Текст книги "Игра Лазаря"

8

Они устроились на втором этаже одной из высоток, за пару домов от дома, где размещался «Гризли». Двухкомнатная квартира со зловонной кухней была хуже не придумаешь, но зато на входе стояла прочная железная дверь.

– Я не могу в это поверить! – повторил Джуда в десятый раз. – Я просто не могу в это поверить!

Полчаса назад Яника задрала рукав кофты и показала небольшую ранку от укуса, забинтованную чуть выше локтя, а также несколько отметин от когтей поменьше – все, что успел сделать с ней прокаженный до того, как в схватку с ним вступил ее отец.

– Как ты могла?! Скрыть от меня такое?!

«А ведь он сейчас, наверное, даже рад, что скрыла», – желчно подумал Лазарь, вспоминая пошлые подмигивания Джуды. Прошлой ночью у них «не срослось» только потому, что Яника не хотела обнажать свои раны. Если вирус передается через кровь, то и половым путем тоже.

Девушка больше не плакала. Просто стояла у подоконника, прижавшись плечом к стене, и разглядывала в окно разоренный палисадник. Лазарь подумал, что сейчас она могла бы выбить головой стекло и выпрыгнуть наружу, будь они этажом повыше.

– Почему ты до сих пор не перевоплотилась?

Яника покачала головой:

– Не знаю.

Лазарю не требовался ответ на этот вопрос. Хозяин инсона редко подчиняется установленным им же правилам – это и отличает его от остальных. Чаще всего в этой уникальности скрыт ключ к победе в Игре.

– Ты знаешь, кто он такой? – спросил Лазарь из дальнего угла комнаты.

Удивительно, но Джуда каким-то образом оказался рядом с ним. А ведь еще утром невозможно было представить, что уже к обеду, будучи втроем в одной комнате, он будет держаться ближе к нему, чем к ней.

– Сосед из четырнадцатой – знаешь его?

Рыжая голова снова помоталась из стороны в сторону.

Она врала. Возможно, неосознанно, но врала. Даже законченные шизофреники знают, что означают их галлюцинации. Ну, или, по крайней мере, думают, что знают.

Джуду грызли те же сомнения:

– Я ей не верю. Как ей теперь вообще можно верить?

Верить нельзя никому. Ни теперь, ни потом – никогда. Лазарь повторял себе это изо дня в день, перед сном и после сна, и все равно попался. Поверил, как последний идиот, потащил ее в лагерь, хотя все указывало на то, что ей там не место. И вот к чему это привело. Кто знает – может, лучше было вообще остаться дома? Не плясать под дудку Ведущего, не усугублять и без того шаткое здоровье этой несчастной девочки. С другой стороны – зачем тогда вообще Играть?

– Я никого не держу, – шмыгнула носом Яника. – Вы оба здоровы, вас они пустят без проблем. Мальчишек же пустили.

– А ты, стало быть, собралась стать кем-то вроде их папаши? – уточнил Лазарь.

Яника обернула распухшее от слез лицо, и Лазаря передернуло – миловидные черты исказила гримаса ненависти.

– А ты, вообще, что тут делаешь?

Голос звенел презрением и злобой, но Лазарь сомневался, что эти чувства она адресовала ему. Его преследовало ощущение, что и то и другое девчонка испытывает нечасто, а адресует кому-то – и того реже.

– Чего сюда с нами притащился? Катился бы в свой расчудесный лагерь и балдел там за баррикадами. Глядишь, и сухарями накормят до отвала, и забинтуют как надо. Не понимаю, чего ты с нами возишься?

– Присмотрись ко мне внимательней. Думаешь, славные ребята из лагеря делают заборы крови для тестов в своей передвижной бактериологической лаборатории? Подумай сама: пройти фейсконтроль у тамошних церберов мне точно не светит. – Лазарь указал на многочисленные царапины и ссадины. – Ты вруша, а я реалист, как видишь. Кстати, свое «спасибо» за откровение про отца я беру обратно, если не возражаешь.

