Текст книги "Политическая генетика. Интегральная индивидуальность как генотип"

Иной вопрос, что сам характер способов участия и места во всеобщем видовом воспроизводстве (и, главное, распределения посредством денег потребительского «уровня» всей массы «благ»), имеет разнокачественную многозначную специфику при однозначной сути, во многом обусловленных генетикой. То бишь, не столько «соответствием способностей возможностям» (или, дескать, «личной волей», «умением» и «мастерством»), и даже не известным «социальным статусом» отдельных особей от разных «социальных групп», – сколько зависимостью от различий комбинаций и изменчивости (приспособленности, пластичности) типологии «полиморфизма» генофонда, устойчиво закономерной, неизменной (и, в то же время, видоизменяющейся), по крайней мере, на протяжении тысячелетий социобиологической Истории.

Относительно применения системно-интегрального подхода к человеческому обществу можно привести ряд примеров, иллюстрирующих саму методологию:

Так, к примеру, классы (народы; государства) «господ» и классы (народы; государства) «угнетенных». Налицо, казалось бы, антагонизм противоположных борющихся сторон, однако не следует забывать, что и те, и другие суть классы (народы), состоящие из генотипов (человеческих социальных животных), носителей видоспецифического генофонда рефлексов и свойств, состав которого, в общих чертах, характерен для каждой особи, ибо это одни и те же животные (генотипы). Только одни владеют средствами производства и капиталом, а другие – нет, что, впрочем, при благоприятных обстоятельствах (например, социальной революции), может измениться: бедняк станет богатым, повысит свой социальный статус и, значит, с таким же успехом, будет эксплуатировать других, менее приспособленных.

Нравственно-оценочный, подход в отношении «эксплуататоров» и «эксплуатируемых» не всегда уместен, ибо «Люди холопского звания – сущие псы иногда» (А. Некрасов), и наоборот, богатые могут оказаться «хорошими людьми». Вместе с тем, «полярные» классы (народы), характеризуют не только власть и подчинение и борьба за власть, но и известные сотрудничество и взаимопомощь. Эти основные, единые для всех социальных групп (малых и больших), конституциональные отношения человеческих животных (т. е. внутри самих групп и между ними), также могут быть подвергнуты системной интеграции, а именно: сотрудничество и взаимопомощь людей в борьбе… за власть (деньги), то бишь, господство над угнетенными, которое, как и прочие наследственные отношения, пронизывает все человеческое общество «снизу доверху».

Несколько слов нужно сказать о так называемом «постоянно изменяющемся, прогрессирующем обществе». Увы, оно кардинально не меняется, остается одним и тем же, на протяжении всей многовековой социобиологической Истории. Следовательно, оно лишь видоизменяется подобно тому, как видоизменяется отдельно взятый генотип, оставаясь, в конечном итоге, одним и тем же, стабильным генотипом (генофондом). Видовой генофонд и его типы животных и популяционных групп относительно стабилен и неизменен, но, в известных границах, подвергается не(!)существенным стохастическим изменениям (т. е. наследственной изменчивости), через которые и воспроизводит себя в течение тысячелетий.

Человеческий вид, вооруженный материальной и духовной культурой (фактически, разномасштабными орудиями (материальными и духовными), также видоизменяющимися, но «ударными темпами», по сравнению с самим видовым генофондом), – он (вид Homo sapiens), как и встарь, «озабочен» одним и тем же: материальным и духовным производством ради наилучшего потребления (только одним «лучшее», а другим – «худшее»), – потреблением по принципу максимизации гедонического насыщения, а значит, собственным воспроизводством в борьбе за наилучшее самосохранение (саморазвитие), за власть над себе подобными особями и Природой. Ибо «Взять у нее – наша задача!..».

Однако от приоритетов индивидуальной видоспецифичной типологии и видовых социальных феноменов в качестве предмета интегрального исследования, вернемся к собственно системной интеграции как «чистому методу».

