Текст книги "Оправдай мою войну"

– Сложно это всё… не знаю, что даже и сказать…

Повернувшись ко мне корпусом, этот мудрый человек посмотрел на меня своими глазами, проронив финальный вопрос:

– Вы согласны нести знамя нашей Империи в этом деле в надежде, что мы отстоим наше вечное солнце?

Я задумался. Во мне боролись два начала, ведущие к двум разным ответам. Я всегда был верным сыном нашей Империи, преданным поданным Короны, и я пойду на всё во чтобы то ни стало ради неё. Но эта противоречивая война… не потеряем ли мы в ней больше, чем получим? Сложные незримые весы пользы и вреда от нее, не обладая абсолютной вселенской эмпатией, не взвесишь…

– Я… мне надо подумать… – Уверенно заключил я. – Дело не в том, что я не могу это сделать; я прекрасно понимал всё, когда ехал сюда, но всё происходит так быстро… мне нужно собраться с мыслями.

– Я понимаю, ничего страшного. – Ободрительно и обнадёживающе произнёс родственник Его Величества. – Я бы удивился, если бы Вы сразу бросились в бой – хоть Вы и молодой человек, годы аккуратной дипломатии и железного лица в пылких переговорах не говорили про Вашу вспыльчивость. Но, увы, друг мой, ответ Ваш мне нужен сегодня. Я оставлю Вас наедине с собою и своими мыслями – чувствуйте себя как дома. Я скоро вернусь.

Произнеся эти слова, член королевской семьи поднялся с кресла и вышел из комнаты, закрыв за собою дверь. Оставшись наедине с камином, сидя на кресле в длинной прямоугольной комнате, меня начали терзать смутные сомнения. Действительно… выбор тяжёл. Подвести Корону нельзя… народ тоже. Огоньки продолжали прыгать по догорающим брёвнам – язычки пламени скоро подточат оставшуюся пищу, и через пятнадцать-двадцать минут они догорят окончательно. История любой страны – это по сути дела всё тот же камин; если вовремя не подбрасывать бревён в его огонь, то он окончательно затухнет. А эти брёвна – всегда люди. А люди…

Сидеть и смотреть на камин с такими мыслями было тяжко; ещё тяжелее было принимать столь судьбоносное для нашей страны решение. Хотя, о чём это я – откажусь, так найдётся другой; моя роль номинальная, и наоборот, я должен благодарить судьбу, что именно мне представился такой пророческий шанс. Даже если это и будет ошибкой, а оно… ведь не будет ей, так? Всё же если даже и будет, то… как минимум, не будет страдать другой человек и винить себя за содеянное. Есть в этом определённая изюминка.

Поднявшись с кресла и взяв свой стакан, я подошёл к окну. Буря. Гроза. Молния. Мрак. Туман. Словно сама природа пророчески диктует то, что грядёт. Поднеся стакан к носу и сделав несколько глубоких прочувствывающих вдохов, я распознал древесные и торфяные нотки с лёгкими тонами луговых трав и морской свежестью… что-то, я так понимаю, с севера Шотландии. Если не путаю, на Оркнеях есть своя вискикурня – вполне возможно, что это её труд. По насыщенности запаха и его стойкой глубине я бы подтвердил, что выдержка была довольно большая…

Не каждый благородный лорд, наверное, может себе его позволить. Но я не могу пить в такой момент – пусть даже и сделать ничего незначащий глоток, чтобы распробовать его вкус; я должен быть трезвым, как никогда ранее. Чтобы иметь чистую совесть перед своей Короной, страной и народом. Я не могу их подвести; а малая доза алкоголя – всё равно алкоголь.

Поставив стакан обратно, я вернулся к окну, продолжая свои глубокие размышления. Если так задуматься, то он действительно прав – невозможно приготовить омлет, не разбив яиц; невозможно победить в любой войне, не понеся потери. Вопрос лишь в соотношении. Но разве человеческая жизнь что-нибудь стоит по сравнению с государственными интересами? Я так не считаю; если есть возможность сделать страну великой, ради этой цели нельзя останавливаться ни перед чем. Даже перед ценою собственной жизни.

