Текст книги "Майя. Просвет. Роман-дилогия"

17 мая – Фантомные чувства

Это была Майя. И я подумал, что, возможно, ничего страшного не случилось, и она пришла с прогулки или с шопинга и сейчас, как обычно, начнет ворковать, демонстрируя ненавязчиво свои преданность и доверие, так что я чуть не полез к ней целоваться, но она, почувствовав заминку во времени, своим взглядом довольно ощутимо дала понять, что я – чужой.

В общем, я обрадовался, увидев ее. Но тут свежевыбритый Ян, как настойчивое напоминание о случившемся, выглянул из-за ее спины, окончательно заморозив мой невинный пыл. Он взглянул на меня мельком, несколько даже виновато, и, обращаясь к Майе, проговорил: «Ну, я пойду» – она кивнула, потом обернулась, спросив с порога: «Ты сделаешь, о чем мы говорили?»

– Майя, обязательно сделаю, – ответил Ян, спускаясь резво по лестнице.

Я ушел в свою комнату. Неожиданный визит Майи всколыхнул во мне чувства, которые я торжественно похоронил прошедшей ночью.

И тут она заглянула ко мне в комнату.

– Я пойду в суд, подам на развод.

Она замерла, глядя на меня и ожидая моей реакции.

– Я тоже пойду с тобой, – вскочил я на ноги, – ну, там, может быть, какие вопросы будут, да?

На самом деле мне просто захотелось побыть с ней наедине.

– Идем, если хочешь, – промолвила она холодным тоном.

Когда мы вышли на улицу, она взяла меня под руку, словно подчеркивая этим, что теперь все решено, и мы можем остаться друзьями.

Рядом вышагивал насмешливый Блинк, но Майя, разумеется, не могла его видеть.

– Так хорошо чувствовать тебя своим другом, – сказал я, пропуская ее вперед, чтобы разминуться с прохожими. И в этот момент я оказался позади нее. Она шла не спеша, как бы утомленно раскачивая бедрами, будто насытилась вдоволь ласками Яна, проведя с ним в постели бурную ночь. В неторопливой размеренной походке, во всем ее гибком змеином теле сквозила бесстыдно-очевидная умиротворенность, словно она была пресыщена обильной спермой Яна, проникшей в каждую ее клетку.

«Так просто не отдам тебя», – подумал я в приступе холодной ярости и томного желания.

«Ну и не отдавай, покажи себя с лучшей стороны», – поддержал Блинк.

Я догнал ее: «Ты так шагаешь, будто все еще испытываешь оргазм». Она загадочно улыбнулась и опустила голову. И продолжала идти прежней походкой, словно поддразнивая меня.

«Ты что, дурак? – воскликнул Блинк. – Не показывай свою слабость, зависимость, ревность! А тем более – пошлость!»

Отповедь Блинка лишь усугубила мое состояние неопределенности и малодушия. Однако я тут же успокоился. Мне достаточно было того, что Майя идет рядом и я могу ее видеть и слышать.

Я продолжал думать об этом и в тот момент, когда мы предстали перед сотрудницей ЗАГСа – женщиной неопределенного возраста с ярко накрашенными губами, – и она разъясняла, что нам лучше прийти завтра, поскольку ответственный работник неожиданно заболел. Майя задавала вопросы, а женщина отвечала, и это продолжалось несколько минут, а я никак не мог понять, о чем еще можно говорить, когда они уже все выяснили. Однако оказалось, что нам все-таки разрешили написать заявление, что мы и сделали, после чего, будто ошалевшие от неожиданного счастья, отправились домой.

Мне показалось, что Майя облегченно вздохнула и оживилась, и я даже уловил признательность в ее глазах, – это поведение сбило меня с толку. Давно уже я не видел Майю такой беспечной. Я предложил прогуляться по берегу Яузы, и она согласилась без всяких выкрутасов, чем еще больше озадачила меня.

– Садись ко мне на плечи, покатаю тебя, – предложил я, когда мы оказались в безлюдном месте.

– Ну давай, попробуй.

Остановившись, она встала у меня за спиной. Я присел и посадил ее на плечи, как ребенка.

– Держись крепче, сейчас побегу галопом.