Мы выяснили, что первичность тождества исследуемого объекта самому себе (непрерывность целого (1)) и абсолютность целого как непрерывного (4), посредством переходных ступеней-«противоречий» (2.3.), восходит одновременно к «не целому» и «целостному» (относительному тождеству); и далее, – к абсолютизму интегрально целого (4.5.) как интегральной самоидентичности, в которых важно различать градацию и степень обобщения и как бы «уплотнения» единства в абсолютном. Ибо в реальности, а не известной когнитивной виртуальности, объект всегда предельно абсолютен, в конкретном идентичен самому себе, а потому и смысл предельно объективного познания – суть адекватность (тождество) закономерно-объективной целостности, причем во всех аспектах. А именно: в закономерно и предельно интегрированном целом: внешне-внутреннего; дискретно-непрерывного; содержательно-формального; неспецифично-специфичного; конкретики абстрактного; многообразного единства; однозначной многозначности; инвариантно-вариабельного; изменчивой константности; относительности абсолютизма; сущностного проявления; закономерно-вероятного и т. п.

Т.е. известный псевдопарадокс соединения, казалось бы, несоединимых «противоположных» качеств в абсолютном тождестве (5), в действительности представляет абсолютность предельно интегрально целого, необходимо достигаемого через посредство «переходных ступеней» (3.5.), что составляет переход к единому абсолютизму, – с оговоркой, – одной лишь «стороны» дихотомии: абсолютному монизму объективного Закона, охватывающего тождественность любой системы – от мега-, геомира в целом, биосферы, общества, различных социальных групп, отдельной индивидуальности, других животных, – вплоть до живого-«неживого» микромира, молекул, атомов, микрочастиц одной и той же самодвижущейся (живой) Материи.

Это и есть предел закономерного абсолютизма в качестве абстрактных: непрерывного, формального, константного, неспецифичного, безусловного, однозначного, инвариантного, вечного и бесконечного и т. д.

Между тем, было бы неверно полагать, что якобы «противоположная» (вторая) «сторона» Закона суть его движение, развитие, представленные вариабельностью, стохастичностью, изменчивостью, относительностью, многозначностью, многообразием, прерывностью и пр., тогда как сам устойчиво-неспецифический Закон являет противоположность этим качествам «непостоянного». В действительности же стационарность безусловного Закона и его подвижность видоизменения в само(!)развитии имеют, как двузначно-многозначную (но однозначно однозначную), так и сугубо однозначную (но много-многозначную) характеристики единовременно, при абсолютных и предельных тождестве и неизменности обоих качеств.

Стало быть, стационарность и изменчивость в саморазвитии Закона – суть одно и то же, как стационарная моносистема, обладающая общим вектором развития изменчивости, собственно, стационара материального Закона стохастической природы. А посему, недаром отправная точка интегрального исследования у B.C. Мерлина – так называемые стохастические связи индивидуальных элементов [28; с. 38–39], но следует учесть, что «третья» дополнительность, как целое, ведет к абсолютизму вероятностного в рамках абсолютного Закона в неизменном и стабильном качестве.

Что же касается формализованных систем понятий, применяемых для нужд обычного системного подхода, то для задач системной интеграции подходят одни и те же формы систематизации якобы «взаимодополняющих» друг друга в «противоречии», «взаимосвязанных» сторон: изменчивости и стабильности, дискретности и непрерывности, формальности и содержания и пр., однако в нашем случае склассифицированных, интегрированных по существенному признаку в одно и то же целое, одну и ту же группу (целое) из «разнокачественных» понятийных групп познания объекта. К примеру:

1) «слитие» и относительное тождество «изменчивой стабильности», с дальнейшим восхождением к абсолютизму целого;

2) или «изменчивость стабильного», «инвариантность вариабельного», «однозначность многозначного», либо «прерывность непрерывного», «формальность содержания», «абстрактная конкретность» – как одни и те же качества подвижности статичного Закона (целого), в абсолютном содержании конкретики.

Ибо различия терминологии, разносторонне отражающей одну и ту же вещь, здесь обретают новый, интегральный смысл, а посему и философский лозунг «все в изменяющемся мире связано со всем» претерпевает качественную интратрансформацию. А именно: «все в однозначном мире «слито», интегрировано и склассифицировано («без единого зазора»), в собственном его движении развития и видоизменения движения его» и, в дополнение, еще и «сверху утрамбовано» до абсолютного предела и монизма, что выражает, пусть и грубо, гегелевский смысл «диалектического» аппарата логики.

