Текст книги "Четыре четверти страха"

Глава XI

Илья целый день провел дома. Он практически каждый час спускался к почтовым ящикам, чтобы проверить содержимое, но в почте ничего не было.

Не было ни звонков с сообщениями о судьбе девушки на фотографиях, ни СМС, ни сообщений в социальных сетях. Ничего! Все было тихо.

Статья о кастомных смартфонах путем чудовищного напряжения силы воли была закончена и отредактирована, хотя целый день мысли все никак не хотели возвращаться к пафосным ателье, золотым кнопкам, бриллиантам и прочему хламу, абсолютно не нужному для хорошего гаджета.

Перед глазами постоянно всплывали образы девушки, привязанной к стулу.

Ее лицо. Ее плечи, ее поза.

Ей было ужасно страшно, а какой-то безумный садист раз за разом делал ей больно.

Так, по крайней мере, казалось Илье.

Подвеска…

При чем тут подвеска в форме карандаша? Как она попала в конверт с фотографиями? Может быть, это сумасшедшая игра какого-нибудь ненормального?

Но тогда почему этот псих молчит? Почему тянет? Чего ждет?

А случайно ли эта подвеска попала в руки к Илье? Может быть, ее оставили специально, чтобы разыграть весь этот фарс.

Потом неожиданная мысль прорезала тьму черного непонимания.

Тот спортсмен! Бегун, которому Владимир так ненавязчиво съездил по роже, а потом пересчитал ребра! Ведь Илья мог потерять подвеску именно в тот момент, когда спортсмен налетел на него. А потом Володька по своей тупой привычке… не разбираясь…

Вот уж ситуация… Мало ли в мире разнообразных психов? Ведь тот мудак мог подобрать подвеску, потом просто незаметно увязаться за Ильей и выяснить, где он живет, а потом…

А что потом? Зачем ему подкидывать странные фотографии? Зачем ему подкидывать подвеску? За что?

Илья сел на диван и откинулся на одну из цветастых подушек, что были живописно разбросаны по всей поверхности старенького уютного дивана.

Тихая беззвучная ярость стала медленно карабкаться справа из подреберья вверх к сердцу. В животе защемило, кулаки сжались, зубы стиснулись, в глазах потемнело.

Да кто это?! Да как?! Да что себе позволяет?! Где прячется эта безмозглая тварь, что смеет глумиться над Ильей? Никчемная безмозглая тварь!

В голове промелькнул образ отца. Образ матери, зажатой в угол на кухне.

Удар кулака! Глухой звук! Всхлип! Коля, не надо! Папа, не надо! Снова удар! Всхлип! Кровь! Папа, не трогай! И ты, змееныш, мать твою? Удар! Прыжок. Детские зубы впиваются в отцовскую руку. Кровь! Сильный удар! Коля, не тронь его!!! Удар! Боль! Темнота. Тишина! Покой… Пустота…

Илья вскочил с дивана, вырывая из-под себя цветную лоскутную диванную подушку. Бросок, и она, мягко ударившись о стену, скользнула к его ногам. Пинок, и подушка, сбив со стены старую фотографию улыбающейся семьи из трех человек, снова упала под ноги.

– Да отстань ты от меня!!! – закричал Илья, схватил подушку и впился в нее зубами.

По комнате полетели клочки синтетического наполнителя. Один зуб тоже не выдержал, его край откололся и, скользнув по рукаву, звонко щелкнул о паркет. Да и хер с ним. Нерв был убит еще давно. Самое главное – болеть не будет. Хотя это плохо. Лучше бы болел. Лучше бы болел так, что пришлось бы кататься по полу, чувствуя, как в мозгу через глаз проворачивают кривой ржавый штырь. Лучше что-то, чем ничто.

Илья еще раз обреченно изо всех сил ударил кулаком изорванный в клочки предмет интерьера. Потом пальцы разжались, и изуродованная лоскутная масса упала на пол.

Потом пришло облегчение. Потом пришло успокоение.

Илья упал на диван. В голове было пусто.

Все, до чего он додумался в этот день, так только до того факта, что все следы снова ведут в бар «Black Ocean», где Илья провел вчерашний вечер.

