Текст книги "Поздравляю со смертью"

– Возьмите ароматизатор! – воодушевилась дамочка, поняв, что я ее не игнорирую, как другие малочисленные посетители мужского преимущественно пола, которые точно знали, за чем они пришли, и не отвлекались на ерунду.

– А есть ванильный?

– Найдем! – оптимистично заявила она и стала перебирать ассортимент, не забывая при этом с интересом поглядывать на меня. Так обычно смотрят на новую пассию отца, когда родители давно в разводе. Любопытно, кого он нашел, поладим ли мы? – примерно так. При этом в том, чтобы поладить, нет особой необходимости, так как с папой вы видитесь довольно редко, следовательно, градус ответственности при первом знакомстве снижен. – Вот, девушка! – передала она мне бежевую «елочку», вырезанную словно из кожзама, с надписью Vanilla.

– Спасибо. Здесь платить или на кассе?

– На кассе, – кивнула она в нужную сторону.

Я обернулась и увидела Федора.

– Привет, – поздоровался он вполне дружелюбно. – Что это?

Я посмотрела на предмет в своих руках, поскольку тут же о нем забыла.

– Ароматизатор в машину. Пойду оплачу.

Я сделала два шага к кассе, но Филиппов меня остановил.

– Не стоит, сам потом оплачу. Какие дела?

Я хотела спросить в отместку: «А у тебя?», но потом огляделась и предложила куда-нибудь сходить. Рассказывать про сгоревший дом странного грибника из деревни при всех посетителях и работниках магазина мне совсем не улыбалось.

– Пошли в мой кабинет.

Уже там мы сели на кожаный диван, стоящий вдоль стены довольно далеко от письменного стола, и я рассказала ему, что увидела в деревне, когда мы расстались.

– Понятно, – вздохнул он, но вроде бы не удивился.

– Ты вызвал все-таки опергруппу?

– Вызвал, – кивнул он. Помолчал, затем продолжил – с трудом, будто слова доставляли невыносимую боль: – Под кустами, которые ты указала, нашли эпителий Аллы. Более того, удалось переговорить с женой Рауля. Ей предложили большие деньги за сумочку со всем ее содержимым, и женщина отправилась на встречу, не став дожидаться мужа. Возле пруда должен был произойти обмен, но мужчина отнял у нее сумку, а когда она возмутилась, ударил по голове. Женщина потеряла сознание.

Я слушала, затаив дыхание. Когда он замолчал, спросила:

– Она видела его лицо? Сможет опознать?

Он покачал головой.

– Говорит, на нем была медицинская маска и капюшон. Она даже не запомнила, какого цвета глаза – так испугалась. Никаких денег он ей, конечно, не собирался давать. Просто отобрал сумку. Женщину нашли на берегу соседи, привели сперва к себе домой, зная, что муж отсутствует. Она отказывалась вызывать скорую и полицию, поэтому сердобольные соседи – супружеская пара – решили понаблюдать за ней сперва, вместо того чтобы оставлять одну.

– Разумно, – одобрила я поведение незнакомых мне людей. – Погоди, это та женщина, наверно, которая навстречу нам бежала?

Он кивнул. Затем с трудом вымолвил:

– Прости, что не поверил тебе. Я виноват.

Я ничего не ответила, хоть и знала, что мужчинам такие слова даются нелегко. А впрочем, они всем даются нелегко. Подумав, спросила:

– А сумка? Ее так и не нашли?

Он угрюмо покачал головой.

– Нет, зато нашли открытку.

– Да? – Я была шокирована. – Как же так? Где? Почему без сумки?

– Видимо, выпала из пакета, потому что наш пакет тоже пока не нашли. Валялась в зарослях.

– Мы же обыскали каждый сантиметр возле пруда и на поле!

– Открытку нашли в лесу. Он уходил через лес. Там продолжают работать эксперты.

Не надеясь ни на что, я все-таки спросила:

– У тебя, случайно, нет фотографии этой открытки?

Он покачал головой.

– Если надо, я попрошу оперов переслать мне, у них есть. А потом отправлю тебе.

– Отлично, спасибо. А куртка? – вспомнила я. – Жена Рауля сказала, какая на нападавшем была куртка?

