Текст книги "Регулирование экономики и бюрократия"

В истории твердые цены играли заметную роль прежде всего во времена порчи монеты и проведения инфляционной политики. Правительства неоднократно предпринимали попытки, вопреки порче монеты и увеличению денежной массы, сохранить старый уровень цен. Так это было и в самый последний и самый длительный период инфляции, в период Мировой войны. Правительства начали бороться с неконтролируемым ростом цен средствами уголовного законодательства начиная с того самого дня, когда они поставили печатный станок на службу государственным финансам. Предположим, что сначала эти действия оказались успешными. При этом мы не будем учитывать, что война также сократила предложение товаров, и одновременно предположим, что со стороны товаров не действуют силы, направленные на изменение менового отношения между товарами и деньгами. Далее мы должны будем вынести за скобки такой фактор, как повышение у отдельных экономических агентов потребности в остатках наличности, обусловленной во время военных действий большим временем, необходимым для пересылки денег, ограничением клиринговых расчетов, а также другими обстоятельствами. Мы хотим выяснить, к каким последствиям при прочих равных условиях при увеличении денежной массы должно было бы привести сохранение денежных цен на прежнем уровне с помощью административных принудительных мер. За счет увеличения денежной массы на рынке возникает новый покупательский спрос, которого раньше не было. Возникает, как принято говорить, «новая покупательная сила». Если новые покупатели начинают конкурировать с теми покупателями, которые уже присутствовали на рынке, но при этом цены на товары не могут быть увеличены, тогда может быть удовлетворена только часть покупательского спроса. Тогда часть покупателей должна будет покинуть рынок с пустыми руками, несмотря на то что эти покупатели были готовы заплатить требуемую цену за нужный им товар. Одновременно правительство, которое запускает в обращение свеженапечатанные банкноты, хотело бы с помощью этой меры отвлечь товары и услуги из тех каналов, по которым они направлялись до этого момента, чтобы использовать их в желаемых для себя целях. Оно хотело бы купить эти товары и услуги, а не реквизировать их, что также было бы возможно. То есть правительство просто должно желать создания такой ситуации, в которой все можно будет приобрести за деньги и только за деньги. Ему невыгодно, чтобы на рынке создалась ситуация, которая заставляла бы часть покупателей отправляться домой, так и не сделав покупок. Правительство само хочет покупать; оно хочет использовать, а не разрушить рынок. Но административно установленная цена ведет к разрушению рынка, на котором товары и деньги покупаются и продаются за деньги. В той мере, в какой это возможно, торговля пытается решить эту задачу другими путями. Так, например, вновь возникает прямой товарообмен (бартер), при котором товары и услуги обмениваются между собой без посредства денег. Правительству, которое, со своей стороны, не обладает необходимыми возможностями для участия в прямом товарообмене, поскольку у него отсутствуют собственные товары, такое развитие событий понравиться не может. Оно выходит на рынок только с деньгами, но не с товарами, и поэтому, напротив, заинтересовано в том, чтобы покупательная способность денежной единицы не уменьшалась еще сильнее из-за того, что владельцы денег не могут с полной определенностью рассчитывать на приобретение за деньги желаемых товаров. В качестве покупателя товаров и рабочей силы оно само не может отстаивать тот принцип, согласно которому старые цены не должны быть превышены. Одним словом, оно само как эмитент дополнительной денежной массы не может не подчиниться необходимости, которую описывает количественная теория денег.

Если власти устанавливают цены на более высоком уровне, чем свободный рынок, и запрещают продажи по более низким ценам (минимальная цена, или нижний порог цены), то это приведет к уменьшению сбыта. При более низкой рыночной цене спрос уравновешивает предложение; при установленной административным путем более высокой цене спрос отстает от предложения, и часть товаров, привезенных на рынок, не находит покупателя. Поскольку власти устанавливают минимальную цену, чтобы гарантировать продавцам выгодный сбыт, такой результат никак не вписывается в их планы. Соответственно, власти будут вынуждены использовать другие методы, которые в конечном счете шаг за шагом приведут к полной передаче прав распоряжаться средствами производства в их собственные руки.