А значит, сегодня он снова будет там.

Это точно.

Иначе можно просто сойти с ума.

И вот около восьми часов вечера Илья спустился в бар по ступенькам, ведущим на цокольный этаж уже знакомого ему дома.

Там пока еще негромко играла музыка и было совсем немноголюдно. Над столиками горели желтые теплые лампы, на самих столах стояли приготовленные афишетки с уникальными предложениями, типа 1+1=3, наборы со столовыми приборами, салфетками и всякой всячиной.

Илья сел за столик в самом дальнем углу, откуда все же просматривался весь зал, и открыл меню.

Аппетита как такового не было. Желание хорошенько выпить тоже отсутствовало, поэтому, слегка подумав, Илья заказал у молоденькой официантки кружку пива и кольца кальмаров.

Официантка практически мгновенно принесла заказ и, улыбнувшись дежурной улыбкой, исчезла из поля зрения, оставив Илью наедине со своими мыслями.

И снова вязкая топь поглотила молодого человека, смачно хлюпнув над его головой черной тяжелой жижей отвратительнейшего дурного предчувствия.

Ничего. Ничего. Ничего. Никаких мыслей. Ничего.

– Привет, Илья! – вдруг раздалось сквозь смрадное болото. – Ты не с Владимиром случайно?

Илья взглянул на стоящего перед ним парня. Где-то он его видел… Где? А-а-а… Это тот старый знакомый Владимира. То ли Артур, то ли Антон, то ли Артем…

– Что? – Илья еще не до конца выплыл из болота.

– Володька здесь? – снова спросил молодой человек.

– Нет, – ответил Илья. – Его здесь некоторое время теперь точно не будет.

– Опять сцепился с кем-то? – спросил Артем или Антон… Пусть будет Артем…

– Угу, – хмыкнул Илья, внимательно всматриваясь в своего собеседника. – На улице налетели на какого-то спортсмена-марафонца. Он меня случайно сшиб, а Володя его не случайно.

– Да уж… – протянул Артур. – У него бывает крышеснос. Головной мозг вырубается, так он на спинном мозге действует. На рефлексах. Сначала сделает, а потом только подумает, зачем сделал. А ты что? Похмеляешься?

– Типа того, – ответил Илья.

– Ладно, – вдруг сказал Артем и добродушно улыбнулся. – Не буду напрягать. Вижу, что тебе не до разговоров. Володьке передавай привет. И сам не болей.

– Подожди, – вдруг одна безумная мысль мелькнула в голове у Ильи. – Слушай, а ты не знаешь тут девушку такую… Ну… В общем… Такую…

– С которой ты весь вечер кутил? – Артур снова добродушно улыбнулся. Было видно, что он очень приятный и дружелюбный человек.

– Да, – ответил Илья.

– К сожалению, – сказал Артем, – тут я не смогу многого рассказать. Видел эту мрачную личность несколько раз. В основном приходит одна. Пьет самую гнусную дрянь, мало с кем общается. Точнее… до тебя вообще ни с кем дольше двух минут не разговаривала. Всех, кто к ней подкатывал, отшивала на раз-два. Бежали как от чумы.

– Откуда такие наблюдения? – вдруг заинтересовался Илья.

– Здравствуйте! – Артем развел руки в стороны, показательно осматривая себя от пальцев левой до пальцев правой руки. – Я вообще-то барменом здесь подрабатываю, пока разрешают. Пару раз в неделю.

Tут только Илья заметил, что Артем одет в белую рубашку и специфическую жилетку, которую он вчера видел на бармене, что продавал ему спиртное для него, а потом бутылку отвратного дешевого виски для этой… Василисы. Да! Точно! Василисы!

Да и вообще, откуда у Владимира могут быть «старые знакомые», если они хоть как-то не связаны с алкоголем?

Бармен! Конечно! Бармен – друг Владимира! Бармен Антон! Или Артур?

– Прости, – Илья слегка смутился. – Что-то я после вчерашнего туплю.