Единство мира, стало быть, – в его многообразии в единстве абсолюта; формальность мира – в его конкретике в формальном абсолюте; константность – в изменении (развитии) в константном абсолюте, – и далее, по алгоритму. Поэтому нам не вполне ясны страстные убеждения философа В. Орлова, утверждающего: «Философия марксизма, согласно ясному определению В.И. Ленина, это материализм, включивший в себя диалектику, а не материалистическая диалектика». И выше у В. Орлова сказано: «Недооценка материализма как целостной концепции марксистской философии, включающей (?) в себя диалектику, выразилась в распространившемся в последние годы отождествлении диалектического материализма с материалистической диалектикой», «…диалектический материализм и материалистическая диалектика – это одно и то же», – категорически, утверждает Б. Кедров (1982).

Однако уже с точки зрения грамматики, простая перестановка определяемого и определяющего слова дает новое понятие (что, в принципе, и требовалось доказать. – Авт.). Так, понятия «мыслящий мозг» и «мышление мозга» совершенно различны (?), ибо первое отражает материальный орган (?), второе – его идеальную функцию (?)[20]20
  В данном случае, В. Орлов отстаивает принципы материализма, основываясь на так называемой субстратности материи, предполагающей статичное, в определенном смысле, видение мозга («материальный орган» с «идеальной функцией»), хотя на деле, этот «неподвижный» орган, по И.П. Павлову, функционирует, «работает». «Работа» заключается не только в продуцировании процессов возбуждения и торможения, их саморегуляции, включая аналитико-интегративные процессы того же мозга, но и в «совсем уж материальной» нейрохимии процессов (шире – нейрогуморальной химии), как «базы» темперамента(!), условно-рефлекторной деятельности, – притом во всех аспектах, а не одном, лишь измусоленном «сознании» от философии марксизма.
  Наконец, и сам субстрат не остается в стороне, но в «слитом» триединстве морфопсихохимического, – функционирует и саморазвивается, а также видоизменяется, как в собственно текущей адаптации, так и в онтогенезе особи.
  А посему открытое признание прикамского философа, зачем-то взявшегося судить-рядить о непонятном для него предмете, вызывает только восхищение: «Остается много неясного (притом, что ясен свой «законченный материализм». – Авт.) в природе сознания, его субъективной, идеальной (?) стороны, в связи (?) психики и мозга, психики и физиологических процессов (?!)… [45; с. 15]. Но именно в конкретном прояснении проблем «соединения» двух «содержаний» психологии-физиологии с позиций интегрального подхода, заложен «ключ» к решению всех остальных (но прежде – ценностно-мировоззренческих) проблем.


[Закрыть]. Замена понятия «диалектический материализм» понятием «материалистическая диалектика» означает, поэтому, подмену (?) основного вопроса философии ее вторым вопросом – о развитии.

Такая подмена (измена? – Авт.) понятий по меньшей мере вуалирует партийный характер марксистской философии, заменяет деление(?) философии на материализм и идеализм, как единственно возможные(?) партии философии, делением(?) на диалектику и метафизику, которое не имеет самостоятельного партийно-философского значения». И далее:

«В исследованиях по материалистической диалектике (дескать, с «неточной расстановкой акцентов». – Авт.), получили определенную разработку и вопросы материализма (материи, ее атрибутов, сознания и т. д.), однако… проблемы материализма, – негодует В. Орлов, – имеют при этом вспомогательный, побочный характер, поскольку служат средством построения диалектики как общей теории развития». Но «…следует признать, что разработка специальной системы категорий материалистической диалектики, хотя и имеет определенное (?) теоретическое значение, обладает, в то же время, лишь относительной ценностью (вы так, а мы вот так! – Авт.), ибо развернутая система категорий марксистской философии может быть только (?) системой категорий диалектического материализма как целого [45; с. 8–9].

А посему, недаром, видимо, глава, откуда взяты эти строки, именуется определенно; «Философия марксизма – законченный философский материализм», – естественно, лишь для В. Орлова и Компании.