– Ой, не надо, я чуть язык не прикусила!

Нес я ее так метров двести мимо редких людей, гулявших по тропинкам вдоль Яузы, и был рад, как мальчишка, ощущая волнующую тяжесть ее тела. Опустив на землю и захватив руками голову, не давая ей времени опомниться, я быстро поцеловал ее в губы. Она не ответила на поцелуй, но и не рассердилась, мне даже показалось, что смущенно улыбнулась.

«Боже ты мой, что же это происходит?» – подумал я с тайной надеждой, в то же время боясь обнадеживать себя зря. А вслух произнес:

– Хорошо, что мы остались друзьями. Ты не думай, я не буду к тебе больше приставать.

Она лишь улыбнулась, а мне стало казаться, что не все еще потеряно.

Дома я сел рядом с ней на диван. Мимо невидимым шлейфом кружился Блинк. Он был очень слаб, даже не мог проявиться настолько, чтобы его было слышно.

Майя между тем никуда не спешила, сидела просто рядом со мной, поджав под себя ноги, и молчала. Она как будто чего-то ждала.

– Я хочу тебя поцеловать, – чуть улыбнулся я, с упоением наглея.

Она улыбнулась робко, но тут же задумалась.

Я потянулся к ней губами, она подставила щеку.

Ее непроизвольные улыбки вконец запутали меня.

– Может, и ты меня поцелуешь? – спросил я серьезным голосом.

– Мне хочется отдохнуть.

– Хорошо, я не буду тебе мешать.

Невозмутимо-грустное выражение удлиненного лица, и не зависящий от нее самой волнующий изгиб тела, и руки с тонкими длинными пальцами, свисающие изящно и непроизвольно вниз, вдоль стана, – все это приковывало мое внимание, мне хотелось смотреть на нее и любоваться. Она быстрым движением поднесла руку к лицу, провела пальцами по щеке и затем стала рассматривать ногти, потом тряхнула головой, и волосы, взвившись, легли на ее плечи в ином раскладе, приоткрыв изящное ухо, – тут, перехватив мой взгляд, она вздохнула, переменила позу, так что теперь ноги оказались с другой стороны под нею. Я подсел к ней еще ближе, прикоснулся к ее руке, она взглянула, будто хотела улыбнуться, вздохнула и снова принялась рассматривать ногти. Быстрый взгляд, молчание, опустила голову, снова вздохнула. Я потянулся к ней, замер, она отвела губы. Я снова потянулся, вдруг засияла улыбкой, но тут же выражение лица стало прежним: невозмутимо-печальным. Теперь не стала отводить губы, и я прикоснулся к ним. И начал поедать ее глазами. Робко улыбнулась и опять стала серьезной. Я снова поцеловал. Тихо так было вокруг. И вдруг вспыхнуло желание, хотелось разорвать ее одежды в клочья.

– Может, и ты меня поцелуешь? – повторил я робко, чуть ли не с дрожью в голосе.

Задумчиво покачала головой и стала прежней: недоступно-замкнутой. Взглянула исподлобья и вдруг прыснула со смеху, глядя на меня весело. Тряхнула головой и несколько мгновений смотрела на меня неопределенным взглядом, потом вдруг резко поднялась и вышла из комнаты.

Я запомнил, как она уходит, – будто в замедленном повторе перетекала в ближайшее будущее, оставаясь там же, где была только что в исчезающем мгновении, так что во множестве своих мерцающих воплощений они выстроились вереницей от меня до двери, за которой все разом исчезли, оставив за собой запах ее духов.

И снова те же стены, трюмо, часы, книги, дверь, окно – они будто вопят. Поднявшись, пошел следом, а тот, который остался сидеть, требовал не унижаться впредь. Но я уже стоял перед Майей на кухне: протяни руку, и коснешься этого лица, этих плеч, талии, бедер, любых частей это живой женщины. Она взяла бутылку сухого вина и отпила немного из горлышка. Стройная, изящная, опущенная рука с длинными пальцами на бедре, искоса взглянула на меня как на случайное видение и поставила бутылку на стол. Прошмыгнула мимо – я сразу за ней, как тень. Села на диван, ноги вытянула вперед. Потянулась к книжной полке, взяла первый попавшийся том, раскрыла его и принялась листать.

