Текст книги "Регулирование экономики и бюрократия"

VII. Экономические, социальные и политические последствия интервенционизма

Интервенционизм не является экономической системой, т. е. он не представляет собой метод, который позволяет людям достигать своих целей. Это просто система процедур, которые вносят беспорядок в рыночную экономику и в конечном итоге разрушают ее. Интервенционизм затрудняет производство и ухудшает удовлетворение потребностей. Он не делает людей богаче; он делает их беднее.

Впрочем, следует признать, что интервенционистские меры могут дать определенным лицам или некоторым группам лиц преимущества, предоставляемые им за счет других. Меньшинство может получить привилегии, которые сделают его богаче за счет сограждан. Однако для большинства, или для всего народа, интервенционизм означает только потери.

Рассмотрим, например, таможенный тариф. Вполне возможно предоставить привилегии группе производителей, скажем владельцам медных рудников; в проигрыше окажутся потребители, а владельцы шахт выиграют. Но если каждой отрасли и каждой профессии предоставить одинаковую защиту, каждый как потребитель потеряет то, что он выиграет как производитель. Более того, в конечном счете пострадают все, потому что защита перемещает производство из наиболее выгодных природных условий, что приводит к снижению производительности капитала и труда, т. е. к увеличению издержек производства. Таможенный тариф, устанавливающий введение лишь одной или нескольких протекционистских пошлин, может служить индивидуальным интересам отдельных групп, но всеобъемлющая система пошлин может привести только к снижению уровня общего удовлетворения.

Но эти ограничительные меры еще сравнительно безвредны. Они уменьшают производительность и делают людей беднее, но они все-таки позволяют процессу продолжать функционировать. К изолированным ограничительным мерам рынок может приспособиться. В случае принятия мер, направленных на фиксирование цен, ставок заработной платы и процентных ставок на уровнях, отличных от тех, которые установились бы на недеформируемом рынке, последствия будут другими. Если эти меры направлены на ликвидацию прибыли, они парализуют работу рыночной экономики. Мало того, что они отклоняют производство от тех направлений, которые обеспечивают наилучшее и наиболее эффективное удовлетворение спроса потребителей, они также вызывают напрасную растрату капитала и труда и создают постоянную массовую безработицу. Они могут привести к искусственному буму, но вместе с этим они приносят с собой и депрессию. Они превращают рыночную экономику в хаос.

Общественное мнение приписывает возникновение всех этих бед капиталистической системе. А в качестве средства защиты от нежелательных последствий интервенционизма его сторонники призывают к усилению вмешательства. Люди обвиняют капитализм за последствия, вызванные действиями правительств, которые реализуют антикапиталистическую политику.

Особое значение имеет случай монополии. Возможно, даже, пожалуй, вероятно, что в условиях рыночной экономики, не деформированной государственным вмешательством, будут созданы условия, которые временно могут привести к появлению монопольных цен. Например, можно считать вероятным, что даже в свободной рыночной экономике может возникнуть международная монополия на рынке ртути или что в ней могут сформироваться местные монополии на некоторые строительные материалы и топливо. Но такие единичные случаи монопольных цен не создают «проблемы монополии». Все национальные монополии и – за немногими исключениями – все международные монополии обязаны своим существованием таможенному законодательству. Если бы власти действительно серьезно относились к борьбе против монополий, они бы прибегли к эффективным средствам, имеющимся в их распоряжении; они убрали бы ввозные таможенные пошлины. Если бы они сделали одно только это, «проблема монополии» утратила бы свою остроту. Но в действительности государство не заинтересовано в ликвидации монополий; напротив, оно пытается создать условия, способствующие появлению на рынке монопольных цен.

Предположим, например, что отечественные заводы, работающие на полную мощность, производят какой-то товар в количестве m единиц и что внутреннее потребление по ценам мирового рынка p плюс импортная пошлина d (т. е. по цене p плюс d) составляет n единиц при n больше m. В таких условиях пошлина позволит отечественным производителям получать за свою продукцию цену, превышающую цену мирового рынка[204]204
  Для простоты рассмотрения мы здесь не учитываем транспортные расходы, хотя их учет и использование в расчетах не потребовало бы большого труда.