– Красная, – со вздохом ответил Филиппов, мол, вот бы я сразу тебе поверил. – С ней сейчас работают эксперты. Но жары не было, куртка была надета сверху на другую одежду, так что шансов, что найдут ДНК, мало. Сама куртка не порвана, вот если бы он за ветку зацепился, – мечтательно заговорил он, – порвал одежду и поранился, тогда…

– М-да, но нам так не повезет никогда… Может, волокна ткани от другой одежды попали на куртку?

– Вполне вероятно, – кивнул Федор, – только с чем их сравнивать?

– Значит, нам нужны подозреваемые.

– А такой уже есть, – с вызовом ответил он. – Александр Сафронов.

– Сашка? – засомневалась я.

– Да, – со злостью бросил Федор, – они встречались, и он видел ее последним. Чего тебе еще надо?

– Мотив – для начала.

– Ссора. Он сейчас дает показания. Говорит, они поругались прямо в машине.

– А говорит он при этом, что убил ее?

– Слушай, – вспылил собеседник, – твой сарказм вообще не в тему. Естественно, он не признается. Почему ты его выгораживаешь? Он нравится тебе?

– Нет, – вздохнула я, советуя себе не горячиться. У Федора есть причины бушевать, он лишился обеих дочерей за несколько дней. А я должна сохранять хладнокровие. – Но он не производит впечатление убийцы. Мы виделись с ним с Наташкой, общались. Она подтвердит.

– Знаю. Он сказал следаку, что вы подходили к нему. Вы для чего предупреждаете подозреваемого? Ты не поняла, что то, что произошло – это прямой результат твоих необдуманных поступков? Вы предупредили его, и он пошел прятать тело!

– Моих необдуманных поступков?! – вскочила я с дивана. – Да я докричаться до вас всех не могла, когда Алла пропала! Я же говорила, что что-то случилось! Но ты ничего не делал!

– Это нечестно, – с обидой произнес он, качая головой.

– Да, – кивнула я. – По отношению ко мне – тоже.

И ушла из магазина.

* * *

Насколько я помнила, на куртке старика не было капюшона. Но капюшон мог быть на толстовке, и тоже красный, все произошло так быстро, что женщина бы и не заметила, что оттенки отличаются.

Короче, я вернулась в Царицыно в надежде вновь увидеть старика и сфотографировать его. Вдруг он еще не ушел? А если и ушел, тогда я буду приходить каждый день, ведь он устроился работать лодочником.

Выхаживая по асфальтированным тропинкам и высматривая нужного человека в толпе гуляющих, я начала мысленно корить себя. «Ты серьезно думаешь, что хладнокровный убийца, пугающий тебя в лесу, это тот самый милый старичок-лодочник?» После этого я запела, опять же мысленно, «Я убью тебя, лодочник», но и это не помогло. Я никак не могла заставить себя вернуться к воротам и уехать наконец домой. В итоге я дошла до того, что спустилась к лодочной станции и спросила у текущего сотрудника, в какой день старик должен заступить на работу.

– А зач… – начал он что-то спрашивать, затем, по всей видимости, меня узнал, потому что легко ответил: – Послезавтра. – Потом нахмурился, очевидно, не понимая, почему я сама его это не спросила, ведь мы довольно долго сидели на скамейке и общались, но я быстренько ретировалась, пока он не успел ничего сказать.

«Ты же помнишь, что у нас завтра экзамен по истории философии?» – прислала сообщение Наташка, когда я уже собиралась лечь спать.

Черт. Я совсем забыла. И вовсе не готовилась.

«Я приду, не беспокойся», – ответила я и отключила телефон, поставив будильник на семь утра. Сама-то Живцова как собирается сдавать, если она сегодня чуть ли не с утра приложилась к коньяку, а потом еще куда-то поспешно уехала? С другой стороны, заваливать предмет вдвоем как-то приятнее, так что…

С этими мыслями я и заснула. Мне снились эротические сны, настолько долгие и изматывающие, что когда я проснулась от непонятного грохота, то сперва выдохнула недовольно прямо в подушку и только потом отправилась смотреть.