Печально знаменитый спор о курице и о яйце, «несущем» куриц, с позиций интегрального исследования, теоретически несостоятелен и требует в дихотомии «противостоящих» курицы с яйцом, какой-то «третьей» дополнительности, истинность которой, с точки зрения, формальной логики, лишь промежуточна. Закон достаточного основания, по отношению к дихотомии «развитие материи» (столь страстно защищаемой В. Орловым) и, наоборот, – к ее инверсии, по-видимому, должен быть «иным» в сравнении с другими вариантами дихотомий различных материально саморазвивающихся объектов.

Яйцо (развитие материи) и курица (материальное развитие), при «наложении» характеристик, исключают «третье», тем самым выступая как одно и то же целое. Но, вместе с тем, характеристики «материя – развитие» необходимы и достаточны, хотя бы сами по себе: то бишь, одно и то же, как не то и не другое и, в то же время, и то, и другое в целом взаимоотрицающее производность, оставляя лишь первичную «основу», – ибо и та, и другая «стороны» моносистемы равнозначны в собственном единстве, абсолютном тождестве.

Что же касается несчастной курицы с яйцом, первичны и не курица, и не яйцо и, в то же время, отрицают производность и яйцо, и курица. При дополнительности «промежуточного» третьего, мы получаем курицу, несущую те яйца, которые «несут» (во времени) другую курицу, – т. е., в известном смысле, постоянно, абсолютно, как закон (!); тогда как относительно «непостоянным», но закономерным здесь является «хронологически» как раз «не то и не другое и в то же время и то и другое вкупе», – т. е. курица с яйцом в изменчивости абсолюта (!), неизменном видоизменении (!).

Стационарность материального субстрата и развитие его неотделимы друг от друга, онтологически представлены «одной упряжкой», – точнее, – в качестве «бегущего коренника» (или «коренника бегущего?»…), причем в единстве с «производностью» обоих знаков, – «пристяжными»: изменчивостью (относительностью) в смысле 1) усиления (и ускорения), либо 2) ослабления (и торможения) одной и той же «тройки».

То бишь, «бегущая материя» – не то и не другое (в плане взаимоотрицания и абсолютности, и относительности) и в то же время, и то, и другое в целом (в смысле триединства абсолютно самодвижимой материи и относительного видоизменения последней). Это и есть необходимость и достаточность условий истинности третьего суждения, которым и являются… условия(!)[21]21
  А вот еще вариант видения мирового развития и его изменчивости, с позиций понимания движения материи как самодвижения (!): «Самодвижение материи (абсолютное, безусловное, вечное, полное), – считает Л. Петрушенко, – отличается (?) от самодвижения ее объектов (относительного, условного, преходящего, частичного). Но, будучи диалектически взаимосвязанным (?) с последним, самодвижение материи не только абсолютно, но и относительно, не только вечно, но и преходяще и т. д.» Любопытно то, что автор тут же сам себя опровергает: «Ключ к пониманию самодвижения лежит в самой действительности; движение материи выступает как самодвижение, в отношении внутренней противоречивости (?) материи; в отношении универсального взаимодействия всех тех объектов, субстанцией которых является материя; в плане самосохранения (устойчивости) и само(!)изменения (изменчивости); в плане развития (саморазвития. – Авт.) материальных объектов. Иными словами, источник самодвижения следует видеть во внутренней противоречивости(?) материи, универсальном взаимодействии». «Самодвижение присуще «от природы» миру (материи), – вновь разделяет Л. Петрушенко, – и его вещам, явлениям, процессам. В нем выражается тот факт, что несотворимые, неуничтожимые и неразрывно связанные («слитые» в одно и то же целое. – Авт.) материя и движение «являются своими собственными конечными причинами…»; что субстанция является «причиной самой себя»» (цит. по К. Марксу и Ф. Энгельсу) [35; с. 207–208].
  Как видим, речь идет о самодвигателе (!), фактически, одной и той же внутренней причине под названием «материя» (самопричине «изнутри»), а посему и мысль философа о некоем «отличии» последней от самой себя («извне»), логически неправомерна. Следовательно, условность, производность, относительность и пр. касаются отнюдь не материального взаимодействия систем объектов, «отличных» от самой материи, но абсолютно относительных взаимодействий этих же объектов как бы изнутри – в пределах абсолютной материальности.