Наибольшее практическое значение имеют те аспекты установления нижнего порога цены, которые касаются размера заработной платы (минимальная заработная плата). Минимальные ставки заработной платы могут быть установлены либо непосредственно решением властей, либо опосредствованно через поддержку усилий профсоюзов, нацеленных на установление минимальной заработной платы. Если с помощью забастовки или угрозы таковой профсоюз добивается повышения ставки минимальной заработной платы выше ее уровня на свободном рынке, то это происходит только в том случае, когда профсоюзы пользуются поддержкой государства, которое отказывает в праве на предусмотренную законом, в том числе со стороны исполнительной власти, защиту рабочих, готовых продолжать выполнять свои производственные обязанности, и тем самым делают эффективной угрозу забастовкой со стороны профсоюза. Для нашего исследования принципиального значения вопроса об уровне заработной платы совершенно неважно, кто стремится установить этот уровень – государство как «легитимный» аппарат принуждения, или санкционированный государством аппарат принуждения некой организации, которая в действительности выполняет функцию общественного насилия. Если распоряжение о повышении минимальной заработной платы выше уровня свободного рынка касается только одной отрасли промышленности, то это приведет к удорожанию производства, неизбежному повышению цены на конечный продукт и соответственно к сокращению сбыта. Также неизбежное в таких случаях сокращение работников окажет понижающее влияние на уровень заработной платы в других отраслях производства. В этом отношении можно согласиться с положением теории заработной платы о воздействии фактора повышения заработной платы, не связанного с механизмом свободного рынка: то, что дополнительно приобретают рабочие, занятые в одной отрасли производства, теряют рабочие в другой отрасли. Если мы хотим избежать этих последствий, то должны будем увязать установление новых ставок минимальной заработной платы с обязательством не сокращать количество занятых. Тогда в соответствующей отрасли снижается норма прибыли – либо за счет продолжения выплаты зарплаты части рабочих, не используемых в производственном процессе, либо за счет полной загрузки рабочих и поддержания объема производства на прежнем уровне и последующей продажей произведенной продукции с убытком. В этом случае предприниматели будут стремиться к тому, чтобы вывести свои капиталы из этой производственной отрасли, и если власти попытаются этому противодействовать, тогда в этих целях они должны будут издать новые специальные распоряжения.

Если установление минимальной заработной платы будет касаться не только одной или нескольких производственных отраслей, а всего производства отдельно взятой страны или всех стран мира, то рост цен на конечную продукцию, вызванный этим обстоятельством, может не привести к сокращению потребления[161]161
  Мы не учитываем при этом оказываемое на цены воздействие сил со стороны денежного предложения.


[Закрыть]. Тогда более высокая заработная плата увеличит покупательскую способность трудящихся слоев населения; они смогут больше потреблять и покупать больше продуктов, хотя их рыночная стоимость стала выше. (При этом внутри отдельных отраслей могут быть отклонения от этого правила.) Предприниматели и капиталисты будут вынуждены, если только они не захотят начать проедать основной капитал, ограничить собственное потребление, поскольку их денежные доходы не растут и они не в состоянии платить более высокие цены за нужные им товары. До тех пор пока это ограничение потребления товаров будет иметь место, в результате общего повышения заработной платы рабочие будут пользоваться частью доходов предпринимателей и капиталистов. Повышение доходов рабочих выражается в том, что ограничение покупательской способности предпринимателей и капиталистов не приведет к такому росту цен, который полностью компенсировал бы рост производственных издержек вследствие повышения заработной платы, что рост цен на потребительские товары будет немного отставать от роста заработной платы. Ввиду того никем не оспариваемого факта, что даже распределение всех доходов от собственности между всеми рабочими не приведет к существенному увеличению дохода каждого рабочего в отдельности, не следует обольщаться относительно количественной значимости уменьшения доходов от собственности. Если же предположить, что повышение заработной платы носит радикальный характер и приводит к столь резкому повышению цен, что большая часть реального дохода предпринимателей и капиталистов или даже весь он перераспределяется в пользу рабочих, то будет необходимо принять во внимание, что предприниматели и капиталисты все равно не пожелают отказаться от предпринимательской деятельности и владения капиталом как источника существования и что они, если окажутся не в состоянии существовать за счет избыточного капитала, образуемого в процессе предпринимательской деятельности, по собственной инициативе начнут проедать основной капитал. Таким образом, ликвидация дохода от собственности под воздействием навязанного извне повышения заработной платы приведет лишь к израсходованию составных частей капитала и, как следствие, к прогрессирующему сокращению национального дохода. (Впрочем, к таким же результатам приведет любая другая, помимо обобществления производства и распределения, попытка ликвидировать доход с капитала и предпринимательский доход.) Для того чтобы избежать этих последствий, не существует, если говорить языком этатистов, другого пути, кроме лишения частных собственников права распоряжения средствами производства.