– Бывает, – Антон широко улыбнулся, но потом стал намного серьезнее, постепенно переходя на шепот: – А на самом деле, я бы не связывался с этой девушкой. Странная она. Всех сторонится. И мне кажется, что она иногда сама с собой разговаривает. Я много, конечно, видел алкаш… м-м-м… посетителей, но чтоб вот так вот беспробудно…

Артем приподнял бровь, поджал губы и покачал головой, словно он лично не одобряет поведение странной девушки.

– Иногда прямо мурашки по коже, – продолжил он. – Кажется, вот сейчас встанет и с пустыми, как у зомби, глазами полоснет ножом по горлу за то, что ты просто мимо проходил. Или удавку какую-нибудь накинет, как только ты отвернешься.

Жуть. А то, что у нее или нож есть, или удавка, это я прямо даже и не сомневаюсь. Так что ты поаккуратнее. Вот тебе мой добрый совет.

– Хорошо, – Илья натянуто улыбнулся, а в голове все крутилась эта проклятая подвеска на цепочке и фотографии девушки. – Обязательно буду аккуратнее.

Глава XII

Эдуард возвращался с процедуры опознания с еще большим количеством разорванных и путающихся в голове мыслей. После всей той информации, что на него вылили, он никак не мог прийти в себя. Если собрать только важные факты, то получалось следующее.

Дима каким-то образом достал вещество с трудно выговариваемым названием, которое только заканчивалось на длинное «… N-альфа-диметил-фенил-этиламин». Это был какой-то синтетический наркотик.

Дальше Дима принял душ, надел костюм, повязал галстук, начистил и надел ботинки, написал предсмертную записку, а потом лег в кровать и ввел себе лошадиную дозу этого вещества в бедро.

Ну, душ и костюм – это Эдуард допускал. Но вот в ботинках залечь в постель? Очень не похоже на аккуратного Диму.

Да и почему он вколол препарат только после всех этих ритуальных приготовлений? Ну, может быть, боялся не успеть и предстать перед нашедшими его людьми в небезупречном виде. Но почему тогда укол был в бедро, а не в вену? Почему через одежду? Тут явно что-то было не так.

Первое место, куда отправился Эдуард после выхода из морга, была квартира Дмитрия.

Во-первых, все нужно было подготовить для похорон. Хотя об этом можно было беспокоиться в самом крайнем случае, так как Эдуард уже связался с одним из бюро ритуальных услуг и перепоручил все хлопоты соответствующему человеку. Похоронный агент заверил Эдуарда, что все будет сделано по высшему классу, как и должно быть у достойных людей, и что Эдуард может больше ни о чем не беспокоиться. Поэтому Эдуард и не беспокоился.

Во-вторых, какое-то странное чувство неприятия ситуации гнало Эдуарда на «то место, где Дима…», чтобы лично убедиться в изложенных следователем полиции и Антоном Николаевичем фактах. Чтобы прочувствовать ту обстановку, чтобы своими глазами все увидеть, потрогать, вдохнуть, и, может быть, тогда… Может быть, тогда он поверит, что Димы больше нет в этом мире, может быть, он действительно согласится с тем, что его родной брат по своей воле решил уйти из жизни.

Квартира Дмитрия располагалась все в том же районе города, где они когда-то жили с отцом. Только теперь это была уже далеко не окраина. Здесь выросли мощные многоэтажные дома, которые, подобно хищным огромным рыбам, царствовали в толщах человеческого бытия, то пожирая людей по вечерам, то выплескивая их из своего чрева ранним утром. А вместе с этими гигантами появились и рыбы-прилипалы магазинчиков, и придонные падальщики пивнушек и наливаек, и коралловые островки школ и детских садов, связанные воедино улицами, дорогами, дорожками и тропинками.

Лифт дернулся и поехал вверх на шестнадцатый этаж, медленно поскрипывая железными внутренностями. Эдуард вдумчиво рассматривал круглые и блестящие кнопки с маленьким горящим диодом в центре. Ровные круглые ряды одинаковых кнопок. А когда-то они были квадратные и не светились. Когда-то лифты были исписаны всякой непотребщиной, и в них стоял устойчивый запах мочи. Казалось, это было сотни лет назад, когда еще не было огромных многоэтажек, а в центре этого района был большой котлован недостроенного дома, в котором они нашли Юлю. Нет! Стоп! Хватит!