Очень легко рассуждать подобным образом, стоя здесь, в шикарном особняке в то время, когда солдаты будут лежать в сырых промозглых окопах… но выбор всё же надо делать. Да, это тяжело; потери неизбежны. Но всё ради страны. Всё ради Короны.

Дверь распахнулась, и знакомый шаг по деревянному полу, а позднее и по ковру, прервал мои уже решённые думы. Через пару мгновений он сравнялся со мной, став напротив окна и задал мне последний вопрос:

– И всё же, что решили? – Интригующим тоном поинтересовался он.

– Я согласен. Решение далось мне тяжело, но… это необходимо для величия нашей страны. – Слегка подавленным и удручённым, но, тем не менее, ровным голосом заключил я.

– Что же, я не ожидал от Вас другого. – С ноткой ободрения подметил он. – Подобные решения всегда тяжело даются нам – мы не меньше Вашего беспокоимся о поданных Короны… а как переживает сам Король… Государственное дело – процесс всегда сложный и довольно противоречивый; чтобы спасти миллионы жизней, приходится жертвовать сотнями тысяч…

– Не думаю, что в этой войне мы ограничимся лишь сотнями… – Печально констатировал я. – Но другого выбора у нас, похоже, и нет.

– Увы, но это так, друг мой. – Не без личного соучастия заметил родственник Короля. – Теперь мне, а точнее – всем нам потребуется вся Ваша сила и целеустремлённость. Нужно будет поднимать настрой и порыв по всей стране, и даже – по всему миру. Придётся совершить ни одну поездку в разные страны, выступая с пламенными речами… Пока план действий такой, – затаитесь и особо не высовывайтесь, – ждите сигнала. В неформальных, светских беседах в тех клубах, где Вы являетесь завсегдатаем и пользуетесь уважением, аккуратно, но неявно намекайте, что война – единственный способ решить все эти проблемы; что это целесообразно и необходимо. И что мы, опять же, не хотим силового решения проблемы – но таковы обстоятельства. Когда всё начнётся, я пришлю Вам сигнал – Вы тогда всё поймёте.

– И что мне тогда делать? – Уверенно и целеустремлённо спросил я.

– Надо пробудить парламент… Вы же знаете особенности нашей государственности – хоть все полномочия и невиданная власть сосредоточены в руках Его Величества, лучше сделать так, чтобы решение и воля шли от народных представителей – это даст нам некоторое преимущество в общественном мнении. Да и когда парламентарии станут «ястребами», то и они сами будут в этом лично заинтересованы. Готовьте пламенную речь – она должна стать самой яркой в Вашей жизни. Надо зажечь его, пробудить искренние патриотические чувства в каждом из них. Именно это и будет прекрасным предлогом для нашего вступления в войну. Готовьтесь… Корона не забудет Ваших подвигов.

Мы также быстро распрощались, как и познакомились – обмен рукопожатиями, ободрение и наставление. Внизу меня уже ждал роскошный кэб, который увёз меня в мою временную квартиру. Он неоднозначно намекнул, что если я со всем справлюсь, то меня ждёт прекрасная карьера и светлое будущее; но это важно – повторюсь, очень важно: я делаю всё это не для каких-то благ или личных выгод, хотя не скрою, что желал бы подобного; я делаю это всё исключительно ради нашего гордого английского народа. Враги Империи сильны, и при первой возможности они раздавят нас с такой яростью и рвением, с которой можно будет позавидовать их напору и устремлённости. Я не позволю им превратить наш народ в рабов – я не позволю им взять верх над нашей прекрасной страной.

На обратном пути меня терзали смутные сомнения. Кэб ехал сквозь грозную дождливую бурю, разыгравшуюся этой ночью не на шутку. Этот разговор и его последствия… как много они будут значить для Европы? И какую цену за величие придётся нам заплатить?..

