Текст книги "Пираты Тагоры"

Глава девятая

Они засели на окрестных скалах, словно стервятники, поджидающие добычу.

Два десятка человек: чучуни-охотники, дезертиры из воинских частей, охраняющих Полигон, разные бродяги, которых причудливая судьба забросила в Земли Крайних, беглые дэки и мутанты-выродки – сточные воды, отбросы, фекалии социума. Они ютились в береговых пещерах или в чучунских хижинах, отнимали пищу у местных жителей, а то и у крысланов. Они терпеливо ждали, когда ошибка курса, или шторм, или какая-нибудь надобность заведет морское судно в лабиринт Чучунского архипелага, и тогда шли на абордаж.

Команды разнообразных торговых плавсредств и рыболовецких шхун не могли оказать серьезного сопротивления береговым мародерам – решительным и безжалостным. Другое дело – военные корабли. Мореманы в погонах не церемонятся: дадут пару залпов по обрывистым берегам, и вся недолга. И уж тем паче бандиты предпочитали не связываться с белыми субмаринами: пришельцы из Островной Империи внушали ужас самим фактом своего существования.

Однако уже более полугода в Чучунский архипелаг не заходило ни одно, даже белое, судно. Бандиты пообносились и обнищали. В округе не осталось поселения, не разграбленного ими по второму и третьему разу. Робкие и миролюбивые аборигены Земель Крайних ожесточились и теперь встречали мародеров огнем из всех ружей и луков. У бандитов кончались боеприпасы, жрать приходилось главным образом крысланов, которых удавалось застать врасплох. Поэтому когда в заливе неожиданно всплыла имперская субмарина, мародеры обрадовались ей так, словно это была роскошная океанская яхта, перегруженная деликатесами, туго набитыми бумажниками и сочными девками-манекенщицами.

Овеянное грозной славой подводное судно на поверку оказалось каким-то чудным. Из всей команды на верхнюю палубу поднялись четверо. Расхлюстанный, будто матрос после кабацкой драки, офицер. Другой – в драном и изгвазданном десантном комбинезоне. А еще – девчонка-чучуни в ободранной кухлянке и худющий матросик, которого главарь бандитов тут же окрестил Шкелетиком. Диковинная эта четверка мельком оглядела скалы, после чего трое моряков уставились на малолетку, которая вдруг принялась приплясывать на решетчатом палубном настиле.

Самое удивительное, что и мужики стали приплясывать ей в такт. У бандитов был особый нюх. Не ведая причины, они сразу сообразили, что на борту белой субмарины не все благополучно. Эпидемия там или массовый психоз – какая разница? Главное, что свихнувшаяся добыча – легкая добыча. Да и выбирать мародерам не приходилось. Они открыли по «неблагополучной субмарине» ураганный огонь.

Двух офицеров удалось подстрелить сразу. По девчонке не целились: пригодится еще, желтомазая. Матрос Шкелетик оказался на редкость проворным. Он полз к люку, извиваясь так, словно знал, куда ударит следующая пуля. Стрелков охватил азарт, и они увлеклись. Только окрик главаря их утихомирил. Патроны следовало экономить. Тем более что Шкелетик нырнул в люк и был таков. А через минуту из люка посыпались другие – вооруженные до зубов имперцы.

Эти не стали заниматься танцами. Выстроились, как на морском параде, и вдарили по скалам, где засели бандиты, из длинноствольных автоматических винтовок. Имперские «василиски» были неплохо знакомы бандитам. О том, чтобы отстреливаться, не могло быть и речи. Вжимайся в замшелые валуны и дрожи, чтобы рикошетом тебе не оторвало башку. Белая субмарина только выглядела легкой добычей, а на деле она оставалась тем, чем была – смертоносной океанской гадиной.

Как только береговая братва перестала огрызаться, имперцы прекратили огонь. Главарь осторожненько просунул бинокль между кустиками полярного стланика, стараясь, чтобы Мировой Свет не бликовал в оптике. Его разбирало любопытство: из головы не шла странная пантомима, разыгранная на имперской посудине каких-то десять-пятнадцать минут назад. Короткие ручки главаря были плохо приспособлены к стрельбе и всякой поножовщине, зато он умел думать. И эта его способность не раз выручала береговую банду из беды.