Двери лифта медленно расползлись, как занавес в театре, являя своему единственному зрителю желтую стену с цифрой 16 на ней.

Эдуард шагнул вперед, достал из кармана ключи, несколько минут постоял в нерешительности на лестничной площадке, а потом направился к двери квартиры.

Он вошел внутрь быстро, словно в холодную воду. Одним мощным рывком. Одним движением. Чтобы не заходилось сердце от каждого погруженного сантиметра. Чтобы не тянуть. Несколько секунд жуткого холода, и все будет кончено. Пусть от этого раз и навсегда может остановиться сердце, но по капле вытягивать ледяную сосущую тревогу из своего тела он больше не мог.

Пол в коридоре был испачкан следами десятков посторонних ботинок, кроссовок, женских туфель на высоком каблуке и прочей обуви. Следы вели на кухню, в спальню, в гостиную, в общем, практически весь пол был истоптан.

Эдуарду стало жутко неуютно, как будто он стоит полностью голым на огромной многолюдной площади. Он осмотрелся, достал телефон и набрал номер уже знакомой ему клининговой компании, услугами которой пользовался минимум раз в месяц, производя генеральную уборку своей квартиры.

В ожидании сотрудников компании Эдуард сварил себе кофе, найдя все необходимое для этого в отдельном маленьком шкафчике.

Дмитрий любил кофе, хотя врачи это ему запрещали, поэтому Дмитрий пил его очень мало, но с особой фанатичной страстью. Искал нужные зерна, молол их сам в ручной кофемолке, варил определенным образом в турке, на собранной им конструкции, включавшей емкость с мелким песком и газовую плиту.

Эдуард же просто залил размолотые зерна кипятком во френч-прессе, подождал несколько минут, отфильтровал гущу плавным нажатием на ручку пресса и выплеснул коричневую жидкость в большую кружку с изображением какого-то красного цветка, подходящую более для употребления молока семилетним ребенком.

Постояв некоторое время в спальне у плохо заправленной кровати с кружкой кофе в руках, Эдуард вышел на балкон, точнее, на застекленную и утепленную лоджию, которую Дима в шутку называл третьей комнатой своей двушки.

Солнце уже клонилось к закату, но стояло еще довольно высоко. Постепенно наступало то ощущение, которое всегда бывало у Эдуарда в момент, когда солнце еще светило, но ты уже понимал, что оно это делает из последних сил. Лучи скоро окрасят все вокруг легким привкусом мандаринового цвета и из горячих превратятся в вяло-кисельные, оставляя на коже то ли прохладу, то ли тепло.

Где-то у кровати вдруг раздался звук. Очень знакомый звук, который почему-то вызвал у Эдуарда необъяснимое чувство беспокойства.

Почему именно беспокойства?

Что же это может…

Такое чувство, когда вот-вот случится что-то очень неприятное. Это было какое-то чувство… чувство беспомощности.

Точно! Так же пищит разряжающийся смартфон!

Эдуард вошел в комнату и осмотрелся. На прикроватной тумбочке лежала последняя топовая модель Samsung, которую Эдуард около месяца назад подарил Диме.

Телефон еще раз жалобно пискнул.

Странно, что его в этом общем хаосе процесса осмотра места происшествия не прикарманил какой-нибудь медицинский работник или полицейский специалист. Могли бы просто взять «в качестве улики» или «для выяснения» каких-нибудь обстоятельств или как там это называется.

Внезапная мысль пронеслась в голове Эдуарда, в своем скором полете обзывая себя саму последней растяпой и идиоткой за то, что явилась так поздно.

Эдуард быстро подошел к тумбочке, взял телефон в руки и несколькими пассами пальцев открыл журнал звонков.

Нет! Никто не звонил Диме и незадолго до, и долго после рокового момента.

За сутки до этого ужасного события несколько раз звонил Антон Николаевич – его лечащий врач, потом незнакомый номер, потом оператор с короткого номера, скорее всего, чтобы раскрутить на большие деньги под видом более дешевого тарифа.