[Закрыть].

В случае же, если мы возобновим попытки абсолютизации какой-либо из трех сторон (к примеру, «диалектический материализм» В. Орлова, либо «материалистическая диалектика» от Б. Кедрова, либо исходная изменчивость от B.C. Мерлина, как «стохастические связи»), то ход логического заключения (законов объективной мысли) вновь приведет нас к разделению (дизъюнкции) и новой дополнительности – абсолютизму. Последовательность логических дезинтеграции и интеграции в «итоге» может умножаться бесконечно, однако и предельной абсолютизации через инверсию (как относительности), когда-то тоже должен быть предел.

Он-то и составляет, так сказать, упорно повторяющееся чередование (закон) процессов абсолютных конвергенции и дивергенции, которые как раз и есть необходимые и, вместе с тем, достаточные предпосылки истинного заключения, но, как ни парадоксально, абсолютно «слитого» с абсолютизмом предпосылок. Выходит, не абсолютизм, не относительность и, в то же время, и абсолютизм, и относительность (абсолютизма), взаимоисключаясь… в целое, суть истинное знание предмета.

Иное дело, – практика возможных применений истинного знания, «ключ» от которого «лежит в самой действительности», отраженной генотипом (субъектом объективного познания), но также в самоотражении его (!), на чем и зиждется критерий истинности практики. «Под кажущимися привычными и спокойными формулировками положений марксизма скрыты глубокие и напряженные мировоззренческие проблемы, которые не всегда нами хорошо осознаны и поставлены», – вновь признается самому себе В. Орлов [45; с.15]. Впрочем, добавим, – в зависимости оттого, как будут решены эти проблемы, зависит, по большому счету, активная позиция отдельных социальных групп (отдельной «личности») и, собственно, возможность выработки «социально»-политической идеологии (на базе знания единства и различий генотипов), которая, в дальнейшем, может быть возведена в естественный закон Истории.

К чему «единая для всех», «духовно»-философская доктрина, без преувеличения, воинствующего «материализма» привела в ушедшем СССР, детально распространяться, думаем, не следует. Тем более, в Истории такого еще не было, чтоб, выражаясь фигурально, хвост вилял собакой, при том, что и собака, и сам хвост – одно и то же целое (одно животное); однако хвост собаки виляет или поднимается и опускается, тогда как мозг животного, на основании агрессии и страха, извечно управлял служебным псом (конечно, если не считать тех деструктивных (революционных) исключений с «кардинальной» сменой руководства).

Увы, воинствующий любомудр В. Орлов не задает вопроса: чем кроме отношении собственности, борьбы систем «капитализма и социализма» могут быть объяснены «глубокие и напряженные мировоззренческие проблемы, которые не всегда осознаны», – например, такой анахронизм, как допотопное «партразделение» всей философии на «метафизику идеализма» и «диалектику материализма». Либо почему одни животные «поглощены» занятиями той же философией, мол, с «углублением научного мировоззрения»; другие же, пресыщенные жизнью, – эстрадною попсой за супер-бабки, с развеселой «напряженностью» мировоззрения; тогда как третьи процветают в криминально-политической «малине» на «базе» все того же ненасытного «мировоззрения», да еще, дескать, «не всегда осознанного»?..

А вот служебный пес, приветливо виляющий хвостом, а «за глаза» облаивающий всех и вся, покорно лижет руки своему Хозяину, – он, бедолага, и поныне в конуре. Недаром ведь, поэтом сказано: «Козыри свежи, а дураки – те же»; хотя точнее, – те же и дураки, и козыри. Следовательно, отчего на протяжении веков, тысячелетий финансово-имущественное, гражданское, этническое, расовое, половозрастное, наконец, «духовное», культурное неравенство незыблемо, и «социальной справедливости» как не было, так нет, как будто таковой в природе человека не бывало, и быть не может от самой Природы? И почему «телега» паразитов, «социально исторически», всегда оказывается впереди, тогда как «лошадь» труженика, – так же «социально исторически», – всегда лишь сзади? (Что, впрочем, не одно и то же относительно к бездельникам и труженикам по ту и эту «стороны»).