– Я… хочу тебя, – услышал я собственный голос из своих темных глубин.

– Нет, – прозвучало как выстрел, но мимо.

Игнорируя ее волю, прижал быстро к себе и впился губами. Она стала безмолвно сопротивляться, но видя, что бесполезно, тут же замерла и обмякла, чужая, покорная и недоступная. Отпустил я ее и ушел восвояси. Тем не менее все происходящее с Майей казалось странным. Она что-то замышляла или сама не понимает, что с ней происходит.

«Она дает тебе шанс, чтобы ты смог ее победить! – подытожил Блинк. – Она жаждет поражения».

2 сентября – Каменный затык

Тепло и влажно после дождя, который шел всю ночь: бушевала гроза с оглушительными раскатами грома, с яркими всполохами молний, озарявших стены мансарды и открытую балконную дверь с развевающимися на ней легкими тюлевыми занавесками. Проснувшись от оглушительного треска, какой бывает только в горах, я встал с кровати, подошел к проему двери – дождь хлестал, шуршал по крыше, стекал отовсюду струйками – и тотчас нахлынули воспоминания, так что показалось, что Майя где-то рядом, совсем близко, я будто слышу ее дыхание, хотя нас теперь разделяло тоскливое пространство в две тысячи километров. Я вышел во двор, окинул взглядом громоздившуюся совсем рядом, по-утреннему хмурую, Язмыш-тау. Пройдя по мокрой траве вдоль ручейка пару сотен шагов, я остановился перед округлым красноватым камнем, склонился над ним и сразу начал его вкатывать по склону наверх, – просто машинально приложил первоначальное усилие, чтобы сдвинуть с места, а дальше не я толкал перед собой камень, а он словно тащил меня за собой. И я был тяжел, очень тяжел, так что камню не удалось еще ни разу поднять меня до вершины горы, – всякий раз, исчерпав свои силы, он отпускал меня и скатывался с немым злорадством вниз.

Я старался идти по следам, оставленным в прошедшие дни, где трава была помята, раздавлена, и чернела оголившаяся земля, виднелись корни поврежденных растений. Когда добирался с камнем до муравейника, начинался крутой участок, приходилось на том месте напрягаться до предела, зато дальше, еще через несколько метров, где росла высокая трава и отчетливо пахло мятой и душицей, я устраивал себе продолжительный отдых. Там открывался вид на дачный поселок, и был виден мой дом, расположенный у самого подножия Язмыш-Тау.

Камень снова продавил мое сопротивление и покатился вниз, и я – с гиканьем – пустился за ним наперегонки. Смотрел, как он кувыркается, и думал: «Остановиться не было никакой возможности». Я преследовал Майю в полной уверенности, что она не сможет от меня уйти, но она уходила, оставляя меня опустошенным; потом возвращалась и снова исчезала, тянулась ко мне и ненавидела, – и поэтому мое отчаяние порождало не смирение, а ярость.

Бежал – и чувствовал свою плоть, думая, что хотел Майю все время, хотел терзать ее и мучить, и мучиться своим любовным садизмом.

Дарья уже проснулась, привела себя в порядок и готовила на веранде завтрак. Она была в цветастых шортах и зеленой футболке, и своими светлыми волосами, теплыми зелеными глазами и выпукло округлыми формами как бы говорила, что она – совершенно другая, но такая же по сути женщина, как и Майя. Только в отличие от Майи пытается тонко и аккуратно доминировать.

– Дарья Юльевна, как вам спалось?

Я взглянул ненароком на ее белые без загара, крутые бедра, заметив мимолетно про себя, что у Майи более красивые колени и стройные ноги.

– Я спала как ребенок, – ответила она. – И я жду продолжения твоего рассказа.

Я подумал, что мы находимся совершенно одни среди гор, в безлюдном месте, за тысячу километров от Москвы, и Даша постепенно сдает одну позицию за другой, но, похоже, сама об этом еще не догадывается, или, напротив, манипулирует мной, не преследуя никаких женских целей в нашем тщательно и тщетно замаскированном флирте.

Было очевидно, что в Москве что-то произошло между нами, но мы словно договорились забыть об этом.