Сказанное выше относится только к такому фиксированию цен, посредством которого преследуется цель изменить цены свободного рынка. Если же административное фиксирование цены направлено не на борьбу против конкурентных цен свободного рынка, а на устранение монопольных цен, то в этом случае последствия таких мер будут иными. Тогда пространство для ценового административного маневра будет определяться ценовой вилкой между более высокой монопольной и более низкой конкурентной ценами. То есть твердые цены могут быть установлены в пределах этой ценовой вилки. Власти могут также при определенных условиях ввести специальную монопольную цену. Если, например, в каком-нибудь замкнутом экономическом районе, в котором картель производителей сахара держит цену на сахар выше цены свободного рынка, административным путем вводится минимальная цена на сахарную свеклу, превышающая минимальную цену на этот продукт на свободном рынке, то в этом случае показанные выше последствия введения минимальных цен могут не давать о себе знать до тех пор, пока вмешательство властей касается только специфической монопольной прибыли сахарных монополистов. И только когда административная цена на свеклу станет столь высока, что сделает производство сахара невыгодным даже при монопольной цене, вследствие чего сахарная монополия будет вынуждена пойти на повышение цены и в соответствии с падающим сбытом ограничить производство, эти последствия проявят себя в полном объеме.

Важнейший теоретический вывод, к которому нас приводит фундаментальное исследование последствий введения твердых государственных цен, заключается в том, что в обществе, основанном на частной собственности на средства производства, меры административного вмешательства в ценообразование рынка приводят к результатам, противоположным тем, на которые рассчитывали их власти. Если власти хотят избежать этих результатов, они не должны ограничиваться отдельными мерами воздействия на рыночный механизм; они должны шаг за шагом идти дальше – пока распоряжение средствами производства в конце концов не перейдет из рук предпринимателей и капиталистов в руки властей. Тогда уже не будет иметь никакого значения, в какой форме они осуществляют распределение доходов, сохранят ли они для предпринимателей и капиталистов привилегированное положение при распределении этих доходов или нет. Решающее значение имеет то, что власти не могут позволить себе остановиться только на одной-единственной мере вмешательства, что они по необходимости должны идти дальше вплоть до фактического обобществления средств производства. Из этого следует, что представление о существовании между общественным строем, основанным на частной собственности на средства производства, и обществом, основанным на общественной собственности на средства производства, каких-то промежуточных форм, например формы «регулируемого» обмена, лишено смысла. В обществе, основанном на частной собственности на средства производства, цены не могут регулироваться ничем иным, кроме игры рынка. Если каким-либо образом эта игра исключается, тогда производство в обществе, основанном на частной собственности, теряет свой смысл, оно становится хаотичным, и власти для предотвращения хаоса будут поставлены перед необходимостью взять управление средствами производства в свои руки.

В этом смысле можно согласиться с точкой зрения либералов старой школы и части старых социалистов, согласно которой, сохраняя частную собственность на средства производства, невозможно исключить влияние рынка на ценообразование, а через ценообразование на производство и распределение, и предписывать цены, которые отличаются от цен рынка. Не бесплодное доктринерство, а глубокое понимание общественных закономерностей руководило ими, когда они формулировали альтернативу – либо частная, либо общественная собственность на средства производства, либо капитализм, либо социализм. Действительно, общество с разделением труда можно представить только в этих двух формах; какие-либо промежуточные формы мыслимы только постольку, поскольку часть средства производства может находиться в общественной собственности, а часть – в собственности частных лиц. Однако как только распоряжение средствами производства доверяется частным собственникам, становится невозможным устранить действие рыночных цен мерами внешнего административного воздействия, не ликвидируя при этом действующий в таком обществе регулирующий принцип производства, основанный на разделении труда.

Огосударствление кредита?