– Бери, не жалко, – отмахнулась Яника и переметнулась на Джуду: – Ну, а ты?

Парень смотрел на нее долгим придирчивым взглядом. Так смотрит миллионер на картину Люсьена Фрейда[1]1
  Люсьен Фрейд – известный британский художник.


[Закрыть], раздумывая – купить не купить. От Джуды по-прежнему исходило то самое сияние совершенства, которое Лазарь заметил утром. Возможно, за последние пару часов оно немного померкло, но, скорее всего, Лазарю просто хотелось в это верить. Девчонка по-прежнему видела в Джуде единственный ключ к спасению – сомневаться в этом не приходилось.

– Лживая дура, – наконец изрек Джуда, выступая из угла. – Пойду на кухню, гляну, чего пожрать.

9

Уже знакомый свет торшера встречал пробуждение Лазаря верным напоминанием того, что еще пара дней в таком ритме – и впору просить прибавки к жалованью. Послышался шелест перелистываемой страницы. Не поднимая головы, Лазарь скосил глаза на компьютерное кресло у письменного стола.

– С добрым утром. – Сенсор смотрел на него поверх раскрытой книги.

– Какое, к черту, доброе? – пробурчал Лазарь, опуская ноги на ковер. – Дай воды, а?

Сенс захлопнул книгу, оттолкнулся ногой от стола и подкатился к графину. Очки-половинки на кончике носа делали его похожим на деревенщину, приехавшую покорять столичные вузы.

– Ты хотел сказать: «Какое, к черту, утро?» – Сенсор подал стакан. – И, говоря это, я как бы намекаю, что не могу спокойно спать у себя в комнате, когда на моем диване постоянно ворочается и что-то бормочет здоровенный детина.

– У меня воняет красками, – пробубнил в стакан Лазарь, выцеживая воду до дна. – Это вредно для здоровья.

– Ну, конечно… Убрать краски, навести порядок, проветрить помещение – слишком высокая плата за твое здоровье. Куда как проще загнать туда меня.

Часы показывали половину второго ночи – Яника долго не могла заснуть. Пока Лазарь был в инсоне, Дара пару раз незаметно заглядывала к нему, чтобы проведать. Убедившись, что с ним все в порядке, они с Аймой отправились спать, предварительно обработав ссадины Лазаря, полученные при падении с «Хаммера».

– Может, поговорим? – прищурился Сенсор. – Второй день пропадаешь невесть где. У меня начинает складываться впечатление, что ты свалил в командировку. Мы сегодня с Дарой кое-что вызнали, что и тебе не мешало бы знать. «Ярость»? – Он потряс в руке книгой, которую читал. Название желтыми буквами отпечаталось на кроваво-красном фоне обложки.

– Нашел у тебя в конуре, – объяснил он.

– Карнеги[2]2
  Дэйл Карнеги – американский педагог, психолог, основоположник теории общения.


[Закрыть] лежал в другом ящике. – Лазарь принял сидячее положение и ощупал лоб. Дело шло на поправку, рана быстро заживала. – Там все о том, как правильно лизать зад, чтобы тебя любили. Извини, не читаю книг толще трехсот страниц – руки устают.

– На заднем клапане суперобложки я прочел аннотацию. – Сенсор продолжал трясти книгой. – И вспомнил. Ее изъяли из продажи, когда какой-то парень из Канзаса взял короткоствол и пошел по школе играть в «контр-страйк». Потом у него дома нашли эту вещь.

Лазарь смерил друга долгим взглядом:

– И почему вы с Дарой еще не вместе?

– Одинаковые полярности, – пожал плечами Сенс.

– Это придумали чокнутые физики, для которых человек и кусок магнита – одно и то же.

– И я не в ее вкусе.

– В разговоре с корешами советую переставлять местоимения, не то рискуешь прослыть лузером. А насчет книги – сначала конфискуй у меня Достоевского. Вчера вроде опять какую-то бабку грохнули.