Спустя дни и недели я смирился в своём, может, несколько сентиментальном порыве – государственное дело и внешняя политика всегда были балансирами двух зол при принятии решений; чтобы ты не выбрал, какой путь не избрал, всегда найдутся те, кто от него, как и выиграет, так и проиграет – здесь нет и не бывает абсолютных категорий.

Кропотливыми вечерами я усердно работал над речью, выверяя каждое слово, каждую запятую. Работа должна быть поставлена на высшем уровне – эффект от неё способен изменить ход истории. Или точнее, привести к его логическому развитию. Часто приходилось засиживаться допоздна – уже глубокой усталой ночью ставил я точки в конце предложений. Приходилось продумывать интонацию и мимику при её произнесении – любой, даже самый прекрасный и сильный текст можно испортить неумелой жестикуляцией и кривым лицедейством; наоборот же, отточенные до мастерства эти качества, пусть и не создадут прекрасного впечатления у слушателей при абсурдном, но если публика не особо далёкая – как минимум, не будешь выглядеть круглым дураком. Слова, мимика, жесты – это триединое оружие, словно трезубец Посейдона, способное приносить больше пользы, нежели чем три пушки крупного калибра; дипломатия всегда была сложным и высокоорганизованным искусством, доступным не каждому; словно божественная харизма, которую вдохнули в это кропотливое дело, придала ей тот особый и неповторимый характер – ведь вначале было слово…

Когда я работал над ней, я негласно понимал, что творю труд всей своей жизни – и хоть она будет только лишь началом долгой и усердной работы, эффект от неё будет поистине колоссальным. Глаза горят, руки пишут… эх, сколько всего ещё предстоит сделать! Я полон сил, полон энергии! Ещё никогда я не чувствовал себя таким живым… творя то, что принесёт смерть миллионам…

Осень плавно и незаметно перешла в мягкую зиму. Кучки опавшей янтарной листвы быстро сменились стогами снега, белее чистой соли. Морозы были щадящие – прогуливаясь по заснеженному Лондону и наблюдая за танцующими свой вальс снежинками, в чьём холодном и вьюжном полёте чувствовалась вся страсть и жадность последнего танца солдата с дамой сердца, уходящего на фронт на долгие годы, не зная, вернётся ли он домой, и сможет ли поцеловать и обнять свою прелестную и верную женщину…

Собрания в клубах в это время были особенными – хоть зима и былая лёгкой и воздушной, словно весеннее небо, людей в такие дни собиралось поменьше; в любом клубе высокого уровня всегда есть те, кто приходит на собрания не ради самой сути и обмена мыслями, а просто покрасоваться и засветиться с видными людьми. Таких профанов долго вычислять не приходится – стоит им открыть рот и сморозить какую-нибудь откровенную чушь, как для всех всё сразу становится ясно. Или наоборот, если кто-то подозрительно тихо молчит всё время… Конечно, мы, джентльмены, не подадим виду и не укажем этим невеждам на их речевую нелепость, равно как и на нелепость нахождения здесь; раз жизнь их к этому возрасту ничему не научила, а в юности их как следует не подготовили и не воспитали, то вряд ли наши советы чему-нибудь их научат. А вот нажить врагов во влиятельных кругах никому не хочется… особенно если этот враг – глупый невежда, который, выпячив своё честолюбие напоказ, будет с пеной у рта что-то тебе доказывать; проще промолчать или сделать вид, что да, его слова так интересны и важны… а на деле, всем на них абсолютно… параллельно. А мы… мы всё прекрасно понимаем – когда такой профан придёт на заседание и покажет себя, то чтобы понять друг друга нам достаточно просто переглянуться глазами.