В СМС тоже было пусто – списание с расчетного счета в пользу уплаты мобильного банка, несколько сообщений спама, несколько раз была проведена оплата картой в местном продуктовом магазине.

Стоп! Оплата была буквально за два часа до констатируемого времени смерти Димы. За два часа до он закупился в местном продуктовом более чем на пятнадцать тысяч рублей!

Что-то очень много продуктов для человека, который собирается покончить с жизнью. Может, это дорогой алкоголь? Жаль, что СМС не отражает список продуктов.

Эдуард зашел на кухню и открыл дверь холодильника. Действительно! Полки выглядели так, словно в этой квартире ждали гостей. Закуски, нарезки, деликатесы, немного хорошего алкоголя.

Это должна была быть не пьянка, а небольшой фуршет на трех-четырех человек, который по каким-то причинам не состоялся. Эдуард закрыл холодильник и снова уткнулся в телефон.

Так! Больше СМС не было. На этом все! Дальше WhatsApp и другие мессенджеры.

Эдуард коснулся указательным пальцем зеленого значка с телефонной трубкой и застыл в оцепенении. Из небольшого количества чатов на первом месте был только один. Чат с кем-то, кто был записан как Даниель Гевиссен.

Переписка была совершенно небольшой, но в ней было самое главное – было время, когда отсылались и принимались сообщения.

Буквально за час до самоубийства Димы некто по имени Даниель Гевиссен написал ему:

«Привет! Ты готов?»

«Да», – ответил Дмитрий.

«Тогда я выезжаю», – написал Даниель Гевиссен еще через десять минут.

«Буду тебя ждать, – коротко ответил брат. – Я полностью готов».

Мысли маленькими шестернями, гаечками, болтиками, переходниками, винтиками и другими соединительными элементами завертелись в голове Эдуарда.

Кто-то приходил к Дмитрию перед самым его предполагаемым самоубийством. Ради этого кого-то брат хорошо затарил холодильник и даже, возможно, из-за этого он надел свой лучший костюм, повязал галстук и прочее.

Не мог человек мирно отобедать с кем-то, а потом так же спокойно покончить с собой. Просто не мог!

Телефон снова раздосадованно пиликнул, сообщая о том, что заряда у него ровно два процента. Эдуард посмотрел на красный мерцающий значок батареи, потом его взгляд скользнул ниже, и он увидел, что Даниель Гевиссен был в сети буквально три минуты назад. Действуя по наитию, он дотронулся до поля ввода текста.

«Привет! – написал Эдуард. – Очень нужна твоя помощь».

Индикатор показал, что сообщение прочитано.

«Нам нужно поговорить», – снова написал Эдуард.

Сообщение было прочитано.

Наступила длительная пауза. Просто невыносимая тишина, как показалось Эдуарду, хотя за окном все так же весело и повседневно шумел жилой квартал. Он издавал такой приятный многоголосый белый шум, который только ночью чуть-чуть стихал, чтобы утром зазвучать вновь. Секунда. Еще секунда. Еще секунда. Еще секунда.

«Не хочу иметь с тобой никаких дел, – вдруг появилось на экране. – Для меня ты умер».

«Вы ошибаетесь, – написал Эдуард. – Это Эдуард – брат Дмитрия».

«Я в курсе, – пришло в ответ. – Поэтому я и говорю, что для меня ты умер».

«Мне нужно знать, что произошло с Димой», – пальцы быстро пронеслись по кнопкам на экране.

«Это не твое дело», – ответил Даниель Гевиссен.

«Мое!! – ответил Эдуард. – Я обращусь в полицию. У меня есть твой номер».

«Ты думаешь, в контакте записано мое настоящее имя?» – пришло сообщение с хохочущим эмодзи.

«Ты думаешь, что сам номер зарегистрирован на мое имя?» – пришло второе с двумя такими же эмодзи.

«Ты думаешь, я общаюсь с тобой из собственного дома, где меня легко можно отследить по геолокации?» – пришло третье. Без всего.

«Обращайся в полицию, – еще одно сообщение всплыло на экране. – И больше этот номер отвечать не будет. Никогда. И ты никогда не узнаешь о том, что произошло на самом деле».