– Не настолько мы одинаковые полярности, – усмехнулся Сенс и добавил уже серьезно: – Я знаю, что ты в ней ищешь.

– Ну, раз мы оба знаем, можешь не рассказывать.

Лазарь встал с дивана и блаженно потянулся. Затекшие суставы затрещали, как кастаньеты.

– Автор этой книги не имел ни малейшего представления об инсонах, о Ведущем Игры, о людях вроде нас, – продолжал Сенс. – Парня, взявшего в заложники своих однокурсников, никто никогда не «играл». Эту историю выдумали, а значит, ты не найдешь там ничего.

– Я знаю, где сейчас найти то, что мне нужно. – Лазарь подошел к двери и нажал на ручку. – И оно совсем рядом.

10

Звук мочи, падающей в водяную пробку унитаза, странным образом заглушал мысли о пареньке из Канзаса, который, как и автор «Ярости», ничего не знал про то, о чем говорил сейчас Сенсор. Интересно, «играли» ли его?

В коридоре Лазаря окликнул сильный, чуть нагловатый баритон. Лазарь оглянулся – его нагонял высокий мускулистый парень с короткострижеными волосами и чересчур близко посаженными глазами, добавлявшими и без того тяжелым чертам его лица лошадиное очарование.

– Привет. – Парень протянул плотную ладонь.

– Так виделись сегодня, Матвей. – Свои руки Лазарь оставил висеть вдоль туловища.

Что за идиотская привычка – «приветкать» по двадцать раз на дню?

– Сегодня не виделись, – возразил Матвей. – Твое «сегодня» два часа назад стало «вчера».

– Ты такой педант.

– Ну, а как же? – Матвей недружелюбно прищурил глаз. – А если проследить дальше, то «вчера», которое было вчера, сегодня стало «позавчера». Как раз то позавчера, когда ты копался в моем компьютере. Ну как, припоминаешь?

Бывает, что люди оказываются на самом деле значительно умнее, чем выглядят. Почему-то в отношении Матвея Лазарь все время забывал об этом. Наверное, причиной тому была неповторимая манера Матвея вести себя с окружающими – этакое пренебрежительное высокомерие мудреца. Матвей всегда был таким, с самой первой их встречи.

Впрочем, тогда он действительно казался Лазарю чуть ли не гуру – а как еще относиться к человеку, обратившему тебя в свою веру? Матвей был первым Эмпатом, которого повстречал Лазарь (не считая Сенса, конечно). Хуже того – Матвей был первым и практически единственным, кому довелось побывать в инсоне Лазаря. Он открыл удивительный «мир под миром», стал проводником в сказку, обучил ее правилам и законам. Если бы не он, их с Сенсом вообще могло здесь не быть. Впрочем, в этом смысле Лазарь обязанным себя не считал. Матвей нуждался в команде, они с Сенсом – в Матвее, так что их интересы временно совпадали.

Со временем Лазарь понял, что инсоны – не теоретическая физика. Очень скоро он освоил все премудрости новой профессии не хуже самого учителя и справедливо ожидал перемен в отношении к себе. Наверное, этот момент и послужил плацдармом для зародившейся вражды. Матвей продолжал вести себя так, словно их с Лазарем разделяют не два года практики, а целая вечность. Кто-нибудь попроще (вроде Сенса, например) наверняка смирился бы с таким положением вещей, предпочтя худой мир доброй ссоре. Но только не Лазарь.

Внутренний правдолюбец, всегда берущий на себя слово в спорных ситуациях, охотно подсказывал, что в этом они с Матвеем как раз похожи: «Поменяй вас местами, и еще неизвестно, в какого деспота превратился бы ты». С этим трудно было не согласиться.

Сейчас Матвей снова смотрел на Лазаря сверху вниз, будучи на полголовы ниже, и упивался законностью предъявляемых обвинений. Еще одна бесплатная возможность показать, кто в доме хозяин.