[Закрыть]. Протекционистская пошлина здесь действительно работает; она обеспечивает достижение поставленной цели. По такому сценарию, например, работают производители пшеницы в европейских промышленно развитых странах. Однако если m (т. е. произведенное количество) превышает внутреннее потребление по ценам мирового рынка, то импортная пошлина не дает никаких преимуществ отечественным производителям. Поэтому в США импортная пошлина на пшеницу или на сталь не окажет никакого влияния на цены; сама по себе она не приведет к росту цен на производимую в стране пшеницу или сталь.

Однако если отечественные производители хотят получить преимущества от таможенной защиты даже в том случае, когда m превышает внутреннее потребление по ценам мирового рынка, они должны сформировать картель, трест или какую-либо другую форму монополистической организации и договориться о сокращении производства ее членами. Тогда они окажутся в положении, при условии что состояние спроса (форма кривой спроса) позволяет это сделать, которое заставит потребителя платить по монопольно высокой цене, превышающей цену мирового рынка, но ниже цены мирового рынка плюс импортная пошлина. То, что в первом случае достигалось непосредственно при помощи пошлины, во втором должно быть обеспечено через монопольную организацию, создание которой делает возможным протекционистская пошлина.

Появление большинства международных картелей стало возможным только потому, что единый мировой рынок при помощи пошлин и других аналогичных мер разделен на национальные экономические зоны. Вся неискренность властей в их отношении к монополии наиболее ярко проявляется в их усилиях по созданию мировых монополий, причем даже для тех товаров, для которых условия, необходимые для формирования монополии, требуют помимо таможенного законодательства применения специальных мер. В экономической истории последнего десятилетия можно увидеть ряд мер, к которым прибегали правительства различных стран, направленных, хотя и безуспешно, на создание мировых монополий на сахар, каучук, кофе, олово и некоторые другие товары.

В той мере, в какой интервенционизм позволяет достичь поставленных правительством целей, он создает искусственный дефицит товаров и способствует росту цен. Когда правительства пытаются достичь других целей, кроме этих двух, они терпят неудачу; более того, появляются последствия, которые сами правительства считают даже менее желательными, чем условия, которые они пытались изменить. Из этого хаоса, к возникновению которого приводит интервенционизм, есть только два пути выхода: возвращение к недеформированному рынку или принятие социализма.

С точки зрения эгоистических особых групповых интересов предпринимателей и капиталистов недеформированная рыночная экономика не представляется привлекательной системой. Рыночная экономика требуется не ради удовлетворения групповых или индивидуальных интересов, а ради общего благополучия. Неверно, что сторонники свободной рыночной экономики выступают защитниками корыстных интересов богатых. Интервенционизм требуется для защиты особых интересов предпринимателей и капиталистов, чтобы оградить их от конкуренции со стороны более эффективных и активных людей. Свободное развитие рыночной экономики следует рекомендовать исходя не из интересов богачей, а из-за интересов широких народных масс.

Народное правление основано на той идее, что все граждане связаны друг с другом общими интересами. Авторы современных конституций не оставили без внимания тот факт, что в краткосрочной перспективе особые интересы отдельных групп могут идти вразрез с интересами подавляющего большинства людей. Но они были полностью уверены в разумности своих сограждан. Они не сомневались, что их сограждане достаточно умны, чтобы понять, что эгоистические групповые интересы должны быть принесены в жертву, когда они идут вразрез с благополучием большинства. Они были убеждены, что каждой группе будет понятно, что в долгосрочной перспективе привилегии удержать невозможно. Привилегии имеют ценность только тогда, когда приносят пользу меньшинству; они теряют ценность, когда становятся всеобщими. Когда привелегии предоставляются каждой отдельной группе граждан, привилегии как таковые становятся бессмысленны; от них все страдают, и никто не выигрывает.

Поэтому народное правление можно сохранить только в системе рыночной экономики. В рыночной экономике учитываются только интересы граждан в ипостаси потребителей. Ни один производитель не получает привилегий, потому что льготы, предоставляемые производителям, приводят к снижению производительности и ухудшают удовлетворение потребителей. Если в качестве руководящего принципа проводимой политики принимается наиболее дешевый и лучший вариант удовлетворения запросов потребителей, никто не страдает: в этом случае то, что производители не получают в качестве производителей, из-за того что им отказано в привилегиях, они получают в качестве потребителей.