Поэтому вполне понятно, почему В. Орлов не видит (не осознает и потому, не раскрывает) третьей стороны, так называемого основного философского вопроса, которая являет «третье» дополнение к: 1) психофизической (физиологической), эволюционно-исторической (онтологической) и 2) гносеологической его проблемам. Но именно как «третья», – истинная, – дополнительность, она не связывает, но «сливает» все данные проблемы в одно и то же целое, по сути, образуя базовый каркас всей теоретико-методологической системы философии.

«Ценностно-праксеологическое решение основного вопроса философии, – полагает В. Сержантов, – не есть простое приложение к решению этого вопроса в онтологическом и гносеологическом аспектах. Оно имеет особое содержание, свой специфический язык – язык оценочных (и значит, субъективных, в т. ч., и познавательных. – Авт.) суждений, норм и закономерностей.

Аксиолого-праксеологический[22]22
  Праксиология (реже праксеология; от др.-греч. πράξις – деятельность, и λογία – наука, учение) – учение о человеческой деятельности, о реализации человеческих ценностей в реальной жизни. – Прим. ред.


[Закрыть] аспект основного вопроса… представляет собой один их существенных элементов теоретического выражения гуманистического содержания философии марксизма (не только «гуманистического» и не только философского. – Авт.), выполняющий специфическую функцию в системе духовной культуры, в том числе и таких ее областях как этика и эстетика, которые… не могут рассматриваться как особые, отдельные философские науки. Они органически входят, со своими основными категориями и принципами, в систему диалектико-материалистической философии…».

«В конечном счете, – уточняет «этико-эстет», – основная направленность, функция и смысл рассматриваемой проблемы состоят в обосновании той или иной системы ценностей (и антиценностей – вне надуманных «гуманистических» критериев. – Авт.), и, тем самым, философия в целом, свое мировоззренческое значение и свою социальную (?) природу приобретает через ценностно-праксеологические аспекты (включая познавательные ценности. – Авт.) основного вопроса философии.

Не входя в детальное обсуждение… проблемы, следует ответить, что ее последовательно материалистическое решение имеет место лишь в марксистской философии (?). Вместе с тем… в данной проблеме, материализм невозможен вне диалектического (?) способа мышления. Выйти из замкнутого круга идей, наделенных ценностным (допустим, классово-антагонистическим. – Авт.) функционированием, понять их более глубокие, т. е. материальные основания, философская мысль до К. Маркса была не в состоянии (?)…» [42; с. 38].

Но одно дело декларируемый идеал «гуманистического» видения мира, другое – реальная действительность как жесткая борьба меж человеческими животными за наилучшее существование (по принципу гедонического насыщения), в которой можно наблюдать вполне определенные системы ценностей, детерминированные объективно, генетически. Тем паче, К. Маркс был более философом-экономистом, нежели биологом и психофизиологом, генетиком, и был, к тому же, человеческим животным/генотипом.

Можно предположить (хотя не нужно и предполагать), что типология развития от И.П. Павлова суть также и, одновременно, типология различных ценностных смыслообразующих жизненных систем, мировоззрений конституциональных типов (групп людей), классифицируемая по критерию «сигнальности» нейросистем (1-я, 2-я, 3-я) на базе энергодинамического (эмоционально-волевого), интенционального и некоторых других аспектов темперамента (!).

Иначе говоря, направленность активности (рефлексов генофонда) имеет и формально-содержательную сторону, которая находит выражение в системе ценностей и антиценностей, как отношений особи на достижение потребностного результата, подкрепления рефлекса.

Однако мысль эту, можно сформулировать иначе: направленность активности есть ценностные ориентации субъекта, как объективно-генетические, смыслообразующие установки (диспозиции) активной жизненной позиции акцентуаций видового генофонда (типов), – и, в частности, темпераментальных групп.