– Твои глаза, – произнес я, – они изменились.

– Что ты хочешь сказать?

– Ты по-другому смотришь на меня. Не так, как было на Арбате, – со слегка кокетливым любопытством; не так, как в клинике, – то ли сочувственно, то ли с интересом; и не как на прогулке по улице Тверской, когда улыбалась чему-то. И ты ничего не рассказываешь о себе, иногда я понимаю, что вообще не знаю тебя.

– А ты будто пытаешься проникнуть туда, где закрытая зона. Мы с тобой договорились…

– Мне всегда интересно, что происходит там, где запретная зона.

– Там нет ничего интересного…

– А тебе не кажется, что я убрал все свои запретительные знаки и шлагбаумы, и ты свободно гуляешь по моей территории? Ты не хочешь пустить меня в свой заповедник?

– Ты сам хотел, чтобы я все узнала, а потом, не забывай, что я еще твой психолог, – она снова перешла на серьезный тон.

– А еще кто? – я улыбнулся, поймав ее на промашке. – Почему ты не хочешь рассказать немного о себе? О своей женской истории…

– У тебя своя жизнь, у меня своя, не стоит копаться в прошлом… в моем прошлом, – тут же поправилась она. – И вообще, ты сам все понимаешь, мы с тобой просто друзья. И я хочу знать, что произошло дальше, почему ты оказался в полиции?

– Подожди, мне надо посмотреть рабочую почту, спущусь через час.

Поднявшись к себе на второй этаж, я задумался о Дарье. Что-то было странным в том, как она ведет себя. Слушает все, что я рассказываю о Майе, считает, что пытается мне вернуть утраченные воспоминания, и порой неявно кокетничает, оставаясь в то же время безучастной к моим откровенным взглядам и намекам.

Но еще более странным мне стало казаться то, что нас познакомил именно Лукьян.

19 мая – Дарья Юльевна

В то время мы с Майей как бы негласно договорились оставить друг друга в покое, чтобы каждый про себя спокойно обдумал сложившуюся ситуацию. Но меня продолжали преследовать разные мысли о непредсказуемом поведении Майи. Почему она вела себя так фривольно во время нашей прогулки после ЗАГСа, где мы подали заявление на развод, и даже позволяла себя целовать? Хорошо, что я не вообразил себе ничего особенного, уже опыт имелся: на второй день после объявления о разводе мы занимались любовью и поехали покупать ей подарок ко дню рождения, и я решил тогда, что мы снова вместе, но все оказалось то ли игрой, то ли она сама не понимала, что происходит с ней.

Майя перестала задерживаться на работе допоздна, и мне стало казаться, что она постепенно возвращается к развалинам нашей семьи, чтобы начать все сначала. Во всяком случае, она не флиртовала бы со мной, если у них с Яном продолжается любовь.

Пребывая в подвешенном состоянии, я решил снова проследить за ней, чтобы узнать, продолжает ли она работать на Арбате, общается ли там с Яном, и как вообще себя чувствует на людях.

Припарковался у Смоленской площади и пошел вниз по улице.

Увы, на этот раз я напрасно проторчал в магазинах и в разных кафешках почти полтора часа, постоянно меняя позицию, чтобы не вызвать излишнее подозрение у работников торговли и общепита. Этюдник Майи я видел в окно – всего в десятке метров от своего укрытия, – но ее самой не было. Яна я тоже не обнаружил и поэтому решил, что они прелюбодействуют где-то средь бела дня. Но вскоре Ян появился, он казался возбужденным, стал быстро собирать свой этюдник, чтобы уйти. Я решил действовать наверняка, чтобы прояснить ситуацию, – вышел из магазина и направился прямо к нему.

– Герман?! – он притворно обрадовался. – Привет… садись на мой стульчик… или знаешь что… пойдем-ка, выпьем водки.

Он выглядел суетящимся, но быстро сориентировался.

– Я за рулем, – сказал я холодно.

– Ну посидим просто, поболтаем, подожди меня здесь, я сейчас…

И он скрылся в толпе, долго пропадал, появился лишь минут через двадцать, что показалось мне весьма подозрительным.