Каждый шаг по пути технологического прогресса вначале негативно сказывается на имущественных интересах предпринимателей, капиталистов, помещиков или работников. Но если желание предотвратить подобный ущерб выливается в принятии мер, направленных на предотвращение создания новых технологий, то в долгосрочной перспективе это нанесет вред интересам не только всех граждан, но и тех, кто предположительно должен был от них выиграть. Появление автомобиля и самолета больно ударило по железнодорожному бизнесу, радио – по издательскому делу, кинофильмы – по драматическому театру. Может, в свое время следовало запретить автомобили, самолеты, радиовещание и кино, чтобы не пострадали интересы предпринимателей, капиталистов и рабочих, чье положение ухудшилось из-за появления этих новшеств? Нужно отдать должное старому либерализму за то, что он отменил привилегии гильдиям, открыв дорогу для современной промышленности. Это было его огромным достижением. Если в настоящее время на земном шаре обитает намного больше людей, чем 200 лет назад, и если каждый работник в странах западной цивилизации сегодня живет гораздо лучше, чем его предки, а в некоторых отношениях даже лучше, чем Людовик XIV в его Версальском дворце, то это произошло только благодаря высвобождению производительных сил.

Идея, лежащая в основе представительного правления, заключается в том, что члены парламента должны представлять весь народ, а не отдельные избирательные округа или особые интересы своих избирателей. Политические партии могут представлять различные мнения о том, что полезно для всего народа, но они не должны отражать конкретные корыстные интересы отдельных регионов или групп давления.

Сегодня парламенты стран, проводящих интервенционистскую экономическую политику, разительно отличаются от этого старого идеала. В них есть представители интересов отраслей, производящих серебро, хлопок, сталь, интересов сельского хозяйства и рабочих. Но при этом ни один законодатель не считает своей обязанностью представлять нацию в целом.

Демократическая форма правления, которую Гитлер уничтожил в Германии и Франции, не работала, потому что была насквозь пропитана духом интервенционизма. Существовало множество мелких партий, которые обслуживали конкретные местные и профессиональные интересы. Каждый предлагавшийся законопроект и каждое действие исполнительной власти оценивали по одному критерию: что это даст моим избирателям и тем группам давления, от которых я завишу? Представители винодельческого региона рассматривали все предложения с точки зрения производителей вина. Для представителей профсоюзов вопросы национальной обороны были не более чем предлогом увеличить мощь профсоюзов. Член французского Народного фронта требовал сотрудничества с Россией, а представитель правых – заключения союза с Италией. Ни одна группа не заботилась о благополучии и независимости Франции в целом; в каждой проблеме они видели только ее отношение к особым интересам конкретных блоков голосующих и последствия для них. Интервенционизм превратил парламентскую форму правления в правление лоббистов. Это не парламентаризм и демократия потерпели неудачу: наряду с рыночной экономикой интервенционизм парализовал и парламентаризм.

Еще более очевидным образом неудачи проявляются в практике делегирования полномочий. Парламент добровольно отказывается от своих законодательных полномочий, передавая их исполнительной власти. Такой «делегированной властью» правят Гитлер, Муссолини и Петен[205]205
  [Анри Филипп Петен (1856–1951) – французский политический деятель, герой Первой мировой войны, вице-премьер в июне 1940 г.; когда Германия победила и заняла половину Франции, стал «главой государства» на не занятой нацистами части страны со столицей в Виши. После войны предстал перед судом и был осужден за сотрудничество с немцами. – Прим. ред. амер, изд.]


[Закрыть]. Тем самым благодаря формальной связи с демократическими институтами диктатура приобрела оттенок легитимности. Она отменила демократию, сохранив демократическую терминологию, подобно тому как в системе немецкого социализма она отменила частную собственность, сохранив ее номенклатуру. Тираны городов Древней Греции и римские цезари тоже сохраняли республиканскую фразеологию.