Зимой такие снобы обычно не появляются – лень добираться в зимнюю стужу; ведь можно направиться в ближайшее к дому тёплое заведение и провести время там. А это значит, можно не опасаться, что какой-нибудь невежда прицепиться и будет отвлекать благородных джентльменов – тех, кому действительно есть, что сказать. Круги общения становятся меньше и уже, а значит – и ближе; можно быть более откровенным и искренним в своих суждениях, озвученных публично.

В такие холодные вечера, усевшись напротив камина, всегда приятно перекинуться парой-тройкой интересных мыслей. И приятно, и интересно – два зайца подстреливаются одной пулей. Правда говоря, уже три – уже второй зимний месяц я подогреваю интерес компаньонов по различным клубам к грядущей катастрофе. При этом – с правильной и аккуратной подачей мыслей; так, чтобы никто ничего и не заподозрил. Тут собираются люди разных родов деятельности: кто-то занимается журналисткой деятельностью, кто-то – общественной; другие чисто экономической или промышленной, но все, в той или иной степени все занимаются политикой. «Занимающиеся одним делом люди редко встречаются между собой даже для увеселения и развлечений, любой их разговор выливается в заговор против остальных» – никогда не забуду эти мудрые слова гениального шотландца, Адама Смита. В данном случае это правило действовало двояко; с одной стороны, в виду разнообразия деятельности принцип гильдий не относился к клубам, и подвести его членов к нужным мне и Короне мыслям было гораздо проще; с другой же, все были едины в начале политическом… а что есть война как не высшая форма политики? Склонить их к этому было довольно легко – некоторые и сами, например, отставные офицеры, пройдя всю школу прошлых компаний, прекрасно всё понимали и выступали с аналогичными призывами; другие же, по экономическим соображениям не могли не поддерживать подобных мер – новые сферы влияния, особенно чужие колонии… ммм… сколько ценных ресурсов и рынков сбыта можно получить! Это способно озолотить даже самого нищенствующего предпринимателя, еле сводящего концы с концами. Эти клубы, в которых я в последнее время бывал, можно рассматривать как совокупность неких выборочных категорий, страт населения, где интересы каждого учтены… ну, разумеется, кроме обычного люда, которому мало интересны подобные вопросы. Но формально… двери многих клубов всегда открыты для них – это же их проблема, что они не интересуются такими темами и неграмотны для подобных дискуссий и обменов мнений.

Не прошло и десятка подобных встреч, как весна молниеносно сменила зиму; Лондон заиграл новыми, дивными весенними красками. Сама природа цвела как никогда – словно она, инстинктивно понимая, что скоро грянет, пытается изо всех сил застелить землю мягкой зелёной растительностью, которая станет последним пристанищем; могилой для многих погибших в этой бойне…

Снова пришли невежды – мы только успели от них отдохнуть, как они, опьянённые весенними чувствами, словно малограмотные туземцы, начинали вносить некоторую дольку дискомфорта для нас всех; благо, некоторые более престижные клубы их дипломатически «отфильтровывали» – либо аккуратно намекнув, либо проронив нужные слова, после которых такие люди больше не возвращались. Но в других же…

Весной, на удивление, «голуби» стали более сговорчивыми – как в каждом книжном шкафу, полном множества томов бессмертных произведений, всегда есть пыль в труднодоступных местах, которая тлетворно действует на классику; как на каждой прекрасной стене, увешенной картинами именитых мастеров, по злой иронии, есть паутина, где коварный паук сидит и плетёт свои злые планы… так и в каждом клубе, выдержанном в старых добрых консервативных традициях, всегда находится пара-тройка отщепенцев – жалких либералов, вставляющих свои пять центов в каждый вопрос. Порою, они попросту невыносимы – ещё хуже тех назойливых выскочек-профанов; если последних хоть все воспринимают соответствующе и их слова все пропускают мимо ушей, то к первым всё-таки прислушиваются, и их гнилые словечки находят некоторый отклик у публики. «Старою гвардию» многих клубов раздражает их присутствие, и я их прекрасно понимаю – но увы, сделать ничего нельзя; их отцы, некогда бывшие или до сих пор являющиеся видными членами общества, в отличие от них, действительно принёсшие благо стране, полагают, что может хоть здесь им вправят мозги на место; а многие, чисто из-за уважения к ним, не могут прогнать этих клоунов. Да… вечный конфликт поколений… каким чудом я избежал его?..