Отпираться было глупо, бессмысленно и слишком недостойно.

– Дара сдала?

– Нет, – покачал головой Матвей.

– И просила не сдавать ее.

– Сказал же – нет, – возвысил тон Матвей. В отличие от колымаги Сенса, этот парень заводился с полоборота. – Ты сам себя выдал, когда забыл подчистить историю посещений. Что-то не припомню, когда это мне понадобились таблетки от шизофрении.

«Эх, Малой, Малой…»

– Может, понадобились Айме? Ты присмотрись…

– Слушай, урод… – Матвей хлопнул Лазаря по плечу тяжелой ладонью, все это время безответно висевшей в воздухе. – Еще раз залезешь в нашу комнату без спроса – и тебе понадобятся противозачаточные. Намек ясен?

Лазарь не ответил, и какое-то время они с Матвеем молча пожирали друг друга глазами.

– У тебя все? – наконец, спросил Лазарь.

– Пока что.

– Ну тогда до завтра? – Он протянул Матвею ладонь.

– Да пошел ты!

Матвей развернулся и, широко расставляя руки, затопал к лестнице.

«А иногда бывает так, – размышлял Лазарь, возвращаясь в комнату Сенса, – что первый, кто пожмет сегодня твою руку, станет первым, кто пошлет тебя куда подальше».

11

Они накинули на плечи куртки и вышли на запорошенный снегом балкон. Эта часть деревни располагалась на холме, и отсюда открывался прекрасный вид на город. В комнатах погасили свет, чтобы сделать ночь еще пронзительнее и чище. Неколебимая стоялая мгла, подсвеченная снизу огнями простирающегося внизу города, напоминала украшенный блестками бархатный занавес, за которым прятались до поры до времени декорации дня.

– Хорошо сегодня. – Сенсор смел ладонью снег с перил и оперся на них локтями. – Морозно и не холодно.

– Дышится, – согласился Лазарь.

– А у нее там лето.

– У них у всех там перманентное лето.

Сенсор ненадолго ушел в себя. Потом заявил:

– Знаешь, а у меня, наверное, была бы зима.

– Можешь сколько угодно рефлексировать на эту тему, но только тот парень, кем ты себя считаешь, и тот, кто ты есть на самом деле, – эти двое никогда не встретятся, не сядут за один стол, чтобы пропустить по паре пива. А если и пересекутся, то все равно не узнают друг друга. Так что ты не можешь ничего знать. Да и не надо…

Они помолчали, с наслаждением обжигая ноздри морозным воздухом.

– У меня три часа на сон, двадцать минут на утренний туалет и минут пятнадцать на плотный завтрак с обедом и ужином, – напомнил Лазарь.

– Ты, конечно, опять ничего не расскажешь про сегодня?

– Нечего пока рассказывать. – Лазарь лениво катал в пальцах шарик снега. – Рассекал на «Хаммере».

– Ну, конечно. «Хаммер» куда важнее того, что девчонку покусали. Да и про лагерь мы тоже знаем.

Шарик быстро рос в размерах – Лазарь возил им вдоль перил туда-сюда, чтобы набрать побольше снега.

– Ни черта вы не знаете. И до тех пор, пока лагерь и все прочее не имеют для нас никакого ясного значения, все, что там происходит, тоже никакого значения не имеет.

– Этот случай особенный для тебя, – многозначительно изрек Сенсор. – Ты, конечно, замкнутый эгоистичный придурок, но Игра есть Игра, а команда есть команда, и всегда так было. Но здесь все по-другому. Вот я и хочу выяснить – почему.

– У тебя богатая фантазия, выяснитель.

«Синдром мамочки в действии, и две подружки-хохотушки, дующие в уши», – закончил Лазарь уже мысленно.

– Может быть. Но впредь я пальцем о палец не ударю, если ты и дальше будешь играть в молчанку.