В голове стоял какой-то странный гул, а все вокруг казалось противоестественным. Я вышла в коридор и заметила на полу дорожку из белой простыни. Что это? Как это сюда попало? Я белого постельного белья никогда не держала в доме, я его не переношу.

Дежурного света в коридоре не было, но белая тряпка люминесцировала так, словно была самостоятельным источником света. Дорожка шла от входных дверей к гостевой спальне, дверь в которую была немного приоткрыта – достаточно, чтобы я видела белую полоску ткани и там. Я вошла в комнату, испытывая очередной приступ паники. Кто проник в мое жилище? Зачем выложил дорожку простынями? Что за бред происходит?!

На узкой кровати какое-то неясное очертание. Я обычно туда скидываю одежду, которую планирую постирать, за неимением корзины для белья в ванной. Вокруг было настолько темно, что единственное, что я видела, это белые простыни под ногами и груда чего-то на кровати – и то, потому что она была возле незанавешенного окна.

Груда пошевелилась. Мамочки… Я не буду к этому подходить. И звать я больше не буду. Вдруг оно ответит?

Я сделала шаг к стене и потянулась рукой к выключателю. Он где-то здесь. Я же знаю, это моя квартира! Он точно здесь! Почему ничего не происходит?! Почему свет не зажигается?!

Я оторвала взор от кучи шевелящегося тряпья (или что это вообще такое?!) и посмотрела на выключатель. Да, он на месте. Только вот рука моя проходит сквозь него.

Сердце забилось сильнее. Я что, привидение?!

С этими мыслями я проснулась. Опять. На этот раз по-настоящему. Вся в мокром поту. Подушку и простынь, которой накрываюсь, хоть отжимай. Волосы липнут к голове. Я издала громкий стон и попыталась подняться, но не хватило сил. Сердце билось так же сильно, как во сне. Меня одолела сильная одышка – удел старых, как я раньше думала, людей. Я никак не могла восстановить дыхание. Я глотала воздух так жадно, как не сумел бы даже потерявшийся в пустыне путник, нашедший источник воды. Бросив попытки встать, я откинулась на подушки и отключилась.

* * *

Какой-то настойчивый писк вгрызался в мой сон, наполненный кошмарными монстрами, погонями и убийцами. Я открыла глаза: так и есть, уже семь утра, а это – истошные вопли будильника. Хочешь не хочешь – нужно идти на экзамен. Тем не менее, вставая с постели, я ощутила легкое умиротворение: продолжать видеть такие сны – прямая дорога в дурдом. Уж лучше билет с худшими вопросами и моими неумелыми ответами, сдобренными стыдом, чем это еще раз.

Я добиралась до вуза с большими проблемами. Почему-то села не в ту сторону и поехала сперва на юг, а мне нужно было в сторону центра. Но быстро это заметила, пересела, однако пропустила остановку, на которой нужно было выходить. Сначала хотела доехать до другой остановки, а там или идти пешком, или сесть в автобус, но поняла, что так будет дольше и лучше все-таки вернуться. Короче, я снова вышла и пересела, чтобы поехать назад. Нужную остановку опять едва не пропустила, выскочила уже, когда двери закрывались, и они чуть не прищемили мне волосы – на радость заскучавшим пассажирам. Затем я по переходу свернула в другую сторону и вышла на противоположной стороне улицы. Светофор был очень далеко, поэтому снова пришлось вернуться под землю. В итоге, к дверям вуза я подходила за пять минут до начала экзамена, хотя в жизни очень редко куда-то опаздывала и по таким важным дням приходила в институт за час.

– Да что с тобой? – накинулась на меня Наташка, которая, как никогда, явилась в вуз раньше меня. – Препод уже здесь, раскладывает билеты.

– Я не знаю, – честно ответила я.

– Чего ты не знаешь?

– Я не знаю, что со мной.

Живцова посмотрела на меня с сомнением пополам с удивлением, но ничего не сказала.

Я получила «хорошо», хотя обычно получала «отлично». Тем более у этого преподавателя была любимицей, сидела за первой партой прямо у него под носом, и мы частенько затевали разные тематические обсуждения. Но то, как я отвечала на экзамене, вызвало у меня желание поставить мне самой «неуд». Так что я должна быть благодарна за четверку, видать, он мне поставил ее в награду за прошлые заслуги.