Этой весной всё складывалось весьма удачно: к их словам никто почти не прислушивался, а аккуратно брошенное мною слово, словно капкан для их языка, резко прерывало все их потуги и домыслы, выставляя их не очень далёкими и просветлёнными. Действительно, гнилые либеральные речи, костные от мозга до костей, довольно неустойчивы; всегда можно найти очевидное несогласование в них и внутреннее противоречие, указав на которое, ты запросто сможешь разрушить их пурпурные замки с единорогами, выстроенные надетыми ими на свой разум розовыми либеральными очками; иногда либералу надо просто дать высказаться – уже одним этим он покажет всю несостоятельность своих пространных речей и станет лёгкой мишенью для мыслящей публики.

Этим временем года мне на руку сыграл и сам настрой – игривое весеннее настроение, хочешь этого или не хочешь, всё-таки накладывает свою легкомысленную печать на наш рассудок; любой становится более рассредоточенным и расхлябистым, нежели чем, например, осенью, когда мозг работает на всю катушку. Но, увы, вечной осени не бывает…

Люди были более раскрепощены и общительны, а также беззащитны – с их разумом было проще играть в свою игру; это в разы облегчало мою задачу. Самому было довольно тяжело противостоять этим сладким и липким весенним порывам сетей раздора, и приходилось напрягаться изо всех сил, чтобы противиться им. Но это дало свой результат – уже кануло полгода, как я аккуратно подвожу людей к этой здравой мысли. Заголовки некоторых газет, где редакторы или журналисты являются членами клубов, аккуратно готовят общественность к грядущей буре. Инструкций от члена королевской семьи пока нет… но моя работа идёт полным ходом.

Лето. Жаркое и ненасытное, пожирающее ярыми лучами солнца всё то, до чего дотянется. И чувствуется, что жарким и ненасытным в это время года будет не только солнце… Верхние слои общества уже были «подогреты» до нужного градуса – в случае начала активных и решительных действий уже можно будет использовать накопившийся ресурс. Думаю, я не один работаю с подобным поручением – по всей великой стране, по всей огромной Империи верные сыны своей Родины, преданные подданные Его Величества ведут свою полезную игру. В одном Лондоне словом орудуя не только я один… в словах и поступках некоторых коллег по клубам и другим публичным собраниям чувствуется что-то… довольно близкое. И не в плане общности взглядов, нет – общее в наших единых целях…

Скоро всё начнётся… я это чувствую…

Придя на удивление туманным и холодным вечером 26 июня к себе на квартиру после очередного выступления, я обнаружил у себя на рабочем столе письмо. Наверное, передали через миссис Бакер. Внешне оно было точно таким же, какое я получил почти год назад – красный сургуч с королевской печатью. Дыхание было ровным, но сердце стучало несколько учащённо, когда я держал его в своих руках, сидя напротив окна, за которым уже всё скрыл своим безликим мраком вечерний туман. Вскрыв его, я увидел небольшую заметку на письме точно такой же бумаги:

Скоро всё начнётся – готовьтесь. Явиться в здание парламента к полудню 3 августа для произнесения речи.

Никаких опознавательных знаков не было. Старый знакомый почерк был узнаваемый, и у меня не было ни малейших сомнений насчёт того, кому он принадлежал. Было видно, что директива была направлена заблаговременно, но это никак не трогало мою душу – предстояло то самое важное событие в моей жизни, пик дипломатического могущества и апогей ораторского мастерства. Дело всей моей жизни… то, чего я так ждал; то, чего я так хотел…

Речь уже была готова; признаться, я ожидал развития событий несколько ранее, чем сейчас, и она была заблаговременно подготовлена к началу тревожной войны. Но сейчас меня осенило – равноденствие обычно бывает в конце июня; для молниеносных атак и дальнего продвижения войск нужно солнце – ночью особо и не поведёшь наступательных действий. А сейчас, в это время месяца, когда день является самым длинным – весьма удачный выбор для стратегической инициативы. Что же; не лишено смысла.