– Извини, – объяснил, – служба, сам понимаешь…

У него зазвонил телефон, он снова извинился и пропал. Я не стал его дожидаться и решил прогуляться по Арбату. Но тут же Ян перехватил меня и повел в кафе «Месопотамия».

– Ты знаешь, – начал он без предисловий, – был один случай…

– Ян, а где Майя, ты ее не видел? Мне надо с ней повидаться, – перебил я его, не желая выслушивать драматические рассказы, призванные повысить в моих глазах его авторитет.

– Майя? – он на мгновение задумался. – Да, я видел, она уходила с кем-то в сторону метро.

Он то и дело смотрел по сторонам, и выглядел несколько растерянным.

– Ян, что происходит?

– Подожди секунду, я сейчас.

Он вскочил и быстрым шагом, обходя прохожих, подошел к блондинке в темных очках, в желтом пиджаке поверх белой маечки с глубоким вырезом и голубых джинсах с закатанным низом. Они стали оживленно беседовать. Он отвязно жестикулировал, что, по моим наблюдениям, было признаком его беспокойства. Неожиданно они направились в мою сторону.

– Вот, познакомьтесь, – сказал Ян с невозмутимым видом, – это Герман, мой друг… а это… Дарья.

Мы вежливо и равнодушно улыбнулись друг другу. Это была приятная на вид женщина с пышным бюстом, и я невольно сравнил ее со стройной Майей.

– А ты не знаешь, когда он вернется? – спросила она, обратившись к Яну.

Он мельком взглянул на меня и затараторил в своем обычном темпе:

– Если хочешь, я найду его, куда-то он с другом пошел, где-то тут недалеко гуляют…

Глядя на его развесистые густые обгоревшие на солнце брови, я боковым зрением присматривался к Дарье. От нее веяло уверенностью светской дамы.

– Да, я подожду его, – сказала Дарья, – не беспокойся. Так и быть, посижу здесь.

От меня не ускользнуло, что она с ним на «ты».

– Я сейчас… быстро… – заверил Ян. – Вы тут поговорите, я угощаю, заказывайте что хотите. Скажите официанту, что это заказ от Яна. Хотя я сам сейчас скажу. – Он быстро, как хозяин, вошел вглубь ресторана и вернулся вскоре с администратором.

– Вот мои друзья, обслужи их по-быстрому, ладно, дорогой…

Едва он ушел, я с некоторым беспокойством почувствовал, что мне хочется понравиться Дарье, но именно поэтому решил особо не обращать на нее внимания и вообще не проявлять инициативу в общении. Между тем на ее лице проявилась некая ироничность, которую я отнес на свой счет, что меня покоробило.

– Если он угощает, почему бы не воспользоваться этим, – вроде бы ко мне обратилась Дарья, раскрывая папку с меню.

Я промолчал.

– Вы всегда такой? – спросила она через минуту, продолжая изучать меню.

Я внимательно посмотрел на нее, она подняла голову, с улыбкой отвела взгляд, чем меня уже раззадорила.

– А вы с первого взгляда показались мне весьма скромной дамой, – вставил я небрежным тоном и отвернулся от смущения.

– А вы с первого взгляда вот так нараспашку? – строго спросила она.

Я невольно улыбнулся.

– Вовсе нет. Как раз я скрытный, даже от себя прячусь, и мне хорошо и не скучно с самим собой.

– Не сомневаюсь, – ответила Дарья со скрытой иронией в голосе, – это очень даже заметно.

– В наблюдательности вам не откажешь.

– Вы прячетесь за маской? – этим вопросом она уже завела меня.

– А вы случаем не допрашиваете меня?.. – мне стало неловко. – Впрочем, я бы не отказался пообедать с вами за чужой счет.

– Ну что ж, – согласилась она, – все равно мне надо дождаться одного художника, заказывала ему портрет дочери. – Ее голос впервые прозвучал без иронии.

– Ну что ж, – повторил я нарочно ее слова, – можно воспользоваться щедростью друга, чтобы удивить его нашим аппетитом.

– То есть счетом, вы хотите сказать? Насчет аппетита, так я не думаю, что он у меня соответствует щедрости Яна.

Она ярко улыбнулась.