Главарь был человеком многоопытным. Он прошел не только огонь и воду, но и медные трубы. Никто из его товарищей по мародерскому братству не носил за плечами столь богатого и разнообразного жизненного багажа. И известно ему было больше, чем всем его подельникам, вместе взятым. Начиная от подробностей личной жизни канувших в Мировой Свет Неизвестных Отцов и кончая тремя поэмами Отула Сладкоголосого, которые главарь знал наизусть. И весь жизненный опыт, набранный на жизненном же пути, говорил ему, что имперские моряки так себя не ведут.

Не станет старший морской офицер паясничать на борту боевой лодки, будто в лупарне. Даже если он рехнулся, другие офицеры не позволят ему кривляться и приплясывать в компании чучунской малолетки.

«Допустим, – рассуждал про себя главарь, – прочие мореманы тоже свихнулись. Мало ли… Недостаток кислорода в долгом погружении или утечка из реактора… Но, судя по ответному огню, имперцы вполне адекватны, действуют слаженно и наверняка по команде… Нет, это не безумие…»

Он внимательно всматривался в суету на верхней палубе субмарины. Раненые или убитые офицеры продолжали валяться, зато девчонку имперцы, прикрывая собою, торопливо спрятали в люке. Потом Шкелетик подхватил грузное тело старшего офицера и – откуда только силы взялись у доходяги? – подтащил к надстройке. Через некоторое время присоединил к нему и второго офицера. Старший оставался безвольным, как кукла, а второй еще пытался ерепениться, хотя кровь хлестала из него, как из неумело зарезанной свиньи.

Шкелетик с офицерьем не цацкался. Прислонил их друг к дружке и давай обшаривать. Что он там искал? Документы? Деньги? Неужто брат-мародер? Да, но куда другие морячки смотрят? У них на островах, конечно, человек человеку – цзеху, но ведь не до такой же степени! Нет, тут что-то другое…

Главарь всматривался в манипуляции Шкелетика до рези в глазах. Тот выволок из-за пазухи старшего офицера какую-то… тряпицу не тряпицу, а что-то похожее на сверток. Рассмотрел со всех сторон и даже, кажется, понюхал. Покачал всклокоченной башкой и швырнул в воду. Полез к раненому. Главарю хорошо было видно, что второй офицер корчится от боли, пока Шкелетик его обыскивает. Но вот тощий извлек из-под офицерского комбеза второй сверток и тоже принялся его обнюхивать.

Главарь навел резкость до возможного предела, вглядываясь в странный предмет.

– Массаракш, – прошептал он, разобрав наконец что обнюхивает матросик. – А ну, братва! Сваливаем! Эта рыбка не про наше брюхо… – подумал и добавил: – Пока…

Ему никто не возразил. Привыкли, что этот короткорукий башковитый мужик, прибившийся к банде год назад, знает что делает. Стараясь не высовываться из-за камней, бандиты начали отползать к еле заметной тропке, которая вела к распадку, с трех сторон защищенному отвесными скалами. И никто из негодяев не видел, как с белой субмарины спустили надувную шлюпку и как в нее принялись усаживаться морские пехотинцы со Шкелетиком во главе.

– Полундра, братва! – крикнул часовой, бывший канонир, спрыгивая со скалы.

– Чего орешь?! – взъярился главарь.

– Островные, Облом! Гадом буду!

Главарь и мародеры вскочили, похватали оружие, затоптали костерок.

– Где? – осведомился Облом.

– Да повсюду, почитай… По каменюкам ползут, в натуре – жуки. Окружают!

– Массаракш, – процедил главарь. – Морпехи, братва. Плохо дело. Не уйти нам.

Мародеры загомонили наперебой.

– Почикаем козлов…

– Двух-трех завалим, отступятся…

– Не знаешь ты имперцев, они сами кого хошь завалят…

– Заткнитесь, дефективные! – рявкнул Облом. – Занимай круговую оборону! Меченый, банкуй!

Бывший капрал Боевой гвардии сивоусый Зун Панта, он же Меченый, отмотавший срок за растрату казенных денег, приосанился. Во время действительной военной службы ему, штабному писарю, командовать не приходилось. Другое дело среди этого отребья…

– Слушай мою команду! – заорал он. – На четверки ра-азбе-ери-ись!

Мародеры нехотя разобрались на четыре четверки. Два бандюгана притулились к начальству, то есть к Облому и Меченому. Последний принялся тыкать изуродованным пальцем во все стороны.

– Первая четверка – туда! Вторая – туда! Третья – туда! Четвертая – сюда!

– А пятая? – ревниво поинтересовался уголовник по кличке У курок.