С волнением в рассудке и тревогою в душе я наблюдал за последующими событиями; послезавтра, 28 июня был убит наследник престола Империи двух корон, эрцгерцог Франц Фердинанд. Он пал от руки боснийца сербского происхождения: получил пулю в шею, когда ехал на карете вместе со своею женой, которая также была смертельно ранена в живот. А ведь он был хорошим человеком… присутствовал у нас в Лондоне на празднике в честь коронации ныне покойного, да хранит его господь, Его Величества Эдуарда VII. Предлагал интересные конфедеративные преобразования Империи двух корон… но, увы, его жизнь печальным образом прервалась на половине пути – нашёл он свой покой в пятьдесят лет…

Нужные круги сразу же после известия об этой столь печальной трагедии успели извлечь из этого выгоду; личная трагедия дома Габсбургов переросла в крупную дипломатическую схватку, которую несколько позднее историки назовут «Июльским кризисом». Австро-Венгрия выдвинула ультиматум Сербии, который был заведомо унизителен, на отказ которой оная и рассчитывала, дабы использовать его как casus belli22
  Лат. Повод для войны.


[Закрыть] для войны с Сербией. Круги Империи двух корон хотели ограничиться небольшой победоносной локальной войной, без втягивания других великих держав в этот мелкий конфликт; но они просчитались. Мы сразу же включились в работу, так же, как и ряд других республик и империй; не обошлось и без вмешательства Империи Востока, чью тесную связь с сербами никогда не стоит умалять или ставить под сомнение. Загремели ружья… ружья громких слов и решительных речей. Началась война… война дипломатических шагов и молниеносных заявлений.

Было в этой прелюдии к войне что-то… фальшивое. Ничего не сигнализировало открыто о том, что назревает международных кризис; заявления, несмотря на свою решительность, делались либо на негосударственной уровне, а так сказать, по инициативе «частных, пусть и влиятельных, лиц»; Империя Востока ещё не была готова к полномасштабной войне, а Империя двух корон затягивала с отправкой ультиматума. Северяне заявили, что готовы поддержать южан в случае, если те объявят войну Сербии… Хорошая попытка запугать своего восточного соседа. Тогда назрела даже некоторая, но весьма короткая паника среди нескольких моих коллег – мол, как же так, ведь если Германия будет воевать только на один фронт, то нам всем может очень сильно не поздоровиться… но прав оказался мудрый член королевской семьи – всё стало именно так, как он и предсказывал.

И всё-таки, спустя почти месяц, 23 июля сербам был объявлен назревший ультиматум. И сербы, сильно ограниченные в сроках на размышления, пошли де-факто на всё, кроме одного пункта – допуска представителей Империи двух королевств к расследованию убийства. Что было мотивом к такому отказу – или же нежелание унизить и умалить свой суверенитет, или же действительная причастность к убийству… скорее всего, нечто третье – получив такой контроль, соседи с севера могли бы должным образом, используя своё положение, сфальсифицировать нужные доказательства и получить более решительный предлог для войны. Не говоря уже про разведку внутри страны… Оказались ли сербы правы здесь – покажет время. Но огонь мировой войны уже вспыхнул, и никакой всемирный потоп уже неспособен затушить его…

События начинают развиваться стремительным образом, а счёт уже идёт не на месяца, а на дни; 28 июля Австро-Венгрия объявляет войну Сербии; 1 августа, в ответ на продолжающуюся мобилизацию, которую Кайзер воспринял как угрозу вступления в войны Империи Востока, он объявляет ей войну… Опять двадцать пять – в Европе снова война…