В 1917 г. финский автор Артур Траверс-Боргстрем, изложивший свои идеи о социальной реформе, вершиной которых был тезис об огосударствлении кредита, в книге «Мутуализм» (на немецком языке вышла в свет в 1923 г.), основал в Берне фонд, названный его именем. Непосредственной целью этого фонда было поощрение денежными премиями работ об огосударствлении кредита. Премиальный комитет фонда, в состав которого входили профессора Диль, Вейерман, Мильхауд, Райхесберг, банкиры д-р Милье, д-р Зомари, Х. Курц и др., присудили премию работе д-ра Роберта Доймера, члена совета директоров Рейхсбанка в Берлине. Удостоенная премии работа была издана в виде книги мутуалистским обществом в Финляндии[162]162
  Die Verstaatlichung des Kredits (Mutualisierung des Kredits). Gekronte Preisschrift der Travers-Borgstroem-Stiftung in Bern / Verfasser Dr. Robert Deumer. Berlin. S. XII + 371. Miinchen und Leipzig: Verlag Duncker & Humblot, 1926.


[Закрыть].

История создания книги объясняет, почему для ее автора сам вопрос о возможности огосударствления кредита не представляет серьезной проблемы и он все свое внимание посвящает изложению вопроса о том, как это огосударствление может быть осуществлено на практике. Д-р Доймер излагает нам разработанное вплоть до несущественных частностей предложение об огосударствлении всех компаний и предприятий, которые занимаются кредитной и банковской деятельностью на территории Германской империи, и учреждении общегерманской кредитной монополии. Однако этот проект не представляет для нас никакого интереса. Не вызывает сомнения, что в обозримом будущем этот проект не будет реализован, а если однажды что-либо подобное и станет предметом обсуждений, то это случится в совершенно иных условиях, в которых проект д-ра Доймера окажется непригодным. То есть не имеет никакого смысла более подробно останавливаться на его отдельных положениях, как, например, на сформулированных в первом абзаце параграфа 10 «Проекта закона об огосударствлении кредитно-банковского дела», в котором говорится: «Тот, кто после огосударствления кредита будет продолжать в качестве коммерческого учреждения заниматься кредитно-банковской деятельностью, наказывается денежным штрафом в размере до 10 млн золотых марок и тюремным заключением на срок до 5 лет или одной из этих санкций»[163]163
  S. 335.


[Закрыть].

То, что в работе Доймера заслуживает всеобщего интереса, это исключительно излагаемые им мотивы в пользу огосударствления кредита и его идеи относительно возможности осуществления реформы таким образом, чтобы не были утрачены преимущества «коммерческих» предприятий в пользу «бюрократических». Рассуждения Доймера на этот счет содержат идеи, которые разделяет как минимум значительное большинство наших современников, возможно даже большинство рассматривает их как безоговорочно верные. Однако если встать на эту точку зрения Доймера, Траверс-Боргстрема и мутуалистов, то тогда будет необходимо признать огосударствление кредита и любую другую меру, ведущую к социализму, не только желательной и выполнимой, но и в высшей степени необходимой. Всеобщее одобрение, которое встречает критика экономики, основанной на частной собственности на средства производства, наиболее активных представителей которой мы находим в Германии в лице катедер-социалистической школы, а во Франции, Англии и США соответственно среди солидаристов, фабианцев и институционалистов, объясняет тот благоприятный прием, который общественность оказывает любым предложениям по ограничению сферы свободного развития частной собственности и предпринимательского духа. Причина того, что эти предложения до настоящего времени не были реализованы наиболее радикальным образом, отнюдь не в отрицательном отношении к ним со стороны социально-экономической литературы и политических партий (что совершенно не так), а исключительно в том, что огосударствление и муниципализация предприятий, как и все этатистские и интервенционистские меры вмешательства в экономическую жизнь, вместо ожидаемых благоприятных результатов приводили только к финансовым провалам и серьезным сбоям в производстве и обращении. Несостоятельность этих мер на практике пока еще не поставила под сомнение их идеологическое обоснование. Как и прежде, в основе этой идеологии лежит высокая оценка государственных предприятий и пренебрежительное отношение к частному предпринимательству. Как и прежде, она верит, что против ее проектов реформ выступают только злонамеренность, корысть и непонимание и что каждый человек, думающий непредвзято, должен будет их поддержать.

Имея это в виду, представляется вполне оправданным подробно разобрать основные идеи книги Доймера.