– Ладно, договорились. Завтра выложу все как на духу. А теперь рассказывай про сегодня.

Некоторое время Сенсор прикидывал в уме удовлетворительность ответа.

– Новость номер раз, – наконец сказал он. – Мы проверили квартиру четырнадцать. Если между бабулей – «божьим одуванчиком» и двухметровой гориллой с отвисшими гениталиями и есть что-то общее, то только в больном воображении девчонки. С начала девяностых там вообще никаких мужиков не проживало – мы проверили.

Почему-то эта информация Лазаря не удивила.

– Да, шизофрения – она такая.

После бегства из квартиры Яники Лазарь забыл о соседе, приняв его за обычную спайку. (Так называют мелкий психологический барьер, обусловленный временными обстоятельствами.) Сомнения, неуверенность в себе, мандраж ожидания, отупение от счастья – все это спайки. Чаще всего они не нуждаются в детальном разборе и со временем сами сходят на нет.

Все изменилось, когда Яника закатала рукав и показала след от укуса. Спайки не кусаются – это Матвей разъяснил сразу.

– Надо понять, что означает ее галлюцинация.

– Галлюцинации ничего не означают, – вздохнул Сенс. – Кроме того, что у нее крыша едет.

– Значит, будем надеяться, что ее галлюцинация что-то означает.

– Зачем? – наморщил лоб Сенс. – Зачем на это надеяться?

А ведь он прав – зачем? Чем меньше в уравнении неизвестных, тем проще его решить. Так зачем усложнять себе жизнь?

Затем… Затем… Ответ вертелся на задворках сознания, но Лазарь не успел оформить его в мысль, потому что Сенс продолжил:

– Новость номер два – мы с Дарой смотрели отца…

– Отчима.

– Отчима. Типа мы дверью ошиблись. Он открыл. С виду вполне себе нормальный работяга. Ну, может, слегка запущенный, но это и неудивительно при отсутствии жены. Катю…

– Янику.

– Я-ни-ку, – по слогам повторил Сенсор и снова сузил глаза. – Янику мы увидели мельком, но Даре хватило, чтобы разглядеть проекцию отчима. Говорит, здоровенный, – на Валуева похож. Но в целом ничего особенного. Сама девчонка показалась потом, часа через два. Вышла из дома и прыгнула в машину к какому-то белобрысому кренделю – он ждал у подъезда. И это новость номер три.

– Белый «Ниссан»? – приподнял брови Лазарь.

В памяти всплыло красное, в жирных потеках, слово «ВЫХОД».

– Видел его в инсоне?

– Ну мысли я пока видеть не научился.

– Э-э, в общем, прыгнула она в машину, но только они никуда не поехали. Посидели минут двадцать, потом девчонка вышла.

Значит, она все же решилась. И помог ей в этом сам Лазарь.

Сенсор забрал из его рук снежный шар, к тому моменту достигший размеров спелого грейпфрута, и запустил им в темноту за забором.

– Тебе это о чем-то говорит? – полюбопытствовал он.

– Думаю, она ему призналась.

– В чем? В любви, что ли?

– Нет, Сенс, кое в чем похуже. В чем-то таком, чего их любовь может не выдержать. Вот скажи, что первое приходит тебе на ум, когда ты сталкиваешься, в контексте Игры разумеется, со смесью острой антропофобии, маниакального чувства вины и комплекса парии? Одним словом.

Сенсор тщательно обдумал вопрос, прежде чем ответить.

– Преступление, – наконец изрек он.

Лазарь воздел глаза к небу:

– Снова достоевщина. Уж кто-кто, а эта девчонка и мухи не обидит. Новость номер четыре?

– Новость номер четыре в том, что я замерз до чертиков и до них же хочу спать. Так что, если у тебя есть какие-нибудь пожелания на завтра, выкладывай.

– Все те же и все там же.

– Отлично. Тогда я пошел.