– Моего аппетита хватит на двоих, можете не беспокоиться, – засмеялся я, – а ему скажем, что рассчитывали и на него, в основном на него.

– И, не дождавшись, все и съели?!

В ее глазах неопределенного цвета мелькнули озорные лучики.

– Вы давно знаете Яна? – спросил я быстро, без перехода.

– Нет, только что познакомилась… – бросила она, не глядя на меня.

«Врет зачем-то» – подумал я, улыбнувшись.

Тут подошел официант, мы быстро обсудили заказ, а когда он ушел, женщина как бы задумалась, глядя на оживленную улицу.

– Мне просто показалось, что вы хорошо знаете друг друга, – произнес я, чтобы прервать затянувшееся молчание.

– Яна?.. – она слегка замялась. – Нет, я его не знаю. Он говорит, что тот художник, с кем я договаривалась о встрече, попросил его, если я подойду, извиниться и задержать меня на некоторое время…

– Интересно, и как же Ян должен был узнать, что вы и есть та самая женщина? Извините за любопытство.

Дарья пожала плечами.

– Наверное, как-нибудь описал меня, – произнесла она безразличным тоном.

– Я думаю, он просто сказал, что придет видная женщина, – улыбнулся я, глядя в сторону.

– Ну что вы, здесь так много красивых женщин дефилирует, что я среди них ничем особо и не выделяюсь, – заметила Дарья совершенно отстраненно.

Она на секунду показалась мне излишне высокомерной, лишь из деликатности, скрывающей свой снобизм.

– Скромность, конечно, украшает человека, хотя, может быть, и вредит… женщине, – произнес я, а заметив, как она посмотрела на меня с удивлением, сразу добавил с нагловатой прямотой. – У вас, кстати, любопытные глаза, словно мерцающие, – не дав ей время ответить, тут же спросил. – А почему вы именно этому художнику заказали портрет?

– Мне понравились его работы, – ответила она, не проявляя никакого воодушевления и теребя пальцами свою сумку, – по-моему, он здесь самый лучший, – добавила, глянув на меня впервые, как мне показалось, с непритворным любопытством.

Ее пальцы выдавали некоторую нервозность, что прибавило мне уверенности в себе.

– А женщины-художницы, они вам как? – спросил я, почувствовав, что разговор обретает непринужденную легкость.

Я посмотрел в ту сторону, где находился этюдник Майи, и подумал, что она в данную минуту перестала меня интересовать.

– Знаете, если я обращаюсь к специалистам по какому-нибудь вопросу, то предпочитаю, чтобы это были мужчины. Мне с ними легче договариваться, – сказала Дарья, приняв найденный нами приемлемый тон подчеркнутой взаимной отчужденности.

Я решил нарушить этот тон, чтобы вернуться к теме ее неоднозначной внешности.

– Вы, скорее всего, пользуетесь своим шармом, чтобы воздействовать на мужчин, и по той же причине не доверяете женщинам, – сказал я, улыбнувшись, и снова посмотрел на этюдник Майи, подумав, что мне не хватает ее простоты.

– Интересное мнение, – ответила она сухо, но достаточно вежливо, не придав значения фамильярности моего высказывания, – скорее всего, так оно и есть, но, в то же время, мне трудно дружить с мужчинами, потому что они сразу обращают внимание на мои ноги, а не на мои… ну хотя бы глаза…

Она стрельнула вопросительным взглядом с налетом вызова.

«Не послать ли ее ко всем чертям, если она средь бела дня сейчас трахается с кем-то еще, кроме Яна?..» – подумал я и решил продолжить флирт, превозмогая тоску по Майе:

– Если позволите, похвастаюсь… похвастаюсь тем, что не видел ваших ног, точнее не обратил на них внимания, потому что у вас действительно выразительные глаза.

Она рассмеялась так, словно посыпалась вокруг тысяча звенящих золотистых осколков, однако тут же грациозно собралась в монолитную женственность, хотя вся бравада ее дамской светскости уже окончательно улетучилась.

– Они у вас цвета глубокой осени с оттенками желтизны и зелени, с переливами, – глаза то ли хищницы, то ли лани, то ли холодные, то ли теплые. Скорее, вы более разумны, чем эмоциональны, но до поры до времени, и в то же время настолько чувственны, что можете потерять голову, поэтому преобладающий цвет вашей ауры – не осенний колорит, а цвет морской волны. Наверное, занимаетесь наукой, умственной работой.