В настоящее время, полагает Доймер, банки обслуживают интересы капиталистов, стремящихся к извлечению прибыли, а интересы национальной экономики – только в той степени, в какой последние не противоречат первым. Банки финансируют не те предприятия, которые имеют наибольшую важность для национальной экономики, а те, которые обещают принести наибольший доход. Так, например, они финансируют «водочный завод или какое-нибудь иное производство, избыточное в рамках народного хозяйства». Тем самым банки «с общеэкономической точки зрения не только не приносят никакой пользы, но и наносят вред», поскольку «банк обеспечил условия для превращения в крупное производство предприятия, острая потребность в товарах которого отсутствовала, возможно, также создал стимулы для избыточного потребления, что ослабило покупательскую способность населения в отношении более важных товаров культурного и иного рационального назначения. Кроме того, выданные на эти цели кредитные ресурсы оказались потерянными для кредитования необходимых для национальной экономики отраслей производства, что может привести если не к ограничению их производственной деятельности, то, во всяком случае, к удорожанию кредита и тем самым к увеличению доли издержек в цене важных для общества товаров»[164]164
  S. 86.


[Закрыть].

Эти высказывания Доймера свидетельствуют о его непонимании следующего факта: в рамках капиталистической экономики распределение капитала и труда между отдельными производственными отраслями происходит таким образом, что повсеместно – независимо от различий в величине премии за риск – будет получен один и тот же доход на капитал, а одинаковый труд будет оплачиваться по одинаковым тарифам. Доход от производства «излишних» товаров будет не больше и не меньше, чем от производства «необходимых» товаров. В конечном счете насыщение отдельных отраслей производства капиталом и трудовыми ресурсами определяется поведением потребителей на рынке. Повышение спроса на какой-либо товар приводит к росту цен и увеличению прибыли, затем к созданию новых и расширению существующих предприятий. Именно потребители решают, в какую из отраслей производства должно быть направлено больше капитала. Если они требуют больше пива, то будет сварено больше пива; если они захотят видеть на театральной сцене больше классических постановок, то тогда в театрах будут играть больше классических пьес и меньше легких комедий, водевилей и оперетт. Большее количество представлений «Веселой вдовы» и «Райского сада», чем «Торквато Тассо»[165]165
  [ «Веселая вдова» (1905) – оперетта австро-венгерского композитора Франца Легара, либретто Виктора Леона и Лео Штейна по мотивам комедии французского драматурга Анри Мельяка «Атташе из посольства»; одна из популярнейших оперетт в мире и самая известная оперетта Легара. «Райский сад» (1928) – комедия Рудольфа Бернауера из жизни «непристойных» девиц. «Торквато Тассо» (1790) – пьеса И. В. Гёте, драма, в которой показано столкновение двух натур: поэта Тассо, не умеющего подчинить себя законам окружающей среды (обычаям и нравам Феррарского двора), и придворного Антонио (статс-секретаря герцога Феррары), добровольно следующего этим законам, нашедшего душевный мир в отказе от посягательств на нормы придворного быта. Торквато Тассо (1544–1595) – итальянский поэт XVI в. – Прим. ред.]


[Закрыть], объясняется не рвением театрального директора, а вкусом публики.

Вкус Доймера отличается от вкуса толпы. Он полагает, что люди выиграли бы от того, что иначе распределяли бы свои расходы. Многие с ним в этом согласятся. Однако Доймер делает из своих взглядов, отличных от взглядов массы людей, вывод о том, что в целях придания народному хозяйству другого направления необходимо с помощью огосударствления кредита создать социалистическую плановую экономику. В этом с Доймером нельзя согласиться.