В. Сержантов, к сожалению, в своем по духу интегральном, психофизиологическом исследовании человека, – в конечном счете ограничивается лишь общей постановкой «аксиолого-праксеологической проблемы» философии, осуществляя «разрешение» ее с этических марксистских (как бы должных), в т. ч. методолого-теоретических позиций, – т. е. самое печальное, вне типологии развития животных. Хотя еще раз повторим, что заключения свои «биологический» марксист-философ строит, собственно, в контексте психофизиологического «слития», реалий высшей нервной деятельности (психики) по И.П. Павлову.

Закономерной кульминацией такого расхождения реального и «должного», закономерно вылившегося в мучительные «эстетические» формы поиска «этического» смысла жизни (этакого «человеческого» идеала, вопреки «животной» сути), – к несчастью, вновь утверждается, изрядно всем поднадоевший, абстрактный гуманизм, реализация которого на практике, увы, утопия.

Нам представляется, что основной теоретической иллюзией, преградой, о которую ломают копья большинство «биологически» (и «социально») ориентированных любомудров (не говоря об откровенных заблуждениях огромной массы «творцов-полубогов»), по сути дела, выступает абсолютизация сугубо человеческого творчества как якобы ведущей деятельности, «смысла» их «особой» жизни (не в пример другим, которым, дескать, «лень взять в руки книгу»), отрицающей все «низменное», «как у животных», что оскверняет ореол «возвышенного», «нравственного». Хотя действительный смысл жизни заключается в совсем ином (или почти в совсем ином).

Не случайно у биосоциомарксиста, системообразующим, ведущим компонентом «личности» является характер (?!), дескать, «сформированный» при жизни самим (?!) субъектом, исключительно благодаря «социогенному» влиянию, «личным» качествам (упорство, целеустремленность, нравственные, эстетические ценности, концепция «свободы и ответственности», «справедливости и истинности», правовые, политические принципы и пр.) [с. 210–211, там же], – как будто человек сам волен «делать» самого себя, а не использовать, помимо воли, собственный природный темперамент в качестве «строительного материала»!

Но темпераменту, в концепции В. Сержантова, отводится роль более чем скромная и отчего-то вне отношений (ценностных ориентаций, установок), приписываемых исключительно характеру, – как своего рода, «заслуги» генотипа перед обществом, сформировавшего на «благо» общества свой «особый», «высококачественный» характер. Таким образом, темперамент у В. Сержантова рассматривается вне «интегративной аксиологической функции, объединяющей все другие (ценности. – Авт.)» – то бишь, «индивидуальной концепции смысла жизни человека».

«Заслуга К. Маркса состоит, в частности, в том, – справедливо полагает Л. Петрушенко, – что он впервые в истории показал, что социальный индивид активен не «от бога», не «от духа», а «от природы» (!), поскольку его социальная творческая самодеятельность, в конечном счете, является вторичной, производной (?) от самодвижения (активности) природы, чьим историческим (?) продуктом он и общество является [35; с. 209].

Здесь, впрочем, Л. Петрушенко снова путает абсолютизм активности Природы с, дескать, относительной активностью ее частей (объектов). На деле же, активность «первой» (сила как причина) являет собственную же «производную» активность, – у человека выступающую, как в форме трудовой и ряда прочих «деятельностей», так и в особой, «высшей» форме: творческой активности. Следовательно, вопрос лишь в том, что представляет собой первичная основа (сила), как абсолютизм активности у человеческих животных.

В связи со сказанным не мудрено понять, что павловский классический «набор» трех оснований ВНД (сила (генофонд), подвижность (изменчивость его) и уравновешенность (стабильные границы изменчивости генофонда)), – был глубоко продуманной концепцией. А именно: под основными свойствами ученый разумел триаду базовых параметров Материи, в ее стабильности самодвижения (развития) и видоизменения стабильности, в стабильных же границах и в пространстве-времени. Поэтому вопрос о производности самодвижения (как видоизменения), оторванной от основания(!), тем паче, абсолютизация ее, решаться должен исключительно в пределах абсолютности самодвижения, в котором «относительная» сторона, – лишь абсолютная материя в самодвижении (изменчивости).