У двери в комнату Сенсор обернулся:

– Один вопрос напоследок.

Лазарь молча ждал.

– Что за ключ, которым ты играл у меня в спальне?

Чтобы скрыть улыбку, Лазарю пришлось опустить голову:

– А я уж думал, не спросишь…

– Не люблю оправдывать твои ожидания. Так откуда ключ?

– От квартиры. Снял гостинку в городе, на Вятской. Не говори пока никому, ладно? Мне мозготраха и без того хватает.

Сенсор выглядел по-настоящему удивленным:

– Ты съезжаешь от нас?

– Хочу переоборудовать в мастерскую. Невозможно нормально работать, когда вокруг шляется столько народу. Не волнуйся, жить я там не собираюсь. Моих кулинарных познаний хватает только на чай с бутербродами.

– Откуда деньги на аренду? – не унимался Сенс.

– Грохнул хозяйку-процентщицу. Я же работаю без напарника, помнишь? У меня двойной калым.

Сенсор презрительно поморщился:

– Ты это про долю Марса, которую внаглую присваиваешь себе?

– Отрабатываю свою долю, а заодно и его. У Клайда была Бони, у Матвея есть Айма; мне же достался малолетний недоумок. Даже не могу сосчитать, сколько раз он прикрыл бы собой мою спину от лап кровожадных неандертальцев за последнюю пару дней. Все хорошо, только не совсем ясно, куда потом девать труп.

Сенсор больше ничего не сказал. Постоял немного и скрылся в своей комнате, не пожелав спокойной ночи. Лазарь еще долго смотрел в ночь невидящим взглядом, выветривая из головы мысли о Янике, Джуде, прокаженных и многие другие, что, как пьяные соседи, подолгу не дают уснуть. Потом мороз окончательно вынудил его вернуться в дом.

Глава 5
Схема

1

Лазарь дважды постучал в дверь к Янике и сразу же вошел.

Сначала ему показалось, что в комнате никого нет. Старый вытертый ковер, мятая двуспальная кровать, тумба с аквариумом, полным плавающих кверху пузом рыбок. Потом он все-таки нашел ее. Девушка сидела на полу в самом дальнем углу комнаты, притянув колени к груди, и беззвучно плакала. Едва Лазарь шагнул к ней, как она инстинктивно заелозила ногами по полу, стараясь еще глубже вжаться в угол.

Лазарь понял, что их комната этой ночью стала ее комнатой еще до того, как она подняла на него липкие от слез глаза и сообщила:

– Он ушел… Джуда ушел.

Лазарь оторвал взгляд от тюлевой занавески, развеваемой ветром из полуоткрытого окна, и уселся на пол рядом с ней.

– По-английски, я полагаю.

Она опасливо отодвинулась от него, точно он сказал не это, а: «Ну наконец-то мы вдвоем!»

– Не то чтобы я удивлен, – проговорил Лазарь, думая, что сообщать ей об этом сейчас было довольно рискованно.

Яника ничего не ответила и продолжала плакать, изредка прерываясь для того, чтобы судорожно втянуть ноздрями воздух. Наверное, кто-нибудь другой на месте Лазаря бросился бы ее успокаивать, сыпать ободряющими обещаниями, нести всякую чушь и, может быть, тихонько гладить по руке. А мог отодвинуть занавеску, приставить к ржавому патронташу радиатора табуретку и «сделать ручкой» с другой стороны окна.

Лазарь внимательно осмотрел ее. Сегодня она выглядела куда хуже обычного, словно после ухода Джуды течение ее болезни форсировалось. Проступающие сквозь тонкую кожу кости на запястьях наводили на ассоциации с постояльцами Освенцима.

– Слушай, давай позавтракаем…

– Ах, Лазарь! – воскликнула она и кинулась ему на грудь.

Лазарь на себе почувствовал, насколько сильно сдала девчонка, когда ее тонкие, как стебли, руки обвились вокруг его шеи.