Социалистическая экономика, руководимая из одного центра в соответствии с единым планом, в теории может носить демократический или диктаторский характер. Если речь идет о демократии, в рамках которой центральный орган руководства экономикой зависит от воли народа, изъявляемой в ходе выборов и голосований, то эта экономика будет функционировать так же, как капиталистическая. Она будет производить для потребления те товары, которые нравятся широким массам, т. е. алкоголь, табак, дешевое чтиво в литературе, китч в театре и кино, всевозможные модные поделки. В капиталистической экономике учитываются и вкусы небольших групп населения; предприятия также производят товары, которые востребованы не всеми, а только частью потребителей. Демократически организованная плановая экономика, поскольку ее руководство зависит от большинства населения, не будет обязана учитывать такого рода специфические пожелания меньшинства. Оно будет ориентироваться исключительно на вкусы масс. Но даже в том случае, если плановой экономикой будет руководить диктатор, который, игнорируя пожелания народа, делает то, что считает правильным, т. е. одевает, кормит и обеспечивает жильем народ так, как ему нравится, не будет никаких гарантий, что будет осуществлено то, что кажется верным «нам». Критики капиталистического общественного строя склонны предполагать, что при социализме, о котором они мечтают, произойдет то, что они сами считают правильным. Даже если они не всегда рассчитывают на то, что им выпадет роль диктатора, они по крайней мере надеются, что диктатор не предпримет ничего, не спросив их совета. Так они приходят к расхожему противопоставлению прибыльности и производительности. Экономические действия, которые с их точки зрения – неизбежно субъективной – являются правильными, они называют производительными; они отвергают капиталистический общественный строй, поскольку в рамках этого строя, ориентированного на прибыльность и поэтому вынужденного учитывать пожелания потребителей, истинных хозяев рынка и производства, экономические действия подчас принимают иной характер. Они забывают, что диктатор также способен поступать совсем не так, как желали бы они, и что не существует гарантий, что он на самом деле будет стремиться к «наилучшему решению» и что, если бы даже так случилось, он знал бы пути к этому «наилучшему решению».

Еще более серьезным представляется вопрос о том, сможет ли диктатура «самого лучшего» или нескольких «самых лучших» действовать вопреки воле масс. Будет ли народ в течение длительного времени мириться с экономической диктатурой, которая дает людям не то, в чем они нуждаются и что хотели бы потреблять, а то, что считают полезным власти? Смогут ли в конечном счете массы осознать, что руководители должны учитывать в производстве их желания и вкусы и делать то, чему реформаторы хотели помешать?

Многие из нас согласятся с субъективным выводом Доймера о том, что потребление наших сограждан зачастую идет в неверном направлении. Если встать на эту точку зрения, то можно даже попытаться убедить сограждан в ошибочности их поступков. Тогда можно было бы попробовать разъяснить им порочность чрезмерного употребления алкоголя и табака, бесполезность просмотра кинофильмов и т. д. Если есть намерение содействовать распространению хороших книг, то нужно последовать примеру библейских обществ, которые идут на материальные жертвы, чтобы по низким ценам распространять Библию, выкладывая ее в кафе и других подобных местах. Если все эти меры представляются недостаточными, остается только один путь – и не стоит питать иллюзий, что это не так, – путь насилия над волей сограждан. Направленность экономики на получение прибыли означает в действительности ее направленность на удовлетворение желаний потребителей, чей спрос определяет цену товаров и тем самым величину отдачи на вложенный капитал и предпринимательского дохода. Одновременно ее направленность на достижение «народнохозяйственной производительности» означала бы подчинение экономики воле диктатора или союза диктаторов, противостоящей воле потребителей.

Разумеется, в капиталистическом обществе часть национального дохода обслуживает сферу потребления богатых людей, приобретающих предметы роскоши. Однако даже если не говорить о том, что богатые составляют лишь незначительную часть населения, что производство предметов роскоши не приводит к заметным изменениям структуры производства, тем не менее необходимо отметить, что роскошь состоятельных людей является фактором динамического развития, одной из важнейших движущих сил прогресса в экономике. Каждое новшество сначала выступает как «предмет роскоши» для немногих богатых, чтобы позднее – тогда, когда оно укажет промышленности и потреблению новые пути развития, – превратиться в привычную «необходимую» потребность большинства. Вспомним для примера о нашей одежде, об освещении и санитарном оборудовании наших квартир, об автомобилях и о туризме. История экономики показывает нам, как вчерашние предметы роскоши спустя какое-то время становились потребностью для всех. Многое из того, что в менее капиталистических странах рассматривают как предметы роскоши, в более капиталистически развитых странах уже стало общим достоянием масс. В Вене собственный автомобиль считается (не только с точки зрения налоговых органов) предметом роскоши, в США один автомобиль приходится на каждые четыре-пять жителей.

Если критик капиталистического общества планирует организовать лучшее обеспечение масс товарами, ему следует как можно меньше ссылаться на потребление предметов роскоши, поскольку до сих пор так и не удалось опровергнуть утверждение теоретиков и практический опыт, согласно которым только капиталистическое предприятие обеспечивает наивысшую эффективность производства. Если в будущем обществе плановой экономики будет производиться меньше товаров, чем в капиталистическом, то тогда оно, естественно, будет не в состоянии обеспечить массы лучше, чем это имеет место сегодня.