– Иванникова, ты хорошо себя чувствуешь? – спросила меня староста, догнав на лестнице. – Мы были уверены, что хотя бы тебе отлично поставит. А он только Гарпунову и Петрову поставил.

– Сама виновата, – отмахнулась я, – плохо отвечала. Голова болит.

Эта маленькая ложь гораздо лучше правды. Не буду же я рассказывать все, что произошло со мной за последние дни.

Я шла к остановке одна (не стала дожидаться Наташку), и в этот момент завибрировал телефон (звук перед экзаменом я всегда отключаю).

– Привет! Это Жан. Если ты помнишь меня, конечно…

– Да-да, из Царицына. Конечно, помню!

– Отлично. Слушай, я выяснил, что тут за символы по бокам…

– Давай пересечемся, – перебила я, – и ты мне расскажешь.

– Да, я как раз хотел предложить! Неподалеку от усадьбы на Ореховом бульваре есть пиццерия «Итальяно бистро».

– Я в течение часа смогу подъехать. – Опомнившись, добавила: – Если ты имел в виду сегодня, конечно. – А то он даже не успел сказать, на какой день встречу назначает, а я уже мчусь стремглав туда. Дело в том, что я сама собиралась ему звонить с некоторой просьбой.

– Ну, я рядом с ней живу, и я дома сейчас, так что смогу там быть уже через полчаса. Подожду тебя, если что.

– Ага.

И я повесила трубку.

* * *

В пиццерии, невзирая на относительную дешевизну и приятный интерьер, было малолюдно, и я сразу увидела Жана за одним из столиков. Разбираться, связано ли это с плохой кухней заведения или же с непопулярным временем (тринадцать часов буднего дня), я не хотела. Сейчас были другие приоритеты.

– Ты можешь посмотреть еще одну картинку? – попросила я с места в карьер, едва сев за столик и поздоровавшись. Дело в том, что Федор еще в семь утра прислал мне фотографию открытки. Я собиралась в вуз, когда увидела месседж, и мне было не до того, чтобы разглядывать картинку. Но я уже тогда подумала, что надо позвонить Жану.

– Да, конечно, – помявшись, ответил Жан, который сегодня выглядел еще лучше. Ярко-синий пуловер облегал стройную фигуру и шел к его глазам такого же оттенка. Гладко выбритый и причесанный – не мужчина, а картинка. Я переслала изображение, а он сказал: – Но давай вернемся к предыдущей, раз уж с нее начали. Так вот, по поводу морока. – Жан показал мне снова тот символ, насчет которого сомневался тогда. – Я выяснил, что этот знак – это йотунский морок, четырехкратно усиленный глифом «Лаа», да еще и с двух сторон. Этот морок используется, чтобы вызвать амнезию.

– Ах! – не удержалась я. Мне казалось, что я попала в какой-то дешевый японский или голливудский ужастик. Еще немного, и из телевизора полезет девочка с длинными черными волосами. Однако то, что говорил Жан, объясняло поведение стариков в усадьбе.

– Да, я, честно сказать, не думал, что это может проявиться вот так. Реальной амнезией. Я бы подумал, что став может так подстроить события, чтобы вызвать у человека амнезию. Допустим, спровоцировать какую-то травму головы. Или если есть какое-то заболевание, ответственное за нужные участки мозга, память, то спровоцировать его резкое обострение. Но так, чтобы самостоятельно вызвать амнезию… Ну не знаю. Максимум – сильный морок.

– Опять этот морок! Что это такое?

– Это когда ты плохо соображаешь, все как в тумане. Под воздействием наркотиков, допустим, такое происходит.

– Никогда не употребляла.

– Ну ты молодец. Я, кстати, тоже! – спохватившись, быстро добавил он, а я хихикнула. – Нет, я честно! Ни-ни! Ну вот, – продолжил он по теме, – раз уж ты видела своими глазами действие этой формулы, то все доказательства, как говорится, налицо.