Снисходительно улыбнувшись, я посмотрел на нее с чувством явного превосходства. Она ответила такой же улыбкой, но затем рассмеялась, и я в этот момент подумал, что видел ее когда-то прежде, может быть, даже во сне.

Похоже, она смутилась и не знала, что сказать.

– Мне еще никто такое не говорил, – призналась она после некоторой паузы, наградив меня теплым взглядом.

– А почему вы сейчас рассмеялись?

Я почувствовал, что с ней легко общаться.

– Да так, ничего… просто вспомнила – кто-то сказал: если мужчина смотрит незнакомой женщине в глаза, значит, он все остальное уже рассмотрел.

И сверкнула озорными глазками. Я слегка сконфузился, и она, похоже, это заметила.

– А вы, наверное, знаток женщин? – спросила, перехватывая инициативу. – Хотя и ошиблись относительно моей профессии – я медицинский работник.

Соображая, как ответить достойно, я заметил в это мгновение Майю, – она, как ни в чем не бывало, сидела за своим этюдником, и у нее был явно утомленный вид. Чувство жалости смешалось с разочарованием, что я упустил момент, не заметив, когда и с кем она пришла.

– Я не только не знаток женщин, я их вообще не понимаю… с недавних пор… Хотя иногда думаю, что они сами не знают, чего хотят, – заявил я с подчеркнутой фамильярностью.

Даже в расстроенном состоянии Майя выглядела притягательной. Я невольно сравнил двух женщин, и хотя внутри у меня все сжалось от тоски при виде пребывающей в депрессии Майи, мне отнюдь не хотелось просто так прощаться с Дарьей.

– Они делают вид, что не знают, чего хотят, – поправила Дарья, явно освоившаяся с ролью беспечно флиртующей, но порядочной дамы.

– Они не знают, чего хотят, если не любят, – предположил я, стараясь быть более серьезным.

Дарья задумалась, поглядывая на меня с определенным любопытством.

– Если они не любят, они тем не менее хотят любить, поэтому знают, чего им не хватает, – не согласилась она, также перейдя на серьезный тон.

Теперь пришлось задуматься мне.

– Я бы не сказал, что у вас такой вид, будто вы не знаете, чего хотите, но ведь вы и вправду не знаете, да? – сказал я невольно насмешливым голосом.

– Значит, я делаю вид, что знаю, чего хочу.

Она явно требовала, чтобы я сдался, но у меня вовсе не было желания уступить:

– Это неплохо у вас получается. Но мне кажется, что вы слегка перегибаете палку.

Она опять задумалась.

– Вы, однако, флиртуете со мной, – промолвила она с тонкой улыбкой, похожей скорее на усмешку.

Я тут же хотел ответить, что просто приспосабливаюсь к ее манере разговаривать с мужчинами, но посчитал это излишне бестактным и замолчал, не зная, что еще сказать, оставив за собой последнее слово.

Теперь передо мной сидела уверенная в себе дама, которая каким-то неуловимым движением, интонацией в голосе дала мне понять, что она лишь играла со мной, как кошка с мышкой. И как бы в подтверждение моей догадки она улыбнулась так, чтобы на этот счет у меня вообще не осталось никаких сомнений. Это задело мое самолюбие, и я спросил с деланным безразличием:

– Если вы не психиатр, то наверняка хирург, есть какая-то вкрадчивая безжалостность в вашей натуре.

Дарья замерла, удивленно приподняв брови, но тотчас взяла себя в руки и ответила:

– Почти угадали, я – психотерапевт, но назвала бы то, что вы имели в виду, профессиональной безупречностью.

– Включает ли в себя эта безупречность хоть какое-то сострадание? – спросил я, пытаясь вернуть себе чувство превосходства.

– В данном случае действенная безупречность и является состраданием. Все эмоции и чувства должны быть подчинены одной цели – помочь больному, а потому их надо превозмочь… Впрочем, мне уже пора, пришел мой художник.

И совсем другим тоном добавила:

– И я вовсе не перегибаю палку.