Оставались считанные часы до моей пламенной речи, которая способна ввергнуть наш стоический прекрасный народ в эту всеобщую народоубийственную войну. Ночью я не спал; сильно ворочался, волновался. Встал рано утром – густой туман ещё не успел рассеяться, а улицы в таком людном месте ещё не были полны англичан, спешащих по своим обыденным делам. Было пасмурно – крепкое, словно фундамент тысячелетиями стоящего Вестминстера, небо, в порыве бури затянувшееся не менее крепкой единой тучей, не просто говорили, и даже не просто орали – они монолитно кричали. «Буря скоро грянет» – кричали они. Хотя, кого я обманываю – это лишь плод моего воображения. Буря уже грянула… но пока миновала нас… пока…

Добрался я до парламента раньше положенного – надев лучший костюм из тех, что у меня когда-либо был, заранее купленный и подготовленный к выступлению, подстригшись вчера, я прибыл во всей красоте и величии; всё, абсолютно всё – каждая маленькая деталь, каждый незначительный штрих – всё должно придавать уверенности и решительности моим словам. Ничто не должно оказаться лишним. Ничто не должно оказаться упущенным.

Меня предупредили – сегодня уже и Франция тоже участвует в войне; немцы объявили им войну после ряда «провокаций на границе». Не ознакомившись с делом, так как я только что об этом узнал, я не могу сказать, были ли они на самом деле или нет, но я не удивлюсь, если и были; Франция, хоть и республика, но со своим колониальным прошлым она расставаться не собирается… только лишь преумножать его. Ей в последнее время свойственна такая политика – де-юре быть республиканской страной, де-факто же, имперской – будь то времена Наполеона, то её нынешнее положение. Это важная информация – узнав об этом, я быстро внёс нужные правки в речь, пока до выступления ещё было время. Но теперь его уже нет – заседание началось, и председатель прямо сейчас представляет меня знатным лордам и пэрам, которых мне предстоит обаять своей пламенной речью. Игра моей партии начинается…

Когда господин-председатель представил меня высокопочтенной и уважаемой всеми публике, я уверенным, но спокойным шагом устремился к трибуне. Волнения не было – я был настроен на нужный лад. Окинув взором огромный зал, я увидел разные лица – начиная от тех, кто с энтузиазмом и заинтересованностью смотрел мне в глаза, заканчивая теми, кого мало волновало само заседание; они тихо перешёптывались, читая последний выпуск лондонской прессы. Здесь были все – и люди разных профессий, разного склада ума, в конце концов – даже люди разного уровня интеллекта. Разношёрстная публика… но мне нужно единогласие. Но единогласную поддержку одного лорда я уже получил – отец одобряющим взглядом смотрел на меня, ожидая пламенной речи моего рассвета.

Достопочтенные лорды и пэры нашего великого Королевства! Преданные поданные Его Величества!

Мир уже не стоит на пороге войны. Канули в прошлое дни давно минувших годов, когда братские народы Европы могли спать спокойно; костёр никогда невиданных размеров уже вспыхнул в самом сердце нашего мира, и его ядовитый дым, подпитываемый бряцанием ружей двух империй, грозит дойти и до нас. Наши преданные союзники по «Согласию», свободолюбивая Франция и верная Империя Востока уже стали жертвами честолюбивых амбиций этих центральных стран. С ужасом в сердце, с содроганием рук я сегодня услышал ужасную новость о том, что Кайзер, только лишь и мечтающий о господстве в Европе, объявил войну нашему южному соседу… Неизвестно, сколько одна Франция с этого фронта сможет противиться его устремлениям. А ведь наш любимый Альбион, сердце нашей Империи, над которой никогда не заходит солнце, от них отделяет лишь маленький Пролив…

Братские народы Франции и России ведут тяжёлую войну; Тройственный союз, созданный ещё в прошлом веке, достиг своего могущества; ещё никогда он не был так силён, как силён сейчас. Он верно идёт к той цели, с которой создавался ещё тогда – к господству немцев в Европе. Империя железного Кайзера и Империя двух корон – вот две части единого целого! Что северяне, что южане – это лишь один народ, единый немецкий народ. Не обманитесь формальными различиями и отличными гербовыми печатями – это всё одна машина, заливающая кровью свободолюбивую Европу!