– Я не знаю, что это было. Я не знаю, видели ли они первую картинку – ту, что я скинула. Я только знаю, что после того, как они увидели вторую – они разошлись в разные стороны, как в море корабли. А потом один из них отрицал, что они в принципе были вместе. Может, он врет?

– Может, и врет. А может, это действие йотунского морока. Морок прошел – и память о событиях, соответственно, тоже. Старик вернулся в предыдущее состояние, состояние ноль, назовем это так, и он не помнит себя в измененном состоянии, когда и встречался с этой старушкой.

– Что если эта самая старушка что-то сделала, чтобы быть с ним? Допустим, она всегда его любила, – понеслась я в романтические бредни, вспомнив, что я все-таки девушка и должна постоянно грезить о большом сильном чувстве, – а теперь, под старость лет, решилась на магию.

– Возможно, но почему она это отменила?

– Не знаю, – пожала я плечами. – Может, она поняла, что это нечестно. Это ведь не настоящие его чувства были.

– А у меня другая теория. Видишь ли, когда что-то делают для себя, не делают так открыто. Стена здания в национализированной усадьбе, где народу в любое время – пруд пруди! Нет, она бы действовала деликатнее. И вряд ли с обоюдным мороком. Зачем себя-то портить? Ведь по ставу выходило, что морок накладывался на обоих людей. Там два «Манназа», понимаешь? – Я не понимала, забыв, что такое «Манназ», но не стала переспрашивать. – Нет, она бы сделала банальный приворот. Опаивала бы его чем-то. Или на перекресток бы сбегала, заручилась поддержкой чертей. Или на кладбище – неупокоенных искать на заброшенных могилах. А тут… – он помолчал, поджав губы, и выглядел очень милым в этом своем непонимании и сомнениях. – Тут похоже на то, что эксперимент ставили над ними обоими.

– Эксперимент? – удивилась я. – То есть какой-то человек решил свести вместе каких-то рандомных чуваков, намалевал магические символы на стене, мимо которой они оба часто проходят, гуляя по усадьбе, и тихо наблюдал со стороны?

Жан кивнул.

– А потом ему это надоело, или цель эксперимента была достигнута, и он все отменил.

– Но он не просто отменил, он же что-то новое там нарисовал!

– Инесса, в магии не все так просто. Чтобы отменить воздействие, недостаточно просто перестать воздействовать. Оно уже внедрилось в энергетическое поле человека, оно уже там присутствует и меняет его жизнь. Чтобы отменить воздействие, нужна чистка. И вот та вторая формула, которую ты видела, скорее всего, чисткой и была.

– Жаль, не удалось сфотографировать…

– Да, иначе бы мы точно знали. Представь себе, многие считают, что отворот – это отмена приворота. Моя знакомая, которая позиционирует себя как ведьма, постоянно жалуется на это. Люди не владеют терминами. Требуют отворот, а когда она просит подробности, оказывается, что на мужа приворот сделали, и жена хочет его снять. Но это называется «чистка приворота». А отворот – совершенно другое воздействие, от которого тоже потом придется чиститься.

– А что это за воздействие? – с интересом спросила я. Раньше я никогда не верила в такие вещи. Да и сейчас, сказать по правде, сильно сомневалась во всем, что говорил Жан. Но ведь эти старики были, как он сам верно заметил, у меня на глазах! И их поведение все равно остается непонятным, не имеющим никакого рационального объяснения. Да и сам Жан настолько уверенно об этом обо всем рассказывает… Неужели магия действительно существует?

Да и открытки…

Ах, ну да, Жан ведь что-то говорит.

– По сути, рассорки не вызывают охлаждение чувств, только обострение конфликтов. Поэтому чаще применяют все-таки отвороты и остуды, дабы разлучить пару.

– Остуды? – не поняла я. Никогда не слышала такого слова.

– Да. Я же объясняю тебе разницу между рассоркой, отворотом и остудой. Или тебе не интересно? Мне показалось, что ты меня не слушаешь.

– Прости, я такая рассеянная сегодня… – я стыдливо опустила глаза. Мой кусочек пиццы так и оставался лежать в тарелке. Аппетита не было совсем.

– Я понял. У тебя что-то случилось. Это как-то связано с тем файлом, который ты мне скинула сейчас?