«Зарождаясь еще в древнейших мифологических представлениях, – пишет Л. Петрушенко, – идея самодвижения (активности) проходит через всю древневосточную (Индия, Китай) и античную философию, прежде всего, как идея активного, само собой происходящего, всеобщего изменения и развития природы. В философско-религиозных учениях Востока активность, действенность рассматривалась как внутреннее субстанциональное свойство всего мира и, вместе с тем, причина его движения, его двигатель» [с. 204, там же].

«В первоначальных представлениях субстанция и двигатель мира были тождественны и не всегда различались. Например, в учении Лао Цзы понятие «дао» характеризует мировую материю, мировую силу и мировой разум. Вечное, единое и абсолютное «дао» может рассматриваться как идеализированный первобытный хаос, порождающий все многообразие вещей, в метаморфозах которого выражается его жизнь. Дао представляет путь и путника; субстанцию мира и сам мир; материальное бытие, изменяющееся по закону своей эволюции, и одновременно сам закон эволюции этого материального бытия; причину бытия и самобытие» [с. 204–205, там же].

«Таким образом, согласно представлениям древних, некое стремление, неотделимое от материи, некая активность, действенность или активная спонтанная сила лежит в основе движения мира, благодаря чему оно представляет само(!)движение» [с. 205–206, там же].

«В античной диалектике, – продолжает экскурс Л. Петрушенко, – причина движения мира рассматривалась как имманентная самому миру, исходящая из него и его же преобразующая. Поэтому идея двигателя мира выступала в форме представлений о неразрывной диалектической связи (т. е. «слитности». – Авт.) всего мира (бытия) и его движения, что, в свою очередь, выражалось в трех представлениях об активной спонтанной силе как движущей силе мира, о движении мира как самодвижении вследствие этой активной спонтанной силы и, наконец, о круговороте (по спирали) как наиболее общей, инвариантной форме самодвижения мира» [с.206, там же].

Еще раз повторим: «Ключ к пониманию самодвижения лежит в самой действительности (отраженной субъектом. – Авт.); движение материи выступает как само(!)движение в отношении внутренней противоречивости материи (ка к тождестве. – Авт.); в отношении универсального взаимодействия всех тех объектов, субстанцией которых является материя; в плане само(!)сохранения (устойчивости) и само(!)изменения (изменчивости); в плане развития материальных объектов. Иными словами, источник самодвижения следует видеть во внутренней противоречивости материи (точней, – в монизме «противоречивости» как абсолютной относительности. – Авт.), универсальном взаимодействии (как «слитности» материи. – Авт.) [с. 207–208, там же].

Системно-интегральная монистическая методология, вопреки диалектическому методу марксизма (господствующей философской доктрине в России прошлого века), позволила по-новому исследовать вековые проблемы человечества в отношении отдельно взятой человеческой индивидуальности – центра философского и естественнонаучного познания. Решение этих вековых проблем, приведших к пониманию индивидуальности как интегрального конституционального типа в триединстве его морфопсихохимии, а также видоизменении его стабильности, – послужило основанием и для интегрального изучения (уже с позиций интегральной генетики) системы так называемого «Социума», который предстал в совершенно новом «обличье»: как гигантская популяция человеческих животных, разделенных на конституциональные типологические группы, а также типы наследственных самовоспроизводящихся социальных групп, участвующих во всеобщем видовом воспроизводстве.

По сути, данные философская методология и социобиологическая (историческая) философия, основанные на естественнонаучной базе интегральной генетики, являются своего рода новым, – не побоимся этого слова, – революционным мировоззрением с системой ценностей (и антиценностей), по большей части, познавательного плана, отличных от отживших свой век ценностных ориентиров прошлого.

Готово ли общество к принятию этого мировоззрения, к практическому использованию его положений и принципов, ответить однозначно нельзя. Скорее всего, не готово, – хотя бы из-за противоречия с господствующей ныне политико-идеологической и философской доктриной. Зачем простому обывателю (и не только) знать больше, чем положено и предопределено? Да и что, в принципе, можно изменить в объективно одном и том же, не изменяющемся мире? Мы просто вынуждены констатировать то, что есть, нескромно претендуя на соискание Истины, во имя борьбы с невежеством масс (да и самой науки и философии), во имя развенчания зоологических обмана и грабежа в обществе животных «сверху» до «низу».