«Пока. Мне сейчас некогда», – появилось следом.

В следующие полчаса Эдуард отправил еще около десятка сообщений на номер Даниеля Гевиссена, пытаясь вызвать своего собеседника на разговор, но одинокая галочка в правом нижнем углу показывала, что его послания даже не доходили.

Глава XIII

Оксана была мне больше не нужна. Она исполнила свою роль, и теперь предстояла пора финальной сцены, полной сюрпризов и неожиданностей. Скоро она очнется, крепко привязанная к стулу, который в свою очередь мастерски прикручен к полу.

Себя не похвалишь – никто тебя не похвалит.

Ноги Оксаны опущены в алюминиевый тазик с водой, на ручках которого закреплены крокодильчики небольшого трансформатора, подключенного к сети. Нажимаешь на кнопку – Оксану бьет током. Можно увеличить или уменьшить силу удара, контролируя ее специальной ручкой.

На мне военная спецовка «Горка-3» и балаклава.

Я сижу напротив Оксаны на таком же, как и у нее, стуле, только метрах в пяти от нее, и заканчиваю читать «Американского психопата» Брета Эллиса.

Рядом стоит трансформатор.

Книга мне абсолютно не нравится. Скорее всего, чтобы ее понять, мне нужно было вращаться в той среде, чтобы понимать так называемый черный юмор и сатиру автора. А без питательной среды… Опять же, среда…

Большинство психопатов в большинстве книг, которые мне попадались, оправдываются средой, как будто то, что они сделали, – это не их вина.

Родители их бросили, социум сломал, насилие добило, и вот они похищают девочек, чтобы срезать с них кожу и сшить себе женское тело. При этом они считают себя жертвами.

А я вот не жертва. У меня было отличное детство, и более любящих родителей никто не смог бы найти. Мне отлично давалась учеба, а суровые законы улиц обходили меня стороной. Возможно, наша семья была небогата, но мама и папа делали все, чтобы никто не чувствовал никаких лишений. В общем, среда – это бред.

Но я все же дочитаю «Американского психопата», что называется, для галочки. Календарик с котятами, который я использую как закладку, лежит у меня на колене.

Оксана открыла глаза и с ужасом уставилась на меня. Она знает, что от меня ничего хорошего ждать не приходится.

В первый раз мне пришлось ее медленно и методично избивать, в основном для фотографий, которые мне были просто необходимы.

Второй раз она пыталась звать на помощь и, как могла, громко шумела, поэтому пришлось слегка придушить ее пластиковым пакетом. Но мне не удалось правильно рассчитать время, и Оксана чуть-чуть не скончалась. Я-то без кислорода могу протянуть намного больше, это факт. Себя не похвалишь…

В общем, во второй раз мне с трудом удалось вырвать ее из состояния, близкого к клинической смерти. Errare humanum est – человеку свойственно ошибаться.

И вот теперь она очнулась и снова увидела меня.

– Привет! – говорю я. – Как твое самочувствие?

– Пожалуйста, – снова начинает хныкать она, – отпустите меня. Я никому ничего не скажу. Что вы хотите?

– Ты знаешь, что такое совесть? – спрашиваю я, а голос мой из-под балаклавы звучит глухо, сдавленно и внушает только страх. Я хочу, чтобы он внушал страх.

– Что? – она делает вид, что не понимает, и снова затягивает ту же песню: – Отпустите, пожалуйста. Ну что вы хотите от меня?

– Совесть! – говорю я. – Ты знаешь, что такое совесть?

– Пожалуйста, я не хочу…

Не дослушав, я нажимаю на кнопку трансформатора. Оксану выгибает в спазмах и некоторое время трясет. Я отпускаю кнопку, и ее тело, обмякнув, расползается по стулу, как будто она устраивается поудобнее для просмотра фильма приятным вечером под бутылочку вина.

Оксана в сознании, хоть и не понимает, что только что произошло. Это значит, сила удара рассчитана верно.

– Я тебя спрашиваю, – медленно и глухо произношу я, – ты знаешь, что такое совесть?