Я подняла на него глаза, шокированная. Он такой проницательный!

– Ты будто мысли мои читаешь…

Он самодовольно ухмыльнулся.

– Да нет, просто ты как открытая книга. А мысли читать, к сожалению, невозможно. Я видел рунические ставы, якобы гарантирующие чтение чужих мыслей, применял на некоторых людей – ничего не вышло, – развел он руками.

– Может, у этих людей мыслей вовсе не было? – пошутила я. – Поэтому ты ничего и не услышал.

Он рассмеялся.

– Может. Но в одном случае это был профессор. Ладно уж с тупой моделькой так, я готов согласиться, но профессор-то!

Тема плавно перетекла на учебу, преподавателей и экзамены. Я пожаловалась, как плохо отвечала сегодня. И съела наконец свой кусок пиццы.

– Мне кажется, ты просто тянешь время, чтобы не рассказывать.

– Ты снова меня прочитал!

– Это снова было легко! – засмеялся он. – Не хочешь – можешь не говорить. Я все равно помогу тебе. Просто проще решать задачку, когда у тебя имеются хоть какие-то исходные данные.

Я молча покрутила в руке белую широкую чашку. Чай уже остыл – как и она сама. В первый раз, когда я до нее дотронулась, она была горячей. Жаль, что мы сидим не у окна. В такие моменты мне проще смотреть на улицу, чем на собеседника.

В общем, я собралась с духом и открылась ему – парню, которого знала всего лишь второй день.

– Ты хочешь сказать, что каждая из них, посмотрев на символ лишь раз, умерла в течение суток, максимум двух?

– Да, – кивнула я, чувствуя себя очень глупо. Если уж даже он не верит моему рассказу, то как я могу верить себе? Я ведь даже в магию не верю – не как он. – Изольда умерла поздно вечером, я не знаю, когда она получила открытку. По идее, в день рождения, то есть в предыдущий день, а значит, прошли сутки. По Алле до сих пор непонятно, ведь тело так и не нашли, чтобы провести экспертизу.

– Слушай, ну для того чтобы угробить жертву за сутки, это я не знаю… Нужна очень мощная магия! И явно не на личной силе.

– На личной силе – это как?

– Это без привлечения тех Сил, с которыми практик работает. То есть ритуалы или ставы работают только на твоей энергии. Но убить человека так невозможно. Или это должен быть маг такого высокого уровня, что… Ну я не знаю. Все бы ему уже давно поклонялись. Так что вряд ли. Значит, этот человек плотно работает с какими-то Силами. К примеру, с темными.

– Почему «к примеру»? Он же убивает людей! Там точно без Люцифера и чертей не обошлось! Если уж мы верим в возможность этого, конечно…

– Не скажи, – ухмыльнулся Жан. – Деление магии на белую и черную весьма условно. Люди и при помощи молитв, икон и церковных свечек могут много зла причинить, если у них сильная связь с ХЭ.

– С чем?

– С Христианским Эгрегором, – пояснил значение аббревиатуры собеседник. – А также, в этом могут помочь некоторые скандинавские боги, а у нас тут как раз руническая магия. Но этот став нужно разбирать на составляющие, каждый символ имеет какое-то значение. – Он открыл присланное мной фото. – Вот тут, – показал он на низ изображения, – я сразу вижу перевернутый «Альгиз». Это руна защиты.

– Защита чего?

– Объекта, на которого ведется воздействие. Руна перевернутая, значит, защиту пытаются снять. Ее почти всегда снимают перед воздействием, тем более серьезным.

– А с чего этот человек взял, что у девочек вообще имеется какая-то защита? У Аллы я видела какой-то амулет в комнате, но, скорее, это просто сувенир, а Изя в принципе ни во что такое не верила.

Жан улыбнулся так, будто разговаривал с несмышленым и забавным ребенком.