На современном этапе развития средств связи и транспорта никакая срочность в условиях чрезвычайных ситуаций не может оправдать делегирование полномочий. Даже в такой большой стране, как США, все представители могут собраться в столице в течение 24 часов. Также возможен вариант, при котором представительные органы функционируют в постоянном режиме. Когда желательно держать какие-то дела и решения в тайне, их заседания могут проводиться в закрытом режиме.

Часто можно слышать утверждение о том, что демократические институты являются лишь прикрытием для «диктатуры капитала». В частности, этот лозунг в течение длительного времени использовали марксисты. Повторяли его Жорж Сорель и синдикалисты. В наши дни Гитлер и Муссолини призывают народы восстать против «плутодемократии». В ответ на это достаточно указать на то, что в Великобритании, в британских доминионах и в США выборы полностью свободны от принуждения. Франклин Рузвельт был избран президентом большинством голосов избирателей. Никто не заставлял ни одного американского гражданина голосовать за него. Никто не мешал никому высказывать публично свои доводы против переизбрания Рузвельта. Граждане Америки были вольны сами это решать, и они сами приняли свое решение.

Первый аргумент, выдвигаемый против предложений о замене капитализма социализмом, заключается в том, что в социалистической экономической системе не может быть места для свободы личности. Социализм, как уже говорилось, означает рабство для всех. Истинность этого аргумента отрицать невозможно. Если государство контролирует все средства производства, если оно является единственным работодателем в стране и имеет исключительное право решать, какую профессиональную подготовку должен получить человек, где и как он должен работать, то человек несвободен. Он обязан подчиняться, не имея при этом никаких прав.

Против сказанного выше сторонники социализма так и не смогли представить эффективного контраргумента. Они лишь ограничивались утверждениями, что в демократических странах с рыночной экономикой свобода существует лишь для богатых, а не для бедных, а ради такой свободы не стоит отказываться от предполагаемой благословенности социализма.

Чтобы проанализировать эти вопросы, следует сначала понять, что на самом деле означает свобода. Свобода – это социологическая концепция. В природе и в отношении к природе нет ничего, к чему мы могли бы применить этот термин. Свобода – это возможность строить свою жизнь в соответствии со своими желаниями, предоставляемая индивиду общественной системой. То, что люди должны работать, чтобы выжить, – закон природы; этот факт не может изменить никакая общественная система. То, что богатые могут жить, не работая, не нарушает свободу тех, кто не находится в столь же благоприятном положении. В рыночной экономике богатство представляет собой вознаграждение, предоставляемое обществом в целом, за услуги, оказанные им потребителям в прошлом; богатство можно сохранить, только продолжая работать в интересах потребителей. То, что рыночная экономика вознаграждает успешную деятельность на службе потребителей, не причиняет вреда потребителям; это приносит им пользу. Этим у рабочего ничего не забирается; наоборот, за счет увеличения производительности труда ему многое дается. Свобода работника, не владеющего собственностью, базируется на его праве выбирать место и вид своей работы. У него нет сюзерена, от произвола которого он бы зависел. Он продает свои услуги на рынке. Если один предприниматель отказывается платить ему заработную плату, соответствующую рыночным условиям, он найдет другого работодателя, готового ради собственных интересов заплатить работнику рыночную заработную плату. Работник не обязан раболепствовать перед работодателем; он должен предоставлять ему свои услуги; работник получает заработную плату не как делаемое ему одолжение, а как заслуженное вознаграждение.

У бедняков в капиталистическом обществе тоже есть возможность пробиться наверх с помощью собственных усилий. Это касается не только бизнеса. Среди людей, сегодня занимающих лидирующие позиции в свободных профессиях, в искусстве, в науке и политике, большинство начинали свою карьеру в нищете. Среди первопроходцев и лидеров есть много людей, чьи родители были бедняками. Тем, кто хочет добиться больших достижений, независимо от действующей социальной системы, необходимо преодолеть сопротивление со стороны апатии, предрассудков и невежества. Едва ли можно отрицать, что капитализм предоставляет такую возможность.

Можно привести множество примеров того, что современники нередко плохо относились к великим людям. Некоторые великие мастера современной школы французской живописи испытывали большие трудности и даже не могли продать ни одной своей картины. Неужели кто-то полагает, что социалистическое правительство проявило бы большее понимание искусства этих живописцев, которое с точки зрения традиционных канонов выглядит мазней? Великий композитор Гуго Вольф[206]206
  [Гуго Вольф (1860–1903) – венский композитор и музыкальный критик, последние семь лет своей жизни провел в психиатрической лечебнице. – Прим. ред. амер, изд.]