– Ког… ког… – неуверенно заикается девушка, – когда тебе стыдно за какие-то поступки?

– Близко, – говорю я. – Но ты описала стыд – это эмоция, которая возникает у человека, когда он осознает несоответствие своих поступков или своего поведения ценностям и нормам, заведенным в определенном обществе. Совесть – это нечто иное.

– Я нез… нез…

– Не знаешь? – перебиваю ее я. – В том-то и проблема. Ты не знаешь, что такое совесть. Поэтому ты здесь. Поэтому я здесь. И поэтому сейчас мы поиграем в игру, которая называется «уколы совести». Правила просты. Я задаю тебе вопрос, и в зависимости от твоего ответа ты или получаешь, или не получаешь разряд. Спрашивать, готова ты или нет, я не буду. Совесть задает свои вопросы неожиданно.

Оксана заерзала на стуле, пытаясь поподробнее разглядеть конструкцию из тазика с водой, проводов и генератора.

– Ты часто изменяла тем, с кем встречалась? – спрашиваю я.

– Нет, я никогда…

Я нажимаю кнопку. Оксану снова выворачивает в живописном спазме и некоторое время трясет. Отпускаю кнопку, и тело девушки пытается съехать по стулу вниз, но не может из-за поддерживающих его веревок и множественных слоев липкой ленты.

– Ах да, – говорю я, – предупреждаю. Совесть знает абсолютно всю правду.

– Зачем вы спрашиваете такие…

– Ты часто изменяла тем, с кем встречалась? – снова спрашиваю я.

– Да, – тихо произнесла девушка, но тут же встрепенулась, – но это потому, что…

Разряд тока прервал ее никчемные оправдания.

– Я не спрашиваю, почему ты это делала, – произношу я. – Мне кажется, что ты давно нашла для себя тысячу причин и оправдала себя две тысячи раз. Я просто прошу отвечать на мои вопросы.

За последующие пятнадцать минут покаяния мне больше ни разу не пришлось нажимать на кнопку трансформатора. Оксана абсолютно честно созналась во всем, что совершала, и отрицала то, чего не делала. Мне это понравилось, и поэтому было принято решение, что она заслужила и мое честное отношение к ней.

В тот момент, когда она по моему настоянию начала рассказывать очередную противную мне историю, связанную со мной же, я медленно тяну за самый верх черной балаклавы и в итоге снимаю ее с головы.

Оксана замирает на полуслове. Она просто не может поверить в то, что перед ней нахожусь я.

Такое просто никогда не могло прийти ей в голову. Это все равно что милый смешной котенок вдруг бросился бы на человека, сбил его с ног, разорвал клыками горло и, ухватив поудобнее фонтанирующее кровью и еще трепыхающееся тело, потащил бы его в темный сырой подвал, где стал бы с утробным рыком пожирать.

– Мне тоже жаль, – говорю я, – но теперь у меня нет другого выхода.

Глядя в ее глаза, я вспоминал, как она называла меня единственным светлым, что было у нее в жизни. Потом говорила, что я – ее потраченное время. Она говорила, что любит меня, а потом кричала, что ненавидела меня каждой клеточкой тела. Я же это не выдумываю? Ведь так?

Так кто же я в итоге? Я добро и свет или ненависть и зло?

И тут на меня напал клубок из чувств жалости, ненависти и такого странного чувства, которое не передать словами.

Оно ощущается как будто кто-то мелкий, но злой и кровожадный из-под солнечного сплетения начинает прогрызать себе путь наверх, к сердцу. Вот он грызет и грызет, а от этого нестерпимо больно. И тут вдруг – раз! Его выворачивает от переедания, и становится тихо и хорошо. Мне стало хорошо!

Оксана сейчас настолько ошарашена тем, что под маской психопата-садиста оказалось мое лицо, а может быть, это начал действовать мой наркотик, что даже не сопротивляется, когда я обхожу ее сзади, надеваю на голову пластиковый мешок и туго затягиваю.

Биться она начинает, когда ей действительно становится нечем дышать.

Потом еще несколько минут конвульсий, и ее тело безжизненно повисает на привязанных к стулу веревках.