– Защита, Инесса, есть у всех. Природная. Та, с которой ты родилась и которую наработала. Если ты, к примеру, занималась какими-нибудь энергетическими или духовными практиками, той же йогой, то защита твоя усилилась. Если ты ведешь активный образ жизни, то она быстро восстанавливается и крепчает день ото дня. Если ты лежишь целыми днями на диване, проклиная свою жизнь и призывая смерть, то убиваешь тем самым собственную защиту, и порчи на таких людей, насколько мне известно, ложатся легче. Но это все со слов моей знакомой, сам я порчами не занимаюсь, конечно.

– Ты просто изучаешь, – с подозрением сказала я.

– Ну да. У каждого есть какие-то интересы. Кто-то марки коллекционирует. Кто-то ходит на каждый концерт любимого исполнителя, даже если приходится ездить по разным городам. А я вот мистикой и магией интересуюсь.

Я кивнула. Действительно хобби безобидное. Если самому в это не лезть, конечно, а просто изучать. Изя с Алкой вот влезли. Хоть и не по собственной воле. Их кто-то в это втянул. Чтобы убить.

– Помимо собственной природной защиты, – продолжал тем временем Жан, – у каждого есть еще защита рода. Это когда умершие родственники становятся на защиту потомков. По другой трактовке – это дух рода, который этот род оберегает всегда, и необязательно он воплощался сам в этой семье. То есть это не умерший человек, а просто дух. А если уж люди вплотную занимаются магией, то у них имеются дополнительные защиты, которые они сами себе ставят.

– Они ничем таким не занимались, это точно.

– Мы не всегда такое можем сказать даже про тех людей, которых хорошо знаем. Но дело твое. В любом случае если они погибли, то защита им не помогла. Правда я до сих пор не могу понять, как можно убить человека одним ставом за сутки. За сутки только защита снимается, и то не всегда.

– Ты же говоришь, что не занимаешься такими вещами!

Он встрепенулся, оторвавшись от фотографии.

– Нет-нет, я не занимаюсь! Это то, что я читал и слышал от других.

– От других – это от твоей таинственной знакомой? – приподняла я бровь.

– Хм, я слышу нотки ревности в твоем тоне.

– Так проверься у отоларинголога, у тебя со слухом проблемы…

– Ха! Ну ладно, отбила подачу.

– Я это к тому, что грех не воспользоваться такими связями. Спроси у нее, что это за символы.

– А я и так вижу, что ничего хорошего нет в этом ставе. Вот тут явно виден «Хагалаз».

– Ты можешь начать говорить по-русски? Я сегодня с трудом тебя понимаю.

– Ты сегодня с трудом понимаешь вообще всех и вся, ты сама об этом сказала.

– Шах и мат…

– М-да, но «Хагалаз» – это руна разрушения. В сочетании с перевернутыми «Альгизами» ничего хорошего точно не сулит.

Мы еще немного посидели. Нам принесли счет, и Жан начал зазывать меня к себе в гости. Мол, живу недалеко, хочу сделать ремонт, может, ты подскажешь что-то женским взглядом? Ага, плавали – знаем.

– Не сегодня, – скромно потупив глазки, ответила я и только хотела распрощаться, как виброзвонок моего телефона прервал наш разговор. Боже, я забыла вернуть мелодию. Хорошо, что вообще услышала. Что же я такая растяпа сегодня?

На экране высветилось имя – Федор Алексеевич.

– Мне нужно ответить, – тут же кинулась я прощаться. – Пока!

Жан успел бросить взгляд на экран моего телефона.

– Это начальник?

Я не стала отвечать, просто выбежала из пиццерии. Уже на улице ответила:

– Да, Федор?

Вот так и поверишь в мистику. Или интуицию? Я знала, что после ссоры Федор не будет так сразу звонить. Если только не случилось что-то поистине ужасное.

– Инесса, нашли захоронение… – он резко прервался, а трубка забулькала что-то невразумительное. Или это Федор не мог подобрать нужных слов?

– Какое захоронение? – не поняла я сначала. Но должна была… Дура!

– Аллу! Нашли Аллу. Неподалеку от того места… – он снова замолчал. Но мне в тот момент стало все ясно.

– Я приеду!

– Да, поезжай к Лене. Она дома одна. Я ей сообщил. Но сам я тут с экспертами в деревне…

– Я поняла, – вздохнула я и нажала на кнопку сброса.