Меченый покосился на главаря, буркнул:

– Пятая в резерве… Выполнять!

Поминая массаракш, мародеры полезли на

скалистый гребень, полукольцом охвативший распадок. Двигались они проворнее всяких жуков, сказывался немалый опыт.

Зун передернул затвор своего карабина, погладил отполированное ложе.

– Служил я, помнится, в Третьей Особой Бригаде Береговой Охраны, – начал он излюбленную свою байку. – И поднимают нас, значит, по тревоге. Ночью. А море штормит. Баллов семь…

– Завянь, – буркнул Облом, прислушиваясь.

Бывший капрал захлопнул пасть и тоже навострил уши. Бандиты, засевшие за камнями, вздыхали и почесывались, а некоторые даже – сморкались, но все равно сквозь этот шум пробивался странный звук. Будто ветер свистел в скальных останцах, хотя погода стояла на редкость тихая. Нет, это был не ветер. Более всего звук походил на художественный свист. Кто-то с чувством выводил сложную руладу, мотивом отдаленно напоминающую старую песню воспитуемых-уголовников «Уймись, мамаша».

Меченый округлил зенки и расплылся в идиотской улыбке.

– Слышь, Облом, – прошептал он. – Да это никак свои? Блатные!

Главарь усмехнулся, процедил:

– «Уймись, мамаша»! – и добавил: – Щас тебя «свои» нашпигуют свинцовым горохом по самое не балуй.

– Ладно, – отмахнулся Зун. – Ты босс, тебе виднее… Пойду к ребятам, а то начнут палить почем зря…

– Правильно, – одобрил Облом. – Патроны надо экономить. Стрелять наверняка. И этих, – он кивнул на двух мародеров, которые с тревогой прислушивались к разговору начальства, – с собой забери. Думать мешают.

– Ты думай, Облом, как нам выкрутиться, – отозвался бывший капрал. – Неохота за зря подыхать.

Он мотнул головой подельникам и стал взбираться на «линию обороны».

Главарь присел на валун и принялся грызть кулак.

«Никакие это не блатные, – сказал он себе. – Но и на нормальных имперцев не тянут… Сброд, вроде нашего, но с изюминкой… И не с одной, надо полагать… Из тех изюминок, что сами разбегаются, когда свет в сортире включают…»

Из головы Облома не шел сверток, который Шкелетик извлек из-за офицерской пазухи.

«Мутанты, как пить дать, – продолжал размышлять бандитский главарь. – Порождение какой-нибудь кризис-зоны в Архипелаге… Что ж им от нас-то, убогих, понадобилось? Взять с нас, знамо, нечего… Окромя…»

Догадка осенила Облома, как обухом по голове. Он вскочил. И в это время подельники открыли огонь.

– Не стрелять! – заверещал главарь и кинулся на четвереньках вверх по склону ближайшей возвышенности. – Массаракш вам в печенку! Не стрелять!

Меченый расслышал его вопли. Знаком приказал прекратить огонь и выслал пару дюжих молодцов, чтобы помогли главарю вскарабкаться на гребень.

– Чего блажишь? – без всякой почтительности поинтересовался Зун, когда тот плюхнулся рядом. – Ну дали залп для острастки, чтоб не высовывались, гниды… По патрону на брата, не больше…

Облом не ответил. Вытащил бинокль и принялся обшаривать окрестности. Имперцев он заметил сразу. Те, похоже, и не слишком скрывались. Островитяне рассыпались редкой цепью и держали убойные свои «василиски» наготове. Видать, ждали приказа. Или чего-то еще.

Ага, ясно чего.

Из-за скального обломка, похожего на перевернутый коренной зуб, высунулся давешний Шкелетик с какой-то блестящей штуковиной в руке. Облом пригляделся.

«Надо же, матюгальник! – удивился он. – Неужто будет среди нас разъяснительную работу проводить?»

Шкелетик приставил мегафон ко рту, и над каменистым урочищем разнесся холодный металлический голос.

– Внимание, мародеры! С вами говорит уполномоченный флота Его Величества Императора всея Архипелага и прилежащих островов…

– Что он несет? – изумленно вопросил Студент, беглый дэк, получивший срок за подделку дипломов об окончании Университета. – Какой еще уполномоченный флота?

Зун Панта, не говоря ни слова, ткнул умника носом в лишайник.