[Закрыть] однажды написал, что тот факт, что государство не обеспечивает своих художников, является постыдным. Но ведь Гуго Вольф страдал от непонимания его работ признанными старыми мастерами, критиками и любителями искусства, а социалистическому правительству пришлось бы полагаться на суждения назначенных государством экспертов, и оно, конечно, не проявило бы должного признания трудов этого раздражительного, нелюдимого и психически неуравновешенного человека. Когда Зигмунд Фрейд[207]207
  [Зигмунд Фрейд (1856–1939) – венский основатель психоанализа. – Прим. ред. амер, изд.]


[Закрыть] выдвигал свои теории, признанные в этой области авторитеты, врачи и психологи, т. е. эксперты, чье суждение должно быть решающим для правительства, смеялись и называли его сумасшедшим.

Но в капиталистическом обществе у гения по крайней мере есть возможность продолжать свою работу.

Великие французские художники могли свободно писать свои картины; Гуго Вольф мог переложить стихи Мёрике[208]208
  [Эдуард Мёрике (1804–1875) – немецкий протестантский пастор и поэт. – Прим. ред. амер, изд.]


[Закрыть] на музыку; Фрейд мог свободно продолжить свои исследования. Однако эти известные люди не смогли бы заниматься своим творчеством, если бы правительство, следуя единодушному мнению экспертов, поучило бы им заниматься работой, которая лишала бы их возможности реализовать свое предназначение, что в значительной степени изменило бы их судьбу.

К сожалению, нередко университеты по политическим причинам не назначают на должность профессоров выдающихся специалистов в области общественных наук или разрывают с ними контракты после таких назначений. Но есть ли у нас основания считать, что государственный университет социалистической страны будет приглашать людей, которые учат тем доктринам, которые неугодны властям? В социалистической стране издательское дело также является государственной функцией. Будет ли такое государство публиковать книги и статьи, с которыми оно не согласно? Станут ли ставиться на сценах театров этой страны спектакли, которые оно считает неуместными?

Сравните положение, в котором оказались наука, искусство, литература, пресса и радио в России и Германии, с их положением в Америке, и вы поймете, что означают свобода и ее отсутствие. Да, в Америке многие вещи кажутся неудовлетворительными, но никто не может отрицать, что американцы более свободны, чем граждане России или Германии.

Свободой научного и художественного творчества активно пользуется лишь небольшое меньшинство, но пользу от этого получают все. Прогресс – это всегда свержение старого новым; прогресс всегда означает изменение. Никакая плановая экономика не может спланировать прогресс; никакая организация не способна организовать его. Это та область, которая не поддается никаким ограничениям и никакой регламентации. Государство и общество не могут содействовать прогрессу. Капитализм тоже ничего не может сделать для прогресса. Но, и этого достижения достаточно, капитализм не ставит на пути прогресса непреодолимых барьеров. Сделав прогресс невозможным, социалистическое общество станет совершенно негибким.

Интервенционизм не забирает у граждан всю их свободу. Однако каждая из сопровождающих его мер отнимает у них часть свободы и сужает поле деятельности.

Рассмотрим, например, валютный контроль. Чем меньше страна, тем важнее роль внешнеторговых сделок в общем объеме торговли. Если подписка на иностранные книги и газеты, зарубежные поездки и обучение за рубежом поставлены в зависимость от предоставления правительством иностранной валюты людям, желающим этим заниматься, то в этом случае вся интеллектуальная жизнь страны происходит под опекой государства. В этом отношении валютный контроль принципиально ничем не отличается от деспотической системы, созданной князем Меттернихом[209]209
  [Князь Клеменс Венцель Лотар фон Меттерних (1773–1859) – австрийский государственный деятель, в своей деятельности активно опирался на цензуру, шпионаж и репрессии, к которым он прибегал, чтобы контролировать большую часть Европы. – Прим. ред. амер, изд.]


[Закрыть]. Разница лишь в том, что Меттерних открыто делал то, что валютный контроль делает исподволь.