* * *

Тетя Лена была раздавлена. Сломлена до основания. Ну а как иначе?

Я даже не стала здороваться – все слова из моих уст казались бы сейчас кощунственными, – просто кивнула в знак приветствия, переступая порог.

– Спасибо, дочка, что пришла, – изрекла она сдавленным голосом, как только я переступила порог, и кинулась мне на грудь с рыданиями.

Я налила ей корвалола и поставила чайник – уже для себя. Невзирая на то, что я и так уже знала про смерть Аллы, ведь я видела ее тело своими глазами, руки у меня все равно подрагивали. Как же все это странно… И то, что произошло с сестрами в интервале буквально нескольких дней, и то, что происходит со мной…

– Тетя Альбина приедет? – спросила я, лишь бы что-то спросить. Мы сидели на кухне в ожидании, когда закипит чайник.

– У нее смена сегодня, – покачала головой тетя Лена, немного успокоившись (или просто так казалось, возможно, у нее закончились силы и поэтому она больше не рыдала). – Нет возможности отпроситься. Приедет только завтра.

– Хорошо, значит Федор Алексеевич приедет раньше. Я пока тут побуду до его приезда.

Она вдруг странно на меня посмотрела.

– Тебе Федор звонил? – Я просто кивнула, не понимая, куда она клонит. – Ну конечно же, – добавила она для себя, словно убедившись в чем-то. Но я по-прежнему не понимала. Раз я приехала, а она сама мне не звонила, значит, позвонил он. Логично же. Но тут она снова заговорила. Лучше бы молчала… – Ты добрая, Инесса. Я помню, как ты сидела с моей парализованной матерью, когда больше некому было…

– Ой, да бросьте, – отмахнулась я, снова не постигая смысла сказанного. Зачем она это вспоминает? Это было год назад.

– А что? Сейчас редко таких встретишь людей. Самоотверженных. Родные внучки что-то не больно хотели с ней сидеть. Даже когда не учились.

– Ну чаще-то Изольда сидела с бабушкой. Это когда она не могла, тогда звонила мне.

– Да, но как часто такое было? Пару раз в неделю, как минимум. Поэтому я не сержусь на тебя. Хотя, наверно, должна… Дура я, чего уж тут. – Она остервенело покачала головой, мол, меня не переделать.

– Я не понимаю… – наконец созналась я. К чему этот разговор?

– Да все ты понимаешь, дочка, – вздыхая, ответила тетя Лена, глядя не на меня, а за окно.

И тут мир остановился. Словно выключили звук у телевизора на надоедливой рекламе. Чайник засвистел, но ни одна из нас не торопилась подниматься с места и выключать его. Его позывные доходили до меня как будто издалека, хотя я сидела почти вплотную к плите. Я смотрела на тетю Лену и молилась про себя. Только бы не это… Только бы оказалось что-то другое… Может, я тогда разбила какую-то вазу случайно?

– Я ж тогда в кардиологии лежала, – зачем-то напомнила она. Да, так и было, она в больнице, Федор должен работать, потому что он единственный на тот момент кормилец в семье (по правде сказать – всегда, а не только тогда), а у сестер была своя жизнь, в которую парализованная бабушка на окраине города не очень-то вписывалась. – Но в пятницу процедуры рано закончились, и на выходные меня отпустили домой. Однако я решила проведать маму, заодно Изольду отпустить. Я же понимаю, молодость… – Она вздохнула. Ее слова окутывал туман, и тем не менее я ловила каждое из них. – Я открыла дверь своими ключами, вошла… Вы меня даже не заметили. Ну, я и поехала домой, будто меня там и не было…

Кровь приливала к лицу, сердце разрывалось на части, я думала, что никогда больше не смогу пошевелиться… Только не смотри на меня, только не поворачивайся…

Но тетя Лена устала смотреть в окно и перевела взгляд потухших глаз на меня.

Тогда я резко вскочила и повернулась к плите, чтобы выключить чайник. А затем… затем просто бросилась в прихожую, обулась и вылетела из квартиры.

* * *

Телефон разрывался, но я не подходила. Я лежала на кровати и смотрела в потолок. Может, его пора покрасить? Хоть отвлекусь.