предложения, вследствие административного вмешательства больше не может функционировать.

То, что в результате происходит сокращение числа покупателей, поскольку на продажу поступает не более того количества товаров, которое имеется в наличии, с точки зрения рынка является случайностью. Возможно, что те покупатели, которые первыми оказались на рынке, вернутся домой с покупками, или только те покупатели смогут приобрести товар, кто поддерживает с продавцом личные отношения. Недавнее военное время, когда неоднократно предпринимались попытки установить твердые цены, изобилует примерами как первого, так и второго рода. Можно было приобрести товар или по максимальной цене, или состоя в дружеских отношениях с продавцом, или вовремя заняв очередь у передвижной лавки торговца. Однако власти не могут согласиться с таким отбором покупателей, поскольку хотели бы с помощью мер вмешательства дать возможность приобрести товары по низкой цене всем, избежать ситуации, в которой люди, имея деньги, не могут купить эти товары. Поэтому помимо принуждения к продаже они должны будут сделать еще один шаг, прибегнув к рационированию товаров. То есть товары будут отпускаться каждому желающему не в тех количествах, которые устраивают как продавца, так и покупателя. Имеющееся количество товара распределяется властями между всеми претендентами, при этом каждый из них получает по установленной властями цене столько, сколько ему положено в соответствии с административными предписаниями рационирования.

Но даже эта мера может показаться властям недостаточной. Поскольку меры, о которых мы до сих пор говорили, касаются только того запаса товаров, который уже находится на рынке. Если этот запас окажется исчерпанным, восполнение складских запасов будет невозможно, так как производство товаров более не будет покрывать издержки. Чтобы обеспечить дальнейшее снабжение потребителей, власти должны будут предпринять новые меры: они должны будут ввести обязанность продолжать производство. Если потребуется, они должны будут также установить твердые цены на сырье и полуфабрикаты, а при необходимости на рабочую силу, и обязать предпринимателей производить, а рабочих трудиться в соответствии с этими ценами.

Таким образом, мы видим, что твердые цены как изолированная мера воздействия на свободный рынок в обществе с разделением труда, основанном на частной собственности на средства производства, неосуществима. Она не может обеспечить тот результат, на который рассчитывают инициирующие ее власти. Поэтому власти вынуждены шаг за шагом двигаться от отдельно взятого приказа, устанавливающего уровень цен, к приказу, согласно которому распоряжение средствами производства и рабочей силой передается в руки самих властей, которые определяют, как, что и в каком количестве должно быть произведено и каким образом произведенный продукт должен быть распределен. Изолированная мера административного вмешательства в механизм рынка только препятствует обслуживанию потребителей, отвлекая их внимание от тех товаров, которые представляются им более нужными, и направляя его на те товары, которые они рассматривают как менее подходящие для удовлетворения их потребностей. Поэтому эта мера никак не может привести к тому результату, на который рассчитывают власти. История военного социализма продемонстрировала это со всей очевидностью. Правительства, которые хотели вмешаться в механизмы рынка, были вынуждены шаг за шагом двигаться от первоначальных изолированных мер административного вмешательства в ценообразование к в конечном счете полному обобществлению средств производства. Они могли бы пройти этот путь еще быстрее, если бы их распоряжения о твердых ценах выполнялись более последовательно и если бы спекулянты не игнорировали эти распоряжения. То, что они так и не сделали последний шаг, не провели обобществление всего производственного аппарата, связано исключительно с прекращением войны и отменой режима военной экономики. Однако любой историк изолированных мероприятий военной экономики сможет со всей определенностью констатировать наличие названных выше этапов: сначала твердые государственные цены, затем принудительная продажа, далее рационирование и предписания, касающиеся организации производства и распределения, и наконец попытки введения планового руководства всем производством и распределением.