– Надеюсь, мы еще вернемся к этой теме, – произнес я скорее игривым, чем серьезным тоном, – если, конечно, вы не забудете оставить мне свой телефон.

И дежурная улыбка расплылась по моему лицу, ничуть не затронув раненое нутро. Она на мгновение задумалась, непринужденно вскинув голову и будто разглядывая потолок. Я ждал, подавшись немного вперед, поэтому, наверное, она и рассмеялась.

– А что это с вами? – спросила, мгновенно приняв серьезный вид.

– Так как насчет телефона? – повторил я, продолжая улыбаться, теперь уже чтобы скрыть невольное смущение.

Она будто и не слышала моего вопроса, поднялась навстречу Яну, который шел в нашу сторону, видимо с тем самым художником, которого она ждала. Они втроем остановились неподалеку, на солнечной стороне улицы, и стали разговаривать. Я мгновенно перестал для нее существовать. С такой же милой и жеманной улыбкой она теперь болтала с другими мужчинами.

Я перевел взгляд на Майю, думая, что лучше нее нет женщины на свете. Она сидела одна и что-то рисовала, казалась уставшей и расстроенной. В ней не было и следа снобизма.

В это время Дарья подошла ко мне и закрыла собою Майю.

– Вот моя визитка, – предложила она деловито. – Если будут проблемы, звоните или даже… без проблем, если захотите…

Улыбнувшись многозначительно, она повернулась и зашагала в сторону метро.

Я стал рассуждать о ее исчезнувшей улыбке, будто в ней был закодирован некий намек. Она, без сомнения, улыбкой дала мне понять, что да, она жеманна, и знает об этом, но ведет себя так, чтобы всем было легко, без напряга.

Между тем Майя сидела явно в печали. Однако, подумал я, если ее не было так долго, где она могла быть и с кем? Ведь не с Яном, хотя тот потом тоже пропадал целый час. И почему тот художник, которого ждала Дарья, появился примерно в то же время, что и Майя?

Пройдясь до середины улицы в сторону метро «Смоленская», думая поочередно о Майе и Дарье, я решил вернуться, чтобы посмотреть еще раз на свою как бы еще жену.

Она так же сидела в своем кресле и рисовала портрет с фотографии. Я постоял в нерешительности, стараясь не привлекать внимание скучающих без работы художников, и, набравшись решимости, направился прямо к ней.

– Привет.

Я стоял перед Майей, чувствуя неловкость и одновременно нахальный порыв. Она небрежно взглянула на меня, ничуть не удивившись, и сухо поздоровалась.

– Ты что, следишь за мной? – спросила спокойным голосом, продолжая рисовать.

Однако явно занервничала, потому что стала еще быстрее водить пальцем по бумаге, размазывая пастель.

– С чего это ты взяла? Просто проезжал мимо, решил пройтись.

– Да? Я видела тебя.

Она ни разу не взглянула на меня.

Я не стал уточнять, когда и где она меня здесь видела, и спросил примирительным тоном:

– Домой не поедешь? Я бы помог тебе с вещами, до камеры хранения донести…

– Нет.

Она явно была недовольна моим присутствием.

– Еще нет, – тут же поправилась, пытаясь справиться со своим раздражением.

Задетый ее нескрываемой холодностью, я поспешил ретироваться. Поведение Майи оставалось непредсказуемым, зато неожиданное знакомство с Дарьей всколыхнуло мое придавленное самолюбие. Есть и другие женщины, которые вполне способны заменить Майю. Я уже не хотел разговаривать с Яном и пошел вверх по улице к своей машине.

Попробовал вызвать Блинка, и он, к моему удивлению, не замедлил явиться. Невидимый, но явственный, шел он рядом, потом сел со мной машину, я даже успел заметить, как сидение справа от меня под его тяжестью просело и тихо скрипнуло. Теперь я мог раскрыться и говорить с ним, не думая о себе в уничижительном ключе.

«Что ты задумал? – спросил я. – Мне это вовсе не нравится. Я бы хотел выйти из игры».

Влившись в поток машин, я обычно успокаивался. Но в последнее время заметил, что делаю порой рискованные маневры, которые возбуждают кровь, зато отвлекают от досужих переживаний.