Шкелетик продолжил:

– Вам предлагается сложить оружие и проследовать на борт белой субмарины, где вам будет оказана медицинская помощь, выдано обмундирование и матросский паек…

– Во заливает, гнида! – не выдержал У курок. – Марафет, шкретки и пайка – как в Мировой Свет пернул…

Длиннорукий Меченый дотянулся и до него.

Матюгальник вещал:

– В противном случае, вы все будете уничтожены как бандиты и мародеры…

Облом не сводил с тощего матросика бинокль. Роба на впалой груди Шкелетика подозрительно топорщилась.

Мокрица?

– А ну-ка, Меченый, – проговорил главарь. – Пальни-ка ты в этого с матюгальником…

Бывший капрал с готовностью вскинул винтовку.

– Но не убивай, – уточнил Облом. – А так… чтоб обделался…

Зун усмехнулся в сивые усы.

– Сделаем!

Он на скорую руку прицелился, надавил на спусковой крючок. Карабин был пандейского производства и отличался бесшумностью стрельбы. Фррр, – как будто птаха вспорхнула, – и Шкелетик, выронив мегафон, повалился в заросли стланика.

Мародерский главарь не отрывался от бинокля.

– Ага, – пробормотал он, – зашебуршилась… Пошла… пошла, родимая…

«Вставай, Диего Эспада! Вставай, сукин сын!»

Странник в черном кимоно, расшитом алыми иероглифами, протягивает ему жилистую руку. Но Эспада не спешит подниматься. На татами лежать хоть и жестковато, но хорошо. Покойно. Не надо выполнять чужие команды, не надо драться с неуловимым нечто, что засело где-то в подкорке. А главное – не надо таскать на себе эту проклятую тварь…

«Вставай, камрад! – басит Слон, протягивая лаковую шкатулку. – Тебя ждут великие дела!»

Шкатулка отворяется сама собой, из-под крышки высовываются щетинистые усики, ощупывают воздух. Эспада понимает, что перед ним вот-вот предстанет сам господин чрезвычайный и уполномоченный посол и встречать его высокое превосходительство лежа как-то неловко. Он вскакивает и неосторожно прорывает тончайшую пленку, отделяющую явь от сна…

Пуля вжикнула о валун, выбив облачко кремниевых осколков, и ушла в Мировой Свет. Как в копеечку. Инстинкты сработали быстрее разума. Эспада ничком повалился в колючий кустарник. Раздался смачный хруст. На брюхе Эспады под грязной и изорванной матросской робой, которую он все еще таскал на себе, кто-то отчаянно заскрипел и заворочался. Эспада перекатился на спину, разорвал хлопчатобумажную ткань.

Совсем как в давешнем сне из разрыва показались щетинистые усики, внушающие уважение жвалы, а следом и черная плоская голова с глазами-фасетками по бокам. Отчетливо завоняло клопами. Эспада вспомнил, что слышал этот запах во сне, но тогда он казался ему приятным и полным значения.

Усики неторопливо ощупали лицо Эспады. В носу засвербело. Только огромным усилием воли Эспада сдержал чих. Это было бы крайне невежливо. Ведь он узнал насекомое, которое медленно, сегмент за сегментом, вытягивало из-под робы членистое брюшко.

Еще бы Эспаде его не узнать. Видел тысячи раз. И в кино, и в книжках, а потом – ив учебных пособиях. В юности он с огромным удовольствием читал и перечитывал «Соглядатая», а в отрочестве – до самозабвения играл в Бенни Дурова. «Из-су» – так они себя называют.

В переводе по смыслу близко нашему «единокровные»…

Эспада даже знал несколько фраз на диковинном языке «из-су», по невежеству нередко принимаемых за гигантских мокриц, вроде тех, что в изобилии водились на Земле в каменноугольный период.

Эспада припомнил эти фразы. Гуманоид мог воспроизвести их свистом и причудливыми телодвижениями, напоминающими танец. Как же они кривлялись друг перед дружкой, а особенно – перед девчонками, изображая из себя «братьев по разуму»!

Но вот сейчас, лежа на спине, не очень потанцуешь. Впрочем, можно попробовать свистнуть…

Вытянув губы трубочкой, Эспада исполнил первые такты традиционного приветствия. Насекомоподобный в ответ проскрежетал что-то – не при помощи ротового аппарата, разумеется, а потерев третьей парой лап заднюю часть брюшка, – приподнял плоское тело, перекосился набок и свалился в низкорослый кустарник. Не поднимая головы, Эспада искоса проследил дальнейший путь «брата по разуму». Негуманоид с видимым усилием продирался через стланик. Хитиновый доспех его был изрядно помят, между сегментами выдавливалась тягучая лимфа.