Ещё никогда мир не был так близок к катастрофе. Пусть Кайзер и кажется железным, но он не стальной – его всегда можно сломить! Германия никогда не могла успешно воевать на два фронта – что раньше, что и сейчас она терпела поражения, когда воевала одновременно и с Востоком, и с Западом. Французы, наши верные союзники, бьют немецкого врага, пытаясь освободить оккупированные им французские Эльзас и Лотарингию; но неизвестно, сколько они протянут, и справятся ли они без нашей помощи… Если мы не вступим в эту борьбу, не поддержим наших преданных братьев по оружию, то ещё неизвестно, как разыграется немецкая компания, и как они переделят карту мира…

Империя двух корон непрочна – это уродливое и дряхлое государство, поддерживаемое лишь могуществом одной великой династии, рухнет как карточный домик, стоит лишь нанести несколько молниеносных ударов по нему; множество народов, начиная от итальянцев, заканчивая сербами на юге, от чехов до русских на севере; всех их объединяет одно – ненависть к воинственному оккупанту и жажда истинной свободы. Все сыны этих великий наций, от малого до старого, все они восстанут против нашего общего врага – только дай им повод! Империя Габсбургов давно умерла, заложив первую трещинку в своём шатком фундаменте, когда признала на равных Венгрию; о каком же единстве в этой, давно требующей своего упразднения стране, может идти речь?..

История не терпит ошибок и колебаний нерешительных – все становятся великими только будучи смелыми и молниеносными; теряют же былое могущество те, кто боится или не осмеливается выступать на едином фронте. Но меня, человека, которого беспокоит будущее европейских народов, больше всего беспокоит будущее нашего, английского народа. Какое место будет уготовлено нашим детям и сыновьям, если мы проявим нерешительность, столь непозволительную в эти тяжёлые времена? Ответ очевиден – место рабов для немецких господ! Неужели мы, англичане, допустим кайзеровских вельмож и прихвостней дряхлой и немощной империи на наши английские земли? Разве мы позволим им топтать пески наших богатых африканских и ближневосточных колоний, разве мы допустим их до других прекрасных земель нашей великой страны? И, в конце концов – разве мы стерпим позор падения города всех наших городов, аорты нашего Альбиона, великого Лондона, взращенного на берегах могучей Темзы?! Неужели мы позволим, чтобы наши тихие и спокойные земли, красивые в туманную и холодную осень, тёплые и стойкие в мягкую зиму, цветущие и шумные в милую сердцу весну и жаркую, полные жизни, как в это лето, немец топтал?! Никогда, слышите – никогда наши верные поданные Его Величества не допустят такого позора и унижения!

Время дипломатии прошло – этот конфликт зрел в своём корне ни один год, и даже ни одно десятилетие; новый век ознаменовал собой эту борьбу своим фактом наступления. Инженерное и промышленное дела достигли колоссальных успехов, позволив нам покорять небо и создавать поистине занимательные механизмы. Победу в этой войне будут ковать не штыки и мундиры, как это было ранее – её будут ковать стальные монстры, многотонные подвижные коробки, способные вмиг раздавить врага! Наше туманное небо скроет ястребов неприятеля, устремившихся к нам… и из него выйдут только истинные пилоты – верные английские коршуны, пожирающие врага грозным оружием! А флот… великий и могучий английский флот, с которым ничто никогда не могло сравниться! И на воде и под водой наше господство незыблемо с небывалых времён – ещё никогда ни одна великая держава не могла нам бросить вызов; всегда находились верные сыны своего отечества, талантливые Горации Нельсоны и Фрэнсисы Дрейки, готовые раздробить до основания любую непобедимую армаду!