На мгновение Эспаде стало стыдно. Ведь это он, уходя с линии выстрела, плюхнулся брюхом на щебенку и почти раздавил «брата по разуму». Но в то же время Эспада почувствовал ожесточение. Во-первых, как космобиолог он не мог не знать главной особенности «из-су», этой негуманоидной расы, ее, так сказать, основной модус вивенди; а во-вторых, представителю этой расы совершенно нечего делать на Саракше – планете, официально объявленной Советом Галактической безопасности «зоной глобального социально-экологического бедствия».

Негуманоид уполз в неизвестном направлении, и Эспада вернулся к действительности. Действительность была не ахти. Уши закладывало от трескотни выстрелов, в воздухе висела пороховая гарь. Вновь перекатившись на брюхо, Эспада окинул беглым взором экспозицию. На скалистом гребне засели какие-то оборванцы. Вероятнее всего – береговые мародеры. В низине залегли имперские морские пехотинцы. «Василиски» морпехов дробили камни, за которыми укрылись мародеры, почище отбойных молотков. Разнообразное стрелковое оружие бандитов огрызалось вразнобой, но у бандитов было преимущество в расположении: штурмом их не взять, да и обойти, похоже, не получится. По-хорошему, надо бы имперцам отступить к субмарине, пока не поздно.

Вряд ли островитяне прибыли сюда, чтобы зачистить Земли Крайних от деклассированных элементов. Скорее всего, другое у них задание. И не от командования группы флотов оно исходило.

Эспада всмотрелся в морпеха, который залег справа. Под воротом его грязно-желтого комбинезона отчетливо виднелись усики насекомоподобного создания. Эспада посмотрел влево. У другого морпеха из-за пазухи тоже выглядывали усики. Руки имперца сжимали винтарь, но глаза при этом оставались сонными и благодушными, а с подбородка стекала слюна.

Эспаду невольно передернуло, когда он представил себя на месте этого моряка.

А ведь ты был на его месте, был! И невесть сколько. Ходил, что-то делал. Возможно, стрелял. Бездумно исполнял приказы инопланетного паразита. При этом спал и видел сны: то радостные, то тревожащие, но равноудаленные от реальности. И самое неприятное то, что контролировало твое сознание существо, которым ты грезил в детстве; в отрочестве хотел повторить подвиг легендарного Соглядатая, прожившего несколько лет среди этих существ; а взрослым с упоением изучал куль-туру, технологию и общественное устройство, пожалуй, самой удивительной цивилизации в исследованном Космосе.

«Ладно, это все лирика, товарищ Эспада, – сказал он себе. – Главное, узнать, где ты находишься. Зачем сюда нагрянули имперские морпехи, контролируемые негуманоидами? И какова вообще цель пребывания негуманоидов на Саракше? Попутно не мешало бы выяснить, каким образом они здесь очутились, но вопрос этот в нынешних обстоятельствах праздный. А ведь еще остается задание Странника, которое никто не отменял. Отыскать чертовых электрических кальмаров, которые ломают график работ на Полигоне и, следовательно – нарушают планы, столь тщательно составленные резидентом СГБ на Саракше Рудольфом Сикорски».

А чему нас, молокососов, учил в свое время великий Экселенц? Экселенц учил строить свои планы внутри планов противника. Использовать чинимые врагом препятствия в свою пользу. И, таким образом, превращать временное поражение в окончательную победу. Конечно, это хорошо звучит на татами во время тренировки по субакселерации, а здесь…

Эспада вдруг понял, как следует поступить. И от этой ясности ему стало легче.

Одной рукой он вытащил имперский «кобольд», неведомым путем оказавшийся в кармане надетого под робу пиджака, другой – нащупал рубчатую рукоять мегафона. Нажал клавишу. Старательно вывел художественным свистом инопланетную фразу, что в переводе на человеческую речь должна означать требование безусловного повиновения. Морпехи прекратили стрельбу. Одновременно, словно автоматы, повернули головы к Эспаде. Тот прокашлялся и вдруг заблажил:

– Братья-сидельцы! Фармазоны дешевые повязали меня, как упыря беспонтового. Извлекайте, брателлы, век Мирового Света не видать…

Бандиты немедленно прекратили стрельбу. И чей-то хриплый бас радостно возгласил:

– Я ж говорил тебе, Облом! Свои это!